С парашютом на полюс

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 11Следующая ⇒

Обстановка на Северном полюсе, как известно, несколько иная, чем,например, на Тушинском аэродроме. Сбрасывая на полюс парашютиста, ему надодать не букет цветов, как во время авиационного праздника, а двухлетнийзапас продовольствия, палатки, снаряжение, оборудование. М. В. Водопьянов. На крыльях в Арктику В спальном мешке было тепло и уютно. Тихо постанывал ветер в трубкевентилятора. Поземка по-мышиному осторожно скреблась в стенку палатки.Где-то тревожно потрескивал лед. Время от времени с тяжелым "у-ух"скатывалась ледяная глыба с гряды торосов. Я лежал полузакрыв глаза, прислушиваясь к этим звукам, которые сталитакими привычными за два месяца палаточной жизни на дрейфующем льду в центреАрктики. Лучи незаходящего полярного солнца с трудом проникали сквозь толстуюпленку наледи, покрывшей круглый глаз иллюминатора, отчего в палатке царилхмурый сумрак. Меблировка палатки была более чем скромной. Две походныекойки-раскладушки с кирзовыми кулями спальных мешков с пуховыми вкладышами.Складной столик, заставленный баночками и коробочками с порошками,таблетками и мазями, отсвечивающий потускневшим хромом стерилизатор сошприцами и хирургическими инструментами. Между койками стоял большойфанерный ящик из-под радиозондов с надписью на боку, выведенной чернымикорявыми буквами: "Порт отправления - Москва, порт назначения - Диксон". Ящик служил обеденным столом, о чем красноречиво свидетельствовалимногочисленные пятна всевозможных размеров и расцветок, стопка немытыхалюминиевых мисок и пол-литровые эмалированные кружки с коричневымильдышками чая. Вместо стульев четыре десятикилограммовые жестяные банки с пельменями,аккуратно обтянутые толстой мешковиной. Пол в два слоя был застелен оленьимишкурами. Правда, они давно утратили свой первоначальный нарядный вид. Ихкогда-то пушистый, отливающий коричневым блеском мех свалялся, смерзся,превратившись в скользкий, твердый, бугристый панцирь. Слева от входа притулилась коротконогая газовая плитка на две конфорки.От нее тянулся толстый черный шланг к внушительному стальному баллону сжидким пропаном. На ночь плитку обычно гасили, и не столько по соображениямпожарной безопасности, сколько из экономии. По утверждению нашиххозяйственников, в спальном мешке из волчьего меха не замерзнешь даже наполюсе холода, а каждая капля газа, совершив путешествие из Москвы кСеверному полюсу, превращается в чистое золото. Однако стоило тольковыключить газ, как мороз лихо принимался за дело. Вода в ведре промерзала додна, превращаясь в голубоватый слиток, а красный газовый баллон покрывалсянарядным, причудливым узором инея. Я поднес к лицу руку с часами. Стрелки показывали восемь утра. Сзавистью посмотрел на соседнюю койку, где сладко посапывал, забившись сголовой в спальный мешок, радист Борис Рожков. Крохотное отверстие,оставленное им для дыхания, обросло пушистым венчиком инея. Оттуда то идело, словно игрушечный гейзер, выскакивала струйка холодного пара. Пора вставать. Я взглянул на термометр над кроватью: красный столбикспирта застыл на отметке "18". Восемнадцать градусов мороза! От одной мысли,что сейчас придется вылезать из мешка, по спине побежали мурашки. Кажется,ко всему можно привыкнуть в полярной экспедиции - к постоянному чувствуопасности, неудобствам палаточной жизни, к холоду. Но к вставанию поутру впромерзшей палатке - никогда! Чтобы облегчить эту процедуру, необходимо зажечь газ и дождаться, покав палатке потеплеет. Действую отработанным акробатическим приемом: невылезая из спального мешка, приседаю на койке, затем, согнувшись пополам,дотягиваюсь до плитки и зажигаю газ. Запалив горелки, я с облегчением откинулся на койку и вытянулся вспальном мешке. На фале, протянутом под куполом палатки, висели оставленныена ночь для просушки куртки, унты, меховые носки. Подхваченные потокомнагретого воздуха, они вдруг зашевелились, закачались, словно обрадовавшисьдолгожданному теплу. Не прошло и пяти минут, как явно потеплело. Дружносопели горелки. Я закрыл глаза. И вот, в какой уж раз, перед моим мысленнымвзором возникли скалистые берега Северной Земли. Здесь произошло моекрещение Арктикой, и какие-то невидимые узы связали меня с ней навсегда. Северная Земля - одна из самых "молодых" земель на географической картемира. Всего тридцать шесть лет назад никто из людей не подозревал о еесуществовании. Правда, в конце XIX века ученый Вейсмюллер, анализировавшийматериалы австро-венгерской полярной экспедиции на судне "Тегетгоф",высказал предположение, что где-то на востоке от Земли Франца-Иосифа должнынаходиться неизвестные острова... Весной 1913 года из Владивостока отплыла гидрографическая экспедиция.Но тяжелая болезнь ее руководителя И. С. Сергеева неожиданно изменилапервоначальные планы. 1 августа вновь назначенный начальником экспедиции Борис АндреевичВилькицкий получил приказание морского министра следовать для продолжениягидрографических изысканий в Северный Ледовитый океан. Успешно достигнувНовосибирских островов, корабли "Таймыр" и "Вайгач" направились кполуострову Таймыр. Его малоизученные берега и предстояло описать и нанестина карту участникам экспедиции. Когда обширная программа научно-исследовательских работ была исчерпана,Вилькицкий принял решение плыть дальше на запад в надежде обогнуть мысЧелюскин. История сохранила имена лишь трех мореплавателей - Норденшельда,Нансена и Толля, которым удалось пройти этот мыс. Их корабли "Вега", "Фрам"и "Заря", преодолев трудности полярного плавания, обогнули с запада этусамую северную точку Евразийского материка. Но Вилькицкого постигла неудача.Надежды участников экспедиции разбились о непроходимые поля многолетнегопака. Однако еще через день произошли события, заставившие забыть оперенесенной неудаче. В ночь со второго на третье сентября кораблям,медленно продвигавшимся по широкой полынье, стали попадаться айсберги.Айсберги у Таймырского полуострова? Но откуда? Ведь поблизости нет ипризнака рождающих их ледников. И вдруг 4 сентября в предрассветной дымкепоявились очертания неизвестной земли. Вот как описал открытие этой землиучастник экспедиции врач Л. М. Старокадомский: "Светало, но горизонт еще закрывала мгла. И вдруг впереди, немноговправо от курса, я стал различать смутные очертания высокого берега. Неошибся ли я? В Ледовитом океане часты такие обманы зрения. Кажется, ясновидишь вдали берег, а начнешь продвигаться к нему, и оказывается, что заберег принял облако или стену тумана. Не стал ли я жертвой такогооптического обмана? Не говоря пока ни слова Гюне (мичман ничего не замечал),я, напрягая зрение, внимательно всматривался в темноту. Нет, ошибки быть немогло, я отчетливо видел землю - очертания крутых возвышенностей неменялись, были очень характерны; на горах виднелись снежные пятна. Передомной, несомненно, был высокий гористый берег. Сдерживая волнение, я шагнул в штурманскую рубку и разбудил начальникаэкспедиции. - Борис Андреевич, впереди открылся берег! - Довольно островов, - капризно, сквозь сон, пробормотал Вилькицкий, -нам надо проходить на запад... - Идите смотреть, Борис Андреевич, теперь это высокие горы. Окончательно проснувшись, Вилькицкий мгновенно сбросил с себя тулуп,выскочил на мостик и стал вглядываться в указанном мною направлении. Всеяснее на фоне тусклого облачного неба вырисовывались высокие береганеведомой земли". Что это - остров ли, архипелаг? Таинственный берег уходил насеверо-запад и скрывался вдали. Попытка обследовать южную оконечностьострова не принесла результатов: путь преградили сплошные льды. Однакопартии исследователей удалось с помощью шлюпки высадиться на юго-восточныйберег, собрать образцы пород и произвести астрономические наблюдения. 4 сентября Б. А. Вилькицкий издал приказ по экспедиции, в которомуказывалось: "При исполнении приказания начальника Главногогидрографического управления пройти после работ на запад в поисках ВеликогоСеверного пути из Тихого океана в Атлантический нам удалось достигнуть мест,где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто и не думал. Мыустановили, что вода на север от мыса Челюскин не широкий океан, как егосчитали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большоенаучное значение, оно объяснит многое в распределении льдов океана и дастновое направление поискам Великого пути". Благополучно избежав опасностей, экспедиция вернулась во Владивосток.Вновь открытую землю назвали Землей Николая II, в честь царствовавшегоимператора. 11 января 1926 года постановлением Президиума ЦИК Союза ССР она былапереименована в Северную Землю. Шли годы, а на географических картах против того места, где полуостровТаймыр уступом вдавался в море, по-прежнему чернела узенькая полоска,изображавшая восточный берег Северной Земли. Все остальное пространство былозанято белым пятном неизвестности. Что скрывается за прибрежной цепью гор?Живописные долины или мрачные ледники? Что это - огромный остров илиархипелаг? В феврале 1930 года правительственная Арктическая комиссиязаслушала доклад Георгия Яковлевича Ушакова об организации экспедиции дляизучения Северной Земли. План экспедиции привлекал внимание не только своейделовой четкостью и необычайной ясностью поставленных задач, но и крайнескромными расходами, требовавшимися для проведения исследований... 30 августа 1930 года у берегов крохотного, покрытого снежными сугробамибезымянного островка, названного Домашним, бросил якорь ледокольный пароход"Георгий Седов". Сгружены на берег запасы продовольствия, топлива, сосновыебрусья для будущего домика, упряжки собак и связки мехов. Прощальный гудок, и ледокол, растаяв в тумане, исчез из глаз. На берегуостались четверо: полярник-географ Георгий Ушаков, геолог Николай Урванцев,охотник-помор Сергей Журавлев и восемнадцатилетний радист комсомолец ВасилийХодов. Два года шла непрерывная борьба с природой. Два года изнурительныхсанных походов в мороз и пургу, неустанных исканий, исследований, и СевернаяЗемля перестала быть "белым пятном" на карте Арктики. Оказалось, чтоСеверная Земля - архипелаг, состоящий из четырех крупных и множества мелкихостровов общей площадью 37 712 квадратных километров, что 42% ее поверхностипокрыто куполообразными ледниками. Исследователи составили подробную картуСеверной Земли с ее островами и проливами, ледниками и горами, изучили еегеологическое строение, растительный и животный мир... Мы прилетели сюда в начале апреля 1949 года, чтобы на льду проливаподготовить промежуточный аэродром, или, как его стали потом называть, базуномер два, для самолетов высокоширотной воздушной экспедиции "Север-4",державшей путь к самому сердцу Арктики - Северному полюсу. Вот уже второй год подряд с приходом весны к центру Полярного бассейнаустремляются десятки самолетов. Их экипажи возглавляют Герои СоветскогоСоюза М. В. Водопьянов, И. П. Мазурук, полярные асы И. И. Черевичный и М. И.Козлов, М. А. Титлов и В. И. Масленников, с именами которых связаны славныепобеды советской авиации в Арктике, штурм Северного полюса и полюсаотносительной недоступности. Замечательные полярные летчики В. Н. Задков иВ. И. Каминский, И. С. Котов и Ф. А. Шатров, И. Г. Бахтинов - мастераледовой разведки, проложившие новые трассы в арктическом небе. Многим из нихбыло присвоено звание Героя Советского Союза. Путь над бескрайнимипросторами закованного в лед океана уверенно прокладывали прославленныештурманы В. П. Падалко, В. И. Аккуратов, Д. Н. Морозов, Н. В. Зубов, И. М.Жуков, Б. И. Иванов. Отыскав среди ледяного хаоса ровное поле, летчикивиртуозно сажали машины, определив только по им одним известным признакам,что льдина пригодна для посадки. И вскоре в крохотном лагере уже кипелажизнь. "Прыгающая" научная группа принималась за работу. Измерялисьокеанские глубины и состояние льдов, изучались течения и рельеф дна,распределение элементов земного магнетизма, в общем, все, что творилось подольдом, на льду и над ледяными полями. В состав научных отрядов входилиизвестные ученые-полярники: геофизики Е. К. Федоров и М. Е. Острекин;океанографы Я. Я. Гаккель, В. X. Буйницкий, М. М. Сомов и А. Ф. Трешников,А. Г. Дралкин и П. А. Гордиенко, В. Т. Тимофеев, Л. А. Балакшин;метеорологи-аэрологи Е. И. Толстиков и Г. И. Матвейчук, В. К. Бабарыкин, К.И. Чуканин, В. Г. Канаки и др. Мы поставили свои палатки буквально в трех шагах от места, где двадцатьлет назад разбили свой лагерь Г. А. Ушаков и его товарищи. Отсюда они началиштурм тайн "нехоженой земли". Это они нарекли этот пролив, отделяющий островКомсомолец от острова Октябрьской Революции, проливом Красной Армии. На юге от нас возвышалась горбатая громада мыса Ворошилова - самойсеверной оконечности острова Октябрьской Революции. Чуть дальше к востоку навыходе из пролива темнела цепочка Диабазовых островов. Разгрузив самолет,мы, не теряя времени, занялись строительством палаток. И немудрено. Морозградусов под сорок, да еще с ветром, "пробивал" нашу полярную теплую одежку,заставляя торопиться. Палатки, привезенные нами, были новинкой. Ихсконструировал талантливый инженер из Арктического института СергейШапошников специально для полярных экспедиций. Он назвал их КАПШ-1, что впереводе на язык, доступный простым смертным, означало: каркаснаяарктическая палатка Шапошникова. Из десятка дюралюминиевых дуг собиралсякаркас, а на него натягивался наружный намет из двухслойной тонкой кирзы,наглухо скрепляемый с прорезиненным полом. Для утепления палатка снабжаласьвнутренним наметом из суровой бязи и фланели. При весе всего 68 килограммовона была весьма вместительной: в ней могли расположиться на ночлег человекдесять. Но главное, в случае необходимости ее можно было без трудаперетащить, не разбирая, на новое место. Наконец серебристые дуги и свертки ткани превратились в три аккуратныхчерных полушария. Затащены внутрь баллоны с пропаном. Пол выложен в три слояпушистыми оленьими шкурами. Запылали газовые плитки, забулькала в чайникахвода, зашипели на сковородках антрекоты. Стало тепло, уютно. Теперь нам былне страшен ни мороз, ни ветер. Выпив по стопочке захваченного из домаконьяку, почаевничав всласть, каждый занялся своим делом: радисты -налаживать радиостанцию, синоптики - устанавливать приборы и тому подобное.Я же, натянув куртку, закинув на спину карабин (на снегу вокруг лагерявиднелись отпечатки медвежьих лап), отправился в первый в своей жизниарктический поход. В полукилометре от лагеря возвышался небольшой островок, увенчанныйостроконечной скалой. Подъем оказался много труднее, чем я предполагал.Несмотря на свирепый холод, с меня сошло семь потов, пока я добрался довершины. Передо мной открылась широкая панорама застывшего в грозном величииЛедовитого океана. Словно гигантский плуг прошел по ледяным полям, превративих в чудовищную пашню. Всюду до самого горизонта беспорядочно торчалибелесые ледяные надолбы, уходили вдаль острозубые ледяные хребты. И все этобудто замерло в заколдованном сне. Только слепящий блеск снега и тишина.Тишина, подавляющая, заставляющая сжиматься сердце в непонятной тоске. Белоебезмолвие, белое безмолвие! Наверное, я задремал. Меня разбудил шум кто-то стряхивал снег с унтов.Приподнялась откидная дверь, и появился сначала один рыжий унт, затемдругой. Следом за ними протиснулась фигура в громоздком меховом реглане. Этобыл Василий Гаврилович Канаки, полярный аэролог и мой первый пациент, скоторым, несмотря на разницу в возрасте, я уже успел подружиться. - Да у тебя здесь "Ташкент", - довольно сказал он, расстегивая шубу иприсаживаясь на краешек кровати. - Кончай валяться, док. Сегодня грешноразлеживаться. Девятое мая. Давай одевайся, а я, если разрешишь, займусьпраздничным завтраком. Пока я, стоя на кровати, натягивал на себя меховые брюки, свитер,суконную куртку, Канаки поставил на одну конфорку ведро со льдом, на другую- большую чугунную сковородку, достал из ящика несколько антрекотов,завернутых в белый пергамент, и брусок сливочного масла. Затем, обвязавшнурком буханку замерзшего хлеба, подвесил ее оттаивать над плиткой. - Вы, Василий Гаврилович, распоряжайтесь по хозяйству. Будьте как дома.Пойду принимать водные процедуры, - сказал я, втискивая ноги в унты, которыеза ночь мороз превратил в деревянные колодки. - Смотри не превратись в сосульку, а то, неровен час, оставишьэкспедицию без доктора, - отозвался Канаки. Обернув шею махровым полотенцем, сжимая в руке кусок мыла, я выскочилиз палатки. Ну и холодина! Наверное, градусов тридцать. И ветер.Промораживает до костей. Умывальником служил длинный пологий сугроб,образовавшийся с подветренной стороны палатки. Я торопливо сгреб охапкупушистого, рыхлого снега и начал так неистово тереть руки, словно решилдобыть огонь трением. Сначала сухой промороженный снег не хотел таять. Мылоотказывалось мылиться, но я продолжал умывание, пока во все стороны неполетели бурые мыльно-снежные брызги. Следующая охапка - на лицо. Онозапылало, словно обваренное кипятком. Не снижая скорости, я растерсяполотенцем и пулей влетел обратно в палатку. Уфф, до чего же здесь хорошо!Теплынь. От аромата жаренного с луком мяса рот наполнился слюной. Борис уже оделся и усердно помогал Гаврилычу накрывать на стол, накотором стояли тарелка с дольками свежего лука и нарезанной по-мужски,крупными кусками, копченой колбасой и запотевшая бутылка без этикетки. Скрип снега возвестил о приходе нового гостя. Это был Володя Щербина, внедавнем прошлом лихой летчик-истребитель, о чем красноречивосвидетельствовали три ордена Красного Знамени. Он не сразу отважился перейтив "тихоходную" авиацию. Все решила случайная встреча с известным полярнымлетчиком Л. Г. Крузе. Полгода спустя он уже сидел за штурвалом полярногоСи-47. - Здорово, братья славяне! С праздником! А вот это, так сказать, мойличный вклад в общее дело, - сказал он, доставая из глубокого карманакожаного реглана бутылку армянского коньяка. - Сейчас народ еще подвалит.Весь наш экипаж, не возражаете? - Он присел на банку из-под пельменей,расстегнул реглан и... задремал. Сказывалась усталость от напряженныхполетов последних дней. Тем временем Борис успел перелить воду, полученную из растаявшего льда,в большую кастрюлю, вскрыть банку с пельменями. Когда вода в кастрюлезабурлила, он, нагнув край банки, стал аккуратно сыпать закаленные морозомкаменно-твердые шарики пельменей. Все нетерпеливо поглядывали на кастрюлю,из которой доносилась глухая воркотня. Наконец Борис снял крышку, выпустил на волю столб ароматного пара,помешал ложечкой, принюхался и, глубокомысленно хмыкнув, заявил, что"пельмень всплыл и можно начинать". - Сейчас мы еще строганинки организуем, - сказал Щербина, разворачиваясверток, оказавшийся отличной крупной нельмой. Скинув реглан, он извлек из кожаных ножен матово поблескивавшийохотничий нож с красивой наборной рукояткой из плексигласа, уткнулзакаменевшую на морозе рыбину головой в рант ящика и пилящим движением снялтонкий слой кожи с мясом. - Ну, как? Пойдет? - Толстовато, сынок, - критически заметил Канаки. Уж он-то знал толк вэтом деле и за свои многолетние скитания по Арктике съел строганины больше,чем мы все, вместе взятые. - Виноват, исправлюсь, - сказал Володя, и следующая полоска, тонкая,полупрозрачная, завилась, словно древесная стружка. Пока Щербина строгал нельму, я извлек из кухонного ящика бутыль суксусом, пачку черного перца, банку горчицы. Налив полную тарелку уксуса,добавив две столовые ложки горчицы, от сердца насыпав перца и тщательноразмешав, я торжественно поставил адскую смесь для макания строганины вцентр стола. - Вот это воистину по-полярному. Тебя, док, ждет яркое кулинарноебудущее. (Увы, время показало, что Канаки не ошибся.) К такой закускенегрешно налить по двадцать капель. Мы подняли кружки. За стеной послышался топот ног. Кто-то подбежал кпалатке. - Эй, в палатке! Доктор дома? - Дома. Заходи погреться, - отозвался я, обильно посыпая свою порциюпельменей черным перцем. - Давай быстрее к начальнику. Кузнецов срочно вызывает. - Вот тебе бабушка и Юрьев день, - недовольно пробурчал Канаки. - Ичего им там неймется в праздник? - А может, случилось что? - осторожно предположил Рожков. - Типун тебе на язык, - оборвал его Щербина. - Случилось не случилось, а идти надо, - сказал я, поднимаясь инахлобучивая на голову мохнатую пыжиковую шапку. - Начинайте пока без меня. Палатка штаба была недалеко, но, пока я добежал до нее, меня охватилосмутное чувство тревоги. неужели действительно случилась авария? Надосказать, все эти месяцы я жил в состоянии постоянного внутреннегонапряжения. Это чувство гнездилось где-то глубоко в подсознании: читал ли якнигу, разгребал ли снег на взлетной полосе, отогревался ли в спальноммешке, "травил" ли в минуты отдыха или долбил пешней лунку в ледяной толще.Здесь, в самом центре Северного Ледовитого океана, за тысячи километров отЗемли, я был единственным врачом, и ответственность за благополучие,здоровье, а может быть, и жизнь товарищей по экспедиции тяжким грузом лежалана моих едва окрепших плечах. Правда, до сегодняшнего дня моя медицинская практика была довольноскромной. У одного разболелось горло, другой порезал руку, у третьего"вступило" в поясницу. Иногда, стеная от зубной боли, заходил какой-нибудь"полярный волк" и, держась за щеку, с ужасом взирал на кипящие встерилизаторе кривые щипцы. Но кто знает, что случится завтра. Ведь Арктикаможет преподнести самый неожиданный сюрприз. И тогда... Не хотелось думать,что тогда. Хорошо, льдина, на которой очутится пострадавший экипаж, будетровной, без трещин и торосов, и самолет, вылетевший на помощь, сможетсовершить посадку. А если не сможет? Впрочем, на этот случай в тамбуре моейпалатки-амбулатории тщательно укрытые брезентом лежали две сумки. Одна спарашютами - главным и запасным, уложенными еще в Москве на аэродроме вЗахарково. Другая - медицинская аварийная - с хирургическими инструментами взалитом спиртом стерилизаторе, бинтами и медикаментами. Так что, если быпотребовалось, я был бы готов немедленно вылететь на помощь и прыгнуть нальдину с парашютом. Потоптавшись у входа, чтобы перевести дух, я приподнял откидную дверь,сбитую из десятка узких реек, окрашенных голубой краской, и решительношагнул через высокий порожек. Штабная палатка КАПШ-2 была просторной, светлой. Четыре пылающиеконфорки излучали приятное тепло. Пол был застелен новыми оленьими шкурами.Их еще не успели затоптать, и коричневый мех был пушистым, отливал блеском.Вдоль стенок располагались койки-раскладушки, по три с каждой стороны. Упервой, слева от входа, стоял на коленях мужчина в толстом, ручной вязки,коричневом свитере, меховых брюках и собачьих унтах с белыми подпалинами.Круглое, смугловатое лицо, изрезанное глубокими морщинами. Короткий ежикчерных с густой проседью волос придавал ему спортивный вид. Перед ним набрезенте, постеленном поверх спального мешка, валялись детали разобранного"конваса". Одну из них он держал в руке, тщательно протирая ослепительнобелым куском фланели. Это главный кинооператор экспедиции Марк АнтоновичТрояновский. Его имя стало известным еще в 30-х годах, когда весь мир увиделкинокадры, снятые молодым кинооператором Союзкино во время историческогопохода ледокола "Сибиряков" через шесть полярных морей*. * Летом 1932 года советская экспедиция на ледокольном пароходе"Сибиряков" под руководством О. Ю. Шмидта впервые в истории полярногомореплавания в одну навигацию прошла Северо-Восточным проходом (Северныйморской путь) из Архангельска в Тихий океан. Спустя пять лет, 21 мая 1937 года, он в числе первых тринадцатисмельчаков высадился на дрейфующую льдину у Северного полюса, увековечив напленке подвиг советских полярников. А сегодня он с Евгением Яцуном ведеткинолетопись нашей экспедиции. И, надо честно признаться, многие из насноровят "случайно" попасть на мушку их кинообъективов. Ох и заманчивая штукаэта самая кинослава! Услышав стук откидной дверцы, Трояновский повернул голову, улыбнулся и,сказав: "Привет, доктор!" - как-то заговорщически подмигнул. Это было совсемне похоже на Марка, обычно весьма сдержанного и даже несколько суховатого.Однако именно поэтому я вдруг сразу успокоился: ну не станет же Трояновскийулыбаться, если случилось что-то серьезное. Палатка была полна народу. Наодной из раскладушек, расстегнув коричневый меховой реглан, МихаилВасильевич Водопьянов, один из первых летчиков - Героев Советского Союза,что-то вполголоса оживленно рассказывал Михаилу Емельяновичу Острекину,заместителю начальника экспедиции по научной части. Присев на корточки передгазовой плиткой, "колдовал" над чайником штурман Вадим Петрович Падалко,которого многие побаивались за острый язык. Начальник экспедиции Александр Алексеевич Кузнецов сидел в дальнемконце палатки, склонившись над картой. Темно-синий китель морского летчика сзолотыми генеральскими погонами ладно сидел на его атлетической фигуре. Навид ему было лет сорок пять - пятьдесят. Но его моложавое обветренное лицо иярко-синие глаза странно контрастировали с густыми, слегка вьющимися,совершенно седыми волосами. Ходил он всегда каким-то присущим ему увереннымшагом, придававшим особую весомость его походке. И при всей мужественности ирешительности облика говорил он, никогда не повышая голоса. Никто никогда неслышал, чтобы он изменил своей привычке, даже "снимая стружку". Видимо,поэтому полярные летуны между собой называли его "тишайшим". Он пришел вАрктику еще в войну, командуя авиацией Северного флота, а в 1949 году былназначен начальником Главного управления Северного морского пути. Карта Центрального Полярного бассейна, лежавшая перед Кузнецовым,занимала два сдвинутых стола. Она вся была расцвечена красными флажками,квадратиками, пунктирами, перекрещивающимися линиями и еще какими-то другимимногочисленными значками. Рядом с Кузнецовым с толстым красным карандашом в руке главный штурманэкспедиции Александр Павлович Штепенко - небольшого роста, сухощавый,подвижный, с золотой звездочкой Героя Советского Союза на морском кителе.Это он в составе первых боевых экипажей в августе 1941 года вместе сВодопьяновым летал бомбить Берлин, а в 1942 году вместе с летчиком Э. К.Пуссепом доставил через Атлантику в Соединенные Штаты правительственнуюделегацию. Это о нем говорили в шутку однополчане: "Как в таком маленьком истолько смелости?!" У края стола пристроился помощник начальника экспедициипо оперативным вопросам Евгений Матвеевич Сузюмов. Он что-то быстрозаписывал в "амбарную, книгу", время от времени проводя рукой по гладкозачесанным назад черным с сединкой волосам. К Сузюмову я с первых днейэкспедиции испытывал особую дружескую симпатию, и, кажется, это быловзаимным. Я пристально смотрел на него, надеясь прочесть в его глазах ответна волновавший меня вопрос. Но он продолжал невозмутимо писать, словно и незамечая моего прихода. Я хотел доложить о своем прибытии, как вдруг Кузнецовподнял голову. - Здравствуйте, доктор, - сказал Кузнецов. - Как идут дела? - Все в порядке, Александр Алексеевич. - Больные в лагере есть? - Двое, немного загрипповали. Но завтра уже будут на ногах. - А сами как, не хвораете? - Врачу не положено, - ответил я и подумал: - Что это начальство вдругмоим здоровьем заинтересовалось? - Прекрасно. Кстати, сколько у вас прыжков с парашютом? - Семьдесят четыре. - Семьдесят четыре. Неплохо. А что вы, доктор, скажете, - продолжал он,пристально глядя мне в глаза, - если мы предложим вам семьдесят пятый прыжоксовершить на Северный полюс? На полюс? От неожиданности у меня даже дыхание перехватило. Конечно,много раз, лежа в спальном мешке, я думал о возможности совершить прыжок спарашютом где-нибудь в Ледовитом океане на дрейфующую льдину. Но на полюс!Так далеко я не заходил даже в самых смелых своих мечтах. - Ну как, согласны? - От радости в зобу дыханье сперло, - весело пробасил из углаВодопьянов. - Ему с пациентами жаль расставаться, - иронически-сочувственно сказалШтепенко. - Молчание - знак согласия, - ободряюще улыбнувшись, сказал Сузюмов. - Значит, согласны, - сказал Кузнецов. - Конечно, конечно, - заторопился я, словно боясь, что Кузнецов возьметда и передумает. - Прыгать будете вдвоем с Медведевым. Знаете нашего главногопарашютиста? - Знаю, Александр Алексеевич. - Он уже вылетел с Задковым с базы номер два и часа через полтора сядету нас. Не так ли, Александр Павлович? - Точнее, через один час пятнадцать минут, - сказал Штепенко. - Работать будете с летчиком Метлицким. Он уже получил все указания.Вылет в двенадцать ноль-ноль по московскому времени. Примерно к тринадцатичасам самолет должен выйти в район полюса. Там Метлицкий определится иподыщет с воздуха площадку для сброса парашютистов. Площадку он будетвыбирать с таким расчетом, чтобы посадить самолет как можно ближе к местувашего приземления. Ну а если потребуется что-то там подровнять, подчистить,тут уж придется вам с Медведевым самим потрудиться. - Им бы бульдозер сбросить заодно, - посоветовал с самым серьезнымвидом Падалко. - Всей операцией будет руководить Максим Николаевич Чибисов (начальникполярной авиации. - Авт.). Я надеюсь, вы понимаете, доктор, сколь серьезнозадание, которое мы поручаем вам с Медведевым. Серьезное и почетное. Вамдоверено быть первыми в мире парашютистами, которые раскроют купола своихпарашютов над Северным полюсом. Смотрите не подведите. Но это одна сторонадела. Другая, и, быть может, еще более важная для авиации, - оценкавозможности прыгать с парашютом в Арктике. Постарайтесь выявить особенностираскрытия парашюта, снижения, управления им, приземления. В общем, все, чтотолько возможно, от покидания самолета до приземления, а точнее,приледнения. Вопросы есть? - Нет. - Тогда, не дожидаясь прилета Медведева, готовьте парашюты, снаряжение.Тщательно продумайте, что взять с собой. Не забудьте захватить запаспродовольствия дней на пять и палатку. Чтобы все это было на борту уМетлицкого на всякий случай. - Разрешите идти? - Действуйте, - сказал Кузнецов. - Когда все будет готово, доложите. Покинув штабную палатку, я бегом отправился домой. Не успел приподнятьвходную дверь, как на меня посыпался град вопросов. Зачем вызывали? Чтослучилось? - Ну давай, не темни. А то вид у тебя больно торжественный, - сказалЩербина. Наверное, меня и впрямь распирало от гордости, и я выпалил: - Кузнецов разрешил прыгать на полюс! - С места или с разбегу? - спросил ехидно Канаки. - Да нет, с парашютом, - ответил я, не оценив глубины Васиного юмора. - Тогда за нашего доктора-парашютиста, - провозгласил Володя, разливаяпо стаканам коньяк, который они честно сохраняли до моего прихода. - Точнее будет, за парашютистов, - поправил я. - Прыгать будем вдвоем сАндреем Медведевым. - Ну это ас. Он на полюс сможет даже без парашюта выпрыгнуть, - сказалДима Морозов, штурман из экипажа Ильи Котова. - Прыгать будем сегодня. В двенадцать. С машины Метлицкого. Так чтотебе, Володя, как второму пилоту, придется нас выбрасывать. - Сделаем все в ажуре, - сказал Щербина, - а пока пельмешек порубай,это прыжкам не помеха. - Он вывалил мне в миску целый черпак пельменей. - Инельмы сейчас настругаю. Но кусок не лез в горло. - Пойду, ребята, пройдусь, - сказал я, накидывая на плечи куртку. Меня никто не удерживал. Я выбрался из палатки. Медный диск солнца тоисчезал в лохматых облаках, то выплывал в голубизну неба, и тогда все вокругвспыхивало мириадами разноцветных искр. Снег сверкал пронзительно ярко, иего колючие лучи слепили глаза, не защищенные дымчатыми стеклами очков.Полузаметенные купола палаток курились дымками, словно трубы деревенскихизб. Неподалеку голубела изломом льдин высокая гряда торосов - следвчерашнего торошения. То вспыхивал пулеметной дробью, то замолкал движок упалатки радистов. Сквозь тонкие палаточные стенки доносился чей-то говор.Поскрипывал снег под ногами бортмехаников, спешивших с аэродрома в своюпалатку. Тишина как бы усиливала многократно каждый звук, и в то же времякаждый звук, умолкнув, усиливал тишину. Побродив без цели между палаток, ясвернул на тропинку, протоптанную в свежевыпавшем снегу, и очутился у грядыторосов. Только вчера здесь все гудело, стонало на разные голоса, скрипело искрежетало. Льдины сталкивались, становились на дыбы, громоздились друг надруга. На глазах вырастали и разрушались ледяные хребты. Словно таинственныесилы вдохнули жизнь в эти голубые громады, и они, ожив, вступили между собойв борьбу всесокрушающую и бесполезную. Но прекратилась подвижка, и всезастыло. Я присел на ярко-голубой, чуть присыпанный снежком ледяной валун,вытащил из куртки папиросы и закурил. Как странны иногда зигзагичеловеческой судьбы. Мог ли я еще недавно предполагать, что окажусь в самомсердце Арктики, буду жить на дрейфующем льду в палатке. Мечтал ли я, что этилюди, имена которых с детства для меня были символом мужества, станут моимитоварищами и что, сидя на торосе, я буду обдумывать прыжок с парашютом наСеверный полюс и строить предположения о том, как будет работать парашют варктическом небе? Кто может ответить на этот вопрос? Разве что ПавелБуренин. Это его подвигу посвятил свою повесть в стихах "Ледяной остров"замечательный советский поэт Самуил Маршак и преподнес с дарственнойнадписью: "Герою этой книги Павлу Ивановичу Буренину с искренним уважением". Все началось 21 июня 1946 года. Московский радиоцентр Главногоуправления Северного морского пути получает тревожную радиограмму: тяжелоранен метеоролог полярной станции на Земле Бунге; нужна срочная операция. Но как доставить хирурга на крохотный островок Новосибирскогоархипелага? Судном? Но море Лаптевых забито тяжелыми паковыми льдами, черезних не пройти и самому могучему ледоколу. Может быть, на собаках? Но этослишком долго. Самолетом? На Бунге нет посадочной площадки. Остается одно -послать помощь гидросамолетом. Если не удастся найти для посадки "открытуюводу" поблизости от берега, хирурга решено сбросить на парашюте. 29 июня машина с бортовым номером СССР Н-341 готова к вылету. Втринадцать часов двадцать минут взревели моторы, и летающая лодка, набираяскорость, мчится по тронутому легкой рябью Химкинскому водохранилищу.Впереди трудный путь над бескрайней тундрой, к берегам моря Лаптевых. Почтисемь тысяч километров. Для выполнения задания выделен опытный экипаж. Заплечами каждого из его членов тысячи часов полетов в арктическом небе. Онивели ледовую разведку, прокладывали новые воздушные трассы, штурмовалиполюс. За штурвалом "лодки" знаменитый полярный ас Матвей Ильич Козлов,кавалер трех орденов Ленина. Его напарник - Виталий Иванович Масленников,мастер ледовой разведки, удостоенный звания Героя Советского Союза заподвиги в небе Отечественной войны. В штурманской рубке, склонившись надкартой, неторопливо посапывая трубочкой, прокладывает курс один из лучшихполярных штурманов - Валентин Иванович Аккуратов, участник штурма двухполюсов - Северного и относительной недоступности. Ушел с головой в обычныеполетные хлопоты Глеб Косухин - представитель славного племени арктическихбортмехаников. В заднем отсеке на груде спальных мешков устроились мастерпарашютного спорта Леонид Опаричев и молодой хирург-десантник Павел Буренин.Архангельск, Нарьян-Мар, Амдерма, Игарка. На аэродроме в Игарке начатаподготовка к десантированию: укладывается парашют, подгоняется подвеснаясистема, затем упаковываются в специальные укладки хирургические инструментыи медикаменты. "Лодка" не приспособлена для сбрасывания парашютистов, иизобретательный Масленников приклепывает снаружи по обеим сторонам люка двенебольшие ручки, чтобы Буренин мог держаться за них перед прыжком. 1 июля после многочасового полета Козлов виртуозно приводняет "летающуюлодку" в Хатанге. Отдых короток. Время поджимает. Всех на борту тревожитодна и та же мысль: успеют ли? Наконец остается позади заснеженный берег материка с черными пятнамипроталин. Погода быстро ухудшается. Вокруг угрожающе клубятся густыетемно-серые облака. На плоскостях появляется тоненькая белая пленка -обледенение. Скорей вниз. Три тысячи метров, две, полторы. Вот уже стрелкаальтиметра сползает на цифру "6" - шестьсот метров, а "земли" все нет и нет.Наконец облака редеют, и внизу открывается однообразно белая гладь - мореЛаптевых. Наконец у самого горизонта появляется темное пятнышко - островФаддеевский. Картина внизу была безрадостная: всюду битый, сторошенный ледвперемешку с полями многолетнего пака, перечерченного трещинами. Козлов отворачивает машину к западу. А вот и Земля Бунге, пологая,унылая, изрезанная оврагами, с бурыми пятнами многочисленных озер. Недалекоот берега чернеет несколько промоин метров по триста - четыреста. Самолетделает круг над косой, на которой виден одинокий домик "полярки". - Дохлое дело, - говорит Козлов. - Никуда не сесть, твою копоть.Придется бросать доктора с парашютом. Ты, Валентин Иванович, запроси урадиста Бунге скорость и направление ветра и сделай расчет на выброску,чтобы доктору недалеко идти было до "полярки". А доктор наш готов к прыжку? - Готов, - коротко, по-военному отрапортовал Буренин. - Вот и порядок. Виталий Иванович, командуй выброской. Тебе ведь непривыкать десанты бросать, не один к фашистам в тыл выкинул. В грузовом отсеке кабины холодно. Буренин надевает парашюты, и Опаричевеще раз придирчиво осматривает всю его десантную амуницию. Парашюты впорядке; унты привязаны, чтобы не сорвало; нож на месте. Перчатки? Буренин достает из кармана куртки пару новеньких меховых перчаток.Хочет надеть, но они не налезают. Вот незадача! - Может, мои возьмешь, доктор, - предлагает Масленников. Но и его перчатки тоже малы. - Ладно, обойдусь. Сейчас все-таки лето, второе июля. В наушниках шлемофона у Масленникова хрипит голос Аккуратова: "Выходимна боевой курс. Приготовиться". Масленников открывает колпак блистера и помогает Буренину подняться наступеньку, просунуть в люк ноги. Буренин хватается за ручки, сделанныепредусмотрительным Масленниковым, и садится на обрезе люка, свесив ноги заборт. Руки мгновенно застывают. "Скорее бы команда прыгать, - подумалБуренин, - не дай бог отморозить. Как тогда оперировать больного?" Командараздается неожиданно. - Пошел, - кричит Масленников. Буренин подается вперед и проваливается вниз, в клубящиеся облака. Онотсчитывает пять секунд и выдергивает кольцо основного парашюта. Его сильновстряхивает, но после секундной остановки он чувствует, что, набираяскорость, летит к земле. Буренин смотрит вверх: купола над головой нет! Вмомент динамического удара при раскрытии его почти полностью отрывает откромки, и сейчас он трепыхается над головой огромной белой тряпкой. Скореезапасной! Но пальцы так закоченели, что он не может захватить вытяжноекольцо запасного парашюта. Океан набегает с устрашающей быстротой. Остается двести метров,семьдесят пять! Наконец ему все же удается просунуть пальцы под кольцо, и ондергает его изо всех сил. Купол мгновенно наполняется, останавливая роковоепадение. А внизу прямо под парашютистом широкая промоина. Он ударяется очерную, тяжелую, как ртуть, воду и, хлебнув воды, теряет сознание. Спас парашют. Ветер наполняет купол парашюта, и тот, обратившись впарус, тащит Буренина к берегу. Павел приходит в себя от боли в момент,когда ноги ударяются о ледяной припай. Он выбирается на лед и падает. Егодважды вырывает горько-соленой водой. Негнущимися пальцами Павел с трудомрасстегивает подвесную систему и, освободившись от парашюта, тяжело бежит,перепрыгивая с льдины на льдину. До берега еще километра полтора, а ончувствует, как с каждой минутой уходят силы. Но на помощь уже мчится во весьдух перепуганный радист - Костя Котельников. Наконец они добираются доздания "полярки". Едва отогревшись, Буренин осматривает раненого. Ему становится ясно,что спасти его может только срочная операция. А через несколько часов наБольшую землю уходит короткая радиограмма: "Операция прошла благополучно.Больной вне опасности". Два месяца спустя во всех газетах появился Указ Президиума ВерховногоСовета СССР о награждении капитана медицинской службы Буренина ПавлаИвановича за проявленные мужество и героизм орденом Красной Звезды. Мои размышления прервал звук, напоминавший гудение шмеля в летний деньна лугу. Он возник где-то далеко на северо-востоке. Самолет. - Неужели Задков? - подумал я, с надеждой вглядываясь в горизонт. Но вскоре стало ясно: не он. К лагерю приближался на небольшой высотедвухмоторный трудяга Ли-2 с торчащими под зеленым брюхом лапами лыж. Надоидти к радистам. Они должны знать, когда сядет Задков. Палатка радиостанциистояла на краю лагеря. В ней, как всегда, пахло бензином от движка,канифолью (радисты вечно что-нибудь паяли и перепаивали) и свежезавареннымкофе, без которого они давно уже бы свалились с ног. Завидев меня, вахтенный радист, не дожидаясь вопроса, сказал: "Задковна подходе. Связь с Германом (Г. Патарушин - радист экипажа Задкова. - Авт.)была минут двадцать назад. Он передал расчетное время 9.20, а сейчас девять.Так что можешь идти встречать своего напарника". Действительно, через десять минут на юго-западе показалась чернаяточка, превратившаяся в большой краснокрылый самолет Пе-8. Во времяОтечественной войны эта могучая четырехмоторная машина была грозным дальнимбомбардировщиком. "Демобилизовавшись", она надолго "прописалась" в Арктике,оказавшись незаменимой в высокоширотных воздушных экспедициях. Вот уже многонедель подряд, выполняя роль "летающей цистерны", она летает к полюсу,каждый раз доставляя для экспедиционных самолетов многие тонны горючего. Безних исследования Центральной Арктики оказались бы невозможными. Самолетпромчался над палатками и, сделав круг, пошел на посадку. Задков зарулил настоянку по соседству с двумя заиндевевшими Ли-2. Машина в последний развзревела всеми четырьмя двигателями, подняв вокруг настоящую пургу, изатихла, высоко задрав застекленный нос. Носовой люк открылся, вниз скользнула стальная лесенка, и на снегспрыгнул штурман "пешки" Николай Зубов. - Здорово, доктор, - сказал он, пожимая руку. - Медведя небосьдожидаешься? Нету его с нами. Мы очень торопились, и ждать, пока Медведевсоберет свои шмотки, времени не было. Да ты не очень расстраивайся, черезчасок прилетит с Жорой Бардышевым. Тем временем бортмеханики уже спустили из люка грузовой кабины длинныедоски, и по ним одна за другой покатились на снег железные бочки с бензином. Часа через полтора радисты обрадовали меня сообщением, что на подходесамолет Бардышева с Медведевым на борту. Наконец долгожданный Ли-2 мягко коснулся ледяной полосы, и еще неуспели остановиться лопасти винтов, как прямо из кабины на снег спрыгнулМедведев. Я кинулся к нему навстречу. - Здорово, Виталий! Не знаешь, зачем я начальству так срочнопонадобился? Вчера получаю радиограмму от Кузнецова: "База Э 2 Медведеву.Первым самолетом прибыть ко мне со своим фотоаппаратом". Ничего не понятно.Что за фотоаппарат и какое я имею отношение к фотографии? И все нашистарожилы тоже удивились. "А может, вы, радисты, чего-нибудь перепуталинасчет аппарата? - говорят. - Давай запросим Кузнецова". Запросили. А тутприходит от Кузнецова вторая "База Э 2 Медведеву. Первым самолетом явитьсяко мне со своим аппаратом". С моим аппаратом - как я раньше не догадался? -стало быть, с парашютом. Только вот зачем - непонятно. И вот я здесь. - С тебя причитается, - сказал я, улыбаясь от распиравшей меня "тайны". - Это с чего бы? - удивился Медведев. - Может, по случаю праздника? - Праздник - праздником. А вот нам с тобой прыгать на полюс! - Ты серьезно?! - Серьезнее не бывает. Утром меня Кузнецов вызывал. Они в штабе,видимо, давно решили и только дожидались Дня Победы и завершения экспедиции. - Вот это новость, - восторженно выдохнул Медведев. - По этому поводунадо закурить. - Он полез в карман, достал смятую пачку "Беломора", но всепапиросы оказались сломанными. - Ладно, пойду руководству доложусь, а потомуж и покурю. Медведев вернулся минут через двадцать и сообщил, что все правильно,Кузнецов не раздумал и пора браться за работу. Пока Медведев ходил в штаб,Рожков где-то раздобыл большое серебристое полотнище - перкалевый пол отпалатки КАПШ-2. Растянув его на снегу, Петрович разгладил рукой, прикинул наглазок размеры и, удовлетворенный осмотром, заявил, что полотнище -настоящий парашютный стол. Чтобы ветер не сдувал полотнище, по углам мыположили по куску льда. - Давай-ка свой ПД-6, начнем с него, - сказал Медведев. Я вытряхнул из парашютной сумки парашют на полотнище, выдернул кольцо,и пестрая груда шелка заиграла красками под лучами выглянувшего солнца. Работал он быстро, споро, уверенно. Чувствовалась профессиональнаяхватка. Стропы так и мелькали у него в руках. Помогая друг другу, мы быстроуложили парашют Медведева и два запасных ПЗ-41. - Надо подвесную систему подогнать получше. Не то в воздухе намучаешьсяс ней, - сказал Медведев, надевая на себя парашют. Он долго шевелил плечами, подпрыгивал на месте, то отпускал плечевыеобхваты, то подтягивал ножные. Наконец он расстегнул карабин груднойперемычки и, сбросив парашюты, вытер вспотевший лоб. - Вот теперь порядок, - сказал он. - Надевай подвеску. Меня он тоже заставил попотеть. Но зато теперь подвесная система сиделакак влитая. Мы уложили парашюты в сумки и направились к начальнику экспедиции.Кузнецов стоял у входа в штабную палатку. Вспомнив свое недавнее боевоепрошлое, Медведев строевым шагом, топая унтами, подошел к начальникуэкспедиции и, приложив руку к меховой шапке, доложил: "Товарищ генерал,парашютисты Медведев и Волович к выполнению прыжка с парашютом на Северныйполюс готовы". Кузнецов посмотрел на часы. - Через тридцать пять минут вылет, - сказал он. Пока мы укладывали в брезентовый мешок консервы, галеты, круги колбасы,увязывали сверток с пешнями и лопатами, стрелка часов подползла кдвенадцати. Надо было поторапливаться. Мы взвалили на плечи сумки спарашютами и направились к самолетной стоянке, находившейся неподалеку, запалатками. Си-47 ждал нас... Светло-зеленый, узкотелый, на колесном шасси, страдиционным белым медведем на носовой кабине и полуметровыми буквами,выведенными белой краской, - "СССР Н-369". Механики уже грели двигатели.Из-за брезентовых полотнищ, свисавших с двигателей до самого льда,доносилось свирепое рыкание АПЛ - авиационных подогревательных ламп, этогооригинального гибрида паяльной лампы с огромным примусом. Это и был самолетМетлицкого, с которого нам предстояло прыгать на полюс. - Ну что, пожалуй, пора одеваться, - сказал Медведев, завидев, что кнам приближается Кузнецов в окружении штаба и командиров машин. Мы надели парашюты. Трояновский, приказав не шевелиться, обошел нас со всех сторон,стрекоча мотором своего "конваса". Затем мы должны были снять парашюты,снова надеть. Он делал дубль за дублем, и мы покорно то поправляли лямки, товновь застегивали тугой карабин грудной перемычки. - Ничего, ничего, для истории можно и потрудиться, - приговаривал он,меняя кассету. - Ну вот, теперь можете прыгать. Желаю удачи. Тем временем на самолете Метлицкого уже запустили двигатели. Машинавыкатилась из общего строя и остановилась в снежном метущемся облаке,поднятом винтами. Группа провожающих росла на глазах. Все жители ледовоголагеря пришли пожелать нам счастливого приземления: Штепенко, Водопьянов,Черевичный, Котов, Падалко, Сузюмов, Морозов, летчики, гидрологи,бортмеханики, радисты. Чибисов сказал что-то Кузнецову, махнул нам рукой:"Пошли!" Пурга, поднятая крутящимися винтами, сбивала с ног, и мы, поднявворотники, подставляя ветру спины, с трудом вскарабкались по стремянке вкабину. Бортмеханик с треском захлопнул дверцу. Сразу стало темно. Замерзшиестекла иллюминаторов почти не пропускали света. Они казались налепленными наборт кружочками серой бумаги. Мы устроились на груде чехлов от двигателей,еще хранивших остатки тепла и терпко пахнувших бензином и горелым маслом.Гул моторов вдруг стал выше, пронзительнее; машина вся задрожала, покатиласьвперед, увеличила скорость и, легко оторвавшись от ледовой полосы, сталабыстро набирать высоту. Глаза уже привыкли к полумраку, и можно было осмотреться. В грузовойкабине обычно было просторно, хоть в футбол играй. Но сегодня она была допредела завалена всевозможными вещами. Повсюду стояли деревянные ящики соборудованием, катушки стального троса, густо смазанного солидолом, фанерныекоробки с полуфабрикатами, мешки с хлебом и оленьими тушами. Вдоль левогоборта выстроилось полдюжины железных бочек, связанных между собой толстымканатом, - запас бензина. Поперек кабины раскорячилась обросшая льдомгидрологическая лебедка. Хвост самолета был забит лагерным снаряжением: палатками, связкамиоленьих шкур, баллонами с пропаном, закопченными газовыми плитками. У самойдверцы лежал аккуратно упакованный в брезентовое полотнище большой сверток,из которого выглядывали кончики дуг запасной палатки, предназначенной длянас на случай непредвиденной задержки на льдине после прыжка. Бортмеханик Самохвалов озабоченно оглядывал беспорядок, царивший вкабине. - Вы уж, ребята, не обессудьте, - сказал он извиняющимся тоном. -Совсем с ног сбился. Думал, прилетим сегодня с точки, отдохну малость, апотом наведу порядок в своем хозяйстве, а вместо этого приказалипарашютистов, то есть вас, выбрасывать. Да, вот еще. Петрович, может,прыгать будете в левую дверь? Она все же грузовая, пошире. Я вот глядел, каквы втискивались в кабину. Даже жалко вас стало. - Ну, молодец, Константиныч, правильно сообразил, - одобрил предложениеМедведев. - Пожалуй, для меховой-то робы правая дверка тесновата. Ещезастрянем. Вот смеху будет! А ты, Виталий, чего замолк? "Потравил" бычего-нибудь. Не то, пока до полюса долетим, со скуки помрем. - Он помолчал,похрустел сухариком, завалявшимся в кармане. - А все-таки лихо с полюсомполучилось. Прыжок будет круглый - семьсот пятидесятый. И звучит неплохо, наСеверный полюс совершен семьсот пятидесятый, а? Этот, наверно, потруднейбудет, чем даже на железную дорогу. - На какую дорогу? - переспросил я. - На железную. Дело было так. Прыгал я тогда в третий раз. Дал мнеинструктор задание открыть запасной парашют. Есть такое упражнение дляначинающих, вот только номер его не помню. Аэродром наш был рядом с железнойдорогой. Прыгали мы с По-2, с высоты шестьсот метров. Пилот попался молодой,напутал с расчетами точки сбрасывания и подал команду "пошел" раньшевремени. Раскрыл я запасной парашют, и понесло меня к железнодорожномуполотну, по которому шел паровоз с кучей вагонов. Опыта управлять парашютомя тогда не имел и снижался, куда придется. Смотрю, несет меня прямо точно нарельсы, навстречу паровозу. "Мама родная!"закричал что есть мочи. Да ктоменя услышит. А на станции стоят зеваки и наблюдают, как я на вагонысобираюсь свалиться. Видно, думают, что так надо. Хорошо, начальник станцииувидел это дело, замахал флажком, остановил поезд. А я все-таки умудрилсяприземлиться прямо на открытую платформу с песком. А в другой раз... Петрович не договорил, заметив, что к нам пробирается Володя Щербина. - Ну, братья славяне, как самочувствие, настроение? - спросил он,присаживаясь рядом на чехлы. - Настроение бодрое, самочувствие отличное, только холодно и ногизатекли, - отозвался я. - Вот и хорошо. Значит, слушайте и запоминайте. Порядок работы будеттакой, - продолжал он уже другим тоном. - До полюса лететь еще минуттридцать. Как только выйдем на точку, определим координаты, так будемвыбирать площадку для выброски. - Постарайтесь, - сказал Медведев, - поровнее найти. - А если не найдем, будете прыгать или обратно полетите? - спросил,ехидно улыбаясь, Щербина. Но Медведев так на него посмотрел, что оншутливо-испуганно замахал рукой: - Ну не серчай, Петрович, я же так,пошутил. - Ты эти свои дурацкие шутки брось, - сказал Медведев зло. - Ну извини, извини. Так, значит, найдем площадку, сбросим пару дымовыхшашек. Скорость ветра и направление определим, а для вас, пока они дымят,хоть какой-то ориентир будет. Сделаем затем кружок над полюсом и, как тольковыйдем на боевой курс, просигналим сиреной. Тогда занимайте исходные позициик прыжку у двери. Как услышите частые гудки - значит, "пошел", ясненько? - Все понятно. А вот чайку горячего похлебать бы не мешало. - Чайку-то, сей момент. Действительно, буквально через несколько секунд Щербина появился, несяв руках две пол-литровые кружки с крепким, почти черным чаем. - Чифирь полярный, первый класс. Пейте, дорогие прыгуны, набирайтесьсил. Вот вам по плитке шоколада. Заправляйтесь на здоровье. Чай действительно был отличный. Горячий, ароматный. Я сделал несколькоглотков, но пить что-то расхотелось. Я попытался занять себя каким-нибудьделом: стал заново привязывать унт, считать ящики. Потом внимание моепривлекли унты Медведева. Я впервые заметил, что они разного цвета: на левоммех серый с черными пятнами, а на правом - густо коричневый. Почему-то стал казаться тесным мой старый, видавший виды кожаный летныйшлем. Я всячески старался отвлечься от мысли о предстоящем прыжке. - Закурим по последней? - вернул меня "на землю" голос Медведева. Мы задымили папиросами, делая глубокие затяжки. - Значит, Виталий, действуем, как договорились, - сказал Медведев. - Япойду подальше к хвосту, а ты стань с противоположного края двери. Какуслышишь сигнал "пошел", прыгай сразу следом за мной. Не то разнесет нас повсему Северному полюсу и не найдем друг друга. В наших шубах не шибкопобегаешь. Главные парашюты решено открывать на третьей секунде свободногопадения, а затем, по обстановке, запасные. Пока мы оживленно обсуждали детали предстоящего прыжка, из пилотскойвышел Чибисов - высокий, красивый, в коричневом кожаном реглане. Человек онбыл решительный, властный, полный неуемной энергии. Не случайно летчикистарались не попадаться ему лишний раз на глаза, чтобы не "загреметь" вкакой-нибудь незапланированный полет. Впрочем, мое первое знакомство сМаксимом Николаевичем не обошлось без курьеза. Однажды на аэродроме мысаЧелюскин я дожидался оказии на базу номер один. Начхоз экспедиции спросилЧибисова, как поступить с доктором: ему надо лететь на базу, а машиназагружена под завязку продовольствием. Чибисов на секунду задумался и изрекфразу, ставшую впоследствии "полярной классикой": "Грузить пельмени.Медицина подождет". Впрочем, как оказалось впоследствии, к медицине онотносился весьма уважительно. - Подходим к полюсу, - сказал Чибисов, - ледовая обстановка вполнеудовлетворительная. Много годовалых полей. Площадку подберем хорошую. Погоданормальная. Видимость - миллион на миллион. Через три минуты начнемснижаться. Как, Медведев, хватит шестисот метров? - Так точно, хватит, - отчеканил Медведев. "Только бы поскорее", - подумал я. Самолет сильно тряхнуло. Он словнопровалился в невидимую яму. - Начали снижаться, - сказал Чибисов, - ждите команды. А вы, товарищбортмеханик, подготовьте дымовые шашки. Бросите их по команде штурмана заборт. Константиныч подтащил к двери ящик, вытащил две дымовые шашки, похожиена большие зеленые консервные банки, и пачку запалов, напоминавших огромныеспички с толстыми желтыми головками, и стал ждать команды. - Бросай!! Бортмеханик чиркнул запалом по терке. Как только головка вспыхнула созмеиным шипением, он с размаху воткнул ее в отверстие и швырнул шашку вприоткрытую дверь. За ней последовала вторая. Шашки, кувыркаясь, полетеливниз, оставляя за собой хвостики черного дыма. Задраив правую дверь, бортмеханик взялся за грузовую. Предварительно онуже успел растащить в разные стороны грузы, загромождавшие подходы к ней. Онпопытался повернуть ручку, но она не поддавалась. Бортмеханик дергал ее чтоесть силы, обстукивал край двери молотком. Но все впустую. Он вполголосакостил злополучную дверь, но она по-прежнему не поддавалась. Загудела сирена. Мы было приподнялись, но опять вернулись на место.Кажется, сейчас мы начали нервничать по-настоящему. Чувствую, вот-вотМедведев взорвется. Но Андрей молчит, хотя по лицу его и сжатым губам вижу,чего стоит ему эта сдержанность. / Все. Время упущено. Петрович не выдержал: - Черт бы ее побрал, эту идиотскую дверь! Паяльной лампой ее прогретьбы. Механик виновато молчит, но идея прогреть дверь лампой ему понравилась.Он зажигает пучок пакли и подносит ее к замку, и, о чудо, ручка вдругподдается усилиям, и замок с сухим щелчком выходит из паза. Наконец-то! Метлицкий заложил крутой вираж. Пошли на второй круг. Из проема двери впилотскую высовывается голова в шлемофоне - это штурман Миша Шерпаков. - Готовьтесь, ребята. Восемьдесят девять градусов пятьдесят четыреминуты. Сейчас выходим на боевой курс. Будем бросать на молодое поле. Думаю,не промахнетесь. Ветер - метров пять - семь в секунду, не больше,температура - двадцать один градус мороза. Щербина подошел на помощь бортмеханику, и они вдвоем рывком оттянулидверь на себя. Она с хрустом открылась, и в прямоугольный ее просветворвался ледяной ветер. Ослепительно яркий свет залил кабину. Снова протяжно загудела сирена, и, хотя мы с нетерпением, напряженнождали заветного сигнала, он все же прозвучал неожиданно. Мы поднялись счехлов. - А ну, повернись, сынок, - сказал Медведев и, отстегнув клапанпарашюта, еще раз проверил каждую шпильку. - Все в ажуре! - Он закрылпредохранительный клапан, защелкнул кнопки и повернулся ко мне спиной: -Проверь-ка теперь мой. Как, порядок? Тогда пошли. Держась за стальной трос, протянутый вдоль кабины самолета, мы,неуклюже переваливаясь, двинулись вперед, к зияющему проему грузовой двери.Добравшись до обреза двери, я остановился, нащупал опору для правой ноги иположил руку на вытяжное кольцо. Но меховая перчатка оказалась толстой,неудобной, мешала просунуть пальцы в кольцо. Не раздумывая, я стащил зубамиперчатку с правой руки, затолкал ее поглубже за борт куртки и снова положилладонь на красный стальной прямоугольник. Холод застывшего металла обжег ее,но я лишь сильнее стиснул кольцо и замер в ожидании команды. С высоты шестисот метров кажется: до океана - рукой подать. Выпрыгнул -и ты уже на льду. Даже как-то не по себе становится. Насколько хватает глаз,до самого горизонта тянутся сплошные поля. Они кажутся ровными. Но я знаю,сколь обманчиво такое впечатление. Просто солнце скрылось в облаках, иледяные глыбы, бугры и заструги не отбрасывают теней. Местами ветер сдулснег и обнажил голубые и зеленые пятна льда. Здесь, у полюса, много торосов. Они похожи на кубики сахара, выложенныедлинными аккуратными горками. Вдали появилось черное пятнышко,превратившееся вскоре в большое разводье, покрытое рябью волн. От разводья вразные стороны извивается десяток тонких темных змеек - трещины. Сколько раз наблюдал я эту картину в иллюминатор! Но на самолетеощущение безопасности было таким полным, что этот безмолвный белый мир подкрылом казался далеким, нереальным. Однако сейчас, перед прыжком, стоя напорожке двери, я, обдуваемый яростным ледяным ветром, по-иному смотрю на этобелое безмолвное пространство, которое раскинулось внизу без края и конца. И вдруг я с какой-то особой остротой осознал слова Амундсена: "Какихтолько несчастий на протяжении ряда лет не приносило ты, о бесконечное белоепространство! Каких только лишений и каких только бедствий ты не видало! Ноты также повстречалось и с теми, кто поставил ногу на твою выю и силойбросил тебя на колени. Не припомнишь ли ты Нансена и Иогансена? Неприпомнишь ли ты герцога Абруццкого? Не припомнишь ли ты Пири? Не припомнишьли, как они шли по тебе, и там, где ты сопротивлялось, поставили тебя наколени? Тебе следовало бы отнестись с уважением к этим молодцам! Но что тысделало с теми многими-многими, кто безуспешно пытался вырваться из твоихобъятий? Что ты сделало со многими гордыми судами, державшими путь прямо втвое сердце, чтобы никогда больше не вернуться домой? Что ты сделало с ними?- спрашиваю я. Никаких следов, никаких знаков - только бесконечная белаяпустыня!" Ну когда же наконец сигнал? Наверно, мои ощущения сродни ощущениямбойцов перед штыковой атакой. Ту-ту-ту - лихорадочно взвыла сирена. Ее резкие звуки, словно стальныемолоточки, ударили по нервам. Они дали команду мышцам. Прижимая парашютлевой рукой к животу, я, оттолкнувшись ногой, устремляюсь вперед ипроваливаюсь вниз, в пустоту. Подхваченный мощным воздушным потоком, делаюсальто и вновь оказываюсь вниз головой. "Двадцать один, двадцать два, двадцать три, - считаю вслух заветныесекунды свободного полета, но, чувствуя, что явно тороплюсь, досчитываю: -Двадцать четыре, двадцать пять". Вот теперь пора. Я что есть силы дернулкольцо, и оно, вырвавшись из руки, исчезает в пространстве. Повернув голову,уголком глаза вижу через плечо, как шелестя стремительно убегают вверх пучкистроп, как вытягивается длинной пестрой колбасой купол. Вот он наполняетсявоздухом, гулко хлопает и превращается в живой полушар. Он словнолихорадочно дышит, то сжимаясь, то расправляясь. Меня швырнуло вверх,качнуло вправо, потом влево, снова вправо, и вдруг я ощутил, что неподвижновишу в пространстве. После грохота моторов, свиста ветра тишина действуетошеломляюще. Меня охватило чувство покоя. Я вдыхал морозный воздух, щурилсяна солнце, улыбался, ощущая радость бытия. Огляделся по сторонам. Справа, высоко надо мной, удалялся самолет,оставляя бледную дорожку инверсии. Неторопливо брели лохматые, подсвеченныесолнцем облака. Внизу, насколько хватал глаз, простирались снежные поля.Ровные, девственные, белые, кое-где искореженные подвижками, похожие набесчисленные многоугольники, окантованные черными полосками открытой воды.Высота незаметно уменьшалась, и я уже начал отчетливо различать сахарныекубики торосов. Кое-где снежный наст был перечерчен тушью свежих трещин. Кгоризонту протягивались широкие черные разводы, напоминавшиеасфальтированное шоссе. Метров на тридцать ниже меня опускался Медведев. Его раскачивало, какна качелях, и он тянул стропы то справа, то слева, пытаясь погаситьраскачку. Это ему удалось не без труда. - Андре-ей! - заорал я что есть силы. - Ура! - И, сорвав меховой шлем,закрутил его над головой, не в силах сдержать охватившее меня радостноевозбуждение. Медведев в ответ замахал рукой, а потом, указав пальцем на запаснойпарашют, крикнул: "Запасной открывай!" Но я уже вспомнил о "запаске" и вточном соответствии с инструкцией свел ноги, подогнул их под себя и,придерживая левой рукой клапаны ранца, выдернул кольцо. Клапаны, щелкнуврезинками, раскрылись, обнажив кипу алого шелка. Я быстро пропустил ладоньмежду ранцем и куполом, сжав его, затем напрягся и что есть силы отбросил отсебя в сторону. Но купол, "не поймав" ветер, свалился вниз и повисбесформенной тряпкой. Чтобы он быстрее раскрылся, пришлось вытащить стропыиз ранца и рывками натягивать их на себя. Средство помогло. Неожиданныйпорыв ветра подхватил полотнище. Оно затрепетало, наполнилось воздухом ивдруг раскрылось гигантским трепещущим маком на бледно-голубом фонеарктического неба. До "земли" оставалось не более сотни метров. Меня несло прямо наторосы, в которые упиралось великолепное ровное поле, над которым япролетал. Даже сверху, издалека, торосы имели довольно грозный вид. Это былогромный, тянувшийся на километры высокий вал перемолотого льда. Я понимал, что мне несдобровать, если я угожу в этот хаос из ледяныхобломков. Чтобы перелететь через них, надо во что бы то ни стало замедлитьспуск. Услужливая память подсказала ответ: уменьшить угол развала междуглавным и запасным парашютами. Ухватившись за внутренние, свободные концы"запаски" обеими руками, я что есть силы потянул их на себя, стараясь какможно ближе свести купола. Напрягая последние силы, я с трудом удерживалпарашюты в таком положении. Скорость снижения немного замедлилась, но этоуже не могло мне помочь. Гряда торосов, ощетинившись голубыми ребрами глыб,уже понеслась навстречу. Я весь напрягся, сжал ступни, вынес ноги вперед,приготовившись встретить первый удар. "Лишь бы только ноги не застряли междульдинами", - промелькнула мысль... Сильный порыв ветра, подхватив меня, как перышко, перенес через ледяноемесиво. Чиркнув подошвами унтов по гребню, я шлепнулся в центр небольшойплощадки и по шею провалился в сугроб. Купола сразу "погасли" и легли наснег яркими цветными пятнами. Мягкий снег залепил лицо, набился за воротниккуртки, в рукава, за голенища унтов. Выбравшись из сугроба, тяжело дыша,отряхивая комья прилипшего снега, я попытался расстегнуть карабин груднойперемычки, но тугая пружина не поддавалась усилиям задеревеневших пальцев.Оставив бесплодные попытки, я лег на спину, раскинул широко руки и закрылглаза. Только сейчас я вдруг осознал, в каком страшном напряжении находилсявсе эти часы. Сейчас наступила разрядка. Я смотрел в бесконечную глубинублекло-голубого северного неба. Ватные облака, клубясь, рисовали живыекартины. Мягко пригревало солнце. Я закрыл глаза. Меня охватило блаженноебезразличие. Обострившимся слухом я улавливал шорохи, потрескивания.Неподалеку возился с парашютом Медведев. Я слышал, как он пробирается комне, увязая в глубоком снегу. - Вставай, лежебока! Кончай прохлаждаться! - услышал я над головойголос Петровича. - Радикулит наживешь. - Так это же будет особый, полюсный, - сказал я, неторопливо поднимаясьна ноги. Вдруг Медведев схватил меня в охапку, и мы, как расшалившиесяшкольники, начали тискать друг друга, крича что-то несуразное, пока неповалились, обессиленные, на снег. - Все, Андрей, кончай! Надо делом заняться. Я вытащил из-под куртки фотоаппарат и, несмотря на воркотню ичертыхание Медведева, заставил его достать парашюты из сумки, снова надетьна себя подвесную систему и распустить купол по снегу. Щелкнув десятоккадров и на всякий случай всякий раз меняя выдержку, я передал аппаратМедведеву и застыл перед объективом старенького "ФЭДа". Увлекшись фотографированием, мы на некоторое время забыли, гденаходимся и чт

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 789 10 11 Следующая ⇒

Date: 2015-09-05; view: 336; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию