Дело о свержении монархии

Все настоящее начинается с прошлого. Каждое новое поколение соединено со своим прошлым столь же нераздельно, как появляющийся на свет ребенок связан пуповиной с матерью. Обратим внимание, что между февралем 1917 года (свержением монархии) и февральско-мартовским Пленумом 1937 года есть какая-то мистическая связь. В то же время, как ни крути, а каждый здравомыслящий человек должен признать, что все благосостояние, на котором держится сегодняшняя экономика России, так или иначе было создано и позже умножено лишь благодаря «Эпохе Сталина». Именно он – вождь советского народа сумел организовать возрождение из пепла экономики и промышленного потенциала обрушившейся в пожаре Гражданской войны бывшей царской империи.

Всего за десять лет он не только подготовил страну к отражению нацистского нашествия. Он скрепил самоотверженной решимостью, чувством товарищества и братства многонациональную общность – советский народ и, как Верховный Главнокомандующий, привел его и армию к победе в тяжелейшей войне в истории человечества. Но и после войны за пять лет Советский Союз восстановил потенциал великой и влиятельной мировой державы, и это наполняло сердца советских людей гордостью и уверенностью за будущее своих детей.

Что оставили после себя преемники сталинской эпохи? Время иллюзий, время несбывшихся надежд. Хрущев – с его авантюристическими реформами, Брежнев – с самовлюбленным периодом застоя, Горбачев – с наркотической дурью нового мышления и с кружившим головы планом перестройки, закончившейся экономическим коллапсом. Завершает эту вереницу лиц с раздутыми щеками авантюрист Ельцин, в патологическом стремлении к власти окончательно разваливший государство. Могут ли вызывать уважение потомков эти властители – мыльные пузыри, сумевшие довести страну до деградации?

И когда час разочарования в светлом будущем наступил, в России нового века возник странный, если не сказать противоестественный, ренессанс, направленный на «облагораживание» фигуры бывшего российского царя Николая II и реабилитацию развязавших Гражданскую войну белогвардейцев. Киношники бросились снимать патетические фильмы о царской семье и лидерах Белого движения, экзальтированные люди начали свозить в Россию истлевшие кости давно сгинувших за границей генералов, а менее интеллигентная публика эпигонски начала рядиться в костюмы прошлого.

Впрочем, есть и другие любители старины, шакалящие возле костей аристократов и членов царской фамилии. Особое рвение в этой перекройке идеологии проявил новоявленный «монархист» и небезызвестный режиссер Н. Михалков. Но странная вещь! Вся патетика творчества «неопатриотов» сводится лишь к реставрации эпизодов из частной жизни былых кумиров, бесславно сошедших с исторической сцены. К цитированию выцветших от времени писем людей прошлого своим любовницам и напоминаниям о ностальгии людей, выметенных ветрами революции и Гражданской войны из страны за границу.

Сентиментально, почти со слезливым надрывом рассказывая о далеко не безупречных «героях» минувших лет, авторы идеологических подделок почему-то забывают вспомнить о политической бездарности отрекшегося от трона Николая Романова. Не упоминают они и о сомнительных военных «подвигах» белых генералов, вышедших в поход против основной массы народа России. Одержимых при этом лишь одной меркантильной идеей – вернуть утраченные привилегии своему классу. Забывают о жестокости и зверствах белогвардейцев. О том остервенении, с которым те убивали своих противников, причем не только рабочих и крестьян. Забывают о причинах закономерного поражения Белого движения, закончившегося бегством с родины.

Между тем все основные беды российского народа в минувшем столетии начались именно с «Николая Кровавого». С «Николашки», как величали его даже не простонародные подданные. И начались потрясшие страну катаклизмы жарким летом 1914 года, когда последний монарх Российской империи объявил в стране частичную мобилизацию. Таким, далеко не невинным пустячком он фактически спровоцировал своего престарелого дядю, германского кайзера Вильгельма II к развязыванию Первой мировой войны. Царь не нашел оливковой ветви дипломатии.

Он поставит «на кон» весь потенциал самодержавия в момент, когда часы истории еще не отсчитали даже полного десятилетия после позорного поражения России в войне с Японией. Для чего? С какой целью он вверг страну в мировую бойню? Впрочем, в отличие от нынешних неомонархистов современники о «самодурце всероссийском», мягко говоря, были невысокого мнения. Еще в 1905 году, после аудиенции у Николая, профессор римского права Петербургского университета Б.В. Никольский записал в дневнике:

«Я думаю, что царя органически нельзя вразумить. Он хуже, чем бездарен! Он – прости меня Боже – полное ничтожество… Несчастный вырождающийся царь с его ничтожным, мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая, что творит, губит Россию…» Не лучше было мнение и о супруге царя. После отречения Николая в дневнике одного из профессоров Московской духовной академии 23 марта 1917 г. появилась запись: «Тысячи революционеров не уронили так самодержавие, монархию и династию Романовых, как это сделала эта германка со своим гнусным Распутиным… со своей гнусной хлыстовщиной…

А царь повредил себе и монархии безволием, ленью, беспечностью… тугодумным подчинением своей обер-кликуше, неумением управлять, нежеланием хотя бы на время войны составить кабинет по образцу конституции. Жалкие люди и жалка теперь, да и прежде, семья, несчастная семья! Нравственно, умственно и культурно обе главы семьи упали еще раньше переворота…»

Николай II действительно был мелок. Потрясающий факт: еще в период его самовластия полиция «конфисковала «Полное собрание речей императора Николая Второго за 1894–1905 годы». Причина заключалась в том, что собранные вместе его «выступления и резолюции» выглядели «таким тупоумием и производили столь невыгодное впечатление, что их пришлось срочно изымать из обращения». У членов династии Романовых наличествовал и еще один порок – воровство. На месте убийства Александра II решили соорудить храм Воскресения на крови. Для строительства были собраны огромные пожертвования. Храм возводился долгие годы. В течение всего времени строительства, не забывая себя, «народным денежным фондом» бесконтрольно распоряжался великий князь Владимир Николаевич с супругой Марией Павловной. И когда одного из чиновников поймали на воровстве, то и он «предъявил многочисленные записочки великой княгини с требованием денег, денег, денег…» – и дело пришлось замять.

Дядя царя Алексей Алексеевич присвоил миллионы рублей из казенных сумм флота и гуманитарных пожертвований. Современник писал: «В карманах честного Алексея уместилось несколько броненосцев и пара миллионов Красного Креста». Своеобразная ирония состояла в том, что «чудесный красный крест из рубинов», подаренный им своей любовнице, балерина надела именно «в тот самый день, когда стало известно о недочете в два миллиона». Из-за вспыхнувшего скандала царю даже пришлось снять дядюшку с шефства русским флотом, но такая запоздалая мера не спасла в 1905 году несовершенный флот от полного разгрома и затопления японцами.

Таким образом, сегодняшняя коррупция в России является пороком, пришедшим не из советского прошлого, а ренессансом привычек и аристократических замашек царствовавшей монархии. Воровал и великий князь Александр Михайлович. Будучи адмиралом, он прикарманил огромные суммы, поступавшие на постройку военных кораблей, и в дополнение нажил огромное состояние на торговле спиртным во время Первой мировой войны.

Еще один великий князь – Сергей Михайлович, служивший генерал-инспектором артиллерии, «занимался банальным казнокрадством». К этому его стимулировала тоже любившая деньги толстобедрая «постельная балерина» Матильда Кшесинская, которую перед женитьбой Николай передал по наследству князю. Под влиянием всесильного генерал-инспектора военное ведомство – вместо мощных крупповских орудий – закупало пушки французской фирмы Шнейдера; поэтому накануне войны русская армия оказалось без тяжелой артиллерии. Сергея Михайловича большевики расстреляли, а его хищная любовница унесла ноги, и в новом столетии российские интеллигенты сняли о расчетливой балерине панегирический фильм.

Правда, двадцатичетырехлетний полковник Николай Константинович воровал не из казны, а – из дома. В Зимнем дворце императрицы Марии Александровны – матери Николая Второго стали пропадать драгоценности. Из Мраморного дворца князя Константина Николаевича исчезли изумрудные серьги – подарок супруге, – затем «кто-то выковырял крупные бриллианты из семейной иконы». Вскоре выяснилось, что кражи совершил молодой великий князь, содержавший американскую «кафешантанную певичку Фани Лир». Вспыхнул скандал, и воришку выслали в Ташкент, где он много лет открыто поносил всех членов династии.

И все-таки алчная коррупция членов царской фамилии меркнет перед ограблением России, организованным самим Николаем Вторым. Он рассеял достояния России по всему миру, и в первую очередь это касалось золотого запаса страны. Еще до начала Первой мировой войны, как частное лицо, «хозяин земли Русской» тайно переправил в США «казенное русское золото». Золотые «николаевские червонцы», осевшие в глубоких подвалах Форта Нокс, – больше не вернулись в Россию. Они стали основой для создания Федеральной резервной системы Америки.

Еще с довоенных времен, для осуществления российских финансовых операций, в зарубежных банках хранилось еще 516 тонн золота; в обеспечение русских военных займов во время войны дополнительно вывезли в страны Антанты еще 4754,682 тонны золота[1]. К этим богатствам добавилось и 93,5 тонны золота, переданного немцам по условиям «похабного» Брест-Литовского договора.

И после поражения кайзеровской Германии все вместе взятое «золотое сокровище России» было беспардонно присвоено странами Антанты. Демократический Запад обобрал Россию, как простодушного простака, и последовавшее затем долгое непризнание Советской власти объяснялось не столько идеологическими противоречиями, сколько нежеланием иностранных банков возвращать украденные российские богатства.

В определенном смысле той желтой кровью, которая питает любую войну, является золото. Тем не менее обладание огромными золотыми ресурсами не спасло «хорошего семьянина», но бездарного политика самодержца Николая II от потери трона. Но не только роковые решения привели бывшего царя и его семью в подвал Ипатьевского дома. Еще за год до этого события известный юрист Кони так охарактеризовал правление Николая Романова: «Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через все его царствование, и в этом, а не в недостатке ума и воли, надо искать некоторые из причин того, чем закончилось для него и то, и другое… Отсутствие сердца и связанное с этим отсутствие чувства собственного достоинства…»

Один из выдающихся министров царя Витте еще более категоричен: «Ничтожный, а поэтому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость». Однако и свержение многим ненавистной монархии не привело к устранению общественных противоречий. Наоборот, с этого момента борьба приняла открытый характер. Причем не большевики, буквально перехватившие рушившуюся власть у «демократов», свергнувших царя, развязали в стране бессмысленную и беспощадную Гражданскую войну. Начав с Ледового похода, ее развязала «белая кость», но слабость «добровольцев» и ожесточенность борьбы потребовали поисков союзников извне.

Во время разгоревшейся классовой схватки двойной англо-американский агент Колчак, перебежавший на службу к британскому королю, украл у народа страны еще 495 тонн золотого резерва России. Часть его – от 147 до 184 тонн – ушла на оплату военных поставок для его авантюры; другая была продана на «золотой бирже» Владивостока французским и британским банкам и отправлена под залог в Японию, Великобританию и Францию.

Однако разграбление богатств России не ограничилось «желтым металлом». Грабеж продолжили германцы. В книге «Запретная политэкономия. Красное и белое. Тенденции» В. Галин указывает, что только до 31 июля 1918 года они вывезли с оккупированных территорий около 1 млн тонн зерна и продуктов его переработки, 170 тыс. голов крупного рогатого скота, 600 тыс. т железной и 650 тыс. т марганцевой руды и т. д. Оккупантами было расхищено и имущество Черноморского флота стоимостью 2 миллиарда золотых царских рублей.

На смену немцам явились французы, которые вывезли через Крым 60 тыс. т зерна и увели из одесского порта 112 транспортов с различным имуществом и товарами. Похищенные суда составляли 9/10 русского торгового флота на Черном море. При эвакуации они взорвали береговые укрепления, увели 5 линкоров Черноморского флота и затопили 11 подводных лодок. Позже белогвардейский генерал Лукомский признался: «Мы тогда не отдавали себе отчета в том, что французское командование смотрит на районы, в которые вводит свои войска, как на оккупированные…»

На Кавказе хозяйничали англичане, которые вывезли из Баку 450 тыс. т марганца, 500 тыс. т нефти. Британо-американские и французские союзники белых грабили также и Север России. Только с архангельских складов было вывезено товаров на сумму 4 000 000 ф. ст., или – в 1 млрд. золотых рублей. В их числе: лен, пенька, смолы, пушные шкуры, марганцевая руда и т. д. Бывший член Северного белогвардейского правительства В. Игнатьев тоже свидетельствует о позднем прозрении: «Союзники, согласившись на наши условия, явно обманули нас, заняв область в личных интересах, ведя эксплуатацию ее природных богатств… В их задачу входило не усиление России, не объединение ее, а расчленение».

Вдоль Транссибирской магистрали Россию чистили белочехи. Уже оказавшись за границей, белогвардейский генерал Краснов вспоминал: «Отойдя в тыл, чехи стали стягивать туда же всю военную добычу. Последняя поражала не только своим количеством, но и разнообразием. Чего только не было у чехов. Склады их ломились от огромного количества русского обмундирования, вооружения, сукна, продовольственных запасов и обуви.

Не довольствуясь реквизицией казенных складов и казенного имущества, чехи стали забирать все, что попало им под руку. Не считаясь с тем, кому имущество принадлежало. Металлы, разного рода сырье, ценные машины, породистые лошади – объявлялись чехами военной добычей. Одних медикаментов ими было забрано на сумму свыше трех миллионов золотых рублей, резины на сумму 40 миллионов рублей, из тюменского округа вывезено огромное количество меди и т. д. <…> Точное количество награбленного чехами не поддается даже учету. По самому скромному подсчету эта своеобразная контрибуция обошлась русскому народу во многие сотни миллионов золотых рублей… (По подсчетам А. Мартиросяна, стоимость украденного только белочехами составляет в современном исчислении 230 миллиардов долларов. – К.Р.)

К этому необходимо добавить, что чехи захватили и объявили своей собственностью огромное количество подвижного железнодорожного состава: сотни паровозов, десятки тысяч вагонов – один вагон приходился на двух чехов!»

По свидетельству того же Краснова, «под запасы и товары», захваченные «на Волге, Урале и в Сибири», белочехами было занято более пятидесяти процентов подвижного состава. Санитарные поезда и эшелоны с беженцами, остановленные чехами, длинной лентой растянулись между Омском и Новониколаевском (ныне Новосибирск). Союзники белых отбирали и сгоняли паровозы на свои участки. Тащившие все подряд чехи преступали и грани цивилизации».

Генерал образно и сочно описал результаты этих бесчинств: «Много беззащитных стариков, женщин и детей замерзло в нетопленых вагонах и умерло от истощения или стало жертвой сыпного тифа. Немногим удалось спастись из этого ада. С одной стороны надвигались большевики, с другой лежала бесконечная холодная сибирская тайга, в которой нельзя было разыскать ни крова, ни пищи.

Затихали стоны умирающих, обрывался детский плач, умолкало рыдание матерей. Безмолвно стояли на рельсах красные вагоны-саркофаги со своим страшным грузом, тихо перешептывались могучими ветвями вековые сибирские ели, единственные свидетели этой драмы, а вьюги и бураны напевали над безвинно погибшими свои надгробные песни и заметали их белым снежным саваном. Главными, если не единственными, виновниками всего этого ужаса были чехи. <…> Тысячи русских граждан и детей были обречены на гибель ради этого проклятого движимого имущества чехов (курсив мой. – К.Р.)»

Краснов лукавит. Главными, но, конечно, не единственными виновниками страданий русского народа стали сами лидеры Белого движения, развязавшие самую кровавую Гражданскую войну! Но в описываемой ситуации основным виновником гибели гражданского населения являлся объявленный диктатором и «Верховным правителем России» сухопутный адмирал Колчак. Тот Колчак, о котором ныне прочувственно и сентиментально поет руководитель группы «Любэˆ» Николай Расторгуев. Модный певец, видимо, не знает русской истории, иначе он вряд ли бы взялся воспевать предателя и врага российского народа.

Если Наполеон в походе на Москву шел с запада, то Колчак после таинственного посещения Америки начинал наступление с востока. До сих пор до конца не известно, какие инструкции и обещания он получил у новых покровителей. Но и теперь, когда его стремительно деградирующая армия откатывалась назад, территория вдоль Транссибирской магистрали, на которой хозяйничали чехи, все еще находилась в сфере действия его войск. Ирония истории в том, что именно предприимчивые белочехи сдали неудачника-адмирала властям, пустившим неудавшегося правителя под лед Иртыша.

Под покровительством Колчака не менее бесцеремонно усердствовали на Дальнем Востоке и японцы. Основным объектом их добычи стали: 650 тыс. куб. м леса, 75 % дальневосточного улова сельди и весь улов лососевых – только в 1919 году 200 тыс. тонн. Они угнали в Маньчжурию 2 тысячи вагонов и 300 речных и морских судов, а на Уссурийской железной дороге уничтожили 55 % подвижного состава. На севере страны интервенты также «прихватили» около 20 военных кораблей. В совокупности англичанами, американцами, немцами и японцами было захвачено у России более 800 судов.

Завершал этот грабеж национального достояния России барон Врангель. Уходя с добровольцами в Турцию, он увел два линкора и около 20 других военных судов, а на 100 с лишним пароходах и транспортах вывез не только остатки разбитых войск. Врангель вспоминал: «Запасы, вывезенные из Крыма, были так велики, что я полгода смог бы содержать на них армию, если бы все это не было взято у меня французами». Но и это не все. Самодовольное, неосмотрительное и безмозглое втягивание «Николаем Кровавым» России в мировую империалистическую войну за передел мира обернулось большей «жертвой», чем падение обветшавшего самодержавия.

В отличие от стран, схватившихся в схватках на полях Европы и терявших свои человеческие ресурсы, для Соединенных Штатов Америки война стала новым Клондайком. Получая огромный «навар» от поставок воюющим государствам, с ее началом США превратились из мирового должника в мирового кредитора. В Америке жили и занимались финансовой деятельностью братья Макса Варбурга – Пол и Феликс, компаньоны Шиффа и банка «Кун и Лоеб». Причем Пол Варбург являлся вице-президентом Федеральной резервной системы США. В сейфах американских финансистов и оказалось царское золото, и лучшим способом присвоить его было свержение самодержавия в России.

Однако к свержению монархии приложила руку не только Америка. Одним из единомышленников и ближайшим сподвижником Хауса был резидент британской разведки МИ-6 в США Вильям Вайсман. До войны он был банкиром. В качестве сотрудника фирмы «Кун и Лоеб» он вернется к банковским операциям и после войны, а во время мировой бойни именно через Вайсмана политика Хауса согласовывалась с верхушкой правительства Англии – Ллойд Джорджем, Бальфуром и Мильнером.

Финансовое мировое закулисье работало по обе стороны империалистического фронта, и многие из воротил бизнеса были связаны не только национальными, но и родственными связями. Но руководящий центр межнациональных финансовых групп, спонсировавших империалистическую войну, «окопался» в Соединенных Штатах Америки. Главная резиденция этого центра находилась в Нью-Йорке на Бродвее, 120, в 35-этажном небоскребе, на верхнем этаже которого размещался Клуб банкиров. В нем собирались Морган, Шифф, Барух, Лоеб и другие «киты» финансового капитала Америки. В этом же здании располагались и кабинеты директоров Федеральной резервной системы США, руководителем которой был родственник Якова Шиффа банкир Варбург. Пол Мориц Варбург был секретный представитель в США банкирского дома Ротшильдов, который в 1913 году организовал в США частный международный банк «под обманчивым названием Федеральная резервная система США» и стал ее первым председателем.

На одном из этажей небоскреба располагалось руководство компании Америкен интернешнл корпорейшен, главным акционером, которой являлся банк того же Шиффа «Кун и Лоеб». Здесь же устроил свой офис Джон Мак-Грегор Грант, тесно связанный с банком «Гран траст» банкира Моргана и представлявший в США петроградского банкира Д.Г. Рубинштейна.

Еще одним завсегдатаем Бродвейского клуба банкиров стал резидент английского разведчика Вильяма Вайсмана Сидней Рейли. Именно через Рейли Вайсман вышел на серого кардинала американской политики полковника Хауса. Информацию, полученную от Хауса, Вайсман передавал непосредственно в Лондон, минуя английского посла.

А у Великобритании на войну были большие надежды. Еще в 1891 г. в Лондоне было создано тайное общество под названием «Круглый стол». Среди его членов-основателей были: лорд Альфред Мильнер, лорд Ротшильд, лорд Артур Бальфур, лорд Эшер, Стед и будущий английский посол в России – сэр Джордж Бьюкенен. Основной задачей общества стало утверждение мирового британского господства, введение языка английского в качестве всемирного и создание единого мирового правительства.

В 1904 году главой «Круглого стола» стал Альфред Мильнер, с которым был тесно связан полковник Мандель Хаус. Сотрудничал с «Круглым столом» и Ллойд Джордж. Через Ротшильда «Круглый стол» имел связи в США с семействами Шифф, Варбург, Гуггенхайм, Рокфеллер и Карнеги. Шифф, Варбурги, Ашберг щедро финансировали кайзеровскую Германию в ее подрывной деятельности, направленной против России через международный банк Варбургов в Гамбурге, начиная с 1914 года[2].

Как уже говорилось, еще до Первой мировой войны Николай II тайно отправил в США «казенное» русское золото для создания Федеральной резервной системы. В. Сироткин отмечает, что она «тогда задумывалась, как мировая (а сама эта резервная система – как первый аналог МВФ). В этот пул вошли несколько тогдашних крупных акционерных банков – семейства Ротшильдов (всех трех ветвей – французской, английской и американской), Морганов, Рокфеллеров, немецких Мендельсонов и др.

Николай II вошел в этот пул как частное лицо («хозяин земли Русской»), но, разумеется, отправлял в США не личное, а «казенное» золото. Вся эта операция всплыла в прессе США и Западной Европе в 1909 г., когда очередной корабль с грузом золота «Флорида», столкнувшись в тумане с другим пароходом, затонул вблизи Атлантического побережья США.

Резервная система США была действительно создана в 1913 г., но уже не как «мировая», а сугубо «национальная». Но «николаевские» золотые червонцы в подвалах Нокс (основного хранилища золотовалютных резервов США) остались»[3].

Но, даже без учета золота, находившегося за границей, накануне Первой мировой войны Россия занимала третье место в мире по размерам золотого запаса, уступая США и Франции. На 1 января 1914 года ее золотой запас оценивался в 1695 млн руб. Большая часть российского золота – в монетах и слитках – находилась в хранилищах Государственного банка в Петербурге. Но после начала мировой войны началось новое «путешествие» «царского золота». Часть его была отправлена в Англию для поддержания курса фунта стерлингов. (За один фунт стерлингов – тогда основную мировую валюту – давали 10 рублей.)

За годы войны в кладовые Английского банка было отправлено русского золота на 68 млн фунтов стерлингов. Вместо золота российский Государственный банк получил беспроцентные обязательства английского казначейства, депонированные в Банке Англии. Они должны были быть погашены в период с 5 января 1919 года по 8 декабря 1921 года.

К февралю 1917 года золотая наличность Государственного банка в России сократилась до 1096 млн руб. И в буквальном смысле этого слова весила приблизительно 850 т. За период правления Временного правительства было отправлено в Швецию золота еще на 5 млн руб. Накануне октября 1917 года в банках Запада и Востока «русского золота» оказалось на 2 млрд. 503,1 млн золотых рублей.

Итоги заграничного кредитования царского и Временного правительств выглядят следующим образом. Львиная доля средств была заимствована в Англии – 582,2 млн (в пересчете на золотые рубли – 5 млрд. 506 млн 200 тыс.). Другими кредиторами России были Франция – 4 млрд. 250 млн франков (1 млрд. 593 млн 800 тыс. зол. руб.), США – $273 млн 700 тыс. (531 млн зол. руб.), Япония – 296 млн 500 тыс. иен (287 млн 200 тыс. зол. руб.), Италия – 36 млн 100 тыс. лир (13 млн 500 тыс. руб.). В целом военные долги России составили 7 млрд. 931 млн 700 тыс. золотых рублей.

До Октябрьской революции, за период 1914–1917 годов в банки Нью-Йорка, Лондона и Парижа для изготовления и поставок оружия Россия отправила золота на фантастическую сумму в 638 млн золотых рублей (один золотой «царский» рубль сегодня на валютных биржах Запада стоит 11,3 доллара США). В настоящее время золото, находящееся в американских банках, оценивается вместе с процентами в 4 триллиона долларов.

Избрание в 1912 году на пост президента США Вудро Вильсона лоббировали американские финансисты, а направлял и корректировал его политику ближайший «друг» и советник, связанный с финансовыми кругами полковник Эдуард Хаус. В это же время, когда в Германии резко активизировались и приготовления к войне и «реорганизовывались сети агентуры» в России, этим занимались только специалисты генштаба и МИДа. Одним из фактических руководителей германских спецслужб стал крупнейший гамбургский банкир Макс Варбург. Под его патронажем в 1912 году в Стокгольме был создан «Ниа-банк» Олафа Ашберга, через который позже пойдут деньги троцкистам.

Примечательно, что в тесных деловых связях с Олафом Ашбергом, хозяином «отмывочного» «Ниа-банка», находился дядя Троцкого – Абрам Животовский, который был акционером «Русско-Азиатского банка» и являлся компаньоном Путилова, создав с ним совместную «Шведско-Русско-Азиатскую компанию».

Устроившийся в небоскребе на Бродвее,120, личный агент шефа британской разведки в США Вильяма Вайсмана, Сидней Рейли (Соломон Сологуб) был сыном одесситки и ирландского матроса. Во время Русско-японской войны это он выкрал и передал японцам секреты укреплений Порт-Артура. Теперь он находился в Америке в качестве торгового агента родного дяди Троцкого – Абрама Животовского, владельца синдиката, зарабатывающего на продаже оружия. В одной комнате с Рейли сидел приехавший из России и имевший собственный бизнес Александр Вайнштейн. Его брат Григорий являлся директором русскоязычной газеты «Новый мир», а членами редколлегии были: будущий нарком печати Моисей Володарский, будущий начальник петроградской ВЧК Урицкий, Николай Бухарин и Чудновский. Здесь же находилась и банковская контора Вениамина Свердлова, родного брата Якова Свердлова.

В это здание в центре Манхэттена в середине января 1917 года и явился пересекший Атлантический океан на пароходе Лейба Троцкий; и одним из первых, кому он нанес визит, стал Сидней Рейли. Зачем он прибыл сюда, в это логово финансового капитала, протянувшего свои невидимые щупальца по всему миру? Во всяком случае, не для того, чтобы поправить свои денежные дела. Одним из его покровителей был Якоб Шифф, представлявший один из пяти банков – членов Федерального резерва. Лейба Бронштейн снял для семьи дорогую квартиру на Вайз-авеню и получил в свое распоряжение лимузин с личным шофером. Он тоже стал сотрудником «Нового мира». В Бронксе он обедал в ресторане «Треугольник», где прослыл скупердяем за то, что не давал официантам чаевые, и они мстили ему проливаемым на штаны горячим супом. Хотя официально он числился журналистом, его основным занятием стали выступления на митингах перед евреями, эмигрировавшими из России и проживавшими диаспорой на Ист-Сайде в Манхэттене.

Сегодня уже не секрет, что буржуазный Февраль стал заключительным этапом заговора против Николая II, подготовленного в недрах «Прогрессивного блока» Государственной думы и кругов высшего генералитета. Но будущее монархии решалось не только в России. Связанный с финансовым миром, советник Вильсона полковник Эдуард Хаус еще летом 1916 года внушал президенту, что Америка должна будет вступить в войну, но только после свержения царя. Тогда сама война приобрела бы характер борьбы «мировой демократии» против «мирового абсолютизма». Срок вступления США в войну был согласован со странами Антанты и назначался на весну 1917 года.

Вскоре в подготовку заговора против Николая II активно втянулись и английские политические деятели: лорд Альфред Мильнер, премьер-министр Британии Д. Ллойд Джордж и английский посол в Петрограде сэр Джордж Бьюкенен. Мильнер поддерживал тесные связи с Вайсманом, а значит, и с обитателями Бродвея,120 – американскими банкирами. Глава французской военной миссии при царской Ставке генерал Морис Жанен 7 апреля 1917 года записал в свой дневник, что Февральская революция «руководилась англичанами и конкретно лордом Мильнером и сэром Бьюкененом». Примечательно, что именно генерал Жанен был советником Колчака при его наступлении на Москву в 1918 году.

Если война обогатила частных финансовых воротил мирового капитала, то она одновременно истощала ресурсы основных воюющих стран. Военная ноша становилась непосильной. Наиболее остро это ощутили монархи России и Германии, и в декабре 1916 г. Германия через нейтральные страны обратилась к державам Антанты с мирными предложениями. При этом она добивалась не только сохранения своих прежних границ, но рассчитывала приобрести новые территории и даже требовала уплаты контрибуции за понесенные ею военные расходы. Почти одновременно тайно от Германии с подобными предложениями вступила в переговоры с Францией и Англией Австро-Венгрия. Однако, сочтя выдвинутые условия неприемлемыми, лидеры Антанты отклонили эти предложения. Им было нужно военное поражение Германии, означавшее полное устранение с дороги опасного конкурента.

В начале ноября 1916 г. в Шантильи, где располагалась французская главная квартира, собрались представители союзных армий. Решения, принятые на встрече, сводились к тому, чтобы «в течение зимы воспрепятствовать противнику вернуть себе инициативу», а к первой половине февраля подготовить «совместные наступательные действия».

На конференции союзники открыто диктовали свои условия русским. Представитель России Дассино доносил в Ставку, «что англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей войск и наибольшим комфортом, стараясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и притом считают себя хозяевами положения».

Впрочем, стратегия воевать «до последнего русского солдата» была основной частью «мудрой» политики западных союзников России по Антанте. Всю войну они использовали восточный театр военных действий в качестве противовеса германскому наступлению на Западном фронте, неоднократно вынуждая высшее военно-политическое руководство России преждевременно бросать в бой неподготовленные войска в нарушение заранее согласованных стратегических планов. Разгадка «чуда на Марне» и многих других побед Антанты на Западном фронте лежит на дне Мазурских и иных болот.

В 1914–1917 гг. вооруженные силы России сыграли роль «парового катка» для перемалывания значительной части военной мощи Германии, Австро-Венгрии и Турции. В результате к осени 1917 г. вооруженные силы России потеряли свыше 60,0 % личного состава, т. е. больше, чем побежденные через год Германия и Австро-Венгрия. Практически выбит весь кадровый состав (1,4 млн человек) и военнообязанные 1 и 2-й очереди (5,6 млн человек), из которых складывалась основная ударная сила российской армии. Поэтому в 1917 г. армия потеряла свою боеспособность и к концу практически распалась. По данным, приведенным Г.Кривошеевым в работе «Численный состав и потери Российских вооруженных сил в Первую мировую войну», составил:

Из числа погибших солдат: убито в бою 1 200 000, пропали без вести и впоследствии не были найдены 439 369, умерло от газовых атак 11 000, умерло от ран 240 000, умерло от болезней 155 000, умерло в плену 190 000, несчастные случаи 3857, самоубийства 786, другие причины 14 357. Развязанная лидерами Белого движения Гражданская война вызвала новые бессмысленные жертвы. Из числа погибших мирных жителей: погибло от военных действий 340 000, от голода и болезней 730 000 [4].

По подсчетам В. Соколова, в ее ходе общие потери вылились в 1 млн 260 тыс. человек. В том числе в составе Красной Армии, включая потери в войне с поляками, составили 742 тыс. человек. В составе формирований белых армий – 284 тыс. чел.; на стороне местных националистических формирований и «зеленых» – 224 тыс. чел. Однако либералы не разгибают пальцы, на иностранный манер, чтобы посчитать жертвы империалистической войны и гражданского противостояния, развязанного правящим классом плутократов бывшей империи.

Очередная встреча представителей союзных армий прошла в январе – феврале 1917 г. в Петрограде. И когда исполнявший обязанности начальника штаба Ставки генерал Гурко сказал, что «русские армии могут начать крупные наступления лишь к 1 мая (нового стиля)», французская сторона выразила недовольство. Она настаивала на том, чтобы «русский план операций, каков бы он ни был, включал наступление, развертываемое как можно скорее и с максимальными средствами».

После долгой дискуссии участники конференции согласились с тем, чтобы провести наступление на всех фронтах между 1 апреля и 1 мая. Особое место в работе конференции заняли вопросы, связанные с оказанием помощи России оружием и военными материалами. При этом союзники направляли свои усилия «главным образом к сокращению заявок русских», одновременно требуя от России активных «боевых действий против австро-германцев». Союзники согласились поставить России 3,4 млн т различных военных материалов; в три раза меньше того, что просили русские – 10,5 млн т. Причем Россия не являлась передовой державой. В 1913 г. по продукции машиностроения Россия занимала лишь четвертое место в мире, по добыче угля, а по производству чугуна и стали – пятое – после США, Германии, Англии, Франции[5].

В то время когда стратеги союзных держав готовились к военной кампании, которая, по их представлениям, должна была увенчаться решающей победой, в России неуклонно нарастали революционные настроения. К осени 1916 года русская армия уже не имела гвардии – она была выбита германской шрапнелью и свинцом пулеметов, задохнулась в ядовитых хлорных облаках. «Миллионы русских Митек, Ванек и Петек месили грязь окопов, били вшей на бинтах, умирали, унизав собой спирали колючей проволоки, стонали в землянках, ослепленные газами».

Россия привыкла к тому, что «всегда гладко не бывает», но война обнаружила самые гнусные язвы бюрократии и капитализма. За сутки война пожирала 45 000 снарядов, в то время как военные заводы давали только 13 тысяч, армии не хватало винтовок и патронов. Часть солдат была без сапог, и люди отмораживали ноги. В солдатских бараках сидело почти полмиллиона человек, которых не отправляли на фронт, потому что не было обмундирования. «Ратники ехали на передовую под германские пулеметы с палками, в гражданской одежде, прикрыв ее шинелями». Там где были перебиты офицеры, началась массовая сдача в плен.

Война тяжелым катком прошла и по гражданскому населению России. Хозяйственная разруха и голод охватили всю страну. Промышленность, транспорт и сельское хозяйство пришли в упадок. Правительством предпринимались попытки ликвидировать продовольственный кризис путем правительственных заготовок, реквизиций и, наконец, принудительной хлебной разверстки. Но это «привело лишь к расширению черного рынка, росту спекуляции, обогащению помещиков, купцов, кулаков и царских чиновников, ведавших продовольственным снабжением». Правительство не справлялось с обеспечением самыми необходимыми продуктами не только гражданского населения, но даже находящихся на фронте войск.

Уже в 1915 году российский человек узнал, «что такое карточки: не было муки, не было мыла и масла», на сахар были введены «особые талоны», возле продуктовых лавок выстраивались длинные хвосты. Но если рабочий люд затягивал пояса, в чиновничьих и аристократических кругах процветало казнокрадство, а сливки столицы кутили в ресторанах и играли в карты. С началом войны оживилась жизнь в столичных игровых клубах и публичных домах, где «не жалели рублей» не только высшие слои общества, но и наезжавшие с фронта отпускные офицеры.

Пока мировая бойня безостановочно перемалывала человеческие и хозяйственные ресурсы страны, российский капитал наживал огромные барыши на военных поставках, а спекулянты придерживали продукты, чтобы нагнать на них цены. И массовые забастовки в Петрограде, начавшиеся 23 марта 1917 г., объяснялись не недостатком хлеба, а искусственным дефицитом и «невиданной дороговизной продовольствия».

Вместе с тем, как пишет В. Пикуль: «Никогда еще богатые люди не ели так вкусно, не пили таких вин, как в это время. В моду вошли гомерические застолья, на которых процветали нравы периода упадка Византийской империи, в этих пирах чуялось что-то жуткое – из легенд об оргиях Сарданапала, и голые красавицы в одних чулках и туфельках, подаваемые в конце ужина на золотом блюде в виде десерта, – это лишь слабенький мазок, не способный точно воспроизвести жирную и сочную картину тогдашнего разврата буржуазии, жрущей, пьющей и сыто рыгающей».

В эти дни Владимир Маяковский в знаменитом «Вам» бросал в лицо элите России: «Знаете ли вы, бездарные многие, думающие, нажраться бы лучше как, – может быть, сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова-поручика?..» В канун революции «исподличалась даже клерикальная элита России». «С тех пор как убрали Саблера, обер-прокурором в Синоде сидел Волжин, стол которого был завален делами о растлении епископами малолетних девочек, о мужеложстве столпов высшей иерархии русской церкви…»[6].

К началу 1917 года в России стал остро ощущаться кризис продовольственного снабжения, и 23 февраля 1917 года начались массовые забастовки и демонстрации, вызванные недостатком хлеба в Петрограде. Вскоре к «хлебному бунту» присоединились и солдаты «запасных полков», находившиеся в столице. В воздухе повеяло ветром грядущей революции, даже в Царском Селе заговорили о том, что нужна «твердая власть». И чтобы задавить назревающее волнение так же последовательно, как в 1905 году, заговорили о диктаторе. Флигель-адъютант Николая II, герцог Лейхтенбергский писал о тех днях: «Был момент, когда показалось, что положение может быть в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала с фронта… снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства».

Однако для того, чтобы подавить бунтарские настроения и обрушить репрессии на рабочих и крестьян, у царя и правительства должны были быть развязаны руки, а для этого нужно было заключить сепаратный мир с Германией. Причем такая возможность была; но сошлемся на мало известные документы.

Арестованного или, вернее, переданного в Иркутске «Политическому Центру» из рук в руки чехословаками Колчака допрашивала Чрезвычайная Следственная Комиссия, созданная 17 января 1920 года «эсеро-меньшевистским Политическим Центром». В ее состав входили: председатель К.А. Попов – заместитель председателя Иркутской губ. ЧК, заместитель председателя меньшевик В.П. Деннике и два члена комиссии – правые эсеры Г.Г. Лукьянчиков и Н.А. Алексеевский. И хотя с переходом власти в Иркутске к Ревкому она была реорганизована в Губернскую Чрезвычайную Комиссию, «ее состав оставался неизменным до самого последнего дня допроса», проводившегося 6 февраля[7].

На третьем допросе, состоявшемся 24 января, Алексеевский задал адмиралу далеко не праздный вопрос: «Было ли вам известно тогда или после, что существует соглашение, заключенное 9 сентября 1914 года между Россией, Францией и Англией относительно того, что при известных условиях каждое из этих государств, несмотря на то, что в открытом тексте сказано, что никто не может заключить отдельного мира, может заключить отдельный мир? В отношении России этим условием была революция.

Колчак. Я в первый раз слышу об этом.

Алекcеевский. Слышали ли вы, что товарищ министра иностранных дел Нератов перед большевистским переворотом увез с собой некоторые документы Министерства иностранных дел? Он оставался в министерстве при первом правительстве и был главной работающей силой в Министерстве иностранных дел, потому что ни Милюков, ни в особенности Терещенко не были достаточно подготовлены для руководства ведомствами иностранных дел. Документ, о котором я говорю, Комиссия в руках не имела, но я слышал от лица, заслуживающего доверия, состоявшего в Министерстве иностранных дел, что такой документ существует. В отношении Франции таким обстоятельством, разрешавшим заключение отдельного мира, являлось взятие Парижа; в отношении Англии – высадка германского десанта на островах и у нас – революция.

Колчак. Я с Нератовым не встречался и о существовании такого соглашения не слыхал. После совещания в Пскове было еще одно совещание у Гучкова, где рассматривался документ, известный под именем «Декларация прав солдата».

Возможно, Колчак действительно не был посвящен в тайну соглашения, позволявшего Николаю II, в условиях угрозы революции, заключить с немцами сепаратный мир, но об этом не могли не знать лидеры думских партий, и это тревожило вождей российской буржуазии, для которых, «с прекращением войны исчезал крупный источник наживы». Но еще больше перспектива заключения Россией сепаратного мира пугала союзников; она ломала бы все планы в отношении дальнейшего использования русского «солдатского мяса» в борьбе с Германией. Поэтому русская буржуазия, при поддержке союзников Англии, Франции и США, стала готовить дворцовый переворот. Революцию следовало упредить и направить ее в русло, отвечавшее интересам крупного капитала.

О том, что цели русской и иностранной буржуазии совпадали, говорит уже то, что после февральского переворота портфель министра иностранных дел в новом правительстве был доверен стороннику продолжения войны лидеру партии кадетов П.Н. Милюкову, а наиболее ответственные посты военного и морского министров были переданы в руки октябриста А.И. Гучкова. И уже 7 (20) марта Временное правительство обратилось к населению России с воззванием, в котором заявляло, что оно «приложит все силы к обеспечению нашей армии всем необходимым для того, чтобы довести войну до победного конца», «будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключенные союзниками соглашения».

Впрочем, еще В.И. Ленин отмечал, что министры Временного правительства были не случайные люди, а «представители и вожди всего класса помещиков и капиталистов», и к власти они пришли «в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее». Продолжение войны отвечало и интересам армейского генералитета. Война возвысила значимость военных в государстве. Пребывая в штабах и не рискуя жизнью, они получали привилегии, чины и награды и общественную популярность, приравнивающую их к сильным мира сего.

В самой России заправилы переворота опирались на представителей думской оппозиции, которые в 1915 году входили в «Прогрессивный блок» Гучкова и Милюкова. По планам Мильнера и Бьюкенена, царь должен был передать власть своему недееспособному больному сыну. Планировалось заставить Николая II отречься от престола в пользу малолетнего сына, а роль политического лидера отдавалась депутату Государственной Думы адвокату А.Ф. Керенскому.

Летом 1917 года, уже будучи главой Временного правительства, в интервью одной из газет Керенский проговорился: «Мы уже в декабре 1916 года знали, что государь будет вынужден отречься в пользу Алексея. То, что царь передал престол Михаилу, было для нас неприемлемо». И все-таки царя свергли не недовольные рабочие и даже не депутаты Думы. Трехсотлетнюю монархию разрушили генералы – без поддержки генералитета государственный переворот был бы невозможен. Еще с конца 1916 года в тесном контакте с Гучковым находился и начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-адъютант М.В. Алексеев, давший свое согласие на содействие заговорщикам. «Серенький, косоглазый, тихий, умный и кропотливый» Алексеев пользовался широкой популярностью в кругах Госдумы. Задания Гучкова уже давно выполнял генерал-адъютант Н.В. Рузский, активным сторонником заговора являлся и генерал Крымов.

Сочувствовал заговорщикам и контр-адмирал Колчак. Он говорил на допросе 24 января 1920 г.: «Лично у меня с Думой были связи, я знал много членов Государственной Думы, знал как честных политических деятелей, совершенно доверял им и приветствовал их выступление, так как я лично относился к существующей перед революцией власти отрицательно, считая, что из всего состава министров единственный человек, который работал, это был морской министр Григорович. Я приветствовал перемену правительства, считая, что власть будет принадлежать людям, в политической честности которых я не сомневался, которых знал, и поэтому мог отнестись только сочувственно к тому, что они приступили к власти».

То есть к февралю 1917 года практически верхушка армии уже была против царя. Его приказы молча саботировались высшим генералитетом. Когда Николай II приказал перевести с фронта в Царское Село Гвардейский экипаж, генерал Гурко выполнил указание только после третьего «напоминания». Организаторам заговора способствовал и министр внутренних дел Протопопов, занимавшийся дезинформацией царя.

27 января начальник петроградского охранного отделения генерал-майор Глобачев доложил Протопопову, что Гучков и Коновалов готовят государственный переворот, а авангардом заговора является рабочая группа военно-промышленного комитета Госдумы, ведущая подрывную работу среди рабочих, призывая к мятежам. Глобачев настаивал на немедленном аресте Гучкова и Коновалова. Однако распорядившись членов рабочей группы арестовать, Протопопов не тронул ни Гучкова, ни его сторонников. Наоборот, он уверял царя, что этого делать не надо, – «опасность миновала, а аресты видных думских деятелей только осложнят отношения власти и Думы». Любопытный факт: еще перед революцией разразился скандал, когда выяснилось, что член Государственной Думы Протопопов получил через Стокгольм взятку от банкирского дома Варбургов. Напомним, что «немецкий» банкир Макс Варбург является зятем «американского» банкира Якоба Шиффа.

Как следует из «Бюллетеня… общины»: «Якоб Шифф был крупнейшим… банкиром во главе банковского дома «Кюн, Леб и Компания». Якоб Генри Шифф родился в 1847 году во Франкфурте-на-Майне, в Германии, в семье банкира (родственник Ротшильда). Получил образование в Германии. В 1865 году приехал в Америку и жил в Нью-Йорке. Здесь он работал в банкирском доме. В 1873 году он вернулся в Германию для налаживания банкирских связей. По возвращении в Америку стал руководителем банкирского дома «Кюн, Леб и Компания», со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Его фирма стала главным финансистом Юнион Пасифик (трансамериканской) железной дороги. <…>

Накануне Русско-японской войны фирма Якоба Шиффа предоставила Японии военные займы (при этом Якоб Шифф заставил президента Тафта расторгнуть торговый договор с Россией и предоставление займов России). Мистер Шифф является президентом многочисленных компаний, среди которых: «Центральный трест Компания», «Вестерн Юнион Телеграфная Компания», «Гарантии Траст Компания» (который владел стокгольмским «Ниа Банк») и многие другие…»

Несмотря на наличие в Америке антимонопольного закона, Шерман фактически был монополистом и контролировал все железные дороги. Именно Якоб Шифф организовал «Общество друзей русской свободы». Целью этого общества была агитация за свержение русского царя. Именно Якоб Шифф обеспечил необходимые для русской революции кадры и финансы. Петроградский Совет был образован 24 марта 1917 года, через месяц после Февральской революции. В тот же день, 24 марта, еврейская газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что Якоб Шифф послал поздравительную телеграмму всем членам «Общества друзей русской свободы», в которой он, в частности, сказал: «Надо ли говорить для тех, кто сегодня присутствует на этом митинге, как я переживаю, что не могу праздновать со всеми «Друзьями русской свободы» ту награду, на которую мы так надеялись и за которую так боролись все эти долгие годы».

Нельзя сказать, что и сам Николай II бездействовал. 8 февраля он поручил кадету Маклакову подготовить проект указа о роспуске Думы, поэтому заговорщики решили выманить царя из столицы. Эту задачу поручили генералу Алексееву, находившемуся на излечении в Крыму. 18 февраля он экстренно вернулся в Могилев и немедленно направил императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку. Из Царского Села монарх выехал 22-го; по существу он направлялся в западню, расставленную ему его генерал-адъютантами, но он еще пытался взять ситуацию под контроль.

27 февраля в 10 часов 25 минут вечера генерал Алексеев сообщал в телеграмме генералу Данилову: «Государь Император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом; в его распоряжение, возможно скорее, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка по возможности из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных и надежных, одну пулеметную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки».

Генерал Иванов получил широчайшие полномочия: ему были обязаны подчиняться все министры правительства, но ему не дали возможности исполнить распоряжения царя, который к этому времени решил вернуться в Царское Село. 28 февраля в 5 часов утра от могилевского вокзала в сторону Петрограда отошел литерный поезд. Однако до места назначения он не доехал, в 8 часов 1 марта царский вагон загнали в тупик псковского вокзала, а около 10 часов сюда прибыли депутаты Госдумы Гучков и Шульгин. Они привезли заранее заготовленные два варианта отречения.

Оказавшись в Пскове, Николай II полностью оказался в ловушке, расставленной ему его генералами. Г.З. Иоффе пишет, что в Пскове Николай II «был «крепко» зажат своими генерал-адъютантами. Прямое противодействие им в условиях Пскова, где положение контролировал один из главных изменников Рузский, было практически невозможно. В белоэмигрантской среде можно найти утверждение, что если бы Николай II, находясь в Пскове, обратился к войскам, среди них нашлись бы воинские части, верные царской власти. Однако практически он не имел такой возможности, хотя бы потому, что связь осуществлялась через штаб генерала Рузского. В соответствии с показаниями А.И. Гучкова, Рузский прямо заявил Николаю II, что никаких воинских частей послать в Петроград не сможет.

Генерал Алексеев и прибывшие депутаты убедили монарха подписать отречение, правда, не в пользу его сына, как предполагалось первоначально. Давление, оказанное на Николая II, было жестким, но он проявил строптивость и отказался от трона в пользу брата Михаила. Позже, уже под арестом в Царском Селе, он сказал Юлии Ден, указывая на министров Временного правительства: «Вы только взгляните, Лили. Посмотрите на эти лица… Это же настоящие уголовники. А между тем от меня требовали одобрить такой состав кабинета и даровать конституцию».

В 1925 году брат расстрелянного с царской семьей в Екатеринбурге лейб-медика Боткина, Д.С. Боткин писал: «Революция началась задолго до того дня, когда А.И. Гучков и Шульгин добивались в Пскове отречения Государя. Как теперь установлено, Государь фактически был узником заговорщиков еще до подписания отречения. Когда царский поезд остановился на станции Псков, Государь уже не был его хозяином. Он не мог направлять свой поезд согласно его желанию и усмотрению, и самая остановка в Пскове не была им намечена. Генерал Радко-Дмитриев говорил впоследствии, что если бы Государь, вместо того, чтобы ожидать в своем вагоне думских делегатов из Петербурга, сошел бы на станции Псков и поехал в автомобиле по направлению расположений войск вверенной ему армии, события приняли бы совсем иной оборот».

Позже, подтверждая участие военных в осуществлении заговора, генерал Н.И. Иванов так охарактеризовал ситуацию: «Алексеев – человек с малой волей, и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было. Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева».

Но это лишь рассуждения на лестнице. Николая Романова сдали все: «верхи армии, общества, буржуазии и даже Церкви», выразившие в феврале лояльность Временному правительству. Страна устала от монарха «без царя в голове». Конечно, заговорщики, в том числе и из генерального штаба, не могли пойти на свержение законного монарха, не заручившись поддержкой высшего командования армии. Примечательно, что еще 26 февраля – то есть накануне волнений в столице, – член Государственной думы М.В. Родзянко обратился с телеграммой к главнокомандующим фронтами. В ней излагался план передачи власти «лицу, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения». Родзянко просил главнокомандующих поддержать его.

Руководители армии не стали защищать самодержавие. Наоборот, предложение Родзянко встретило с их стороны горячее одобрение. В своем ответе на телеграмму главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А.А. Брусилов писал: «Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам». Аналогичное мнение высказали главнокомандующие остальных фронтов. Телеграмма Родзянко с ответами на нее главнокомандующих фронтами была направлена в Ставку Николаю II.

На допросе чрезвычайной следственной комиссии 24 января 1920 года Колчак признался, что генералитет армии еще до отречения царя знал о готовившейся акции по его свержению. Он говорил: «Затем совершенно неожиданно я получил телеграмму от Алексеева, в которой он сообщал текст телеграммы за подписью главнокомандующего и командующих армиями. Под этой телеграммой подписался Николай Николаевич, ген. Рузский, Эверт, сам Алексеев и, кажется, генерал Щербачев, бывший на юго-западном фронте. В этой телеграмме они предлагали государю отречься от престола. Я сейчас же оповестил всех об этой телеграмме. <…>

Затем была получена телеграмма от князя Львова (обер-прокурор Синода. – К.Р.) об образовании первого министерства. Получивши эту телеграмму, я сейчас же разослал ее по всем судам… собрал команды на моем флагманском судне «Георгий Победоносец». Когда они собрались, я прочел манифест и сказал, что в настоящее время прежней власти не существует, династия, по-видимому, кончила свое существование и наступает новая эпоха. При этом я обратился к ним и сказал, что каковы бы ни были у нас взгляды, каковы бы ни были наши убеждения… какое бы правительство ни существовало у нас, оно будет продолжать войну…»

Почему верхушка армии пошла на измену? Такой вопрос заинтересовал Чрезвычайную следственную комиссию, допрашивавшую в Омске 23 января 1920 года Колчака. Член комиссии правый эсер Попов спросил бывшего Верховного правителя Сибири: «Как вы относились к самому существу вопроса свержения монархии и какова была ваша точка зрения на этот вопрос?

Колчак. Для меня было ясно, что монархия не в состоянии довести эту войну до конца, и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну…»

Однако членов комиссии не удовлетворило такое объяснение, и член следственной комиссии, правый эсер Алексеевский заинтересовался нравственной подоплекой поведения военных, фактически изменивших присяге:

«Не возникала ли у вас лично и вообще в офицерской среде мысль, что отречение Николая II произошло не совсем в тех формах, которые бы позволили военным людям считать себя совершенно свободными от обязательств по отношению к монархии? Я предлагаю этот вопрос потому, что император Вильгельм, когда отрекался, специальным актом освободил военных от верности присяге, данной ему. Не возникала ли у вас мысль о том, что такого рода акт должен был сделать и император Николай?

Колчак. Нет, об этом никогда не поднимался вопрос. Я считаю, что раз император отрекся, то этим самым он освобождает от всех обязательств, которые существовали по отношению к нему, и когда последовало отречение Михаила Александровича, то тогда было ясно, что с монархией дело покончено. Я считал необходимым поддерживать Временное правительство совершенно независимо от того, какое оно было, так как было время войны, нужно было, чтобы власть существовала, и как военный, я считал нужным поддерживать ее всеми силами».

Так считал не один Колчак, и вопрос о чести не поднимал никто. Впрочем, о чести и присяге не вспомнили и советские генералы, когда в августе 1991 года, во время неуклюжей попытки со стороны ГКЧП остановить разрушение СССР, именно военные открыли дорогу к захвату власти в стране Ельцину. В числе военачальников, перешедших на сторону авантюриста Ельцина, были: руководитель «обороны» Дома правительства генерал К. Кобец. Послушность изменникам проявил и командующий Московским военным округом Калинин. Связь окружения Ельцина с командирами Московского военного округа, внутренних войск и частей КГБ обеспечили начальники связи Генштаба генералы В. Лисовский, В. Зарембо и Иваненко. Причем командующий воздушно-десантными войсками Грачев не только саботировал приказы министра обороны Язова, а оказался самым близким помощником Ельцина.

Грачев рассказывал: у него была договоренность с Шапошниковым о том, что если не будет другого выхода, то «для того, чтобы отвлечь силы от Белого дома, будет дана команда двумя самолетами бомбить Кремль, где находятся члены ГКЧП»[8]. Свой мундир для генералов оказался «ближе к телу», чем исполнение присяги. В 1993 году, по приказу Ельцина, полковники вообще без церемоний расстреляли из танков избранный народом Верховный Совет и его защитников. Символично, что Ельцин надел на головы военных фуражки с такими высокими тульями, какие носили в комедийных фильмах полицейские в банановых республиках, что ж – «по Сеньке и шапка»!

Но в 1917 году заговор прошел без стрельбы. Об отречении Николая было объявлено 2 марта. В этот же день на первом заседании Временного правительства военным министром был назначен октябрист А.А. Гучков. Приказом № 1 главнокомандующим войсками Петроградского военного округа вместо арестованного генерала С.С. Хабалова стал генерал-лейтенант Корнилов. Он прибыл в Петроград 5 марта, а 7 марта «генерал с красным бантом» Лавр Корнилов лично арестовал в Царском Селе бывшую императрицу и детей Николая II. Примечательно, что 6 апреля именно Корнилов наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова, убившего капитана Лашкевича и первым взбунтовавшего в Феврале Волынский полк.

7 марта в Могилеве генерал от инфантерии М.А. Алексеев объявил об аресте бывшему императору и сдал его думскому конвою. Утром 9 марта царский поезд доставил Николая Романова в Царское Село. После остановки состава многие члены свиты поспешно покинули свергнутого монарха, который в черкеске 6-го Кубанского Казачьего батальона с орденом Георгия на груди молча вышел из вагона и поспешно сел в автомобиль. Вскоре автомобиль и сопровождавший его конвой остановились перед воротами Александровского дворца. Ворота были заперты. Появившийся прапорщик громким голосом приказал часовым: «Открыть ворота бывшему царю!».

Итак, нарушив присягу царю, генералы-заговорщики дружно присягнули Временному правительству. В апреле начальником штаба Верховного главнокомандующего Алексеева, а затем главнокомандующим Западным и Юго-Западным фронтами был назначен генерал Деникин. На Черноморском флоте первым присягнул на верность Временному правительству адмирал Колчак, за что удостоился благодарности от Временного правительства.

Однако после попытки генерала Корнилова организовать мятеж и захватить Петроград пути военных и политиков разошлись, но окончательно позиция генералов определится позже. После Октябрьской революции, зимой 1918 года Корнилов стал «соорганизатором Добровольческой армии на Дону». После переговоров с генералом Алексеевым и приехавшими на Дон представителями московского Национального центра было решено, что Алексеев примет на себя заведование финансовыми делами и вопросами внешней и внутренней политики, Корнилов – организацию и командование Добровольческой армией, а Каледин – формирование Донской армии и все дела, касающиеся донских казаков. Позже, перебравшись из Америки через Японию на Дальний Восток, против советской власти выступит и Колчак, назначенный лидерами Антанты Верховным правителем России.

Трагикомедия в том, что в наши дни «неомонархисты» и «необелогвардейцы», стремясь придать культ благочестия свергнутому Николаю II, «простили» ему все: и Ходынку, и трагедию Цусимы, и Кровавое воскресенье, и втягивание страны в проигранную им Первую мировую войну. Одновременно пытаются облагородить и образы предавших царя его генералов, свозя их кости в Россию, на землю, где они развязали карательную войну против народа страны.

Что это – невежество или кощунство? Наверное, и то и другое. Но, как верно заметил Альберт Матьез, правда, в отношении французской революции: «благородство измерялось степенью бесполезности». Привилегии и безделье «благородных» становились все более невыносимыми для тех, кто создавал богатства. Причем недовольных было больше, чем «благородных». Поэтому в Гражданской войне в России победили не столько «большевики», сколько уставший от насилия «благородных» народ, а белогвардейская сволочь, предавшая не только своего царя, но и сам народ, бежала за кордон… «на белом катере».

Одним из основных аргументов, с которых началось в 1956 году, после XX съезда партии, очернение и дискредитация великого государственного деятеля в мировой истории И.В. Сталина, являлось «обвинение» в осуществлении им «необоснованных» репрессий. И сегодня многие уже не знают, что причину их осуществления хрущевская пропаганда голословно объяснила тем, что Сталин якобы выдвинул «ошибочный тезис об обострении классовой борьбы с построением социализма». В действительности такого тезиса он никогда не выдвигал! То была ложь, запущенная агитпропом и «детьми» хрущевской «оттепели».

Но даже если допустить, что Сталин мог высказать такую мысль, то можно ли поверить, будто бы было достаточно лишь одного «тезиса», чтобы в стране начались «необоснованные» репрессии. Поскольку, несмотря на десять заповедей «Библии», призывающей: «не убий, не укради, не прелюбодействуй…», – люди убивают, крадут и даже занимаются гомосексуализмом. То есть для того, чтобы заставить человека соблюдать какие-то принципы и нормы поведения, недостаточно одних слов; вне зависимости от того, сформулированы ли они вождем или являются религиозными постулатами.

Слово «репрессии», происходящее от позднелатинского понятия repressio – подавление, трактуется как карательная мера или наказание, применяемое государственными органами. На протяжении всей истории человечества высшей формой осуществления репрессий в отношениях между государствами, нациями и социальными группами – является война. За 5,5 тысячи лет в ходе 14,5 тысячи больших и малых войн на нашей планете погибло и умерло около 3,6 млрд. человек.

Но если до середины XX столетия войны имели основной целью захват территории или богатств иных народов, то после Второй мировой войны все последовавшие межгосударственные конфликты стали приобретать чисто репр