Нексус Эрдмана 6 page

– Я вам нужен, – сказал он. – Если вас кто‑нибудь остановит, я просто покажу значок.

– Ладно, – нелюбезно согласилась она. Ради Джейка она справилась бы и сама.

Они доставили аппаратуру на кухню. Джек установил ее на прилавке, не обращая внимания на повариху, беспомощно пробормотавшую:

– Так, значит, ленч никому не нужен?

Повариха сорвала фартук, швырнула его на пол и ушла.

– Придержи дверь, – сказал Джейк Керри. Он проскользнул в столовую и сразу вернулся, толкая каталку с мирно лежащей пожилой женщиной. – Кто она, Керри?

– Эллен Парминтер. – Чуть подумав, она добавила: – Восемьдесят три года.

Джейк что‑то буркнул и стал закреплять электроды на голове лежащей без сознания старушки.

– Пройдите со мной, Керри, – велел Джерачи.

– Нет.

И где она набралась дерзости? Но детектив каким‑то образом в ней эту дерзость разбудил. Он лишь улыбнулся:

– Да. С этой минуты я веду официальное расследование.

Тогда она пришла следом за ним в кабинет Джейка. Керри трясло, но она не хотела, чтобы он это заметил. Но он все же заметил – похоже, он замечал все.

– Присядьте, – мягко предложил он. – Туда, за стол. Вам ведь не понравилось, что я недавно читал записи Дибеллы? Это законно, если они лежат открыто. Как мне кажется, вы очень наблюдательны, Керри. А теперь, пожалуйста, расскажите обо всем, что здесь происходило. С самого начала и ничего не пропуская. Начните с того, зачем вы сообщили Дибелле возраст той женщины. Имеет ли возраст значение для того, чем он занимается?

А в самом деле, имеет? Она этого не знала. Да и как он может что‑то значить, ведь люди стареют с такой разной скоростью! Абсолютные годы значат очень мало, если только…

– Керри?

Ей вдруг подумалось, какое бы она испытала облегчение, если бы все рассказала. Да, она знала, что он обучен вытягивать из людей информацию, и не очень‑то поверила в его неожиданную мягкость. Это всего лишь профессиональный трюк. Но если она все расскажет, ее хаотичные мысли могут прийти в порядок. И, возможно, это может улучшить и всю ситуацию. Столько людей погибло при крушении самолета…

– Вы мне не поверите, – медленно проговорила она.

– А вы все равно попробуйте.

– Я сама в это не верю.

Он просто ждал, выжидательно глядя на нее. И тогда ее прорвало, начиная с «приступа» у Генри по дороге из университета. Эпидемия тошноты, от которой пострадали семь или восемь пациентов, не была пищевым отравлением, как заявило местное начальство. Функциональный ЯМР Эвелин Кренчнотед. Ожерелье Анны Черновой – как его представила Эвелин и как, по словам Боба Донована, оно выглядело в действительности. Тайное собрание сегодня утром в квартире Генри. Подслушанные Керри слова Генри – насчет фотонов, и как человек‑наблюдатель влияет на траектории элементарных частиц. Лекция Джейка о производной сложности. Появление Генри в кабинете Джейка, и его слова перед тем, как он потерял сознание: «Позвоните в полицию. Мы только что сбили самолет». Массовый коллапс у всех, кто старше восьмидесяти, и ни одного из тех, кто моложе. Сканы мозга, которые сейчас записывает Джейк – несомненно, желая узнать, нормальные ли они или такие же, как были у Эвелин. Чем дольше Керри говорила, тем невероятнее все это звучало.

Когда она смолкла, лицо Джерачи было непроницаемым.

– Это все, – пробормотала она. – Мне надо проверить, как там Генри.

– Спасибо, Керри, – столь же невозмутимо поблагодарил он. – Мне надо отыскать доктора Джемисона.

Он ушел, она осталась. Как‑то неожиданно у Керри не нашлось сил уйти. Она уткнулась лицом в ладони. А когда снова выпрямилась, ее взгляд упал на стол Джейка.

Он что‑то писал, когда она ворвалась с новостями о собрании в квартире Генри. Писал на бумаге, а не в компьютере – плотной бледно‑зеленой бумаге с едва различимыми водяными знаками. Темно‑синими чернилами. «Мой дражайший Джеймс, не могу выразить, как сильно я сожалею о том, что сказал тебе вчера вечером по телефону. Но, любимый мой, прошу тебя вспомнить…»

Керри непроизвольно хохотнула. «Мой дражайший Джеймс…» Господи, какой же она была дурой!

Она тряхнула головой, подобно вылезшей из воды собаке, и отправилась искать Генри.

* * *

Сейчас новое существо успокоилось. Самый подходящий момент для попытки установить с ним контакт. Это всегда лучше всего делать с помощью символов его родной культуры. Но у корабля было так мало времени на подготовку… Такое следует делать медленно, за длительное время, постепенно взаимодействуя, пока новое существо направляется, формируется, подготавливается. А корабль все еще был так далеко.

Но он попытался, растянув себя до предела, отыскивая коллективные символы и образы, которые облегчат нормальный переход…

…и содрогнулся от ужаса.

Эвелин Кренчнотед лежала на койке, притиснутой к окну столовой. Ей снились сны, и она не замечала ни прохладного воздуха, просачивающегося в окно, ни золотых и оранжевых листьев, падающих в крошечном дворике за ним. Во сне она шагала по тропинке из света. Ее ноги ступали бесшумно. Она шла к свету, и где‑то внутри этого света была фигура. Она не могла ее увидеть или услышать, но знала, что она там есть. И знала, кто это.

Тот, кто по‑настоящему, искренне и наконец‑то выслушает ее.

* * *

Спящий Эл Космано заерзал.

– Он просыпается, – сказала медсестра.

– Нет, – возразил доктор Джемисон, в очередной раз проходя мимо рядов коек, каталок и матрасов на полу. Лицо его осунулось. – Некоторые из них шевелятся уже часами. Как только вернутся машины скорой помощи, отвезите этот ряд в больницу.

– Да, доктор.

Эл и слышал их, и не слышал. Он снова был ребенком, бегущим домой по вечерним улицам. Там его ждет мама. Дом…

* * *

Как ярко на сцене! Наверное, помощник режиссера прибавил света, а потом снова прибавил – вся сцена залита светом. Анна Чернова ничего не могла разглядеть, не могла найти партнера. Ей пришлось остановиться.

Перестать танцевать.

Она стояла, потерявшись на сцене, потерявшись в этом свете. Где‑то там, в этой яркости, были и зрители, но она не могла разглядеть ни их, ни Беннета, ни кордебалет. Но зрителей она ощущала. Они там были, такие же яркие, как сцена, и очень старые. Очень, очень старые, как и она. И тоже уже не могли танцевать.

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

* * *

Эрин Басс видела тропу, и вела она именно туда, куда, как она знала, тропа будет вести: в глубины ее «я». Там находился Будда, он всегда там был, и всегда будет. Она шла по этой световой тропе, которая изгибалась и по спирали уходила в глубины ее сущности, которая была всеми сущностями одновременно. А вокруг она видела радостных других, которые были ей, как и она была ими…

Толчок, и она очнулась в машине скорой помощи. Руки, ноги и грудь охватывают ремни, над ней склоняется молодой мужчина и произносит:

– Мэм?

Тропа исчезла, другие исчезли, вокруг нее снова тяжелый мир майи и мерзкий привкус в пересохшем рту.

* * *

Огни и туннели… где он, черт побери? Может быть, в бункере управления на атомном полигоне, да только бункер никогда так ярко не освещали, и где Теллер, Марк или Оппи? Но нет, Оппи никогда не работал над этим проектом, Генри перепутал, вот и все, он просто сбит с толку…

А потом все резко прояснилось.

Он очнулся сразу, испытав мгновенный переход от сна, который не был настоящим сном, к полному бодрствованию. Более того, все его чувства сверхъестественно обострились. Он ощущал жесткую койку под спиной, струйку слюны на щеке, безжизненность флюоресцентных ламп в столовой. Слышал шорох резиновых колес каталки по ковролину и позвякивание вилок и ложек в посудомойке на кухне. Ощущал запах Керри – шерсть, ваниль и молодая кожа – и мог бы описать каждую связку ее тела. Она сидела на стуле возле его койки в столовой, рядом с ней сидел детектив Джерачи.

– Генри? – прошептала Керри.

– Он приближается, – сказал Генри. – Он уже почти здесь.

* * *

Корабль полностью прервал контакт. Ни с чем подобным он прежде не сталкивался. До‑существо не сливалось.

Его компоненты были не одинаковы, а рассеянны среди необученных и отличающихся частиц материи, к тому же поразительно гетерозиготных. В отличие от компонентов всех прочих до‑существ, которых корабль обнаружил, направил, сотворил. Все прочие до‑корабли существовали на материальной плоскости как единое целое, потому что были одинаковы во всех отношениях. Эти тоже были одинаковыми, состоящими из одинаковых физических частиц и осуществляющими одинаковые физические процессы, но где‑то и что‑то пошло очень неправильно, и на базе этой единообразной материи они не развили единообразное сознание. В них отсутствовала гармония. Они применяли насилие друг против друга.

И теоретически они могли, если их вобрать в себя, применить насилие против корабля.

И все же корабль не мог улететь и бросить их. Они уже начали изменять пространство‑время в своих локальных окрестностях. Когда их слияние продвинется дальше, новое существо может стать опасным и могущественным. На что оно окажется способно?

Корабль размышлял, боялся и испытывал отвращение к тому, что может стать необходимым: уничтожению того, что должно стать неотъемлемой частью его самого.

Джейк Дибелла стиснул распечатки с такой силой, что плотная бумага смялась. Лежа на диване, Генри Эрдман нахмурился, увидев такое. Керри придвинула стул ближе, чтобы держать Генри за руку. Детектив Джерачи стоял в ногах дивана. Что тут вообще происходит? Дибелла этого не знал, но был настолько возбужден, что это его озаботило лишь на мимолетную секунду.

– Я и сейчас считаю, что вам надо в больницу! – сказала Керри, обращаясь к Генри.

– Никуда я не поеду, так что забудь об этом. – Старик с трудом сел. Она хотела его остановить, но Джерачи опустил руку ей на плечо и мягко удержал. «Демонстрирует свою власть», – подумал Дибелла.

– Но почему это произошло у нас? – спросил Генри. Тот же вопрос уже задавала Керри.

– У меня есть теория, – ответил Дибелла, и собственный голос прозвучал для него странно. – Она основывается на наблюдении Керри, что никто младше восьмидесяти лет не был этим… затронут. Если это какое‑то сверхсознание… которое приближается к Земле… – Он не смог договорить. Все это слишком глупо.

И все это слишком реально.

Генри Эрдман явно не опасался ни глупости, ни реальности – что, похоже, слилось воедино. Он сказал:

– Вы хотите сказать, что оно направляется сюда, потому что «сверхсознание» развивается только среди стариков, а в наше время стариков гораздо больше, чем когда‑либо?

– Впервые в истории вы, кому за восемьдесят, превысили один процент популяции. Вас в мире сто сорок миллионов.

– Но это все равно не объясняет, почему здесь. Или почему мы.

– Бога ради, Генри, все должно где‑то начаться!

– Все точки разветвления локальные, – заметил Джерачи, удивив Дибеллу. – Одна двоякодышащая рыба стала больше дышать воздухом, чем водой. Один пещерный человек изобрел топор. Всегда есть нексус, ядро. Может быть, таким нексусом являетесь вы, доктор Эрдман.

Керри взглянула на Джерачи, наклонив голову.

– Может, и так, – устало согласился Генри. – Но я не единственный. Я не был главным выключателем той энергии, что погубила самолет. Я был всего лишь одной из параллельно соединенных батарей.

«Эрдмана успокаивают научные аналогии», – подумал Дибелла. Жаль, что нечему успокоить его.

– Я думаю, что Эвелин стала выключателем, открывшим сейф с ожерельем Анны Черновой, – предположила Керри.

Лицо Джерачи напряглось. Но он сказал:

– Все это какая‑то бессмыслица. Я не могу зайти настолько далеко.

Запавшие глаза Генри стали жесткими.

– Чтобы попасть в эту точку, молодой человек, вам нет необходимости забираться настолько далеко, насколько пришлось мне. На этот счет можете мне поверить. Но я почувствовал то… сознание. Эта информация кажется смешной, но она реальна. А те сканы мозговой активности, что добывает здесь доктор Дибелла, даже не смешные. Это факты.

Вполне может быть. Сканы мозговой активности, которые Дибелла регистрировал у лежащих без сознания стариков, пока этот взбешенный идиот Джемисон не застукал его и не вышвырнул, оказались более грубой версией скана Эвелин Кренчнотед в ЯМР‑томографе. Почти полное отключение таламуса, служащего передаточной станцией для поступающей в мозг сенсорной информации. То же самое в задних теменных долях мозга. Мощная активность в задней части мозга, особенно височно‑теменных областях, мозжечковой миндалине и гиппокампе. Картина стремительного перехода в мистическое эпилептическое состояние. И настолько же отличается от обычной картины в коматозном состоянии, как черепаха в роли космического корабля.

Дибелла сильно потер лицо ладонями, словно это могло привести в порядок его мысли. Опустив руки, он сказал:

– Одиночный нейрон не обладает разумом, это даже не очень‑то впечатляющая биологическая конструкция. Он всего лишь преобразует один тип электрического или химического сигнала в другой. И все. Но нейроны, объединенные в мозг, могут порождать невероятно сложные состояния. Нужно лишь достаточное количество нейронов, чтобы сознание стало возможным.

– Или достаточное количество стариков для этого «группового сознания»? – спросила Керри. – Но почему только стариков?

– Да откуда мне это знать, черт побери? – буркнул Дибелла. – Может быть, мозгу необходимо накопить достаточно опыта и переживаний, достаточно чистого времени.

– Вы читали Достоевского? – спросил Джерачи.

– Нет. – Джерачи ему не нравился. – А вы?

– Читал. Он писал, что у него были моменты, когда он испытывал «пугающую» ясность и восторг, и что он отдал бы всю жизнь за пять секунд такого состояния, не считая при этом, что цена слишком высока. Достоевский был эпилептиком.

– Да знаю я, что он был эпилептиком! – огрызнулся Дибелла.

– Генри, вы его сейчас чувствуете? – спросила Керри. – То существо, которое приближается?

– Нет. Совершенно ничего. Очевидно, между нами нет квантового сцепления в любом классическом смысле.

– Тогда, может быть, оно улетело?

– Может быть. – Генри попытался ей улыбнуться. – Но вряд ли. Я думаю, что оно летит за нами.

– Что значит «летит за нами»? – скептически осведомился Джерачи. – Это ведь не наемный убийца какой‑нибудь.

– Я сам не знаю, что имел виду, – раздраженно ответил Генри. – Но оно здесь будет, и скоро. У него нет времени ждать. Сами посмотрите, что мы натворили… тот самолет…

Керри сжала пальцы Генри:

– И что оно сделает, когда прилетит?

– Не знаю. Откуда мне знать?

– Генри… – начал было Джейк.

– Меня больше волнует, что мы можем сделать до его прибытия.

– Включите CNN, – сказал Джерачи.

– А вам не надо сейчас быть где‑нибудь в другом месте, детектив? – с намеком вопросил Дибелла.

– Нет. Если это действительно происходит.

На это ему никто не смог возразить.

* * *

В 21.43 в городе в двухстах милях от них отключилась электросеть.

– Без очевидных причин, – сообщил диктор CNN, – учитывая хорошую погоду и отсутствие любых признаков…

– Генри? – спросила Керри.

– Я… я в порядке. Но я его чувствую.

– Сейчас события происходят все дальше, – заметил Джейк. – То есть если это… если это было…

– Оно, – коротко подтвердил Генри. Лежа на диване, он закрыл глаза. Джерачи смотрел на экран телевизора. Есть никому из них не хотелось.

В 21.51 тело Генри резко дернулось, и он вскрикнул. Керри всхлипнула, но Генри тут же произнес:

– Я… в сознании.

Никто не осмелился прокомментировать его слова. Через семь минут по CNN сообщили экстренную новость: рухнул мост через Гудзон, вместе с шедшим по нему поездом.

За следующие несколько минут на лице Генри отразилась быстро меняющиеся эмоции: страх, восторг, гнев, удивление. Выражения лица были настолько четкими и одновременно настолько искаженными, что иногда Генри Эрдман был совершенно на себя не похож. Джейк напряженно размышлял, надо ли заснять все это на камеру мобильника, но так и не шевельнулся. Керри опустилась на колени возле дивана и обняла старика, как будто хотела его удержать.

– Мы… ничего не можем поделать, – выдавил Генри. – Если кто‑то достаточно сильно подумает о… Господи!

Свет и телевизор погасли. Заверещала тревожная сигнализация, за ней сирены. Потом лицо Генри осветил тонкий луч – у Джерачи был при себе фонарик. Все тело Генри конвульсивно содрогнулось, но он открыл глаза. Дибелла едва расслышал его шепот:

– Это выбор.

* * *

Осталось только предложить выбор. Корабль не понимал этой необходимости – как может любая одиночная частица сделать иной выбор, кроме как стать частью единого себя? Прежде такого не случалось никогда. Рождающиеся сущности радостно объединялись. Ход эволюции всегда шел в направлении большей сложности. Но здесь выбор должен стать последним возможным действием – для этого незаконнорожденного и неуправляемого существа. Если оно не выберет слияние…

Тогда уничтожение. Ради сохранения самой сущности сознания, которая есть сущность всего.

Эвелин, всегда побаивавшаяся больниц, отказалась поехать туда на «проверку» после того, как все попадали в обморок. Да, это был всего лишь обморок, и не стоит из‑за такого лишний раз волноваться, это лишь…

Она замерла на полпути между кухонным столом и микроволновкой. Сотейник выпал из рук и разбился.

Свет вернулся, тот самый свет, что привиделся ей, когда она была в обмороке. Но только это был не свет, и не сон. Это было в ее сознании, и это было ее сознанием, и она была им… всегда была им. Как такое может быть? Но это наполняло ее, и Эвелин совершенно точно знала, что если она присоединится к нему, то уже никогда не будет одинока. Ей не требовались слова, они никогда ей не требовались, ей нужно лишь сделать выбор и отправиться туда, где ее истинное место…

Кто же знал?

И бывшая Эвелин Кренчнотед радостно стала частью тех, кто ее ждал. Ее тело рухнуло на усеянный лапшой пол.

* * *

В трущобах Карачи на куче чистых тряпок в хижине лежал старик. Его беззубые десны шевелились, но лежал он молча. Всю ночь он ждал одиночества, чтобы умереть, но теперь, получается, на самом деле он ждал чего‑то иного – чего‑то большего, чем даже смерть, и очень старого.

Старого. Оно искало старых, и только старых, и беззубый старик знал почему. Только старые заслужили такое, заплатили за это единственной стоящей монетой: накопив достаточно горя и печали.

И он с облегчением выскользнул из своего разрушенного болью тела в эту древнюю открытость.

***

«Нет. Не дождетесь», – подумал Боб. Нечто, вторгшееся в его разум, ужасало его, а ужас пробудил в нем ярость. И пусть они – кто бы они ни были – испытывают на нем все свои дешевые трюки, они ничуть не лучше профсоюзных переговорщиков. Предлагают соглашения, которые никогда не будут выполнены. Пытаются его одурачить. И никуда он не отправится, никем не станет, пока не будет знать точно, в чем суть сделки, чего эти ублюдки хотят.

Они его не получат.

Но тут он ощутил, что произошло нечто еще. И понял, что это было. Сидя в больничной палате, Боб Донован закричал:

– Нет! Анна… не надо!

Его разум напрягался и сопротивлялся, пока чужое нечто не покинуло его. Он остался один.

* * *

В роскошном особняке в Сан‑Хосе мужчина резко сел на кровати. Несколько секунд он просидел в темноте совершенно неподвижно, даже не замечая, что цифры на часах и индикаторы на декодере цифрового кабельного телевидения не светятся. Его переполняли изумление и восторг.

Ну конечно – и как только он не понял этого раньше? Он, который долгими ночами с азартом отлаживал компьютеры еще в те времена, когда в них использовались электронные лампы – как он мог такое упустить? Он не вся программа, а лишь одна строчка в ней! И программа может работать, лишь когда содержит все строки, никак не раньше. Он всегда был лишь фрагментом, а теперь здесь появилось целое…

И он присоединился к нему.

* * *

Эрин Басс вошла в состояние сатори.

Она прослезилась. Всю свою взрослую жизнь она хотела этого, страстно этого желала, ежедневно часами медитировала, но так даже и не приблизилась к тому мистическому опьянению, которое сейчас ощущала. Она не знала, даже не мечтала, что оно окажется таким единством со всей реальностью. Все ее прежние поиски были неправильными. Нет ни поисков, ни Эрин. Она никогда не была создана. Она была созиданием и космосом. Индивидуальностей не существует. Ее существование ей не принадлежало, и когда эта последняя иллюзия исчезла, то исчезла и она – растворившись во всем.

* * *

Джина Мартинелли ощутила благодать, которая была сиянием Божьим. Только… где же Иисус, спаситель и Господь наш? Она не ощущала его, не могла отыскать его в этом единении…

Но если Господа здесь нет, то это не рай небесный. Это уловка лукавого, Сатаны, который принимает миллион личин и посылает демонов своих, дабы сбить с пути верующих в Него. Но она не даст себя обмануть!

Она сложила руки и начала молиться вслух. Джина Мартинелли была верующей христианкой. Она никуда не уйдет, она станется здесь, дожидаясь единственного истинного Господа.

***

Маленькая старушка сидела у окна в Шанхае, глядя, как ее праправнуки играют во дворе. Какие они проворные. Ах, когда‑то и она была такой.

Она ощутила, как это охватило ее сразу и целиком, как боги вошли в ее душу. Значит, ее время пришло! Она почти ощутила себя снова молодой, сильной… и это было хорошо. Но даже если бы это не было хорошо, когда боги приходят за тобой, ты уходишь с ними.

Последний взгляд на детей, и она отправилась к богам.

* * *

Анна Чернова, лежа без сна в лазарете, ставшем ее тюрьмой, слегка ахнула. Она ощутила, как энергия течет сквозь нее, и на какое‑то безумное мгновение она понадеялась, что это та же энергия, которая давала ей силы всю жизнь, наполненную арабесками и балетными па.

Но это было не так.

Это было нечто вне ее тела, отдаленное… но у нее имелся выбор. Она могла принять это в себя, стать этим, равно как и это станет ей. Но она сдержалась.

«Будут ли там танцы?»

Нет. Не в том виде, какими она их знала – великолепное напряжение мышц, взмах рукой, изгиб спины. Не творение красоты с помощью физического тела. Нет. Танцев не будет.

Но здесь была энергия, и она могла воспользоваться ей для иного ухода из реальности – избавиться от ее бесполезного тела, этого лазарета и жизни без танцев. Она услышала, как откуда‑то издалека донесся крик: «Анна… не надо!» Нет, надо. Анна ухватилась за эту энергию, отказываясь и слиться с ней, и отпустить ее, и притянула к себе. Она умерла, не успев сделать следующий вздох.

* * *

Тело Генри содрогнулось. Это было здесь. Это было им. Или не было.

– Это выбор, – прошептал он.

С одной стороны – всё. Все разумы, вплетенные в саму ткань пространства‑времени, в точности как догадались Уиллер и другие почти столетие назад. Разумы на квантовом уровне, уровне вероятностных волн, совместно эволюционирующие с самой вселенной.

С другой стороны – личность Генри Мартина Эрдмана. Если он сольется с этим сверхсознанием, то перестанет существовать на уровне себя, его отдельного разума. А собственный разум значил для Генри все.

Он застыл, решая эту проблему, на наносекунды, годы, эпохи. Само время вдруг стало иным. Наполовину здесь, наполовину там, Генри понял эту силу, и чем она была, и чем еще не было человечество. Он увидел финал. Он получил ответ.

– Нет, – произнес он.

Потом он снова лежал на диване, его обнимала Керри, тонкий желтый луч тускло освещал двух других мужчин, а он опять стал смертным и одиноким.

Но остался самим собой.

* * *

Достаточное количество разумов слилось. Опасность миновала. Существо родилось, и корабль родился, и этого достаточно.

Месяцы ушли на опознание всех погибших. Годы на полное устранение ущерба мировой инфраструктуре: мосты, здания, информационные системы. Дибелла знал, что еще десятилетия уйдут на предположения и догадки о том, что же реально произошло. Теорий более чем хватало. Мощный электромагнитный импульс, солнечная радиация, космическое излучение, атака инопланетян, глобальный терроризм, Армагеддон, тектоническая активность, генетически модифицированные вирусы. Дурацкие идеи и легко опровергаемые, но это, разумеется, никому не помешало в них верить. Немногие оставшиеся в живых старики почти ничего не рассказали. А тем, кто рассказал, вряд ли поверили.

Джейк сам в это почти не верил.

Он не стал ничего делать с записями мозговой активности Эвелин Кренчнотед и трех других стариков, потому что ничего убедительного он с этими данными сделать не мог. Они все равно уже мертвы. «Только их тела», – всегда добавляла Керри. Она поверила всему, что ей рассказал Генри Эрдман.

Поверил ли Дибелла в идеи Генри? Во вторник он верил, в среду не верил, в четверг снова верил. Воспроизводимых фактов не было. А это не наука. Это… нечто иное.

Дибелла жил своей жизнью. Он порвал с Джеймсом. Навещал Генри и тогда, когда его исследование уже давно завершилось. Обедал с Керри и Винсом Джерачи. Был шафером на их свадьбе.

Побывал на дне рождения матери, когда ей исполнилось шестьдесят пять лет, и его сестра организовала расточительное торжество в бальном зале шикарного отеля в центре города. Именинница смеялась, целовалась с прилетевшими из Чикаго родственниками, открывала подарки. Когда она кружила в танце с его дядей Сэмом, Дибелла задумался, доживет ли она до восьмидесяти.

И много ли еще людей в мире доживет до этого возраста.

– Остальные из нас утратили эту нарастающую силу только потому, что достаточно много из них решили уйти, – сказал Генри, и Дибелла отметил это «них» вместо «нас». – Если осталось лишь несколько атомов урана, они уже не достигнут критической массы.

Дибелла выразился бы иначе: если имеется лишь несколько нейронов, из них не получится мозг разумного существа. Но в конечном итоге смысл тот же.

– Если бы настолько много личностей не слилось, то этому сверхсознанию пришлось бы… – Генри не договорил, ни в тот раз, ни потом. Но Дибелла смог догадаться.

– Давай, парень, – окликнул его дядя Сэм, – найди себе кого‑нибудь и потанцуй!

Дибелла покачал головой и улыбнулся. У него не было партнерши, и он не хотел танцевать. И все же старина Сэм был прав. У танцев ограниченный срок хранения. И на большинстве видов человеческой деятельности уже проштампован крайний срок продажи. Когда‑нибудь поколению его матери, детям самого большого демографического взрыва в истории, исполнится восемьдесят лет. И выбор, который встал перед Генри, придется делать снова.

И чем это кончится в следующий раз?

Гарт Никс^{26}