Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Лучемет: история любви 3 page





Все просто с катушек послетали, до того было здорово. А Птаха только усмехнулся, что твой король, и произнес с тем высокомерным британским акцентом, которым порой любил щегольнуть:

– Дамы и господа, вы только что услышали музыку будущего. Дебютное исполнение состоялось на кольцах Сатурна, и если вам что‑то не понравилось, можете прямо сейчас подняться сюда и поцеловать меня в царственный черный зад.

Стариканам в «зутах», конечно же, не понравилось, но перечить никто не осмеливался. Все хорошо помнили по тем временам, когда Птаха еще не успел отправиться в свое путешествие по солнечной системе, что он никому и никогда не спускал обиды.

Честно скажу, все это меня малость пугало, но мне только сильнее хотелось побывать на корабле жаб и выяснить, какую же музыку играют там, наверху. О том, что эти существа порой вербуют лабухов, слышали все, но на этом мои познания и заканчивались. Так уж вышло, что на тот момент я не был лично знаком с Чарли Паркером и понимал: он не станет мне ничего рассказывать. С другой стороны, этой ночью на барабанах сидел Макс Роуч,[101]с которым мы уже пару раз пересекались в клубе у Минтона, поэтому я решил поговорить с ним.

Макс успел полетать с жабами за год или два до того. Что ж, он бросил на меня такой взгляд, точно заранее знал, чего я желаю и о чем собираюсь расспрашивать, но все равно позволил присоединиться к нему за столиком. Я поспешил заявить, что хочу побывать на одном из кораблей и что мне надо узнать, как это сделать.

– Это такая же аудитория, как и в любом другом месте, – произнес Макс, пожимая плечами. – Кто угадает, что им понравится? Вопрос не по адресу.

– Но ты же побывал там…

– Угу, – кивнул он, но не сказал более ни слова.

– Так какую музыку для них играл ты?

– Пойми, парень, тебе просто стоит продолжать играть, что играешь, – привычно тихим, спокойным голосом ответил Макс. Это и в самом деле был один из самых классных и задушевных музыкантов всех времен и народов. – Порой они нанимают даже лабухов, играющих действительно замшелый свинг; вроде того, что в старые деньки исполняли «Duke's» или Билли Экстин. Черт, да иногда они и вовсе заказывают что‑нибудь наподобие погребальных песен Нового Орлеана или подбирают музыканта, подделывающегося под Джелли Ролла Мортона. И с той же легкостью могут обратить внимание на людей, играющих по‑настоящему классный бибоп. Невозможно предугадать, что им понравится. Но в любом случае ты ничего не забыл на их кораблях. От этого у людей крыша протекает.

Он простучал барабанными палочками ритм по столешнице и завершил его легким касанием моего стакана с бурбоном. Бзынь.

Теперь‑то я понимаю, но тогда мне показалось, что он просто пытается отшить меня. Я предположил, что количество мест ограничено, и Макс вешает мне лапшу на уши, чтобы приберечь билетик для более знакомых ему людей.

– О чем это ты? – спросил я. – Ты посмотри на Птаху! Вспомни, каким он был, когда улетал? Да он же выглядел, как будто вот‑вот сдохнет от передозировки,[102]а сейчас – ты же сам видишь!

Оглянувшись, я заметил, что Паркер сидит за одним столиком с Дизом, Майлзом, Монком, Артом Блейки и Толстухой Наварро, а еще рядом с ними расположились белокожие девицы из тех, что вечно вились у Минтона. Вся компания хихикала точно старушки на лавочке. По‑видимому, кто‑то только что сказал что‑то смешное. Птаха сбросил лишний вес и был подтянут, свеж и лучился здоровьем, чего и в помине не было, когда он улетая из Камарильи. Этому музыканту впереди предстояла еще долгая жизнь.

– Парень, Птаха всегда был особенным, – сказал Макс. – Такая уж порода. К тому же, его там подлатали. Они настолько нуждались в нем, что просто разобрали на части, а потом перебрали по новой. А многие лабухи… – Он помолчал, словно не мог подобрать нужные слова, и в его взгляде внезапно проявилось затравленное выражение, которым раньше славился Птаха. Глаза Роуча словно пытались увидеть, что у меня внутри. – Пойми, большинство никогда не возвращается домой. То что там творится… ты даже представить себе не можешь.

Пока мы говорили, в комнате стало довольно тихо, и по голосу Макса я понял, что тот исповедуется мне. Он и в самом деле не любил вспоминать о жабьих кораблях и не собирался никому их рекламировать. Оглядевшись, мы оба поняли, что взгляды всех собравшихся устремлены на двери клуба, где возвышалась огромная, толстозадая жаба, рассматривавшая нас в ответ.

Немногие музыканты тех дней помнили, как выглядят эти существа. Прошло не мало лет с тех пор, как они последний раз высаживались лично, а их портреты не передают и половины правды. Представьте себе здоровенную лягушку, натянутую на человеческий скелет. Разве что глаз больше, и руки выглядят странно. У них нет пальцев, только нечто наподобие щупалец на конце этих чертовых лап, а еще они перемещаются на двух ногах. Так вот эта жаба была толстой и носила «зут», скроенный специально под его фигуру, а с ним – шляпу и весь остальной прикид, от чего у меня реально чуть крыша не поехала. Он заявился в компании еще трех или четырех белых мажоров, усевшихся за спешно расчищенный для них столик.

Эта жаба курила длинные, черные сигареты по четыре‑пять штук зараз, вставив их в длинные мундштуки. И все его гребанные глаза постоянно скользили по залу, точно говоря: «ну и где, нахрен, музыка?». Теперь, получив возможность взглянуть на него поближе, я увидел, что и кожа, и черты лица, и даже костюм существа немного расплываются, будто на неудачно проявленной фотографии. Жаба очередной раз выпустила дым и огляделась.

Никто не говорил ни слова.

Но все музыканты почуяли большие возможности, и особенно те парни из Филли. Они поспешили к сцене и принялись наяривать свой убогий, дурацкий свинг. Но пожилая жаба только откинулась на спинку стула, продолжая попыхивать медленно таящими сигаретами и пронзая длинным, синеватым языком колечки дыма. На кончике языка также располагалась пара крошечных черных глаз, неотрывно следивших за исполнителями.

Я не мог точно сказать, заскучал ли наш слушатель или же наслаждается представлением, но все стало ясно, весь этот балаган надоел Птахе. Он тронул за плечо Телониуса Монка, и тот кивнул, направляясь к сцене. Все хорошо помнили, что случилось той январской ночью 1946‑го в клубе «Three Deuces»;[103]общеизвестно, как жабы реагировали на музыку Монка.

Так вот этот Телониус, он просто взбежал к пианино, уселся, и взгляды всех собравшихся устремились на него. Люди вели себя тихо и задумчиво. И тут, проклятье, Монк вскидывает свои руки в драматическом жесте, точно собрался лабать сонату Бетховена или что‑то в том же духе и, как только все окончательно заткнулись, начал играть.

«Смешать, но не взбалтывать».[104]Превосходная мелодия – самую малость резкости и заворотов. Вступление он отработал безо всяких изысков: основную мелодию выводила правая рука, а старомодный блюзовый перебор – левая. Инопланетянин резко подался вперед. Всем было известно, до чего любили эти существа Джелли Ролла Мортона, Дюка Эллингтона и тому подобные прадедушкины ритмы.

Дважды сыграв основной мотив, Монк перешел к импровизациям, и вы бы только видели ту широченную лыбу, с которой он сидел за пианино. Он начал лабать все эти свои выверты, выдавая странную, путанную мелодию, снова и снова выбивая из инструмента кластеры[105]и одновременно создавая аккомпанирующие, сложные ритмы.

Жаба, едва заслышав эти звуки, вскочила, выронила сигареты, а потом прижала одну лапу к лицу, закрывая огромные, основные глаза, а вторую – к затылку. Раздался стон, звучащий разом на несколько голосов, и из носа существа потекла синеватая хрень. И вот тогда чужак решил, что пора убираться оттуда ко всем чертям.

Его шатало из стороны в сторону, но он все же сумел открыть дверь, трясясь всем телом точно наркуша во время ломки. Следом за ним вымелись и все эти белые мажоры, нацепившие на рожи встревоженное выражение. За ними выбежал и явно испуганный Тедди Хилл, в те времена заведовавший музыкальным клубом Минтона. А Птаха, глядя на все это, смеялся как одержимый.

– Чертовы жабы никогда не выдерживали Монка, – заливаясь хохотом, произнес Макс. – Да, чел, это было круто!

 

Спустя пару недель ко мне в гости заглянул мой приятель Джей Джей, сжимавший в руках объявление, найденное им на одном из фонарных столбов. Он зачитал мне текст, пока я чистил зубы.

– Нанимаем джазовых исполнителей любых инструментальных специальностей… в интергалактическую эстрадно‑танцевальную гильдию… Просим обращаться только цветных американцев, особое предпочтение отдается молодым и талантливым людям, играющим в стиле бибоп. Если вы уже нанимались в один из предыдущих туров, пожалуйста, не обращайтесь к нам. Заключаются однолетние (с возможностью продления) контракты. Посмотрите на Солнечную систему! Сыграйте на лунах Юпитера! Побывайте там, где никто не будет дышать вам в затылок! Нажмите ЗДЕСЬ, если желаете получить более подробную информацию.

Я сплюнул пену, отложил электробритву и поинтересовался:

– И? Где будет прослушивание?

Джей Джей коснулся пальцем слова «ЗДЕСЬ», и лист на секунду очистился, а потом на его поверхности возникла карта.

– На западе пятьдесят второй. В «Onix».[106]

Чего? – я был в шоке. В те времена отправиться в «Onix» на прослушивание было столь же разумно, как целой толпой негров с детьми и телками путешествовать вдоль Миссисипи. Да возле «Onix» вечно тусовалась толпа офэев,[107]как называл их мой отец, и эти ублюдки все до последнего были такими прожженными расистами, что становилось совсем не смешно.

– Ты слышал меня. «Onix».

– Вот черт. И во сколько?

– «Onix»?! – это была моя баба, Франсина. До того она что‑то готовила на кухне, а тут вдруг настолько тихо появилась за спиной Джей Джея, что тот услышал ее шаги когда было уже поздно. Она посмотрела на него взглядом, который словно говорил: «Хрен ты у меня получишь сегодня бекон к завтраку».

Франсина протиснулась мимо моего приятеля и, уперев руки в боки, заявила:

– Это на что ты там подписываешься? Хочешь свалить в космос, а меня бросить здесь вместе с ребенком? – Она погладила руками огромный живот.

– Франсина… – начал я.

– Нет, Робби, даже не пытайся меня задобрить. – Она покачала головой так, словно запредельно устала. – Проклятье! Вот говорила мне мама держаться от тебя подальше. Дескать, от музыкантов одни неприятности и только.

Я посмотрел на Джей Джея и мотнул башкой в сторону двери. Тот спокойно кивнул и оставил нас наедине. Франсина молчала, пока не услышала, как защелкивается замок.

– Робби, детка, – наконец произнесла она, глядя прямо на меня своими очаровательными карими глазками. – Ты не пойдешь сегодня на прослушивание в «Onix».

Честно, мне было тяжело, но я знал, что уже давно пора целиком и полностью рвать с этой бабой. Да, я понимал, что она станет отличной мамой, вот только не для моих детей. На самом деле все было кончено задолго до этого.

Так что я просто посмотрел на нее и сказал:

– Я видел спрятанные письма. Те, что ты держишь в своем ящичке для носков.

– Какие еще письма? – совершенно искренним тоном произнесла она, но я видел, что она притворяется. Лжет.

– Ох, Франсина, девочка, не парь мозги. Не вчера родился. Может и на прошлой неделе, но всяко не вчера. Я все знаю о тебе и о Торнтоне. И давай ты не будешь мне сейчас вешать лапшу на уши: дескать эта его влюбленность не взаимна. Ты ведь не просто так решила перевязать его письма ленточкой и спрятать. Да и даты я тоже видел.

Она немного опустила плечи.

– Детка, я… – Она замолчала. Лгать уже было бессмысленно, и Франсина прекрасно это понимала. К тому же, как понимаю, она и сама устала от вранья. В конце концов, эта девочка была не столь уж и плоха.

– Ладно, детка, теперь слушай меня, – сказала она. Ее голос подрагивал, но Франсина старалась изображать из себя сильную женщину и вести себя как обычно. – Можно подумать, я никогда не слышала, как ты гуляешь с другой. Не надо делать вид, будто я одна гуляла на сторону.

– Франсина, мы с тобой оба знаем – этот ребенок вряд ли от меня, особенно если учесть, как редко ты мне давала. Потому‑то я и хожу по бабам, что не получаю от тебя того, что мне нужно. И что, я хоть раз скандалил? Пытался всыпать тебе по заднице? Нет, я все понимал. Но это… послушай, если ты хочешь, чтобы у твоего ребенка был отец, лучше выйти замуж за того, кто им и является.

– Вот хрень, – сказала она. – Ты‑то можешь спокойно бегать налево, зная, что не залетишь. А я‑то всего раз или два перепихнулась на стороне, и посмотри, что получила в итоге.

– Понимаю, – я попытался ее обнять, но она отпихнула мои руки.

– Жизнь штука несправедливая, верно? – Я повторил попытку. На сей раз она позволила. У меня просто сердце разрывалось: эти полные слез сахарные карие глаза, эти подрагивающие, обхватившие меня ручки. Но я не был готов к тому, чтобы чужой ребенок называл меня папочкой, и не имел ни малейшего желания жениться на телке, гуляющей у меня за спиной с другими музыкантами.

Так что, думаю, с моей стороны было в некотором роде ошибкой вести себя с ней столь мягко.

Она начала рыдать, причитая:

– Мне так стыдно, детка. Так стыдно.

Она умоляла и плакала, целовала меня. Обещала, что это никогда не повторится.

– Вот и славно. Надеюсь ты усвоила урок. Думаю, ты станешь хорошей женой Тедди Торнтону, – сказал я, имея в виду автора тех самых писем. Раньше тот играл на ударных, но ходили слухи, что его дедушка помер и унаследовал ему денежный бизнес.

Что еще сказать? Смотрели те фильмы про оборотней, за секунду меняющих обличье? Вот это и произошло с Франсиной. По щелчку пальцев.

– Так ты говоришь, что все равно не останешься? Теперь, после всего этого? – в ее глазах полыхал такой огонь, какой способен разгораться только у женщин.

Я покачал головой.

– Мне нужна эта работа, девочка. Проклятье, да ведь Птаха, Хок и… все эти лабухи, побывавшие там, вернулись домой богаче Рокфеллера. И ты, мать твою, права – я отправляюсь туда.

– Сукин сын! – взревела она, все еще заливая щеки слезами, и схватила настольную лампу, стоявшую возле ванной комнаты. – Готов на все, только бы свалить в космос? Да будь ты проклят!

Она швырнула лампу в меня, но я оказался шустрее и успел отскочить в сторону, так что светильник упал на пол и разлетелся на миллион осколков. Кто бы знал, как это меня взбесило. Начать хотя бы с того, что это была моя лампа, купленная мной на деньги с концертов. Конечно, я знал, что она через пару часов будет как новенькая – инопланетные самовосстанавливающиеся вещи тогда как раз только начинали выбрасываться на рынки, – но я все равно взбеленился, точно мне гвоздь в зад сунули. Ни одной женщине не позволял так со мной обращаться.

Но в тот раз я только кивнул. Тогда мне плевать было, что она разобьет, если только не мои саксофоны. От этой лампы все одно не было никакого толку там, куда я собирался отправиться.

 

Внутри «Onix» оказался довольно неплохим местечком. Я бы даже сказал – роскошным. Здесь собрались все знакомые мне музыканты, а заодно и несколько тех, с кем бы мне хотелось познакомиться. Тут был и Сонни Роллинз, и Красный Пес, и Арт Татум, и Бэлл Горячие Губки, и много других именитых лабухов.

Мы все собрались в «зеленой комнате»[108]и ожидали своей очереди. Зеленая комната – в тот раз это реально забавляло; конечно, мы всегда ее так называли, вот только в «Onix» во время того прослушивания она и в самом деле была окрашена в этот цвет, да еще за нами наблюдали действительно зеленые жабы. Они сами нас и прослушивали, и решали, кого бы хотели увидеть на своем корабле.

Я терпеливо дожидался. Все вокруг вели себя настолько тихо, что вы и представить себе не можете, а за стеной, спустя пару секунд после того, как в зал выходила очередная группа, начинали звучать ударные и контрабасы. Последние были весьма дорогой разновидности, самостоятельно усиливавшей звук. Выглядели они практически так же, как и обычные, вот разве что на ночь их приходилось включать в розетку.

Один за другим исполнители заходили внутрь, отрабатывали от пяти до десяти мелодий и возвращались обратно. Я сидел рядом со своими приятелями: Карманом, Джей Джеем и Большим Джимми Хантом – и мы поглаживали инструменты и молча смотрели на экран телевизора, установленного в углу гримерки. Звука не было – только цветное изображение.

Наконец, после нескольких часов ожидания, подошла и моя очередь. Дверь открылась, и оттуда выглянул тощий белый мажор, выкрикнувший мое имя:

– Робби Кулидж?

– Здесь, – ответил я и направился следом за ним в зал.

Там на скамейке расположилась парочка жаб, и обе они дымили целыми букетами тех самых треклятых сигарет, вставленных в длинные металлические мундштуки. Инопланетяне носили солнцезащитные очки и черные костюмы, совершенно не скрывавшие бугры, которыми были покрыты их тела. При моем появлении жабы не проронили ни слова. В дальнем конце комнаты за небольшим столиком, заваленном листками старомодной бумаги, сидели еще несколько белых. Никто не стал утруждать себя тем, чтобы подняться или поприветствовать, но один из них вдруг заговорил, обращаясь ко мне. Да, да, не представившись, безо всякого вступления просто сказал:

– Тенор‑саксофон. – Это не был вопрос.

– Да, сэр. Еще умею играть на альте и немного на флейте. – Я старался держаться предельно спокойно.

– У вас есть менеджер?

– Ох, нет, сэр. Я… представляю себя сам. – Как бы я не пытался вести себя деловито, но в итоге в тот день все равно говорил словно чертов деревенский негр.

– Что ж, нас это устраивает. – Он улыбнулся так, как вечно улыбаются эти белые стиляги. – Почему бы вам что‑нибудь не сыграть для нас?

Я припомнил одну из мелодий, отсчитал вступление и полностью погрузился в музыку. Это была одна из Птахиных тем, «Доказательство», и, думаю, их аппаратуре она уже была известна, поскольку едва я заиграл, как словно из ниоткуда возникли звуки контрабасов и ударных. Жабы хотели услышать бибоп, вот я и выложил перед ними лучший бибоп, какой знал.

– Неплохо, – произнес белый, и чужаки закивали, соглашаясь. – А что‑нибудь нежное у вас найдется? – спросил он, и я исполнил для них хоральный «Туман», стараясь играть как можно более душевно и плавно.

– Очень неплохой уровень, мистер Кулидж. Пожалуйста, оставьте свой телефонный номер, мы свяжемся с вами. Спасибо, – сказал босс белых, я протянул ему визитку, и один из сидевших за столиком проводил меня к выходу.

Оказавшись снаружи, я подождал, пока не выйдут мои друзья, и те рассказали, что и в их случае говорилось практически то же самое.

Я не знал, хорошо это или плохо, но спустя несколько недель, когда я ехал в подземке, мой телефон вдруг зазвонил. Выудив его из кармана брюк, я ввел личный код при помощи наборного диска, отвечая на вызов.

Посмотрев на крошечный экран, я вначале даже не сообразил, зачем мне звонит этот тощий, бледнолицый хмырь и только потом узнал в нем того белого из «Onix».

– Мистер Кулидж, – произнес он, – у меня для вас хорошие новости.

Вот так и вышло, что я отправился в путешествие по Солнечной системе вместе с Большим Си.

 

Космический лифт, именно он помог мне оторваться от тверди. Это был просто блеск, я вам скажу. В жизни мне довелось им воспользоваться только лишь раз, и клянусь, подъем был мягким, как кожа Ингрид Бергман или улыбка Лены Хоум, а невероятную скорость и вовсе сравнить не с чем.

Из всех моих знакомых еще только Джей Джей Уилсон получил приглашение на корабль жаб, и мы сидели с ним рядом, пристегнутые ремнями безопасности, и смотрели вниз сквозь стеклянный пол – хотя, конечно, никакой он был не стеклянный, но все равно прозрачный, – наблюдая, как уносится вдаль покинутая нами Земля, а с ней и многое другое, оставленное нами позади. Странно было вот так разом объять взглядом весь мир. Я видел Южную Америку, океан, кусочек Африки, облака и льды, сковавшие северный и южный полюса. Видел все те места, которые так и не смог посетить и где вряд ли уже смогу побывать.

Всего пара часов прошла с той минуты, когда мы расстались с женой Джей Джея, провожавшей нас до Катскилл,[109]где жабы обустроили взлетную площадку. Вначале она немного всплакнула, но вскоре уже болтала и перешучивалась как ни в чем не бывало. Совсем другое дело – Франсина: в первый свой звонок она рыдала и умоляла, пока мне все это не надоело и я не прервал вызов. Потом она перезвонила, начала орать, и мне пришлось слушать звон бьющихся тарелок, окон и тому подобную хрень. В пути я чувствовал себя чуточку одиноко, и мне даже было несколько стыдно перед ней, но, в общем итоге, совершенно не жалею, что Франсина не провожала нас. И более чем уверен, что поступил правильно, расставшись с ней.

Поездка казалась мне малость странной, ведь я никогда прежде не бывал в Катскилл. Горы располагались буквально в паре шагов от Нью‑Йорка, но я ни разу не посетил их, пока не отправился в космос. Вот можно в это поверить?

Здесь мы сели на уже ожидающий челнок, который практически вынес нас за пределы атмосферы, но после начавший снижение и приземлившийся где‑то в Бразилии. Я очень надеялся, что мы останемся там хотя бы ненадолго, сможем прогуляться в город и опробовать местных цыпочек. Я много всего хорошего слышал о бразильяночках. Но такой возможности нам не предоставили, сразу же отправив к кораблям.

В лифте мы с Джей Джеем были не одни. Вокруг хватало весьма интересных людей. Там было несколько тощих китаянок со странными инструментами в руках, отдаленно напоминающими цитры; компания мексиканцев, а еще белые парни, одетые словно ковбои, со шпорами, лассо и прочей дребеденью из голливудских вестернов. Был и какой‑то облаченный в костюм русский, пытавшийся общаться с нами при помощи некоего устройства‑переводчика, но мы все равно ничего не понимали. С собой он вез связку книг.

А еще, клянусь, нас сопровождали сразу пятнадцать француженок. Изящные, с милыми чертами лица, аккуратными попками и длинными ножками, они были одеты в платья для канкана. Я заметил, как одна из них исподволь поглядывает на меня, но в тот раз только улыбнулся и решил подловить ее как‑нибудь в более укромном месте. Женщины из Франции, чтоб вы знали, зачастую вовсе не такие расистки, как американки. Они – леди. Но, если честно, все бабы, откуда бы они ни были, всегда набирают с собой в дорогу целую уйму всякого барахла. И эти девочки из канкана, все до последней, держали в ногах по несколько огромных чемоданов.

У меня же с собой были только саксофоны, пара костюмов на смену и моя коллекция музыки. Что‑то было записано на виниле, а что‑то уже и на кристаллах.

Когда лифт достиг конечной цели нашего путешествия, мы отстегнулись, поднялись со своих мест и вышли в некое подобие аэропорта. На мне было шевронное зимнее пальто, ведь я ожидал, что в космосе будет холодно, но мерзнуть нам не приходилось. В целом это место было чем‑то вроде пересадочной станции, и едва я перешагнул порог, как услышал тихое попискивание. Звук исходил от выданной мне еще на Земле карточки, свисавшей с моей шеи на шнурке. На ней мерцала красная стрелка, указывавшая налево, как и у Джей Джея. Мы зашагали в этом направлении, пристраиваясь следом за француженками. Мы были полны надежд и грезили об этих длинных ногах.

Так вышло, что всех нас определили на один корабль. Мы с Джей Джеем и девочками из канкана одновременно зашли в небольшой зал ожидания, а ковбои подтянулись чуть позже. Мы заключили, что русский и китаянки тоже скоро появятся, и решили скоротать время за разговорами. Ковбои оказались героями родео, ну вы знаете, теми парнями, что катаются на быках и ловят коров при помощи лассо. Их наняли в качестве актеров, так же как и в нашем случае заключив с ними однолетний контракт. Даже зарплаты у них были точно такие же.

Проклятье, да в те времена никто и никогда не платил черному человеку столько же, сколько и белому, как и мексиканцам, и женщинам. Никто, кроме жаб.

Наконец прибыли русский и китайские цыпочки, сумевшие добраться до места исключительно благодаря помощи жабы, облаченной в белый костюм с галстуком. Как и все инопланетяне, которых мы видели на Земле, это существо смолило разом несколько сигарет в длинных держателях, прижатых в уголке губ. Оно открыло рот и поочередно обвело нас медленным взглядом огромных глаз на морде и тех маленьких, на языке. Казалось, будто жаба сверяется с записанным в ее памяти списком лиц.

– Добро пожаловать на нашу космическую станцию. Прошу следовать за мной, я провожу вас к кораблю, который станет вашим домом на ближайший год.

Говорила не сама жаба; голос исходил из динамика, закрепленного на лацкане костюма. Инопланетянин взмахнул трехпалой рукой, и стена комнаты ожидания отошла в сторону. За ней обнаружился очень длинный коридор, в дальнем конце которого медленно открывалась точно такая же дверь.

Разбившись на маленькие группы и стараясь держаться тех, с кем прибыли, мы зашагали вперед. Больше всего в этот момент мы напоминали старых собак, идущих, понурив голову, и готовых к тому, что вот‑вот случится какое‑нибудь дерьмо.

Но знаете, что мы увидели, пройдя сквозь вторую дверь? Угадаете?

Все это выглядело точно роскошный отель или круизное судно. Здесь был и огромный зал отдыха, и танцевальная площадка, и высокие лестницы. Одна из стен оказалась прозрачной, и мы могли видеть звезды. Повсюду шныряли жабы, то там то сям появлялись мужчины и женщины всех цветов кожи. Одеты они были из рук вон плохо, слишком вычурно.

– Рады приветствовать вас на борту «Мммхамххуна»! – название корабля звучало так, словно говорившему кто‑то забил рот кляпом из носков, ну или вроде того. Именно так я и воспринимал язык жаб, во всяком случае поначалу. К нам обращались так, словно мы были гостями. – Ваши навигационные карты указывают путь к вашим каютам. Если возникнут какие‑либо вопросы, можете без стеснения обращаться к любому из членов экипажа, которых легко опознать по обязательной для них форменной одежде со знаками отличия. Кстати, их униформа пошита в соответствии с вашими культурными традициями и позволяет легко установить ранг. Подготовку начинаете завтра, тур начинается спустя неделю с этой минуты.

– Слушай, мужик, о чем это он? – спросил у меня Джей Джей. Его глаза были ошалелыми, точно он призрак родной бабушки увидел.

– Топай за красной стрелкой и придешь в свою комнату, – объяснил я. – Нужна будет помощь, зови коридорного. Первая репетиция завтра.

– Так же прошу вас сдать мне свои инструменты, – добавила жаба. – Они потребуют особой обработки, чтобы выдержать повторяемую декогерентность и космический полет.

– Деко‑ что? – Джей Джей очень берег Большую Мамочку, как он называл свой контрабас. – Слушайте, а вы можете установить в него усилитель звука?

– Да, конечно. Это запланировано с самого начала, – сказал чужак, и его глаза описали полный круг. – А теперь все отдавайте инструменты. Мы вернем их вам завтра.

– Ну ладно, – произнес Джей Джей, склоняя голову и обнимая напоследок футляр с Большой Мамочкой.

Я протянул жабе свой тенор‑саксофон, хотя никакой радости от этого не испытывал. Мне не было известно, что они там собирались с ним сделать, а ведь это был «Конн», и обошелся он мне в целое состояние. Но все‑таки я отдал его. Впрочем, на всякий случай в моем ботинке была припрятана бумажка с серийным номером инструмента.

 

А теперь послушай: я в каком‑то роде наркоман. Мне доводилось видеть, что с музыкантом делает героин – он лишает вас души, превращает в жалкое подобие человека. И да, я закидывался им раз или два. И знаю, как людей штырит с амфетаминов, поскольку и сам их неоднократно принимал. Я пил любую жидкость, какую только можно пить, и порой мешал одно пойло с другим. Бывало, нажирался так, что не смог бы припомнить даже, на какой планете нахожусь. Но ничто не сравнится с тем, чем нас угощали на борту жабьего корабля.

Я попробовал ее еще перед первой репетицией, на следующий день после нашего прибытия, но до того, как нам возвратили инструмент. Мы с Джей Джеем появились на месте одновременно и познакомились с мужиком, отвечавшим за музыкальную программу. Это был пожилой толстяк, так игравший на трубе, что никто не то что повторить, а даже близко похоже исполнить не сумеет. Его имя было Карл Тортон, но все называли его Большим Си. Он дал нам заглотить те пилюли. Их оказалось три штуки, и все разного цвета.

– Желтая, чтобы расплываться, прям как они. Синяя прочищает мозги и позволяет вспомнить все, что вы хоть раз когда‑либо слышали. Правда, действует не сразу. И последняя, зеленая нужна для того, чтобы запрограммировать свою память и заставить свои мышцы мгновенно переключаться и выдавать действительно сумасшедшие вещи. Вот эта таблетка действует реально быстро. Вы будете принимать этих крошек каждый день в течение шести месяцев. Главное, не забывайте, не то от местной натуги ваши задницы лопнут по швам и будет совсем не смешно. Усекли?

– Угу, – произнесли мы с Джей Джеем и запили таблетки из больших бокалов. Вода в них была какой‑то не такой, не настолько свежей и сладкой, как в Нью‑Йорке.

Большой Си собрал нас, группу новичков – достаточно большую, чтобы сформировать джаз‑бэнд. Мы все были усажены перед сценой, чтобы послушать, как играют музыканты из прежнего набора. Это была потрясающая группа, и их контракт истекал только через несколько дней, что позволяло нам понаблюдать за ними и поучиться. Карл Тортон сказал, что обычно музыкальные коллективы не задерживаются на кораблях жаб долее чем на год.

Date: 2015-09-05; view: 256; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию