Западные влияния

О бщий недостаток духовного образования в первой половине XVIII века заключался в его узкопрактическом, сословно-служебном характе­ре. Само это образование часто называлось “поповским.” В общих же школах на религиозное образование обращали внимание мало. Закона Божия просто не было в программах. Стремление все же поддержать религиозные начала в народе побудило царя распорядиться об издании катехизических книг и об усилении церковной проповеди.

Русское общество, подвергшееся в царствование Петра I разнооб­разным противорелигиозным влияниям Запада, оказалось беспомощным в отражении лжеучений. Протестанты открыто насмехались над право­славной верой. Борясь с суевериями, правительство порой слишком преувеличено их толковало.

Общество все более заражалось вольнодумством, которое прикры­валось приверженностью к реформам. В царствование Анны Иоанновны обличениям священников приписывался антиправительственный харак­тер. Голос духовенства смог свободно прозвучать только при имп. Елисавете. Она издала ряд постановлений для восстановления благочестия: требовалось благоговейное стояние в церквах, исполнение долга испове­ди и причащения, приличное содержание церквей и икон, усиление духов­ной цензуры, мер против отступничества от Православия.

К сожалению, в то же время особенно интенсивно стало проникать в Россию французское влияние. Франция же того времени была охвачена философским вольнодумством, философией просвещения, проповедо­вавшей полную безрелигиозность и сенсуализм.

Находились родители, которые под влиянием этих настроений вовсе не давали детям религиозного воспитания, запрещали в доме даже гово­рить о религии, а духовенство не пускали в свои дома. Разврат оправды­вался требованием непогрешимой природы. Просвещенное вольнодум­ство, выступавшее под знаменем науки и философии, господствовало. Выступление против него объявлялось суеверием, мракобесием. Святи­тель Тихон Воронежский, увещевавший однажды такого вольнодумца-дворянина, получил пощечину.

По милости Божией, в России такие настроения ограничивались выс­шим кругом общества. А ужасы французской революции заставили осмот­реться и самых ярых сторонников Запада. Екатерина II в конце своего пра­вления высказалась о революции, которую многие с восторгом ожидали: “Я ошиблась, это не бунт; это Бог знает что такое; закроем высокоумные наши книги и примемся за букварь.”

Она издала указ не впускать в Россию ни книг, ни людей из Франции, обратила строгое внимание на тайные общества и учебные заведения. Особенно строгие меры были приняты Павлом I. В 1799 году впервые была учреждена духовная цензура.

Одновременно с французским вольнодумством, как известное про­тиводействие ему, развилось в обществе мистическое направление, сос­редоточенное вначале в масонских ложах, тоже кстати, заимствованных у Запада. Главным деятелем масонства при Екатерине II были профессор философии Московского Университета И. Шварц и журналист Н. Нови­ков, издававший литературу мистического направления.

В 1782 году в Москве было устроено “Дружеское ученое Общество,” в которое вошли многие члены русского масонства. Программа и цели были великолепные: издание религиозных книг, покровительство моло­дым талантам, устройство школ, больниц, помощь бедным. Широко разви­та была благотворительность. Но масонство расходилось с Церковью. Оно проповедовало не Пра­вославную Церковь, а мистический теизм, чуждый всяких вероисповед­ных догматов и различий. В то же время масоны не хотели (опасались) ви­деть вофициальной государственной Православной Церкви своего про­тивника. Общество даже избрало своим почетным протектором митроп. Платона.

В 1785 году масоны были заподозрены в сектантстве и митроп. Пла­тону было поручено рассмотреть все философские и политические книги, переведенные и изданные ими в России. В своем отзыве владыка напи­сал, что одни из них — литературные, другие — мистические, которых он не понимает, третьи — сочинения энциклопедистов, самые зловредные для веры.

Примечательно, что после такого отзыва были запрещены все книги, кроме последнего разряда. Более того: ряд книг масонских даже не попал на рассмотрение комиссии митроп. Платона. “Намеренно или ненамерен­но полицией не были доставлены и несколько других сочинений масон­ских, печатанных в тайной типографии масонов” (архиеп. Филарет).

В июне 1786 года последовал указ: “В частных типографиях отнюдь не печатать книг церковных или к Священному Писанию, вере, либо тол­кованию закона и святости относящих.” Это был сильный удар по масон­ству.

Своими таинственными сношениями с заграничными собратьями ма­соны навлекли на себя подозрение и в политической неблагонадежности. В 1791 году масонские ложи были запрещены. Типографская компания, как тогда называлось “Дружеское общество,” была закрыта, мистиче­ские книги обречены на сожжение. Новиков в следующем году был зак­лючен в Петропавловскую крепость на 15 лет.

Простой народ сохранил в целости старую жизнь, и с недоверием от­носился ко всем нововведениям и их представителям. Всем своим образо­ванием он был обязан приходскому духовенству.

Екатерина II распорядилась заводить повсюду для народа бесплат­ные общеобразовательные школы. Но народ отнесся к ним с недоверием. Правительство, упорствуя в проведении своего плана, начало закрывать старые школы. Итог печальный: старинный и привычный источник народ­ного образования был ослаблен, школы нового типа устроить так и не уда­лось.

После бедствий 1812 года французомания и вольтерианство смени­лось в русском обществе мистическими увлечениями. Для руководства в чисто-православной мистике у Православной Церкви были готовые и всем доступные сочинения Макария египетского, Исаака Сирина, Иоанна Лествичника, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова, изданный в 1811 году вторым изданием сборник такого рода “Добротолюбие” и мно­гие-многие другие, но все это были сочинения церковные, “поповские,” а интеллигентным мистикам нужен был мистицизм последней западной моды.

Им нужны были Бэм и Эккартсгаузен, Юнг и Шеллинг, г-жа Гион и Сведенборг...

Ведущими представителями нового увлечения продолжали оста­ваться масоны Лопухин, издавший сочинение “Некоторые черты внутрен­ней церкви,” по популярности не уступавшее сочинениям упомянутых за­падных авторитетов мистицизма, и Лабзин, издававший в 1806 и 1817-1818 гг. мистический журнал “Сионский Вестник.”

С 1813 года мистическое движение сосредоточилось в Библейском обществе, при содействии которого русская литература наводнилась мас­сой мистических книг и брошюр, обязательно рассылавшихся по всем учебным заведениям, приходам, монастырям, книжным лавкам... Мистицизм еще высокомернее и пренебрежительнее относился к Православной Церкви, чем масонство. Проповедуя непосредственное об­щение человека с Богом, исключительную субъективную религию, без догматов Церкви, он отвергал все внешнее в религии: иерархию, таин­ства, обряды... Никаких разделений между исповеданиями.

Русские мистики покровительствовали всевозможным сектам и являвшимся из Европы учителям, совершали “умную” молитву с приез­жавшими квакерами, окружали кафедры проповедников Линдля и Госнера, слушали мистическую пророчицу баронессу Криднер, восторгались учением духоборцев, братались с хлыстами, распевая их песни и отплясы­вая на их радениях в обществе г-жи Татариновой.

Мистическое учение сделалось повальной болезнью русского обще­ства, отражалось в литературе и искусстве, проникло в учебные заведе­ния. В некоторых благородных салонах Москвы и Петербурга (кн. С. Ме­щерской, кн. А. Голицына) были открыты собрания для “умной” молитвы и слушания разных экзальтированных проповедников. Большинство этого люда вовсе не понимало сути мистицизма, но это не мешало им питать са­мое гордое презрение к официальной “внешней” Церкви.

Во время министерства Голицына был лишен должности переводчик медицинской академии Смирнов, обратившийся к государю с просьбой разрешить печатать опровержения на мистические книги.

Все же в 1818 году духовный цензор петербургской семинарии Инно­кентий добился закрытия “Сионского Вестника” и пропустил в печать противомистическое сочинение Станевича “Беседа на гробе младенца” (министр страшно рассердился на цензора за такую дерзость и сделал Комиссии духовных училищ грубый выговор). Станевич был выслан за гра­ницу. Влияние мистиков было ослаблено устранением кн. Голицына и уга­санием Библейского общества. В 1822 году были закрыты масонские ложи.

Еще более серьезный удар мистики получили со вступлением на престол имп. Николая I, глубоко церковного, чуждого ложного мистициз­ма. По его повелению мистические книги изымались из библиотек, для рассмотрения их при Петербургской Академии был учрежден особый Ко­митет, работа которого привела к изъятию из обращения множества наи­более противных Православию сочинений.

Увлечение мистицизмом с конца 30-х годов сменило увлечение прес­ловутой философией Гегеля. В 50-х и 60-х гг., с ослаблением цензурных строгостей, огромное влияние в обществе и в среде учащейся молодежи получили работы Канта и позитивистов, Фейербаха и крайних материали­стов, а отсюда уже рукой подать до социалистов и коммунистов.

Примечательно, что участники бунта против Николая I, т. н. декабри­сты, будучи сосланными в Сибирь, имели там богатые библиотеки, в кото­рых находились и многие заграничные издания, запрещенные в России.

Белинский, кумир тогдашней молодежи, в 1847 году написал такие слова по поводу “Выбранных мест из переписки с друзьями” Гоголя: “Церковь же явилась иерархией, стало быть поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницей братства между людьми — чем продолжает быть и до сих пор.” По его мнению Вольтер со своими ядови­тыми насмешками над всем священным и церковным “более сын Христа, плоть от плоти его и кость от костей его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи восточные и западные.”

Наблюдая такую глубокую духовную порчу в среде русской интелли­генции, епископ Выборгский Иоанн (Соколов) в 1866 году воскликнул: “Не кажется ли вам..., что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых рели­гиозных и нравственных оснований и, в разладе с народной верой и со­вестью, с отечественной любовью и правдой, при нашей внутренней несо­стоятельности, идет бурно невесть куда без разумных убеждений и созна­тельно верных стремлений? Народ! Помни Бога”.

На опасность ситуации в настоящем и для будущего указывал и зат­ворник Вышенский еп. Феофан: “Встречаю людей, числящихся право­славными, кои по духу вольтериане, натуралисты, лютеране и всякого рода вольнодумцы... Память о детстве и духе родителей еще держит их в некоторых пределах. Каковы будут их собственные дети? И что тех будет держать в должных пределах?” “Поднялось скрытое гонение на христи­анство,” — печально констатировал он в другой раз.

Вспоминая ту французоманию, которая господствовала до войны 1812 года, Святитель говорил: “Нас увлекает просвещенная Европа. Да, там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языче­ские: оттуда уже перешли они и переходят к нам. Вдохнув в себя этот ад­ский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня.”

Решительно обличал опасные заблуждения гр. Л. Толстого архиеп. Херсонский Никанор (Бровкович).

Защитником крепкой церковности и нравственности на рубеже веков был и праведный о. Иоанн Кронштадтский и еп. Антоний (Храповицкий). В 1899 году Владыка писал, что народ, чуждый религиозной идее, покинув­ший спасительный корабль веры, — “это уже не народ, но гниющий труп, который гниение свое принимает за жизнь.”