Начало 1918 года

Никогда еще, как писали “Церковные ведомости,” первые дни ново­го года не проходили в Петрограде в таком подавленном состоянии, как в этом году. Ожидали созыва Учредительного собрания. В день его откры­тия обильно пролилась кровь народа. Массовые демонстрации, направив­шиеся со всех концов города к Таврическому дворцу приветствовать этот народный форум, были встречены красногвардейцами стрельбой из ру­жей и пулеметов.

В Александро-Невской Лавре 19 января красногвардейцами убит священник Петр Скипетров. Кончина о. Петра — лишь одно звено в цепи печальных событий, происшедших в те дни в Лавре.

Протоиерей Философ Орнатский, настоятель Казанского собора, проповедник, строитель детских приютов для бедных, убит под Петрогра­дом на берегу Финского залива.

В Москве, во время одной манифестации, вооруженные пулеметами на броневых автомобилях красногвардейцы и солдаты открыли беспоря­дочный огонь по направлению Иверских ворот. Стрельба перекинулась в соседние кварталы. Красногвардейцы стреляли в народ, по окнам домов, особенно гостиниц. Пострадало несколько сотен человек, убито свыше 30 человек.

В ночь на 25 января недалеко от Киево-Печерской Лавры зверски убит митрополит Киевский Владимир (Богоявленский).

Собор принял несколько постановлений в связи с гонениями на Цер­ковь, и первое из них определяло назначить особый день для соборной молитвы об убиенных за веру и Церковь.

Владыка Владимир (в миру Василий Никифорович Богоявленский) родился в 1848 году в Тамбовской губернии в семье священника. В 1874 году окончил Киевскую Духовную Академию, 7 лет преподавал в Тамбов­ской Духовной Семинарии. В 1882 году принял священство и служил в г. Козлове. В 1886 году потерял жену и единственного сына и был постри­жен в монашество. С 1888 года — епископ Старорусский, викарий Новго­родской епархии, с 1891 года — правящий архиерей Самарской епархии, с 1892 по 1898 год — в сане архиепископа Карталинского управлял Грузин­ским экзархатом.

В 1898 году был назначен митрополитом Московским и Коломенским и пребывал здесь 15 лет. Выделялся своими проповедями на заводах и фабриках против увлечения социализмом. Тайно делал много добрых дел, помогая бедным.

В 1912 году, после смерти митроп. Петербургского Антония, владыка Владимир был назначен на Петербургскую кафедру, где пробыл 3 года.

В связи с усиливавшимся влиянием при Дворе Распутина, митропо­лит попросил у Государя личной аудиенции и прямо указал ему на все сплетни и грязные рассказы, которые ходили в обществе. Не без влияния Государыни, узнавшей об этой аудиенции и относившейся к Распутину с большим благоговением, митрополит Владимир в 1915 году был отстранен от управления Петербургской епархией и назначен в Киев с оставлением в должности первенствующего члена Синода.

Митрополит Владимир, таким образом, единственный в Русской Цер­кви архиерей, который последовательно занимал все три столичные мит­рополичьи кафедры.

В 1917 году, после февральской революции, на Украине образовалась отдельная от России “Украинская Держава.” Во главе украинской Церкви стал архиеп. Алексий (Дородницын), пребывавший до этого на по­кое.

Образовавшееся правительство (“Рада”) начало переустройство всего уклада церковной жизни. Во все Консистории были посланы особые “украинские комиссары.” Запрещалось поминовение за богослужением патриарха Тихона. Вместо него требовалось поминовение “Всеукраинской церковной Рады,” возглавляемой архиепископом Алексием.

Митрополит Владимир в это время был в Москве на Соборе. По воз­вращении его в Киев со стороны самостийников началось настоящее прес­ледование 70-летнего старца. Бунтовщики явились в покои митрополита и потребовали его ухода с Киевской митрополии.

9 декабря к митрополиту явилась делегация самостийного церковно­го управления в сопровождении какого-то военного и предложила ему вы­ехать из Киева. Но вскоре после этого грубого случая произошел новый: пришедший от имени Рады священник Фоменко (тоже в сопровождении военного) неожиданно ласково предложил ему стать... Патриархом Укра­инской Церкви.

В январе 1918 года в Киеве началась гражданская война. В Киево-Печерской Лавре в это время расположился архиеп. Алексий, начавший агитировать монахов против митрополита.

25 января в митрополичий дом ворвались пятеро солдат с матросом во главе. Митрополита пытали, душили цепочкой от креста, требовали денег, глумились. Через некоторое время, одетый в рясу, с панагией на груди и в белом клобуке, он вышел в окружении солдат.

Расстреляли митрополита в 150 саженях от лаврских ворот, на ма­ленькой поляне. Его нашли без панагии, клобучного креста, чулок, сапог с галошами и золотых часов с цепочкой.

В теле имелись: огнестрельная рана у правой глазницы, резаная рана на голове до обнажения кости, колотая рана под правым ухом, четыре ко­лотые раны на губе, две огнестрельные раны в области правой ключицы, развороченная рана в области груди с обнажением грудной полости, коло­тая рана в поясничной области с выпадением сальника и еще две колотые раны в груди.

Глубокий духовно очищающий смысл мученической кончины митро­полита вскрыл протоиерей Иоанн Восторгов в своем слове на заседании Собора 28 февраля: “Народ наш совершил грех... А грех требует искупле­ния и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита.”

“Голос духовенства и мирян Черниговской епархии” отмечал, что сведения о диких грабежах и насилиях поступали из разных мест епархии. В начале января трое “революционеров” ворвались в дом священника с. Янжуловки Новозыбковского уезда отца Неаронова. Потребовали деньги, до полусмерти изрубили священника саблями, отрубили руку матушке, а ребенка, на глазах родителей, закололи штыками.

Протоиерей П. Сербиков в своем выступлении на заседании Собора 22 января подробно рассказывал о том, как большевики издевались над духовенством и грабили храмы после захвата Симферополя. Красногвар­дейские патрули разбрелись по окрестностям, сея вокруг себя мерзость, насилие и смерть. В 20 верстах от города солдаты ворвались в храм, издевательски спросили у настоятеля, почему на лампаде лента зеленая, а не красная, вывели о. Иоанна Угличского на церковный двор и расстреляли.

В воскресенье 14 января у архиепископа Симферопольского Димит­рия производили обыск. Все взламывалось и вспарывалось. В архиерей­скую церковь бандиты вошли с папиросами в зубах, в шапках, штыком прокололи жертвенник и престол. В храме духовного училища взломали жертвенник и шкаф в ризнице. Епархиальный свечной завод был разгро­млен, вино выпито и вылито. Всего убытка причинено более чем на милли­он рублей.

На этом же заседании Собора было засвидетельствовано, что нача­тое в Петрограде открытое гонение на Церковь чувствуется и пере­живается во многих других местах России, откуда до Собора доходили пе­чальные вести об ограблении церквей, монастырей, убийствах священ­нослужителей.

Вот еще потрясающая душу картина. В квартиру елабугского протои­ерея о. Павла Дернова ворвались ночью пятнадцать красногвардейцев и увели троих его сыновей, а вскоре и отца. На рассвете стало известно о судьбе юношей: они сидели под арестом. Отца Павла разыскать не могли. Но вскоре матушке сообщили, что за городом у мельницы лежит тело уби­того священника. Оказалось, что отец Павел был расстрелян в пять часов утра. Труп убийцы хотели бросить в прорубь, но оказавшиеся поблизости крестьяне не позволили красноармейцам надругаться над телом священномученика.

Родственники умоляли отпустить арестованных детей к убитому отцу. Когда дети узнали, что их отец убит, то один из них не выдержал и назвал красногвардейцев “душегубами.” Этого оказалось достаточно, чтобы всех их вывели за город, на пристань, и расстреляли.

“Представьте себе, — пишет автор корреспонденции об этом собы­тии, — яснее представьте себе эти живые картины нашей ужасной дей­ствительности..., когда в доме достойного священнослужителя из доброй духовной семьи, известной во всем крае, лежат четыре трупа невинных жертв... Представьте... и поставьте перед собой вопрос: не вопиет ли эта кровь убиенных и эти рыдания оставшихся сирот к небу, и не звучат ли нам, еще живым, укором.”

В ночь под страстную седмицу страшное событие совершилось в г. Костроме: был убит протоиерей Алексей Васильевич Андроников, настоя­тель Борисо-Глебской церкви, старейший из всего духовенства Костром­ской епархии, с момента своего посвящения 63 года бессменно священно­действовавший в одном и том же храме. Отцу Алексею шел 87 год. Убий­цы ворвались в спальню. Старец поднялся с постели, но в этот момент ему нанесли смертельную рану в голову, кинжалом ударили в сердце...

18 апреля Собор издал определение “О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь.” Первые 9 пунктов его посвящены подготовительным мерам к церковному прославлению му­чеников:

1. Установить возношение в храмах за Богослужением особых про­шений о гонимых ныне за Православную Веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках.

2. Совершить торжественные моления: а) поминальное об упокоении со святыми усопших и б) благодарственное о спасении оставшихся в жи­вых.

Примечание (в тексте Определения): Таковые моления уже соверше­ны соборным служением: заупокойное в храме Духовной Семинарии 31 марта и молебнов вХраме Христа Спасителя 1 апреля.

3. Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января — (день убийства митроп. Владимира), или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годи­ну гонений исповедников и мучеников.

4. Устроить в понедельник второй седмицы по Пасхе во всех прихо­дах, где были скончавшие жизнь свою за Веру и Церковь исповедники и мученики, крестные ходы к местам их погребения, где совершить торже­ственные панихиды с прославлением в слове священной их памяти.

5. Преподать благословение от Священного Собора всем исповедни­кам.

6. Обратиться к Святейшему Патриарху с просьбой о выдаче благос­ловенных грамот пострадавшим за Веру и Церковь.

7. Напечатать и раздать Членам Священного Собора к их отъезду из Москвы краткое сообщение о пострадавших в нынешние дни гонений за Православную Веру и Церковь для распространения среди православного народа.

8. Просить Святейшего Патриарха, чтобы в случаях ареста гонимых за Веру и Церковь и впредь, согласно уже применяемому ныне порядку, Его Святейшеством были делаемы непосредственные сношения с ме­стными властями об освобождении арестованных и одновременно о сде­ланных сношениях были извещаемы местные епархиальные архиереи.

9. Поручить Высшему Церковному Управлению собирать сведения и оповещать православное население посредством печатных изданий и жи­вого слова о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедника­ми Православной Веры.

“Это постановление Священного Собора Православной Российской Церкви, выражающее требование христианской совести и никем не отме­ненное (да и нет в Русской Церкви такой власти, которая имела бы духов­ное право это постановление отменить), остается в составе действующе­го права для нас — членов Русской Церкви во всех ее частях, признающих свою преемственную связь с Поместным Собором 1917-18 гг., и неиспол­нение нами этого постановления или наше недостаточное усердие к его исполнению должно восприниматься как церковный и личный грех” (Л. Регельсон). Синодик мучеников к этому времени был бесконечен, но доку­ментальные данные были получены лишь из семи епархий.

Молитвенные возношения на литургии, совершенной самим Патриар­хом Тихоном 31 марта в храме Московской духовной семинарии в сослужении многих епископов и священнослужителей, произносились в такой форме:

“О упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиен­ных:

Митрополита Владимира

Протоиереев Иоанна

Петра

Иосиф

Павла и чад его

Игумена Гервасия

Иереев Павла

Петра

Феодора

Михаила

Владимира

Василия

Константина

Иеромонаха Герасима
Диакона Иоанна
Послушника Антония
Раба Божия Иоанна

и многих священного, иноческого и мирского чина, их же имена Ты, Господи, веси.”

Зверски замучен епископ Пермский и Соликамский Андроник (Ни­кольский), ревнитель Православия, подвижник. Исполнитель этого зверства Николай Жужгов впоследствии издал свою биографию, в которой он не без хвастовства пишет, что ему поруча­лись все важные дела, как-то: аресты контрреволюционеров, эсеров, а также расстрелы. “Мною были лично арестованы и расстреляны, — пишет он, — Михаил Романов и Андроник и много других.”

У дороги из Перми в Мотовилиху Жужгов заставил архиепископа Ан­дроника выкопать для себя могилу и живым его в эту могилу закопал, выстрелив для порядка уже в землю. Этот “подвиг” он сам описал в своих “воспоминаниях.”

После кончины Владыки, среди его бумаг был найдены тезисы его речи перед судом, который, как он думал, будет рассматривать обвинения против него:

1. Моя речь кратка: радуюсь быть судимым за Христа и Церковь.

2. Контрреволюция! Политика — не мое дело.

3. Церковное дело — святыня моя. Всех восстающих на Христа и по­сягающих на Церковь отлучаю, анафематствую (кто слов не принимает, тот может быть убоится Суда Божия за захват священного).

4. Только через мой труп захватите святыни. Это мой долг, почему и христиан зову к стоянию до смерти.

5. Судите меня, а прочих освободите — они должны исполнять волю мою, пока христиане.

17 июня была зверски расстреляна Царская Семья: Вот полный перечень царственных мучеников и лиц, близких к Царс­кому Дому, убитых в июне 1918 года

В г. Екатеринбурге в Ипатьевском доме и в екатеринбургской ЧК:

Государь Император Николай II Александрович.

Государыня Императрица Александра Федоровна.

Наследник Цесаревич Алексей Николаевич.

Великая Княжна Ольга Николаевна.

Великая Княжна Татьяна Николаевна.

Великая Княжна Мария Николаевна.

Великая Княжна Анастасия Николаевна.

Гофмаршал Двора Князь Василий Александрович Долгоруков.

Фрейлина Двора Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова.

Гоф-лектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер.

“Дядька” Наследника Цесаревича Клементий Нагорный.

Камердинер Иван Дмитриевич Седнев.

Камердинер Алексей Егорович Трупп.

Камердинер Василий Феодорович Челышев.

Лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин.

Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев.

Повар Иван Михайлович Харитонов.

Комнатная девушка Анна Степановна Демидова.

В Перми и на Мотовилихинском заводе, вблизи Перми:

Великий Князь Михаил Александрович.

Личный секретарь Великого Князя Михаила Александровича,

Ни­колай Николаевич Джонсон.

Личный камердинер Великого Князя Михаила Александровича,

Петр Федорович Ремиз.

В г. Алапаевске (наУрале):

Великий Князь Сергей Михайлович.

Великая Княгиня Елизавета Федоровна.

Князь Игорь Константинович.

Князь Константин Константинович младший.

Князь Иоанн Константинович.

Граф Владимир Павлович Палей.

Монахиня сестра Варвара.

Патриарх Тихон, презрев смертельную опасность, которой подвергал себя лично, презрев все слишком земные соображения о “пользе” Цер­кви, исполнил свой нравственный долг и открыто осудил это бессмыслен­ное и жестокое злодеяние:

“...Мы, к скорби и к стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное, — говорил он во время проповеди в одном из московских храмов. — Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского Областного Совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство — Исполнительный Комитет одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и су­дить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопас­ность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучше­ния своего положения, безропотно покорился судьбе... и вдруг, он приго­варивается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой лю­дей, не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние — уже после расстрела — одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может и мы должны во всеуслышание заявить об этом, как хри­стиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционе­рами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: “Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его.”

1918 год — год, обильно политый кровью священнослужителей, епи­скопов, рядовых верующих.

Газеты того времени сообщали, что в различных местах при распра­вах красногвардейцев над местным населением погибали мученической смертью и служители алтаря.

Настроение и отношение большевиков ко всему, что не входило в их узкодогматический партийный круг, достаточно ярко выразил матрос Железняков на съезде Советов (открылся 11 января 1918 года). Он ска­зал, что большевики готовы расстрелять не только 10.000, но миллион людей, чтобы сокрушить всякую оппозицию.

А будущий соратник Дзержинского, чекист Рогов, в своем дневнике того периода записал: “Одного не пойму: красная столица и церковный звон?! Почему мра­кобесы на свободе? На мой характер: попов расстрелять, церкви под клуб — и крышка религии!”

Характер у большевиков (особенно по отношению к Церкви) у всех одинаков.

1919 год. 2 мая 1919 года “Союз духовенства и мирян” Архангельска вручил правительству области сообщение о местных мучениках.

Пермский епископ опубликовал список, в котором числилось 42 представителя Православной Церкви, расстрелянных и замученных боль­шевиками.

В Тобольске арестован епископ Тобольский Гермоген (Долганов). Когда во время ареста пономарь ударил в набат, “один из латышских стрелков дал выстрел вверх и набат прекратился.”

26 июня в реке Туре епископ Гермоген был утоплен. Утоплена также делегация членов Московского Церковного Собора, направленная в То­больск для расследования преступлений местных большевиков против Церкви, в составе:

присяжного поверенного Минятова, прот. Ефрема Долганова (брат еп. Гермогена) и священника Михаила Макарова.

В предсмертном послании к пастве Владыка Гермоген писал:

“Братия христиане! Поднимите ваш голос на защиту церковной, апо­стольской веры, церковных святынь и церковного достояния. Защитите наше право веровать и исповедовать нашу веру так, как вы научились от дней древних...

Оберегайте святыни вашей души, свободу вашей совести. Скажите громко, что вы привыкли молиться и спасаться в храмах, что церковные святыни дороже вам самой жизни, что без них спасение невозможно. Ни­какая власть не может требовать от вас того, что противно вашей вере... Богу мы должны повиноваться более, чем людям... Апостолы с радостью страдали за веру. Будьте готовы и вы на жертвы, на подвиг и помните, что физическое оружие бессильно против тех, кто вооружает себя силою веры во Христа. Вера горами двигает, вера христиан победила дерзость языческую... Станьте же все на защиту своей веры....”

Летом 1919 года Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК) при­говорила к расстрелу настоятеля храма Василия Блаженного протоиерея Иоанна Восторгова. В приговоре было сказано: “Как темная личность (это что-то новое в юридическом лексиконе — В. Р.) и враг трудящихся.” При­говор приведен в исполнение.

1920-й год. Екатеринбургская ЧК приговорила к длительному заклю­чению в “концентрационном лагере:”

священника с. Травянка, Камышловского у., о. Алексея Федорова,

священника с. Ользовское, Шадринского у., о. Александра Боркова,

свящ. Рождественской волости Кузнецкого,

священника с. Кочневское, Камышловского у., о. Димитрия Горных.

Случай вполне тривиальный по нравам того времени, но примеча­тельны “юридические” обоснования обвинения:

1) За то, что один из них, чтобы “сорвать всеуральский субботник,” на этот же день назначил приходское собрание.

2) За отказ отпевать убитых белыми красноармейцев.

3) За то, что “чересчур усердно старался отвоевать у исполкома... церковный дом.”

4) За то, что “травил” в проповедях коммунистов и советскую власть за ее зверское отношение к Церкви.

В Московском губернском ревтрибунале приблизительно в это же время “слушается” дело по обвинению

б. обер-прокурора Синода А. Самарина, профессора Московской Духовной Академии Н. Кузнецова, членов объединенного совета Москвы: председателя религ.-философского общества Г. Речинского, священников: Н. Цветкова, С. Успенского, Тузова и др., игумена Сторожевского монастыря о. Ионы, иеромонаха Саввы, диакона Смирнова, выпускников Московской Духовной Акаде­мии: Яницкого, Холанского, Максимова.

Всем им приписывались “контрреволюционные” действия. Самарина и Кузнецова большевистский суд объявил “врагами советской власти.” Расстрел был заменен заключением в концентрационный лагерь.

В этом же году заканчивается волна ликвидации епархиальных Со­ветов. “Ликвидация эта происходит всюду,” — писал революционный журнал. Большинство епархиальных Советов были ликвидированы еще в прошлом году, а сотрудники- священнослужители арестованы.

За три с небольшим года (к концу 1920 года) “немало священников и епископов было арестовано, предано суду и понесло суровые наказания.” В конце 1920 года революционный официоз высказался так, приме­нительно к рассматриваемой нами теме: “Операция эта (разрушение Цер­кви) прошла сравнительно легко.” Для кого как!

“Годы гражданской войны были годами резкой борьбы с духовен­ством.” Можно сказать, что конец гражданской войны совпадает со свое­го рода периодом “бури и натиска” на церковные организации.

Это — утверждение официального революционного трибуна, г-на ми­нистра, сиречь наркома, просвещения, “товарища” Луначарского. Кому же знать ситуацию лучше?

Революционеры-большевики по отношению к Церкви бывали иногда достаточно последовательными и логичными: если Патриарх Тихон — не­прикрытая контра, если религия — опиум, то “всех попов — к стенке.”

Последовательные революционеры предлагали: попов — в Сибирь, иконы — в костер, храмы — под клубы. Похоже на бред сумасшедшего? Нет! Это — извлечение из большевицких “десяти заповедей.”