Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
Полярная маркиза
Все хорошо, прекрасная маркиза, Дела идут, и жизнь легка. Ни одного печального сюрприза, За исключеньем пустяка. Французская песенка Список имущества для дрейфующей станции "Северный полюс-3" рождался вмуках. Б. В. Вайнбаум - "хозяйственный бог" высокоширотной воздушнойэкспедиции "Север-5" - сражался за каждый килограмм груза. Он то хватался заголову, то вскакивал со стула и, яростно жестикулируя, взывал к совести иразуму начальника дрейфующей станции А. Ф. Трешникова. - Ну зачем вам пятьдесят килограммов кастрюль? Вы что, ресторансобираетесь на дрейфующей станции открывать? - Хорошо, оставим сорок, - невозмутимо соглашался Трешников. - А четверо нарт зачем? Больше трех не дам. - Согласен. - Что это вы, Алексей Федорович, сегодня такой покладистый? -подозрительно осведомился Вайнбаум. Трешников загадочно ухмыльнулся... - А это что такое? Пианино?! Убил, совершенно убил! Двести пятьдесяткилограммов, да это... - Вайнбаум задохнулся от возмущения. - Только черезмой труп! - Ну, пианино. Ну, двести пятьдесят килограммов. Да ты себе толькопредставь, Борис Владимирович: вокруг вечные льды, торосы голубеют, трещитмороз, а доктор берет аккорд... и белые медведи рыдают от восторга! - Пусть себе рыдают, но пианино у вас не будет! - Ладно, договоримся так: эти двести пятьдесят килограммов компенсируюза счет других грузов. Процесс "компенсации" шел долго и трудно, но наконец "высокиедоговаривающиеся стороны" пришли к соглашению. Теперь очередь была заначальником Главсевморпути (ГУСМП) В. Ф. Бурхановым: он утверждал списки. На прием к Бурханову отправился Вайнбаум в сопровождении нашей вернойпомощницы и доброжелательницы секретаря начальника ГУСМП Л. Н. Ольхиной.Бурханов разложил на громадном столе кипу принесенных бумаг и погрузился вчтение. - Трос гидрологический - пятьсот килограммов, кровати - семьдесяткилограммов, пельмени... Так, так... Палатки Шапошникова - десять штук... Вдруг он замолчал, вопросительно подняв глаза на Вайнбаума. - Ну, Борис Владимирович! Это вы хватили! Пианино! Чья это "гениальная"идея? - Алексей Федорович очень просил, - робко вмешалась Людмила Николаевна. - Ах, Трешников просил, говорите! - Бурханов грозно посмотрел на нее иснова принялся распекать Вайнбаума: - Может быть, им орган на полюсдоставить? Если уж на СП такие меломаны собрались, дайте им гитару, нуаккордеон, наконец. В общем, разговор окончен. Никакого пианино! Бурханов взял толстый карандаш, и пункт 77 - "Пианино "КрасныйОктябрь"" - перестал существовать. - Вот так-то, Людочка, - сказал Вайнбаум Ольхиной, выходя из кабинета. Наконец сборы закончились. Настал день отлета. Экспедиционные самолетыодин за другим покидали подмосковный аэродром и ложились курсом на север. 2 апреля 1954 года - почти через двести тринадцать лет после СеменаЧелюскина - мы, коллектив СП-3, добрались до самой северной оконечностиАзиатского материка. Если не считать нескольких домиков полярной станции,все остальное нисколько не изменилось за две сотни лет и соответствовалоописанию, сделанному славным штурманом Великой Северной экспедиции: "Сей мыскаменной, приярой, высоты средней; около оного льды гладкие и торосов нет". На этом первый, активный этап нашей деятельности закончился, и мыперешли ко второму, малоприятному - ожиданию. Но пока мы изнывали от бездеятельности и неизвестности, самолет И. С.Котова с А. Ф. Трешниковым на борту денно и нощно бороздил небо в поискахподходящей базы для будущей СП-3, но, увы, каждый раз найденная ими льдинаоказывалась с недостатками. Только 9 апреля на восемьдесят шестом градусе северной широты и стосемьдесят пятом градусе западной долготы удалось наконец отыскать подходящуюльдину. Однако на нее нельзя было посадить котовский Ли-2. Впрочем, этозатруднение удалось разрешить довольно быстро. В девяти километрах от льдиныоказалось отличное поле молодого льда без единого тороса - настоящий ледовыйаэродром. На юрком Ан-2, прибывшем по зову Котова, Трешникова доставили наоблюбованную льдину, и он после тщательного осмотра и многочисленныхпромеров дал "добро". До сего дня мы, "чтобы не сглазить", продолжали, несмотря на мороз,носить пиджачки да брючки, используя из всего многообразного комплектаполярного обмундирования лишь длинный меховой реглан, называемый почему-то"француженкой". Но с получением команды на вылет мы принялись облачаться вгромоздкие ватные костюмы, от которых с треском отлетали плохо пришитыепуговицы. Но это были уже, так сказать, мелочи жизни. За нашей группой прилетел на своем Ли-2 Герой Советского Союза ФедорАнисимович Шатров, огромный, громогласный. Он тут же начал нас торопить сосборами. Но мы и без того были так рады отлету, что понукать нас не былонеобходимости. Стрелка часов подползла к часу дня, когда в кабину последним,отдуваясь, взобрался Константин Курко - наш главный радист. Под мышкой унего, безразлично свесив лапы, виднелся большой лохматый пес неизвестнойпороды, но с весьма симпатичной мордой. Выбор Кости был коллективно одобрен,и пса тут же по общему согласию назвали Мамаем. Через три часа полета внизу, под нами, возникли две черные точкипалаток и темный крестик самолета - промежуточная база экспедиции подначалом летчика Петра Павловича Москаленко. А два часа спустя черноепятнышко в центре огромной, окруженной высокими торосами льдины оказалосьпалаткой нашей будущей станции СП-3. Правда, попасть на нее можно только спересадкой, ибо для тяжелых самолетов посадочная площадка пока отсутствовалаи пришлось садиться поодаль, за несколько километров к юго-западу, на ровноеполе молодого льда. Здесь, так сказать, СП-товарная, сюда вскоре начнутзавозить добро, предназначенное для станции, чтобы затем переправлять дальшевертолетом. Правда, наш Ми-4 еще где-то далеко на юге и раньше конца апреляна льдине не появится. Поэтому роль грузового такси добросовестно выполняет юркий Ан-2. Егокомандир Михаил Протасович Ступишин, тоже Герой Советского Союза,извинившись за отсутствие обеда, обещал нам его немедленно по прибытии настанцию. И он не обманул. Через несколько минут мы уже выпрыгивали из кабиныпрямо в объятия хозяев единственной палатки. Кинооператор Евгений Яцун и журналист Савва Морозов встретили насприветственными кликами, шипящими бифштексами и горячим чаем. С каждым днем гора грузов из ящиков, тюков, баллонов с газом и прочегодобра все росла. Через несколько дней все двадцать два участника дрейфа собрались нальдине. Приближался Первомай, а льдина тем временем плыла себе и плыла неторопясь к Северному полюсу. Утро 25 апреля началось, как обычно: метеоролог Иван МаксимовичШариков, взваливший на свои плечи обязанности нашего кока, возился у газовыхплиток; механик Михаил Комаров в десятый раз рассказывал историю о том, каку него с головы сдуло меховой малахай и унесло в торосы; гидрологи сетовалина трос лебедки, который оказался "не той марки". Словом, было обычноебудничное утро дрейфа. Однако появление в кают-компании начальникарадиостанции Константина Курко всполошило всех собравшихся. - Встречайте гостей, соколики, - мрачно сказал он, сдвигая на затылокмеховой треух. - Это каких таких гостей? - насторожился кок Шариков, которого от слова"гости" бросало в дрожь. - Бурханов со всем своим штабом - человек пятнадцать - раз; ИванЧеревичный с экипажем и отрядом М. Е. Острекина - человек десять - два; ИльяКотов с экипажем - человек пять да корреспонденты. - Бедный Шарик! - сочувственно вздохнул Яцун, перефразировав стользнаменитое восклицание Гамлета. Положение действительно складывалось безвыходное. Наша кают-компанияразмещалась в большой палатке, однако добрую половину ее занималакухня-камбуз. И можно было только удивляться, как Шариков со своей могучейфигурой умудрялся лавировать между грудами тарелок, кастрюль, бачков игазовых плиток. На другой половине стояли складные столики, за которыми едваумещалось десять - двенадцать человек, так что питаться приходилось в двесмены. Да и сам внутренний вид палатки был весьма непрезентабелен. За ночьстены и потолок обрастали, словно белым мхом, густым инеем, а днем, когдагазовые конфорки работали на полную мощь, он стаивал, образуя замысловатыепотеки всевозможных оттенков. Но выход пришлось искать. Одни предлагали поставить столы прямо подоткрытым небом. Другие советовали позаимствовать у аэрологов просторныйбрезентовый шатер-эллинг, где заполнялись водородом резиновые оболочки длязапуска радиозондов. Третьи - соорудить из фанеры и брезента павильон.Наконец после долгих и бурных дебатов, в которых приняли участие все, кромелагерного пса Мамая, сошлись на идее метеоролога Г. И. Матвейчука: Шарикована время праздников переселить в рабочую палатку гидрологов, аэрологическийшатер перенести к кают-компании, соединив их тамбуром из снежных кирпичей ибрезента. После ужина в нашу палатку, служившую одновременно амбулаторией икиностудией, зашел М. М. Сомов. Меня и Женю Яцуна связывала с ним давнишняядружба, рожденная долгими трудными месяцами дрейфа на станции СП-2. Теперь, на СП-3, он своим опытом и знаниями помогал нам в решениимногих вопросов. Сомов сбросил меховую куртку, присел на койку и закурил. - Послушайте, друзья, - сказал Сомов, закуривая очередную папиросу. - Апочему бы вам не соорудить к приезду гостей дом из снега? Ну что-нибудьтакое наподобие эскимосской иглу! - Идея! Ну, Михаил Михайлович... это гениально! - воскликнул Яцун.Только мы не какую-нибудь захудалую иглу соорудим, а настоящий снежныйдворец. Пошли скорее к Трешникову. Получим "добро" - и за работу. - Торопиза не надо, - сказал Сомов, и мы невольно заулыбались, вспомнивлюбимую сомовскую присказку, так часто звучавшую на СП-2.Что ж мы кТрешникову с пустыми руками придем? Надо все прикинуть, рассчитать. - Вот мы этим сейчас и займемся, - проговорил Яцун, извлекая из-подкойки пачку бумаги, карандаши и линейку. Работа закипела. Прежде всего надо было прикинуть объем предстоящегостроительства. А он оказался нешуточным. - Я думаю, кирпичей потребуется штук двести пятьдесят, не больше, -сказал Яцун убежденно. Но Сомов с сомнением покачал головой: - Двести пятьдесят, пожалуй, маловато. Считайте, только на "бой"процентов тридцать уйдет да на отходы. Так что триста пятьдесят - в самыйраз. Кирпичи кирпичами, а кто их резать будет - вот в чем вопрос. Народ-товесь при деле. Гидрологи уже круглосуточную вахту установили. У метеорологов"срок" каждые три часа. Аэрологи со своими зондами совсем запарились, им ина сон времени не остается. Но Яцун уже не слушал. Расстелив лист ватмана, он торопливо набрасывалэскиз снежного дворца. Наконец проект был готов, и мы отправились к Василию Канаки, наавторитет и поддержку которого весьма рассчитывали. Он только чторасположился на отдых после вахты и встретил нас довольно хмуро. Но Яцун стаким воодушевлением принялся описывать красоты будущего сооружения, чтоКанаки не устоял и согласился сопровождать нас к Трешникову. Алексея Федоровича мы застали в палатке метеорологов. - Ну, с чем пожаловали, бояре? - осведомился он, улыбнувшись нашемуторжественному виду. Яцун молча развернул перед ним ватман. - Значит, снежный дворец? Что ж, неплохо. И на сколько персон? - На сорок, а если потесниться, то и на все пятьдесят. - Годится. А проект чей? - Мой, - гордо сказал Яцун. - Тогда и быть вам, Евгений Павлович, главным архитектором. А прорабомназначаю Сомова. Как, Мих-Мих, не возражаешь? - По рукам. Между камбузом и палаткой метеорологов оказалась площадка с ровнымплотным снежным покровом. Дворец, поставленный здесь фасадом на юго-восток,идеально вписывался в полукольцо лагерных палаток. - Теперь остается набрать строителей-добровольцев, - сказал Трешников.- Приказывать никому не могу. Все и так умаялись. В общем, эту проблемурешайте сами. Впрочем, убеждать никого не пришлось: все охотно согласились принятьучастие в осуществлении грандиозного проекта. После обеда зимовщики, свободные от неотложных дел, вышли на работу.Яцун воткнул по краям намеченного прямоугольника колышки, и мы, вооружившисьножовками и лопатами, принялись за дело. Первую партию кирпичей вырезалипрямо на месте будущего "дворца". Под сорокасантиметровым пластом плотногоснега, из которого получались отличные кирпичи, оказался слой рыхлого,зернистого, похожего на сахарный песок, оставшегося от прошлогоднего таяния.Его пришлось счищать лопатами. Наконец показалась зеленоватая поверхностьльда. Но кирпичей хватило лишь на первые два ряда. Яцун умчался куда-то запалатки и вскоре возвратился, сияя от удовольствия. - Полный порядок! - сказал он. - Там, за вертолетной площадкой,отличный сугроб. Можно нарезать кирпичей хоть на три дворца. Сугроб действительно оказался отличным, но от него до местастроительства было метров триста. Пришлось впрягаться в нарты. Их доверхунагружали снежными блоками, а затем, пыхтя и обливаясь потом, волокли череззаструги к стройплощадке. Работа спорилась. Но вдруг лед под ногами дрогнул, словно по немуударили огромной кувалдой. Со стороны вертолетной площадки, где располагалсянаш карьер, раздался крик: "Полундра, льдина лопнула!" Бросив лопаты, мыкинулись туда. Примерно в ста метрах от палаток появилась извилистаятрещина. Она расширялась на глазах, открывая густую черную воду, над которойподнимались клубы бурого пара. Отколовшаяся часть льдины отошла метров надвадцать. Разводье напоминало дорогу, проложенную среди заснеженного поля.Вертолетчики быстро запустили двигатели, и ярко-красный Ми-4 поднялся ввоздух на разведку. Вести, привезенные А. Ф. Бабенко, были не слишком утешительными:повсюду в районе лагеря лед пришел в движение. Поля покрылись темной сеткойтрещин. То там, то здесь виднелись нагромождения свежих торосов.Происшествие несколько подпортило нам настроение, но подвижка льдапрекратилась так же неожиданно, как и началась. Впрочем, никто нерассчитывал, что Арктика ради нас изменит свои привычки. И к появившейсятрещине мы отнеслись как к неизбежности полярного быта. Но ничто уже не могло охладить нашего строительного энтузиазма. Однитаскали снежные блоки, другие возводили стены, третьи сколачивали каркас длябудущей крыши. Дворец поднимался как на дрожжах. Утром 1 мая безмятежный сон дрейфовщиков прервал звон рынды (рельсы,подвешенной у кают-компании). Не прошло и получаса, как лагерь ожил. Затарахтел мотор гидрологическойлебедки, заскрипел снег под полозьями нарт, в аэрологическом павильонепослышалось клокотание генератора, с камбуза донеслось звяканье тарелок ипризывное шипение жарящегося мяса. Редколлегия в лихорадочной спешке, переворачивая баночки с красками,ломая карандаши, разливая клей, заканчивала первый номер фотогазеты. Онаполучилась на славу. Одну половину ее занимали отличные фотографии Яцуна,успевшего запечатлеть на пленке всех и каждого, а также палатки, грузы,торосы и сугробы. Вторую половину занимали два десятка дружеских шаржей,нарисованных нашими арктическими "кукрыниксами". Здесь и Сомов, присев насугроб, сшивал нитками лопнувшую льдину; и Шариков демонстрировал чудесаэквилибристики, забрасывая кур в огромный бак; и наша лайка Блудный,вооруженная карабином, несла противомедвежью вахту. Меня художник изобразил сидящим в задумчивости у стола с объявлением:"Доктор Волович. Прием (грузов) круглосуточно", поскольку на этот раз мневыпала роль врача-завхоза. Каждый рисунок сопровождался четверостишиямиразного литературного достоинства. Тем временем бригада строителей, руководимая Яцуном, разрывавшимся начасти между дворцом и газетой, подравнивала стенки, подсыпала снежку,втыкала по фасаду красные флажки, затирала отверстия в снежных глыбах. Ровнов одиннадцать часов по московскому времени из-за дальних торосов вынырнулфлагманский Ил-14, с ревом пронесся над станцией, едва не сдув палатки, и,покачав крыльями, исчез в сторону полюса. Видимо, Бурханова встревожилинеожиданные подвижки льда, и он решил досконально ознакомиться с окружающимрайоном. А может быть, и новую льдинку на всякий случай подыскать. Чем чертне шутит! Но вскоре "ил" появился снова и сел на аэродроме-подскоке, кудауже отправился за гостями Бабенко. Воспользовавшись минутами, пока вертолет слетает на подскок и обратно,я достал из мешка малицу из блестящего светло-коричневого оленьего меха,натянул вместо унтов изящные пимы, а вместо ушанки нахлобучил мохнатуючукотскую шапку - малахай. Приняв экзотически-полярный облик, я выбрался изпалатки, рассчитывая удивить сподвижников своей выдумкой. Однако меня ждалоразочарование: дрейфуны, все до одного, нарядились в малицы, пимы, оставшисьверными лишь своим головным уборам. Наконец гости прибыли. Все собрались вокруг невысокой трибуны,сложенной из больших снежных глыб, над которой, надуваясь под вздохамихолодного ветра, сверкал свежей краской красный транспарант: "Да здравствуетПервое мая!" В общем, все было как на Большой земле. Трешников открыл торжественныймитинг. Бурханов прочел поздравительную телеграмму из Москвы от ПредседателяПрезидиума Верховного Совета К. Е. Ворошилова. Затем на трибуну поднялсяакадемик Д. И. Щербаков и поздравил нас от имени президиума Академии наукСССР. Его сменил академик Е. К. Федоров - славный представитель легендарнойпапанинской четверки, открывшей счет советским дрейфующим станциям. Затем мыбодро продефилировали два раза мимо трибуны и под громкие крики "ура"выпалили три раза из трех карабинов. Митинг закончился. Яцун, который носился вокруг площадки, стрекочакинокамерой, вдруг исчез. - Прошу дорогих гостей пожаловать к столу, - сказал Трешников с жестомгостеприимного хозяина, и все толпой направились ко входу во дворец. Из-за оленьей шкуры, закрывавшей вход, высунулась голова Яцуна. - Один момент, - сказал он, протянул Щербакову ножницы и снова скрылсяза пологом. Дмитрий Иванович разрезал красную ленту. Гости один за другим входиливо дворец и останавливались, пораженные. Да и мы сами ахнули от восторгаперед открывшимся зрелищем. Пронизанный солнечными лучами дворец был полон голубоватого света. Всевокруг искрилось, сверкало, как в сказочном замке снежной королевы.Зеленоватый, словно мраморный, пол пересекала алая ковровая дорожка. Столы,поставленные буквой "П", были застелены белоснежными простынями, на которыхяркими пятнами виднелись горки апельсинов, лимонов, яблок, серебрились,словно подернутые легкой изморозью, бутылки с шампанским. Судя позаблестевшим глазам гостей и довольным улыбкам, яства, стоявшие на столе,тоже произвели впечатление. Вопреки опасениям мест хватило на всех. Когдагости и хозяева разместились за столами, поднялся Трешников. Высокий,широкоплечий, в пестрой оленьей малице, он напоминал героя скандинавскихсаг. После официальных поздравлений Трешников предложил избрать тамаду. Этапочетная обязанность единодушно была возложена на нашего старейшину -академика Дмитрия Ивановича Щербакова, которому преподнесли чукотскуюмалицу. Бурханов тут же за столом помог Щербакову облачиться в эту стольнеобычную для академика меховую мантию, и веселье закипело. Вскоре "слилися речи в шум нестройный", как сказал поэт, и кто-то ужезатянул любимейшую песню полярных летчиков "Летят утки и два гуся". Во времяодного из коротких перерывов Иван Иванович Черевичный повернулся ко мне: - А ты, доктор, чего молчишь? Нечего увиливать. Давай "Марш дрейфунов". - Так ведь музыки нет, - попробовал отвертеться я. - Как нет, а аккордеон? Ты мне целую неделю спать не давал, все нааккордеоне упражнялся, - вмешался Яцун. Его слова заглушил громкий смех. Мои попытки освоить аккордеон вызываливсеобщее возмущение, и их пришлось прекратить. - Момент, - сказал Яцун, вставая из-за стола. Через несколько минут он вернулся, бережно держа старенький, видавшийвиды инструмент. Я накинул ремень на плечо и потянул за меха. Аккордеон отозвалсяхриплым, простуженным голосом. - Ну вот, сами видите. Не получается музыка. - Да ты не стесняйся, мы в музыке не шибко разбираемся, - подбодрилменя Бабенко. - Да я и не стесняюсь. Разве что одной правой рукой попробовать? - Зачем одной правой? Давай, Саша, держи аккордеон крепче, я буду мехатянуть, а ты, Виталий, орудуй двумя руками, как на пианино, - сказал Бабенкои хорошо поставленным голосом профессионального конферансье объявил: - "Маршдрейфунов", слова Воловича, музыка народная. После исполнения благодарные невзыскательные слушатели наградили меняаплодисментами. Первый успех подбодрил меня, и я, лихо барабаня по клавишам,исполнил еще несколько песен из полярного репертуара. - А где "Полярная маркиза"? - сказал Трешников и, улыбнувшись, искосапоглядел на Костю Курко. - Ну, уж это совсем ни к чему, - пробурчал Константин Митрофанович, -нечего старое ворошить. - "Маркизу", давай "Маркизу", - поддержало Трешникова несколькоголосов. Эта песня имела свою любопытную предысторию. 12 июля 1950 года на дрейфующей станции СП-2 случилось ЧП. Отнеисправного керогаза вспыхнула палатка радиостанции. Потушить пожар удалосьне сразу, и от рации остались "рожки да ножки". Правда, нашим умельцам К. М.Курко, В. Г. Канаки и М. С. Комарову после долгих трудов удалось собратьновый передатчик, но происшествие это еще долго оставалось предметомразговоров и шутливых подначек. Прошло несколько месяцев, и вот, готовя обед в заледеневшем камбузе,куда радисты, чтобы поднять мой поварской дух (тогда я был посовместительству поваром станции) и скрасить мою жизнь музыкой, провелирадио, я услышал голос Леонида Утесова. Он исполнял известную французскуюпесенку "Все хорошо, прекрасная маркиза". Еще не успели смолкнуть последние такты музыки, как я, схвативкарандаш, стал набрасывать на клочке бумаги слова песни, идея которойсозрела мгновенно. В основу ее легло летнее пожарное происшествие. Строфырождались легко, и скоро я напевал во весь голос, аккомпанируя себе ударамикухонного ножа по разделочной доске: "Все хорошо, тепло и безопасно, работав меру нелегка, дела идут у нас почти прекрасно, за исключеньем пустяка.Случилось маленькое горе: чехол спалили на моторе. А в остальном на льдине вокеане все хорошо, все хорошо". За ужином песня была исполнена и с одобрением воспринята всемислушателями, за исключением Кости Курко, который возмущенно заявил, чтосмеяться над чужой бедой - грех. - Ну, что же, "Маркиза" так "Маркиза",- согласился я. - Только паруслов для разъяснения. Идет радиоразговор между начальником Главсевморпути иначальником дрейфующей станции СП-2 Михаилом Михайловичем Сомовым, он жеМих-Мих. Дмитриев потянул меха. Алло, Мих-Мих! Какие вести? Как на дрейфующей дела? Надеюсь, все идет без происшествий И льдина верная цела? Все хорошо, тепло и безопасно, Работа в меру нелегка, Дела идут у нас почти прекрасно, За исключеньем пустяка. Случилось маленькое горе. Чехол спалили на моторе А в остальном на льдине в океане Все хорошо, все хорошо. Но как движок полярною зимою Работать будет без чехла? Ответьте нам короткой докладною - Потеря как произошла? Все хорошо, тепло и безопасно, Работа в меру нелегка, Дела у нас идут почти прекрасно, За исключеньем пустяка. И что чехол - не в нем терзанья, Сгорел движок до основанья. А в остальном на льдине в океане Все хорошо, все хорошо. Алло, алло! Главсевморпуть в волненье. Удар полученный жесток. Без промедленья шлите объясненья: Как погорел у вас движок? Все хорошо, тепло и безопасно, Работа в меру нелегка, Дела у нас идут почти прекрасно, За исключеньем пустяка. И что движок - Не в этом дело, Радиостанция сгорела. А в остальном на льдине в океане Все хорошо, все хорошо. Алло, Мих-Мих, Главсевморпуть в печали, Всему начальству тяжело. Как вы в беду ужасную попали? Как это все произошло? Мы получили важное сообщенье, Что скоро будет самолет, И, как один, оставив помещенье, Ушли с лопатами на лед. Мы чистили аэродром, Как вдруг раздался страшный гром, Рвануло где-то по краям, И льдина лопнула к чертям. Дошел до рации толчок, На керогаз упал мешок, И запылал в один момент За ним палаточный брезент. Мы были в дальней стороне, Вдруг видим рация в огне. Пока мы мчались во весь дух, Огонь все слопал и потух, Движок расплавиться успел И на движке чехол сгорел. А в остальном на льдине в океане Все хорошо, все хорошо. Последние слова песни заглушил громкий хохот. Когда смех утих, Бурхановподнял руку: - Ну что ж, доктор, считайте, что пианино вы честно заработали. ЗавтраИлья Спиридонович Котов будет на мысе Челюскин и захватит с очередным рейсомпианино. 5 мая Леня Разбаш принял лаконичную радиограмму: "Буду в шестнадцатьноль-ноль. Везу пианино. Котов".
Date: 2015-09-05; view: 344; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА... |