Глава 2. Где‑то в Логрисе. Безвременье

Где‑то в Логрисе. Безвременье…

Смерть была мучительна, но он думал, что обманул ее: Кристофер Раули оказался одним из немногих, кто при жизни сумел купить себе бессмертие – а именно маленький темный кристалл, который именовался странным, непривычным на слух термином «Логр».

Ходили упорные слухи о том, что подобные вычислительно‑запоминающие устройства древней расы двухголовых ксеноморфов вскоре должны были стать общедоступным достоянием всей человеческой цивилизации в целом, вне зависимости от того, беден ты или богат, но в случае с Раули критическое значение имели не деньги, а время. Он был неизлечимо болен и знал, что его дни сочтены.

Он знал и то, что Логр не даст ему нового тела, – жизнь после смерти реализовывалась на виртуальном уровне, человек, «ушедший в Логрис», становился существом эфемерным, а если говорить точнее, то не существом, а набором байт, массивы которых хранили в себе память усопшего. Центральное вычислительное устройство, содержащееся в том же кристалле, постоянно «прокачивало» через себя эту виртуальную память, побуждая ее «жить», связываться воедино, – то есть теоретически внутри Логра возрождалась личность. Миллиарды подобных кристаллов образовывали в свою очередь древнюю машину логриан – черный кристаллический смерч, расположенный где‑то в глубинах Рукава Пустоты, на полпути между человеческими мирами и открытым десять лет назад шаровым скоплением звезд, где обитали логриане и инсекты.

То была Вселенная во Вселенной, нечто уникальное, неподвластное пониманию простого смертного, который не ходил дальше обычной человеческой виртуалки, похожей по сравнению с Вселенной Логриса на тень, что отбрасывает утонченное произведение искусства.

Впрочем, последнее утверждение, которое слышал Крис от некоторых окружавших его при жизни людей, было явно преувеличено.

В этом Раули смог убедиться, когда умер.

Его сознание с того момента, как он понял, что пришла смерть, прошло три стадии.

Сначала был дикий, животный страх перед кончиной плоти, мучительная агония, затянувшаяся на несколько секунд… или часов?.. Он не помнил точно, потому что понятие времени в роковой момент стерла рыхлость умирающего сознания.

За страхом пришла чернота, в которой был полный, абсолютный покой.

Он не ощущал себя. Он всего лишь помнил, что был Кристофером Раули, человеком только что скончавшимся после долгой, мучительной болезни, а все его представления о мире потустороннем, штампованные понятия религии о рае и аде оказались полнейшей чушью.

Был он, и была темнота.

Сколько он провисел в этом безвременье, Крис также не мог осознать – не было ни точки отсчета, ни мерила времени или пространства. Наконец, когда образ черноты стал неизбежным продолжением сознания, а все воспоминания, связанные с недавней смертью, так или иначе улеглись, он мысленно решил, что зря выложил бешеные деньги за невзрачный кристалл: какая это к Фрайгу жизнь после смерти, если вокруг темно, пусто и… что он теперь так и останется бесплотным духом собственных воспоминаний, висящим в черноте?

Извилистые тропы мысленных ассоциаций по‑прежнему, как и в жизни, оставались непредсказуемыми. Крис не испытывал эмоций, но его память хранила в себе воспоминания о множестве событий, их эмоциональной окраске, а главное – о результатах тех или иных действий.

Мысли рождались мгновенно, зачастую непредсказуемо, словно он спал… да, именно спал, потому что только во сне наш разум, освобожденный от пристального контроля бодрствующего сознания, начинает связывать воедино причудливые фрагменты мысленной мозаики, которые мы называем сновидениями.

Кристофер был человеком логичным. Его не устраивала та каша, что начинала завариваться в голове, как только он предоставил своим воспоминаниям минимальную свободу.

Чернота и бред. Он по‑прежнему висел в ней, не понимая, кем стал, но твердо помня, кем был.

Хм… висящим… Висеть должно что‑то и где‑то…

Он мысленно представил себе вешалку, которая стояла у него дома, и толстый, обезображенный болезнью труп самого себя, подвешенный на ней за шиворот.

Получилось достаточно комично, отвратительно и…

Раули вдруг понял, что его мысль реализовалась.

Вместо куска черноты перед ним стояла вешалка, на которой висел его труп в черном костюме, лакированных туфлях и с какой‑то нелепой повязкой на лбу.

В первый момент он не понял, как это произошло. Кристофер пялился на кусок своего собственного бреда, пока наконец его бесплотный дух не осознал, что вешалка и труп действительно сотворены им!..

Это открытие не повергло его ни в шок, ни в буйную радость. Вообще, все воспринималось как‑то спокойно, буднично. Трезвый ум оценивал ситуацию, не видя в ней ни комичных, ни ужасных сторон.

Факт. Свершившийся факт.

Чтобы подтвердить его, он убрал вешалку, мысленно сотворил четыре стены, пол, потолок и зажег свет.

Все получилось.

Он по привычке посмотрел себе под ноги и увидел пол. Тела пока что не существовало. Это упущение он исправил быстро и не особо старательно – просто вспомнил самого себя, но уже не в виде обезображенного болезнью, разжиревшего старика, а таким, как он выглядел лет на тридцать раньше.

У него опять получилось, и еще некоторое время он творил. Творил без упоения, без восторга – вообще без эмоций. Скупо обставил комнату, на всякий случай прорезал в стене дверь и пару окон, за которыми кто‑то натянул полотнища черноты.

«Интересно, насколько далеко простирается подвластное мне пространство»? – подумал Крис, глядя на плотный мрак.

Он мысленно сосредоточился, и получилось впечатляюще: за левым окном до самого горизонта раскинулась бескрайняя кьюиганская степь, а за правым, как дань противоположности, разлилось море – без видимых глазом берегов, естественно.

Выглядывать за дверь он не стал, усомнившись, сможет ли исправить потом однажды сделанное?

* * *

Дальний космос. Одна из заброшенных колоний сектора Окраины…

Мрачный, плохо освещенный тоннель заканчивался мощной шлюзовой переборкой. Две овальные плиты, между которыми располагался тамбур, запирали выход наружу.

В сумраке давно заброшенного коридора прошелестели шаги, и подле аварийного выхода появилась невысокая девичья фигурка.

Девушку звали Дана. На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше. Лицо землистого цвета, спутанные волосы, заострившийся носик и плотно сжатые бескровные губы – вот ее мимолетный портрет, обрисовавшийся в сиротливом свете аварийного плафона.

Шлепая босыми ступнями по холодному скользкому полу, она явно направлялась к шлюзу.

Дана была одета в лохмотья, цвет которых мало отличался от серости ее лица, и потому фигура, как ни странно, казалась гармоничной: у стороннего наблюдателя не возникло бы чувства неправильности, скорее наоборот – девушка явно вписывалась в окружающую обстановку, была сродни ей.

Тонкие бледные пальцы цепко ухватились за побитый ржавчиной штурвал ручного привода, и многотонная плита с надрывным скрежетом начала уползать вбок, подчиняясь усилиям слабых рук.

За первым люком спустя какое‑то время пришел в движение второй.

Девушка прилагала усилия спокойно, размеренно, зная, что этого труда ей не избежать. Наконец, когда внешний люк открылся на треть своего хода, она оставила в покое ржавый штурвал, отряхнула саднящие ладошки и боком протиснулась в образовавшуюся щель.

Внешний мир, открывшийся ее взгляду, был мрачен и убог.

Неизвестно, где она чувствовала себя уютнее – внутри прохладного тоннеля, высеченного в толще скал, или под этим пепельно‑серым, почти свинцовым небом, среди иззубренных руин, напоминавших о том, что когда‑то здесь обитали люди.

Собственно, Дана и немногие ее сородичи являлись потомками тех, кто полвека назад жил и работал в этом городе. Сейчас от внешнего поселения остались лишь голые, постепенно разрушающиеся стены да еще ржавые остовы техники, вросшие в почву там, где их застала ненужность.

Дана спокойно осмотрелась. Ее разум не находил ничего шокирующего в окружающей реальности, потому что рассудок девушки развивался именно тут. То, что ее гипотетической ровеснице с какого‑либо цивилизованного мира показалось бы диким убожеством, крайней степенью деградации и нищеты, для Даны было всего лишь нормой жизни, обыденностью.

Протискиваясь в узкую щель приоткрытого люка, она ничуть не задумывалась над теми жестокими извивами человеческой экспансии, что в конечном итоге привели к факту ее рождения в подземельях покинутой колонии.

Да, кому‑то она показалась бы маленьким зверенышем, напялившим лохмотья, кто‑то назвал бы ее грязной, кто‑то отвратительной, но ни одно суждение, основанное на внешнем виде, не отражало истины.

Под лохмотьями часто и неровно билось человеческое сердце, под спутанными космами неухоженных волос, в глубине черепной коробки таились мысли, глаза, редко видевшие яркий солнечный свет, смотрели на мир с пытливым, здоровым интересом.

Она прекрасно знала, куда и зачем идет.

После того как ее мать умерла, путь Даны день за днем, независимо от погоды и самочувствия, вел на поверхность. Тут, среди руин заброшенного города она отыскивала не только вещи, способные хоть как‑то облегчить быт одичавшего человеческого анклава, – она, еще не успев до конца растерять долю искренней наивности, совмещала приятное с полезным и, кроме полуфункционального хлама, оставшегося от бытовой электроники разрушенного города, искала среди руин еще и кусочек сказки, личного счастья для самой себя.

К этим поискам Дану побуждали легенды, которые она слышала от своих сородичей.

Если обобщить их, то мечта девушки могла быть выражена так: есть за пределами воображения мир, где все счастливы, где все дозволено, где нет узости серых стен, тяжелого для дыхания воздуха и нудного, моросящего с небес холодного дождя, который нес земле не прозрачные капли живительной влаги, а липкие плевки раскисшей вулканической пыли.

День за днем, месяц за месяцем она обследовала один квартал за другим, но редко находила среди вымокших, разграбленных развалин что‑то подходящее, полезное для выживания.

Сегодня Дана намеревалась пройти дальше, к возвышающемуся над остальными постройками комплексу зданий, которые менее всего подверглись разрушительному воздействию времени.

На то у нее была особая причина, и сердце девушки невольно обмирало от мыслей о недавнем событии.

Зрение, более привычное к сумраку подземелий, обмануло ее. Высокая многоэтажная постройка, к которой она стремилась, оказалась расположенной не в сотне метров от руин обследованного накануне жилого квартала, а гораздо дальше. За иззубренными огрызками стен открылось более или менее ровное пространство, которое пересекала сеть потрескавшихся, кое‑где затопленных дорог, а комплекс зданий, манивших ее взгляд, возвышался на плоскости каменного плато, – естественного природного укрепления с отвесными выветренными стенами.

Она остановилась, прячась за осыпающейся кирпичной стеной крайней городской постройки, и долго разглядывала уступчатую пирамиду, на поверхности которой горели притягивающие взгляд крохотные огоньки голубого и красного цветов.

Дана не понимала их предназначения, но глазу после серых подземелий и покрытых пепельной коростой руин их вид казался приятным. Маленькие солнышки, разбросанные по уступам зданий в неприхотливой симметрии, казались ей каким‑то сверхъестественным добрым знаком, означающим, что она на верном пути.

Девушка совершенно не понимала, что это всего лишь габаритные огни многоэтажной постройки – сигналы для спускаемых модулей, которые совершали посадку неподалеку от комплекса на одно из наиболее сохранившихся стартопосадочных полей старого космодрома.

Мечта была так близко и в то же время так далеко…

Она смотрела на изъеденные эрозией отвесные стены, покрытые уступами и трещинами, и представляла, как трудно ей будет карабкаться по ним.

И все же желание заглянуть внутрь расцвеченных веселыми огоньками зданий пересилило страх, и она решилась.

Никто не препятствовал ей, когда девушка ступила на потрескавшееся от времени асфальтированное шоссе, которое вело к подножию каменного плато. Справа и слева от дороги легкий ветер гнал свинцовую рябь по поверхности квадратных озер, образовавшихся на месте бывших сельскохозяйственных угодий. Воздух, как обычно, был разным: порывы ветра несли с собой то дуновение тепла, то стылую влажность, и каждый вдох так же разнился по ощущениям – иногда она дышала легко, а бывали моменты, когда вдыхаемый воздух нес неприятные флюиды удушья, и Дана по привычке задерживала дыхание, чтобы ядовитые испарения не проникали в организм.

В отличие от подземелий, где еще работали кое‑какие системы очистки и регенерации воздуха, атмосфера на поверхности была капризна, непредсказуема и опасна. Например, отец Даны погиб, попав в густой шлейф ядовито‑желтых испарений, которые принес дувший из‑за гор ветер. Мать не раз предупреждала ее о том, сколь опасен для человека внешний мир, но девушка, оставшись одна, уже не была обязана подчиняться родительской опеке. Она автоматически становилась равноправным членом небольшого анклава, чьи предки по каким‑то причинам пропустили момент эвакуации колонии.

Вообще в мыслях Даны не присутствовало сложных понятий и терминов, связанных с техногенной цивилизацией. Ее мир был прост, круг забот ограничивался проблемами элементарного выживания, и, наверное, потому она несла в своей душе некую чистоту помыслов, недоступную тем, кто родился и вырос в урбанизированных джунглях городов‑мегаполисов.

Прошлепав босыми ногами по шоссе, она остановилась перед дилеммой: как двигаться дальше? Старая дорога обрывалась у подножия скалистого возвышения. Очевидно, ранее тут был тоннель, но теперь от него остались лишь два бетонных крыла ограждений да засыпанное бесформенными обломками устье.

В этой ситуации можно было избрать два варианта: ступить в черную стоячую воду и попытаться обогнуть возвышенность в поисках привычной человеческим ногам дороги, но заиленные глубины квадратных озер пугали ее больше, чем отвесные потрескавшиеся скалы, и потому Дана, немного постояв в нерешительности, избрала второй путь, решив карабкаться вверх.

У нее не было никаких навыков альпинизма, поэтому девушка не боялась. Зачастую страх – это порождение опыта, недаром те, кому доводилось прыгать с парашютом, сходятся во мнении, что наибольшей храбрости требует не первый, а второй прыжок.

Уцепившись руками за подходящий выступ выветренной скалы, она нашла опору для босых ног и начала медленно карабкаться вверх, перелезая с уступа на уступ.

По стечении обстоятельств ее восхождение к комплексу зданий бывшей резиденции господ Раули состоялось незадолго до прибытия на Гефест группы полковника Грина и пятерых его подопечных.

Сейчас в этих зданиях хозяйничали машины, занимающиеся переоборудованием комплекса и монтажом аппаратуры для будущих операций.

Сама того не ведая, Дана, которая являлась представительницей энного поколения брошенных на Гефесте колонистов, своим появлением на вершине одинокой горы положила начало целой цепи непредсказуемых событий.

* * *

Продвижение в глубины космического пространства, которое в среде людей принято называть емким термином «экспансия», породило свои законы и правила, соблюдение которых не вызывало сомнений и не обсуждалось, потому что новые для человека принципы диктовали не сами люди, а иные реальности, которые предлагал дерзнувшим вторгнуться в его пределы космос.

Мы не заметили того момента, когда вновь начали эволюционировать, подчиняясь принципам, обоснованным еще Чарльзом Дарвином на далекой планете Земля.

С момента старта первого колониального транспорта, покинувшего границы Солнечной системы, вновь началась эволюция человечества: борьба за выживание вида, но теперь к мутагенным факторам бесчисленных внешних сред подключился некий научный потенциал, способный осознанно влиять на процесс выживания людей в тех или иных условиях новоиспеченных колоний.

Космос нещадно истреблял слабых, глупых и неподготовленных, оставляя в живых лишь тех, кто действительно мог противостоять новым условиям обитания, видоизменяя окружающую среду или видоизменяясь сам под прессингом экзобиосфер.

Перед первыми колонистами, покидавшими Землю на утлых колониальных транспортах, стояли задачи на выживание, содержащие бесконечное количество неизвестных величин.

Первый факт, с которым пришлось столкнуться поселенцам, ступившим на иные миры, формулировался так: Вселенная не враждебна к людям, но и не создана для них. Она равнодушна, мертва, подчинена незыблемым законам, лишь малая часть которых играет на руку самонадеянным, экспансивным существам, решившим покинуть выносившую их колыбель.

В обозримом галактическом просторе не нашлось ни одной планеты, где человек, спустившись по трапу космического корабля, почувствовал бы себя как дома. Этот непреложный факт сразу же разделил нарождающиеся колонии на две основные ветви. Первую представляли те, кто попал на планеты, не идентичные, но схожие с Землей. В этом случае, за редким исключением гармоничного синтеза, видоизменялась биосфера колонизированной планеты, происходило так называемое «терраформирование». Люди на таких мирах фактически не изменились, приспособив окружающую среду под свой метаболизм.

Вторая ветвь колонизации более трагична с точки зрения базовых понятий добра и зла.

Зачастую колониальные транспорты совершали посадку на поверхность миров, биосферы которых содержали нужный процент кислорода, а вот все остальное, начиная от местных протеинов и заканчивая химическим составом воды, воздуха и почвы, являлось если не ядом, то, как минимум, непригодными для немедленного использования субстанциями.

Эволюционные процессы, дремавшие в человеке с той поры, как вид Homo Sapiens стал доминирующим на Земле, включились вновь, но уже в глубоком космосе, на иных планетах, где в отличие от прародины у людей появилось бесчисленное множество проблем и врагов.

В условиях скоротечных схваток за выживание мутации происходили достаточно быстро, иногда в течение одного‑двух поколений. Зачастую полезные эволюционные процессы ускорялись искусственным путем. Там, где чуждая природа оказывалась наиболее жестокой по отношению к человеку, в дело вступали генная инженерия и подчиненные ей науки.

С выходом в глубокий космос люди сильно видоизменились, как внутренне, так и внешне, но, памятуя о своем истинном происхождении, старались скрыть приобретенные мутации.

Затем, по прошествии нескольких веков после Первого Рывка великой экспансии, когда заселенные планеты, пережив Первую галактическую войну, стали вновь объединяться, образовав Совет Безопасности Миров, наступила эра глобальной компьютеризации. Без машин, а тем более без виртуальных систем связи человечество уже не могло существовать как единое целое. В этих условиях машины, по сути, эволюционировали вместе с людьми: они становились все более сложными, изощренными и для эффективного управления ими требовались новые средства коммуникации.

Самым действенным средством связи между человеком и машиной был признан так называемый «нейросенсорный контакт» – прямая связь человеческого мозга с управляющей сервисной оболочкой той или иной кибернетической системы.

Поначалу эти устройства были громоздки и зачастую опасны для жизни. Первые гнезда для подключения биоинтерфейсов, которые получили распространенное название «имплант», стали вживлять младенцам в роддомах, но эта практика, существующая и по сей день, могла быть давно заменена более эффективным и неприметным устройством.

Мы всегда мечтали получить способность к телепатии. Этой мечте о реализации общения двух людей на уровне мысленного диалога так и не суждено было сбыться, но зато нечто подобное оказалось возможно при общении человека и машины.

Грубые, неудобные импланты, с механическим разъемом, к которому обязательно прилагался гибкий соединительный шунт из оптико‑волоконного кабеля, все еще бытовали в среде пользователей многих миров, но параллельно им уже давно существовала абсолютно новая разработка, которая не получила широкого распространения по простой причине: открытие и внедрение нового вида имплантов произошло в лабораториях печально известной Зороастры – планеты, преступившей галактический закон и зачищенной силами межзвездного патруля Совета Безопасности Миров.

* * *

Историческая справка:

О Зороастре ходили жуткие слухи, но в основном они не являлись истиной или содержали лишь малую ее часть.

Поначалу планету, получившую столь странное, ассоциативное название, связанное с идеей вечной борьбы добра и зла, населяли выходцы, или точнее сказать – изгнанники с Грюнверка. Тысячу лет назад исконная биосфера данного мира представляла собой сонмище враждебных человеку биологических форм, и казалось странным, что подобное место решились заселить люди от науки, совсем не бедные ученые, чьим призванием являлись экзобиология и генная инженерия.

Как выяснилось позже, переселенцами стали ученые, не признанные на исторической родине. Изначально Грюнверк колонизировали этнические немцы. Руководство колонии, организованное на первых порах по военизированной схеме, придерживалось идеи строгой дисциплины среди сограждан и имело свой взгляд на то, каким образом должен формироваться синтез человека с его новой средой обитания. Однако часть ученых‑экзобиологов имела иное мнение относительно существующего положения вещей, и в конечном итоге возник конфликт. Официальные власти Грюнверка не просто запретили любые опыты над исконными формами жизни, но и начали массовое преследование несогласных с подобным запретом представителей науки.

Тогда они бежали в этот мир.

Название планеты родилось сразу. Существовала историческая запись в бортовом журнале головного колониального транспорта, в которой капитан корабля писал, что если взять все известные ему живые формы, умертвить их, тщательно перемешать и возродить в качестве тупых и кровожадных зомби, то получится приблизительное сходство с самой безвредной тварью этой адской планеты.

Однако ученые‑поселенцы не боялись враждебной биосферы. Наоборот, они жаждали доказать всему свету, что их методы способны трансформировать данный ад в пригодное для жизни человека место, не выжигая при этом под корень исконные формы жизни, а лишь видоизменяя их путем генной инженерии.

Нужно отметить, что на этом этапе они преуспели. В течение нескольких поколений биосфера планеты действительно изменилась до полной неузнаваемости. Там, где сотню лет назад человек подвергался постоянному риску быть разорванным на куски, отравленным либо инфицированным, беспечно резвились теперь правнуки первых поселенцев.

Исконная жизнь сохранилась практически повсюду, но теперь она несла не агрессию и вред, а вполне конкретную, ощутимую пользу. Дело в том, что становление Зороастры происходило в конце Первой галактической войны, как раз в период полного разрыва всех торговых галактических связей. Поселенцы испытывали острейшую нужду в планетарной технике, но не имели при этом никакой промышленной базы. Вполне естественно, что в такой ситуации наука, основу которой составляла генная инженерия, нашла простой и очевидный для экзобиологов выход.

Местные монстры один за другим превращались ими в необходимые машины. Это можно было признать чудом, если наблюдать процесс изнутри, вникая в него постепенно. Но два космических корабля торговой компании, посетивших Зороастру в период восстановления галактических связей, после вынужденной двухсотлетней изоляции планеты, по сути, открыли ее заново и… принесли весть о чудовищном, извращенном во всех отношениях мире, реальность которого превосходит любой фантасмагорический бред.

Людям свойственно бояться всего отталкивающего и непонятного. И также многим присуще стремление прятать свой страх под личиной надменности и презрения.

Так родилась изоляция Зороастры в «цивилизованном» мире. Но не в мире преступном.

Планета по‑прежнему остро нуждалась в технологиях, инструментах, промышленных роботах и космических кораблях – во всем, чего не могла произвести или вырастить сама.

Населению Зороастры было абсолютно безразлично, кто доставит им необходимые товары. Им даже импонировали люди, которые удивлялись, восхищались, пугались, но не выказывали своего презрения к ним.

Вполне естественно, что контрабандная торговля расцвела на этой планете с невероятной скоростью. Отсюда шел экспорт таких чудовищных ксеноморфов и полученных на их основе живых машин, что практически девяносто процентов подобных образчиков не получали официального разрешения на ввоз в другие миры.

Однако это не останавливало предприимчивых теневиков.

Бизнес расширялся, захватывая все новые и новые миры.

Правительства десятков планет, поначалу просто выражавших свою озабоченность, увидели в этом серьезную угрозу. Зороастра стремительно и неумолимо становилась криминальным галактическим центром. Сюда бежали преступники и изгои, авантюристы и помешанные, непризнанные гении и военные преступники.

Незадолго до того, как прадед Кристофера Раули приобрел участок Гефеста, Совет Безопасности Миров решил нанести превентивный удар по преступной планете, чтобы раз и навсегда уничтожить очаг несовместимых с законами Конфедерации технологий.

* * *

Зороастру сожгли вместе с уникальными лабораториями, где осуществлялись бесчеловечные опыты в области генной инженерии. Жители планеты, которые на протяжении веков подвергались искусственным мутациям, казались остальным людям монстрами, а непосредственно владельцы лабораторий – преступными извращенцами, и в некотором смысле общественное мнение не ошибалось, но трудно сказать, сколько рациональных зерен сгорело во время планетарной зачистки вместе с плевелами антигуманных технологий.

И все же некоторые из них уцелели благодаря тому, что с планеты перед началом зачистки была эвакуирована часть населения, которая подверглась наименьшему воздействию генных технологий…

…Этот шаг в сторону, короткий экскурс в историю Зороастры, напрямую связан с девушкой, карабкавшейся в этот момент по выступам и трещинам выветренных скал.

Прабабка Даны являлась беженкой с зачищенной силами межзвездного патруля планеты, и в силу этого геном девушки, родившейся уже тут, на Гефесте, содержал в себе несколько любопытнейших изменений, которые как закрепившаяся мутация были переданы ей по наследству.

За спутанными прядями волос, позади обеих ушных раковин, у Даны прятались видоизмененные участки кожи. Они были отдаленно похожи на обычные механические импланты, но не являлись ими по природе своего возникновения – на Гефесте, покинутом цивилизацией полвека назад, некому было заботиться о новорожденных членах общества, вживляя им устройства, без которых не мыслил себе существования ни один человек в развитом мире.

То, что таилось за ушными раковинами девушки, родилось и выросло вместе с ней как неотъемлемая составная часть ее организма. Информационный участок ДНК, ответственный за формирование этих органов, был искусственно внедрен ее прабабке в одной из лабораторий Зороастры.

Дана носила в себе генетические импланты: органы, позаимствованные у экзобиологической формы жизни одной из планет и искусно адаптированные к человеку в лабораториях Зороастры. По своей функциональной сути импланты Даны были предназначены для мысленного контакта с машинами, дистанционного вхождения в сеть, но не посредством куска глянцевитого кабеля, соединяющего человеческий имплант и соответственное гнездо сетевого терминала, а при помощи незримого излучения инфракрасных либо ультразвуковых волн. Имплантов было два, и оба устройства, сформированные из живых тканей, имели не только связь с полушариями мозга, но и собственные группы нейронов, которые, по аналогии со средствами автоматики человеческого организма, выполняли раз и навсегда закрепленную за ними функцию. Они преобразовывали результат мысленных процессов в понятный машине сигнал, излучаемый в зависимости от обстоятельств либо в инфракрасном, либо в ультразвуковом диапазоне.

Все описанные усовершенствования, о которых девушка узнала от своей матери, внешне выражались лишь в том, что ее височные области казались немного припухшими, но даже и эту едва приметную деформацию скрывали длинные пряди волос.

Никто и ни к чему не готовил Дану специально.

Она выросла здесь, среди руин и отравленной атмосферы, на участке сначала преобразованной, а затем брошенной за ненадобностью котловины, где несколько веков назад плескалось солоноватое море, из которого, не приди сюда люди, вполне могла бы развиться своя, уникальная жизнь данной планеты.

Вот так в сложном современном мире переплетались обстоятельства и судьбы.

Из смутных рассказов и легенд, бытующих среди жителей городских подземелий, Дана вынесла лишь одно: она поняла, что где‑то существует более привлекательный мир, в котором все обстоит совсем по‑другому, и ее не испорченная цивилизацией, чистая и достаточно наивная душа искренне стремилась отыскать этот мир мечты.

Пока что в поисках лучшей доли ей удалось содрать в кровь пальцы рук и ног да здорово проголодаться, продвинувшись всего на десяток метров вверх по выветренной скальной стене.

* * *

Восхождение по отвесной стене заняло у Даны пять с половиной часов.

Когда ее кровоточащие пальцы уцепились за край скальной площадки, на которой располагался комплекс манивших ее зданий, девушка настолько обессилела и натерпелась такого страха перед бездной, что все мечты улетучились из ее бедного, безрассудного разума. Пальцы дрожали, грозя вот‑вот сорваться, соскользнуть с опоры на последнем усилии, но все же она преодолела пограничный выступ скальных пород и в изнеможении распростерлась на холодном камне, не в силах более пошевелить ни одним мускулом.

Смотреть вниз на пройденный путь было страшно – от высоты начинала кружиться голова, а к горлу тут же подкатывала тошнота, поэтому, как только судорога немного отпустила перетруженные мышцы, Дана первым делом инстинктивно отползла от края пропасти.

О том, каким образом она спустится обратно, вниз, не хотелось даже и думать. Теперь рассказы о тех счастливчиках, которые находили свой мир забвения среди оставшихся от колонии руин, уже не казались ей такими заманчивыми и правдивыми. После изнурительного восхождения она чувствовала лишь одно: воздух на высокогорье был еще более прогорклым, чем внизу. Вливаясь в легкие, он резал грудь спазматической болью.

Дана приподняла голову и огляделась, понимая, что попала в ловушку. На скальной возвышенности оказалось намного больше ядовитых испарений, которые смешивались с кислородосодержащей атмосферой котловины, проникая через ущелья кольцевых гор вместе с дующими от раскаленных вулканических равнин ветрами…

Стесненность дыхания заставила ее собрать остатки сил, встать и, пошатываясь, направиться в сторону открытых дверей ближайшего здания.

Вокруг постепенно начало темнеть, приближался вечер, а у нее во рту с самого утра не было ни крошки.

Из‑за быстро сгущающихся сумерек мир небольшого, плотно застроенного плоскогорья показался ей зловещим и таинственным, повсюду сияли эти мертвые, разноцветные огни, а за распахнутой дверью здания в коридоре горел тускло‑желтый свет, но и он не вызывал доверия у измученной искательницы приключений.

Некоторое время она провела в нерешительности. Ее скудный жизненный опыт, ограниченный приемами выживания внизу, где тускло флюоресцирующий плафон под сводом канализационного тоннеля являлся едва ли не единственным признаком цивилизации, ничем не мог помочь ей тут, на пороге внезапно ожившего комплекса зданий.

В конце концов верх взяли не страх или здравый смысл, а усталость и резь в груди. Долго дышать таким воздухом нельзя – это она знала не понаслышке.

Очередной раз закашлявшись, Дана уже не пошла, а побежала к приоткрытым дверям здания, откуда на крыльцо падала узкая полоса желтоватого света.

Это место по‑прежнему внушало ей страх, но природа этого страха была не материальной, а скорее мистической. У современных жителей котловины, обитавших в подземных коммуникациях разрушенного города, не было естественных врагов, кроме противных и вездесущих крыс, которые при сбоях в системах очистной гидропоники частенько становились одним из источников пищи.

Дана не понимала очень многих аспектов своего существования. Она не знала истории возникновения этого места, и ее память не содержала в себе трагических воспоминаний о том, как из брошенной колонии стартовал последний космический корабль, оставив тут горсть несчастных, которым не хватило места на перегруженном транспортном челноке. Это были самые бедные и неудачливые обитатели терраформированной котловины, чьи предки прилетели сюда работать по найму, завлеченные на Гефест рекламными посулами Генриха Раули.

Оставшись в одиночестве после эвакуации колонии, люди, брошенные на произвол судьбы, пытались выжить как могли, постепенно отступая под прессингом ядовитых вулканических испарений в глубь подземных коммуникаций города, где автоматика очистных сооружений по‑прежнему пыталась перерабатывать отходы городской жизнедеятельности, сначала разлагая их на простые химические элементы, а затем вновь соединяя, но уже в полезные, необходимые для жизни продукты, такие, как дистиллированная вода, обогащенный кислородом воздух и некоторые простейшие протеины.

Естественно, что среди брошенных на Гефесте рабочих не оказалось специалистов высокого класса, и маленькая колония прозябала в недрах канализационных систем, медленно, но верно сокращаясь в своей численности.

Нужно сказать, что прабабка Даны была не единственным эмигрантом с Зороастры. Разгром планеты, который осуществил патруль Совета Безопасности Миров, произошел в том году, когда Генрих Раули основал колонию на Гефесте. Относительное соседство двух звездных систем, имевших единый перевалочный транспортный пункт на Аллоре, где сосредотачивались все пассажиры и грузы с близлежащих систем сектора Окраины, сыграл в этом случае немаловажную роль.

Акция патруля получила в то время широкую огласку: о Зороастре и ее генных инженерах, осуществлявших чудовищные опыты над людьми, узнала вся обитаемая Галактика. Неудивительно, что беженцы с этой планеты застряли в карантинном секторе Аллора без особых надежд на то, что их примет к себе какая‑либо цивилизованная планета, ведь мнение граждан, зачастую лишь поверхностно владеющих вопросом обсуждения, формируется в основном с подачи средств массовой информации.

Естественно, никто не хотел иметь дело с этими «выродками», хотя беженцы с Зороастры не являлись преступниками, которых преследовал межпланетный закон, – в большинстве они были обыкновенными рабочими и служащими, исполнявшими незначительные, рутинные работы в тех самых зловещих лабораториях.

Генрих Раули, основатель колонии на Гефесте, как раз заканчивал в тот момент оформление бумаг по приобретению известного участка планеты и параллельно искал рабочую силу для зарождающейся нефтедобывающей отрасли. Прадед Кристофера был человеком без комплексов, к тому же он сильно поиздержался на приобретении Гефеста и у него не осталось средств для закупки ультрасовременного автоматизированного оборудования, способного заменить людей на буровых вышках, поэтому он не стал долго раздумывать, когда понял, что в карантинном секторе Аллора вот уже несколько месяцев кряду безо всяких надежд на будущее прозябают сотни беженцев с разгромленной Зороастры.

Он нанял их за гроши и вывез на Гефест, оставшись очень доволен своей финансовой изворотливостью.

* * *

…Сумерки постепенно перешли в непроглядную ночь, но внутри комплекса зданий благодаря тусклым лампам дежурного освещения этого не замечалось.

Дана, дрожащая и голодная, прошлепала босыми ногами по пластиковому полу коридора и остановилась перед лестницей эскалатора, который вел на следующий уровень постройки.

Ей было страшно и неуютно. Несмотря на относительную чистоту вокруг, тусклый свет и нежный шелест регенераторов воздуха, девушка сейчас предпочла бы оказаться в узких и отнюдь не стерильных ответвлениях канализационных тоннелей, расположенных под руинами города.

Дана действительно боялась.

Страх холодным, неприятным язычком облизывал ее сердце, заставляя его биться неровно и учащенно. За полвека в подземных поселениях города сменилось три поколения жителей, и если первые прекрасно помнили о том, что такое «цивилизация» вкупе со всеми ее техническими достижениями, то третье поколение вынужденных поселенцев, к которым относилась Дана, давно утратило эти знания, и в воображении испуганной девушки комплекс офисных зданий, недавно реанимированный после полувекового забвения, казался местом мистическим.

Она не стала подниматься по застывшим ступеням эскалатора, а, немного постояв в нерешительности, направилась по боковому проходу, уводящему в глубь первого этажа построек.

Наверное, так ощущали себя первые исследователи египетских пирамид, когда им удавалось отыскать вход в загадочный комплекс древних сооружений и проникнуть внутрь, в царство теней, где каждый сантиметр поверхности нес в себе дыхание прошлого…

В глубинах тускло освещенного коридора внезапно послышался тонкий, неприятный, ноющий звук.

Дана инстинктивно прижалась к стене, ощущая спиной каждый выступ декоративной облицовки.

Из сумеречных глубин к ней приближалось нечто зловещее, звук становился все четче, ближе, и, наконец, в тусклом свете дежурных плафонов она увидела человекоподобную фигуру.

Девушка в инстинктивном жесте зажала обеими ладонями рот, чтобы не закричать.

Металлический человек остановился в полуметре от перепуганной Даны, его голова повернулась в ее сторону с характерным визгом сервомотора, и глаза‑объективы уставились на сжавшуюся в комок девушку своими холодными немигающими зрачками.

Ее сердце продолжало заполошно биться в груди, норовя не то проломить грудную клетку, не то просто выскочить через горло.

Сейчас этот чудовищный металлический истукан просто прибьет ее…

– Вы заблудились, мэм? – ворвался в ее мысли синтезированный компьютером голос. – Пищеблок расположен прямо по коридору, помещения для отдыха личного состава в секторе номер два. Я готов проводить вас.

Дана стояла, в полном смысле окаменев.

Она не понимала, как это металлическое подобие человека смогло угадать, что за всепоглощающим пологом ужаса в ее чувствах действительно скрываются усталость и голод, которые временно отошли на второй план под влиянием неожиданного стресса, порожденного данной встречей.

Дана очень многого не знала о себе.

Генные инженеры Зороастры, совершенствуя тело ее прабабки и внося показавшиеся им удачными изменения в геном подопытной женщины, пытались создать наследственность, которая несла бы в себе прирожденные функции управления простейшими кибернетическими системами, к категории которых прежде всего относились бытовые дройды. Этот экземпляр, что до смерти напугал Дану, воспринимал сейчас интенсивное излучение, исходящее от ее имплантов сразу в двух доступных для сенсоров машины диапазонах: инфракрасном, то есть тепловом, и ультразвуковом. Человек, прижавшийся к стене, был напуган, хотел есть и находился на грани крайнего физического истощения.

Ситуация разрешилась самым тривиальным образом: не выдержав нервного напряжения, Дана потеряла сознание от страха, и ее тело медленно оползло по стене.

Человекоподобный робот подошел к ней, на несколько секунд склонился над девушкой, сканируя ее биоритмы, а затем легко поднял на руки безвольное тело и понес наверх, в глубь коммуникаций третьего яруса, – оказывать первую медицинскую помощь, кормить через капельницу и дать выспаться, восстанавливая неизвестно куда и зачем потраченные силы.

Одним словом, машина с ее логикой и трогательной привязанностью к человеку, которую программисты умудрились тонко и ненавязчиво провести как основной программный лейтмотив действий дройдов данного класса.

* * *

Она проспала около двух суток.

Причиной такого длительного отдыха было не пятичасовое восхождение по отвесным скалам – просто организм Даны на самом деле оказался критически истощен той жизнью, что вела девушка в заброшенных подземельях разрушенного города, и данный факт, естественно, не могла проигнорировать та машина, заботам которой поручил девушку повстречавший ее дройд.

Комплексный медицинский аппарат, установленный в спальне самого Вениамина Раули, последнего представителя семьи, который правил колонией непосредственно отсюда, оказался вполне исправен, несмотря на полвека, прошедшие со дня его последнего включения. Этот агрегат относился к разряду аппаратуры, которая не требует ежедневного ухода со стороны людей или обслуживающих механизмов. После тысячелетия непрекращающегося продвижения в космос люди научились наконец конструировать всю свою технику, исходя прежде всего из принципов полной автономии, сверхнадежности и обязательного наличия в любом приборе функций самоподдержания. Только безумец в эру космических путешествий и освоения новых планет мог позволить себе пользоваться дешевыми одноразовыми приборами, основанными на принципе: попользовался и выкинул.

«Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи», – эта здравая мысль, высказанная в далеком прошлом, приобрела спустя века иной смысловой оттенок, – она эволюционировала вместе с людьми и теперь звучала приблизительно так: «Мы не настолько беспечны, чтобы пользоваться дешевой аппаратурой».

Неудивительно, что Кристофер Раули, назначивший свидание с покупателем колонии непосредственно на Гефесте, прилетев сюда за несколько дней до встречи, смог с легкостью реактивировать все системы плотно запечатанного до этого момента комплекса офисных зданий.

Более того, заметив на этажах несколько мумифицированных трупов незваных визитеров, каким‑то образом сумевших проникнуть через периметр охраняемой территории офиса, он, чтобы не портить впечатление гостя, который должен был прилететь сюда вслед за ним, включил все циклы поддержания чистоты помещений, контуры внутренних систем жизнеобеспечения офисных зданий и, уже практически не сомневаясь в том, что сделка состоится, снял все изощренные коды управления и доступа с компьютерных систем главной резиденции трех поколений Раули. Это была явная любезность по отношению к новому хозяину Гефеста, потому что Вениамин Раули, скончавшийся в этих стенах, страдал перед смертью целым набором психозов и маний, что сильно осложнило первые дни пребывания в офисе самому Кристоферу.

Промучившись с паролями, кодами доступа и программными ловушками, понасованными отцом в каждую электронную дверь или управляющий компьютер, он в конце концов обозлился и реактивировал всю компьютерную систему зданий, сбросив все настройки доступа в нулевое положение, с которым техника поступает к пользователю с завода‑изготовителя.

Дальше события развивались своим чередом.

Сделка действительно состоялась, Кристофер Раули получил вожделенный кристалл и отбыл с Гефеста, а новый хозяин колонии не собирался трогать автоматику офисных зданий, потому что знал: колония пуста, мародерничать тут некому, все животные, завезенные сюда с иных миров, давно сдохли, а сам комплекс в течение ближайшего времени будет радикально перестроен и перепрограммирован сообразно с его новым предназначением.

Капитан Столетов оставил все, как есть.

В логике его действий была допущена одна ошибка: на Гефесте все еще жили люди, и Дана, спящая сейчас в постели Вениамина Раули, являлась прямым тому подтверждением…

…Проснувшись, она пережила мгновенный испуг – остаток того глобального страха, который предшествовал провалу беспамятства. Открыв глаза, Дана увидела богато инкрустированный пластиковой имитацией лепнины потолок с вмонтированным в него зеркалом, которое отражало ее саму, съежившуюся под синтетическим одеялом, испуганную, бледную…

Несколько секунд она смотрела на свое отражение, не смея шевельнуться, но вокруг стояла успокаивающая тишина.

Справившись с первым приступом страха, девушка понемногу расслабилась и, стараясь не шевелить головой, скосила глаза, оглядываясь по сторонам.

Комната была просторной, чистой, ее наполняло множество непонятных предметов меблировки, но внимание Даны прежде всего привлекло окно.

Огромное три на два метра электронное окно, занимавшее всю стену напротив кровати.

За ним простиралась бескрайняя степь, покрытая цветущим травостоем, а вдали, у самого горизонта, смутно очерчивались контуры какого‑то простенького строения.

Дана лежала, мгновенно позабыв о своем страхе и с любопытством всматривалась в виртуальную панораму.

Она знала, что на Гефесте нет и никогда не было подобных ландшафтов. Куда в таком случае вела эта зеленая, цветущая равнина?

Мысленно сформулированный вопрос, сильный подсознательный порыв, стремление узнать – что же это за удивительное пространство простирается за плоскостью экрана? – сработало как спусковой механизм ее врожденных способностей, переданных наследственным путем от прабабки, но дремавших до недавней поры по причине полной электронной несостоятельности окружавших подземный мир девушки канализационных труб.

Дана неотрывно смотрела в стереоглубины электронного окна, и ей казалось, что ее разум медленно погружается, входит в это пространство, которое, усугубляя стереоэффект, вдруг подалось навстречу, начало охватывать ее со всех сторон, порождая иные перспективы.

На самом деле в этот момент происходило следующее: желание Даны узнать, что находится в виртуальном пространстве за электронным окном, было осознано ее мозгом. Возникшее возбуждение образовало устойчивую связь между корой полушарий и доставшимися девушке по наследству аномальными группами нейронов, расположенными в височных областях. Те, в свою очередь, преобразовали мысль человека в форму понятных для любой машины кодов и транслировали их в диапазоне инфракрасной и ультразвуковой связи.

Приемное устройство сетевого терминала, расположенного в этой же комнате, было снабжено инфракрасным портом. Система приняла внешнюю команду пользователя, и теперь уже в недрах компьютерного комплекса начались процессы активации программ.

Дана лежала, завороженно глядя в глубины электронного окна, а на крыше офисного здания пришла в движение параболическая антенна спутниковой связи, нацеливаясь на невидимую отсюда станцию Гиперсферной Частоты планеты Гефест, системы которой реактивировал капитан Столетов.

Сигнал, посланный поисковыми программами в сеть Интерстар, прошел мгновенным набором байт по каналам внепространственной связи, и наконец…

* * *

Нейросенсорный контакт

Вхождение в сеть посредством едва осознанного волевого усилия… именно к такому эффекту стремились генные инженеры несуществующей теперь Зороастры… и их замысел оказался реализован спустя три поколения после того, как прабабке Даны был имплантирован ген, ответственный за формирование биологических имплантов!..

Однако события не ограничились тривиальным контактом с сетью Интерстар.