Состязания колесниц заканчиваются блестяще

Благодаря способности кентавров перемещаться с ураганной скоростью, мы прибыли на Лонг-Айленд сразу после Клариссы. Я ехал верхом на Хироне, но мы почти не разговаривали, особенно насчет Кроноса. Я понимал, что Хирону было нелегко сказать мне это. И не хотел подталкивать его к откровенности, задавая новые вопросы. Я хочу сказать, что встречал множество родителей, которых стоило стыдиться, но Кронос — злобный повелитель титанов, который вознамерился разрушить западную цивилизацию, Таких отцов не приглашают в школу на выпускной вечер.

Когда мы добрались до лагеря, кентавры сгорали от нетерпения, желая встретиться с Дионисом. Они слышали о том, что он закатывал самые безумные вечеринки, но их постигло разочарование. Когда весь лагерь собрался на вершине Холма полукровок, бог вина и виноделия был не в настроении что-либо праздновать.

Лагерю пришлось пережить две нелегкие недели. Мастерская прикладных искусств сгорела дотла после нападения Draco Aionius (что, в моем представлении, приблизительно переводится с латыни как «очень большая ящерица, которая выдыхает всякую дрянь»). В комнатах Большого дома повсюду лежали раненые. Ребята из команды Аполлона, которые слыли лучшими целителями, трудились день и ночь, оказывая первую помощь. И когда мы столпились вокруг дерева Талии, все обитатели лагеря выглядели хмурыми и изможденными.

В тот момент, когда Кларисса повесила золотое руно на нижнюю ветвь, лунный свет, казалось, стал ярче, превратившись из пепельно-серого в потоки жидкого серебра. Прохладный ветерок зашелестел в листьях, пробежался по траве в долину. Все кругом стало красочным и отчетливым — светлячки в лесу, запах клубничных полей, шум морского прибоя.

Постепенно хвоя сосны из бурой стала превращаться в зеленую.

Собравшиеся разразились ликующими криками. Превращение совершалось медленно, однако сомнений быть не могло: волшебная сила руна проникала в древесную ткань, наполняя ее новой силой и очищая от яда.

Хирон приказал, чтобы семь стражей несли круглосуточную охрану дерева на вершине холма, пока он не подыщет подходящее чудовище для защиты руна. Он сказал, что немедля разместит в «Олимпиус уикли» соответствующее объявление.

Потом обитатели домика Клариссы отнесли ее на плечах в амфитеатр, где почтили лавровым венком и произнесли множество хвалебных речей в ее честь вокруг костра.

На нас с Аннабет никто не обращал внимания. Словно мы никогда и никуда не уезжали. В каком-то смысле, как мне думается, это был лучший способ отблагодарить нас, поскольку, заметь кто-либо, что мы улизнули из лагеря, чтобы произвести собственный поиск, нас пришлось бы исключить. На самом деле мне не хотелось больше ни внимания, ни славы. Было так приятно хоть раз побыть одним из многих.

Позже, тем же вечером, когда, собравшись у костра, мы слушали, как братья Стоулл рассказывают страшилку про злого короля, которого заживо сожрали дьявольские пирожки, поданные ему к завтраку, Кларисса пихнула меня сзади и шепнула:

— Не думай, Джексон, что Арес просто так забудет про тебя, оттого что ты один раз проявил себя как крутой парень. Я просто жду подходящей возможности, чтобы стереть тебя в порошок.

Я невольно улыбнулся.

— Чего это ты? — подозрительно спросила она.

— Ничего, — ответил я. — Просто хорошо быть дома.

* * *

На следующее утро после того, как «лошади для вечеринок» умчались обратно во Флориду, Хирон огорошил нас объявлением: состязания колесниц будут продолжены по расписанию. Мы все воображали, что гонкам пришел конец после изгнания Тантала, но, оказалось, правильным будет завершить их теперь, после возвращения Хирона и спасения лагеря.

После нашего первого опыта Тайсон не выказал особого желания забираться в колесницу, но все же обрадовался, что нашу команду пополнит Аннабет. Мне предстояло управлять конями, Аннабет — защищаться, а Тайсону отводилась роль механика. Пока я возился с лошадьми, Тайсон укреплял колесницу Афины, оснастив ее целым ворохом специальных «примочек».

Следующие два дня мы тренировались как сумасшедшие. Мы с Аннабет договорились, что если победим, то приз — освобождение от черной работы в течение месяца — будет поделен между двумя домиками. Поскольку представителей Афины в лагере большинство, меня это вполне устраивало. На приз мне было плевать. Просто хотелось победить.

В ночь перед состязаниями я допоздна задержался в конюшнях. Когда я говорил с лошадьми и последний раз чистил их щеткой, справа за моей спиной раздался чей-то голос:

— Красивые животные — лошади. Жаль, мне так и не пришло в голову обзавестись ими.

К двери конюшни прислонился мужчина среднего возраста в форме почтальона. Он был худощавый, с курчавыми черными волосами, выбивавшимися из-под белого тропического шлема. На плече его висела почтовая сумка.

— Гермес? — запинаясь, выговорил я.

— Привет, Перси. Не сразу узнал меня без спортивной формы?

— Уф… — Я растерялся, не зная, что делать: то ли преклонить колени, то ли купить у него марки. Затем я догадался, почему он здесь. — Послушайте, повелитель Гермес, что касается Луки… — Бог поднял брови. — Ну, мы видели его, да, конечно, — бормотал я, — но…

— Тебе так и не удалось научить его уму-разуму?

— Ну, скорее, мы пытались убить друг друга во время поединка.

— Понятно. Ты проявил чудеса дипломатии.

— Мне действительно жаль. То есть я хочу сказать, вы сделали нам такие замечательные подарки. И я понимаю, что вам хотелось, чтобы Лука вернулся. Но… он пошел по плохой дорожке. Действительно, по плохой. Он сказал, будто чувствует, что вы бросили его.

Я ожидал, что Гермес рассердится. Думал, что он превратит меня в хомяка, а мне уже изрядно надоело быть грызуном.

Вместо этого он просто вздохнул.

— А у тебя не появляется чувства, что твой отец бросил тебя, Перси?

Удар ниже пояса.

Я едва не сказал: «Всего лишь сотню раз на день».

Я не разговаривал с Посейдоном с прошлого лета. Никогда не был в его подводных чертогах. А потом произошла эта история с Тайсоном — без предупреждения, без объяснения. Просто — хлоп! — и у тебя появляется братец. Мне кажется, это событие заслуживает пусть недолгой, но предварительной беседы.

Чем больше я думал об этом, тем сильнее меня одолевала злоба. Я понял, что мне не хотелось бы услышать похвалы за удачное завершение поиска — похвалы от других обитателей лагеря. Мне хотелось услышать хоть слово от отца. Хотелось, чтобы он заметил меня.

Гермес поправил сумку на плече.

— Перси, тяжелее всего быть богом, потому что зачастую ты вынужден действовать скрытно, косвенно, особенно когда речь идет о твоих собственных детях. Если бы мы вмешивались всякий раз, когда у наших детей возникают трудности… это породило бы лишь новые трудности и новые обиды. Но я верю, если ты хоть немного задумаешься об этом, то увидишь, что Посейдон обращал на тебя внимание. Он отвечал на твои молитвы. Могу только надеяться, что однажды Лука осознает то же по отношению ко мне. Ты все равно напоминал Луке, кто он такой, хотя тебе казалось, что ты не достигаешь цели. Ты говорил с ним.

— Я пытался убить его.

— У родственников всегда все так перемешано, — пожал плечами Гермес. — А вечные семьи — это вечная путаница. Иногда лучшее, что мы можем сделать, это напоминать друг другу, что мы связаны, плохо это или хорошо… и стараться как можно меньше калечить и убивать друг друга.

Как рецепт для создания идеальной семьи его слова не слишком годились. Потом я снова подумал о своем поиске и понял, что, вероятно, Гермес был прав. Посейдон послал морских коней, чтобы помочь нам. Он дал мне такую власть над морем, о которой я и мечтать не мог. И не забывайте про Тайсона. Имел ли Посейдон какую-то цель, когда свел нас? Сколько раз за это лето Тайсон спасал мне жизнь?

Вдали раздался звук раковины, возвещающий начало комендантского часа.

— Тебе пора идти спать, — сказал Гермес. — Я и так за это лето доставил тебе немало хлопот. Сейчас я явился только затем, чтобы доставить вот это.

— Доставить?

— Я посланник богов, Перси. — Гермес достал из своей сумки электронную табличку, на которой расписываются в получении почтовых отправлений, и дал ее мне. — Распишись здесь, пожалуйста.

Я взял стило и только тогда понял, что вокруг него переплелись две крохотные зеленые змейки.

— Ох! — От неожиданности я уронил табличку со стилом.

«Привет», — сказал Джордж.

«Ну ты даешь, Перси, — с упреком произнесла Марта. — Тебе было бы приятно, если б тебя уронили на пол конюшни?»

— О, простите, пожалуйста.

Мне не хотелось дотрагиваться до змеек, тем не менее я поднял стило и табличку. Марта с Джорджем так и скользили у меня между пальцами, пока не образовали нечто вроде упора, каким заставлял меня пользоваться учитель чистописания во втором классе.

«Ты принес мне крысу?» — спросил Джордж.

— Нет, — сказал я. — Ну, я не нашел подходящую.

«А как насчет морских свинок?»

«Джордж! — проворчала Марта. — Оставь мальчика в покое».

Я расписался и вернул табличку Гермесу.

Взамен он вручил мне синий, как море, конверт.

Руки у меня дрожали. Даже не вскрывая конверт, я мог сказать, что он от отца. Я чувствовал его могущество в прохладной синей бумаге, словно сам конверт был свернут из океанской волны.

— Пусть завтра тебе сопутствует удача, — пожелал Гермес. — Хорошие у тебя лошади, хотя ты извини меня, но я все-таки загляну и в домик Гермеса. — Он лукаво улыбнулся.

«И не слишком расстраивайся, когда прочтешь это, дорогой, — сказала Марта. — Он искренне заботится о тебе».

— Что ты имеешь в виду?

«Не обращай на нее внимания, — влез Джордж. — А на будущее учти: змеи работают за чаевые».

— Да утихомирьтесь вы оба, — велел Гермес. — До свидания, Перси.

Белые крылышки выросли на его шлеме. Гермес начал светиться, а я уже давно познал божественную природу и приготовился увидеть его подлинную форму. Последовала слепящая белая вспышка, и он исчез, а я остался один на один со своими лошадьми.

Я уставился на синий конверт, который держал в руках. Адрес был написан тем же уверенным и изящным почерком, который я уже видел на пакете, присланном мне Посейдоном прошлым летом: