Конец Прометея

В четверг Фалькова с утра вызвали к начальству. Полтора часа он просидел в приёмной у генерал‑лейтенанта Моисеева, потом удостоился короткой аудиенции.

– Чем вызван ваш рапорт о переводе в другой отдел? – холодно осведомился монументальный хозяин огромного кабинета с настоящими дубовыми панелями.

– Честно говоря, я засиделся на одном месте, товарищ генерал‑лейтенант, – ответил Фальков, стараясь быть как можно более убедительным. Хотя понимал, что убедительности в таком объяснении быть не может. Особенно когда оно исходит не от двадцатипятилетнего старшего лейтенанта, а от убелённого сединами и отягощённого излишним весом генерала. Но не скажешь же начальнику, что, выполняя задание иностранной разведки, генерал Фальков пытается поближе подобраться к секретам БЖРК!

– Так, может, отправитесь в Красноярский лес? – поднял бровь Моисеев. – Комдив Осипенко уходит на пенсию, вот и приложите силы на новом месте. Там есть где развернуться!

– Гм… Я бы с удовольствием, товарищ генерал‑лейтенант… Но дело в том, что жена не может выезжать из Москвы по состоянию здоровья. К тому же у меня маленький сын, а дочь заканчивает школу…

Начальник поднял вторую бровь.

– Это ведь ваш второй брак?

– Так точно, товарищ генерал‑лейтенант.

– И отец вашей жены всеми нами уважаемый Степан Иванович Бабенко?

Фальков поёжился. Ему давно не задавали таких вопросов – с тех пор, как стал генералом. А до того задавали часто, и в каждом слышался намёк на желание поправить карьеру выгодной женитьбой. Собственно, так оно и было.

– Да. К сожалению, тесть безвременно ушёл из жизни, товарищ генерал‑лейтенант.

Брови Моисеева опустились.

– Но ведь он успел?

– …Что? Простите, товарищ генерал‑лейтенант, я не понял вопроса…

– Можете идти. У меня нет возражений против вашего перевода. Заполните в приёмной нужные документы и оставьте у моего порученца.

Когда большая полированная дверь закрылась за Фальковым, монументальность хозяина кабинета вмиг испарилась.

– Ах, гадёныш! Засиделся он на одном месте, сука! Скоро насидишься в другом! И как Степан Иванович пригрел на груди такую гадину!

Моисеев снял телефонную трубку.

– Да, ты был прав. Он рвётся к ракетным секретам. Да, конечно. Продержим сколько надо.

В приёмной Вениамин Сергеевич два часа вписывал в анкеты сведения, которые уже десятки раз включались в его личное дело и были хорошо известны кадровикам. Когда он попросил бланки с собой, адъютант‑подполковник вежливо, но твёрдо отказал, сославшись на их чрезвычайную секретность. Принимая заполненные анкеты, подполковник бросил на генерала странный взгляд. Как будто он знал о нём нечто, не известное всем остальным людям.

Остаток дня прошёл в напряжённой работе: в один день причудой судьбы оказались впрессованными десятки важных, срочных и неотложных дел. Посетители, бумаги, телефонные звонки и шифротелеграммы. Только около восьми часов генерал разбросал наконец все дела и отправился домой. Уже в машине он стал прокручивать в памяти беседу с Моисеевым. Похоже, что генерал‑лейтенант совсем недавно читал его личное дело. Зачем? В связи с рапортом на перевод? Но это уровень компетенции отдела кадров… И зачем понадобилось в десятый раз заполнять анкеты? И этот странный взгляд адъютанта… Неужели кольцо сжимается?

– Давай поездим по городу, – сказал он водителю. – Просто покатаемся по Москве. Что‑то я устал…

Они долго колесили по городу, генерал внимательно поглядывал в зеркальце, проверяя, нет ли за ним за «хвоста». Но ничего подозрительного заметить не удалось, и он распорядился ехать к дому. Пальцы всё же подрагивали, сердце неприятно ныло в груди.

Жена встретила Фалькова в прихожей.

– Я целый день не могла с тобой связаться! Прямой телефон не отвечал, приёмная тоже…

– Сегодня был очень напряжённый день, – ответил Вениамин Сергеевич. – Много дел, очень много. Даже не помню, когда было столько.

– И у меня тоже, – всплеснула руками Наталья Степановна. – Сколько мы ждали участка под дачу, а сегодня позвонили – пятнадцать соток в Малаховке по бросовой цене, приезжайте смотреть! Очень срочно: или сегодня, или никогда… Ты не отвечаешь, домработница, как назло, заболела, Серёжу оставить не с кем… Пришлось взять его с собой, в результате он остался без дневного сна и очень устал. Но участок хороший и цена…

– Во сколько это было? – перебил Вениамин Сергеевич бойко тараторящую супругу.

Наталья Степановна недоуменно замолчала.

– Часов в одиннадцать. А приехала я уже около трёх.

– А Галя?

Жена улыбнулась.

– Наверное, у неё единственной был приятный день. После школы она встретилась с очень приличным мальчиком, он пригласил её в кафе, и они очень мило провели время. Она хочет привести его и познакомить с нами… Ты меня не слушаешь, Веня?

Прометей расстегнул воротник форменной рубашки. С одиннадцати до двух все члены его семьи находились вне дома и были заняты внезапными делами. И он был очень занят. Все были заняты настолько, что не могли внезапно вернуться в свою квартиру.

– К нам кто‑нибудь приходил?

– Нет, – удивлённо покачала головой жена. – Правда, меня полдня дома не было… Но Валюта обязательно бы сказала…

Да, консьержка… Она посмотрела точно так же, как адъютант Моисеева. Как будто ей тоже известно больше других.

Вениамин Сергеевич обошёл жену и, осматриваясь, пошёл по квартире. В первую очередь зашёл к себе в кабинет. Все вещи находились на тех же местах, где он их оставил. Никаких следов пребывания посторонних. Но когда негласный обыск производят профессионалы, то следов не остаётся.

– Наталья, посмотри внимательно, все ли вещи на местах!

– А что случилось?

– Делай, что я тебе сказал! – повысил голос Вениамин Сергеевич, а про себя добавил: «Дура!»

Прометей, крадучись, продолжил обход квартиры. «Надо было оставлять секретные метки: волосок, кусочек бумажки, нитку», – раздражённо попенял он Вениамину Сергеевичу.

«Но если каждый день ставить такие метки в собственной квартире, а потом их проверять, выверяя доли миллиметра и вспоминая, не было ли сквозняка, не трогал ли вещи сын или дочь, или жена, – то можно свихнуться», – возражал Прометею Вениамин Сергеевич.

И он был прав: психическое расстройство – нередкий конец для шпиона. И Прометей тоже был прав. А наметившееся раздвоение сознания подтверждало последний тезис.

Прометей приблизился к телефону и снял трубку с аппарата. Приложил её к уху и набрал первый попавшийся семизначный номер. Отключился. Снова набрал. Опять отключился. Гудок появлялся с секундным опозданием. Это могло ничего не значить, а могло значить очень многое.

– Все вроде на месте, – сказала Наталья Степановна. – Ложка вроде не так лежит, но, может, я забыла…

Фальков взволнованно ходил из угла в угол.

– Вспомни, внимательно вспомни, к нам никто не приходил в последние дни? Сантехник, телефонный мастер, врач? Или вообще, может, ты замечала что‑то подозрительное – на улице возле дома, в подъезде, на этаже…

– Да нет, ничего. А что случилось? – супруга встревожилась не на шутку.

– Ничего, ничего… Ты же знаешь мою работу… Надо быть бдительным!

Фальков достал двадцатикратный бинокль, подошёл к окну, слегка отодвинул штору и выглянул на улицу. Сквозь мощные окуляры осмотрел двор. Вроде ничего особенного или необычного… Разве что незнакомый белый микроавтобус рядом с аркой… Неужели это пост наблюдения?! Сволочи! За кем следят?! За ним, за генералом Фальковым? Да чем он это заслужил? Ах, сволочи! Мысли в голове Вениамина Сергеевича перепутались окончательно. Он чувствовал, что нужно искать какой‑то выход. Но он выхода не видел.

– Да что с тобой, Веня? – Наталья Степановна смотрела с беспокойством. – Чем ты так озабочен? Что случилось? На тебе лица нет!

Фальков обхватил голову руками и энергично растёр пальцами виски. В равной мере всё происходящее может быть плодом воспалённого воображения. Комплексом вины. Глубоко запрятанной в подсознание, но угнетающей его вины.

– Ерунда. Обычная бдительность.

Холодный пот струился по лбу и щекам генерала.

– Слышал, какой бдительный, гадюка? – сказал оператор в белом автобусе. Его напарник молча кивнул.

***

БЖРК мчался по необозримой степи. За стальной обшивкой шла своя, скрытая от посторонних глаз жизнь. Почти весь личный состав носил военную форму, только военврач да повара ходили в белых халатах, да внешние охранники периодически надевали штатские костюмы. Внутренний режим и ритм жизни определялись строевым уставом и правилами внутреннего распорядка.

В первом вагоне бойцы охраны неотрывно смотрели в перископы кругового обзора, во втором военврач Булатова тестировала на психологическую устойчивость старшего инженера смены запуска, а повар готовил суп на сегодняшний обед, в третьем, штабном, вагоне подполковник Ефимов диктовал радисту очередную шифротелеграмму в Центр, а майор Сомов вёл бесконечный приём личного состава, на который сам же этот личный состав и вызывал.

В четвёртом вагоне располагалась группа запуска – мозг боевой части БЖРК. В случае поступления сигнала боевой тревоги командование от начальника поезда подполковника Ефимова переходило к командиру запуска, полковнику Белову. Сейчас начальник смены Евгений Романович Белов, глубоко затягиваясь сигаретой, выпускал дым через лошадиные ноздри в решётку вентиляционной системы, нарушая запрет на курение во время рейса. Но второй, а может, и первый человек в экипаже может себе это позволить. Тем более что сейчас он выполнял ежедневный тест на боеготовность БЖРК, рассчитывая по поступившей из Москвы вводной координаты очередной цели и соответствующую боевую траекторию.

Стучали колёса, лязгали сцепки, раскачивался вагон, но всё это было там, снаружи, в другой жизни. Здесь щёлкали клавиши клавиатуры, сменялись цифры на голубоватом экране монитора, шло контрольное время. Два оператора пуска напряжённо следили за действиями начальника.

– Огонь! – резко скомандовал полковник Белов сам себе и так же резко нажал клавишу «Enter».

Ничего не произошло. Поезд не остановился, гидравлические домкраты не сбросили крышу боевого вагона, не выдвинулась труба направляющего контейнера, не вылетела, окутанная клубами дыма и пламени, похожая на карандаш ракета. Запуск был условным.

Старший оператор запуска – двадцативосьмилетний капитан Петров с острыми внимательными глазами стоял за спиной полковника и внимательно считывал информацию, от старательности шевеля губами. Ему казалось, что закономерная логика цифр в чём‑то нарушена. Щёлкнула клавиша ввода. До его слуха по‑прежнему долетал лишь равномерный стук колёс да поскрипывание рессор. Тест закончен. Сейчас на мониторе вспыхнет надпись «Цель поражена». Так было уже много раз и стало вполне привычным. Ему тоже хотелось курить, но делать это следовало тайком, и он медленно стал отходить к двери. Дежурному оператору было двадцать пять лет, он сидел сбоку, на жёстком откидном сиденье, ему осточертели постоянные расчёты, и он только из вежливости делал вид, что наблюдает за происходящим.

Сам полковник, завершив тест, притушил сигарету, сунул окурок в наполовину пустую пачку и откинулся на спинку кресла, прикрыв руками утомлённые мерцающим светом экрана глаза. Когда он оторвал пальцы от век, на экране горела надпись, расположенная в ярко‑красном прямоугольнике: «Цель не поражена!»

Что за чёрт! Полковник протёр глаза ещё раз, но проклятое «НЕ» осталось на месте. Он оглянулся. Похоже, операторы ничего не заметили.

– Десять минут перерыв, – чужим голосом произнёс командир пуска. – Потом дежурному оператору занять своё место, остальным отдыхать!

Сзади раздалась возня, приглушённый выкрик, прокатилась на роликах и с лязгом захлопнулась дверь, по коридору послышался топот ног. Так вырываются на перемену засидевшиеся школьники.

В другое время Белов послал бы им вслед приличествующий случаю окрик, но сейчас не обратил на недопустимое ребячество никакого внимания. Он был похож на неподвижное каменное изваяние, причём в камень его превратила эта нестандартная надпись, недопустимая на боевом мониторе. Она гипнотизировала и парализовала, он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, даже мысли текли медленно и оцепенело. Но когда в этот вязкий поток попала фамилия Сомов, начальник смены встрепенулся. Особист имел обыкновение появляться за спиной в самый неподходящий момент, тем более что ему разрешалось совать свой нос всюду. Полковник быстро очистил экран и даже перезагрузил компьютер.

БЖРК нёсся вперёд. На карте Генерального штаба и на картах Уполномоченных в регионах его местоположение отмечалось с точностью, которую позволял масштаб карты.

Это было стратегическое оружие страны, в которое вложен труд тысяч людей: конструкторов, физиков‑ядерщиков, инженеров, рабочих… В него вложены огромные деньги, человеческие и технические ресурсы, новейшие технологии, государственные секреты… И все ради того, чтобы надпись «Цель не поражена» никогда не появлялась на экране боевого компьютера.

Евгений Романович Белов был человеком старой закалки и, как все люди того поколения, уже не молодым. Несколько месяцев назад он переступил пятидесятипятилетний рубеж – предельный возраст службы для полковника. Конечно, он находился в отличной физической форме, спасибо папе с мамой и хорошей генетической базе. Но это не имело никакого значения. Достиг пятидесяти пяти – добро пожаловать на пенсию. Без надбавок, без дополнительных льгот, без обязательной санаторной путёвки на двоих с женой каждый год… Пенсия составит около четырёх тысяч рублей, если переехать из гарнизона в большой город, то еле‑еле сведёшь концы с концами… Да и кто его ждёт в том городе?

Белов боялся пенсии. И чётко понимал: держат его только до тех пор, пока не найдут замену. А отыскать кандидата очень и очень непросто, дело может затянуться на годы. Кандидат должен быть надёжным, проверенным, физически здоровым, крепким, а главное – хорошим расчётчиком, знатоком баллистики, чувствующим ракету и обладающим тонкой интуицией. Поди отыщи такого!

Но пока кандидата ищут, надо самому не давать повода! А промах на ежедневном тестировании – как раз такой повод. Одно дело – найти замену безупречному начальнику смены. И совсем другое – вышедшему в тираж старику, который допустил промах! Его может заменить любой – хуже не будет!

«Акела промахнулся!» – вспомнил Белов ставшую знаменитой фразу.

Что же делать? Что делать?!

Результаты контрольного тестирования в течение часа необходимо передать в Москву. И самыми уважительными причинами объяснить, почему ты загубил ракету ценой в несколько миллиардов рублей, не удастся. Не скажешь ведь: «Я сильно устал и по рассеянности ввёл ошибочный параметр…»

Белов отодвинул кресло и поднялся во весь свой немалый рост. Худощавое, бледное от природы лицо полковника с узким тонким носом и глубоко запавшими круглыми глазами отражало напряжённую работу мысли.

По существу, БЖРК – это единственное, что у него есть. И просто так он его не отдаст! Белов напрягся, вырываясь из лап подступающей депрессии.

Результаты теста необходимо направить в Центр в течение часа, и время его начала уже зафиксировано. Но он вдвое перекрывает норматив. И вполне может успешно повторить тест, отправив в Москву положительный результат. А распечатку по первой, неудачной пробе отправить не в Центр, а в бумагорезательную машинку! Конечно, не исключено, что компьютерная система автоматически направляет отчёт по проваленному тесту… Но кто не рискует, тот не выигрывает!

В отсек вошёл дежурный оператор.

– Разрешите заступить на дежурство, товарищ полковник? – как положено обратился он, деликатно намекая, чтобы командир освободил кресло.

– Отставить! Зови Петрова, – приказал начальник смены.

– Вы же скомандовали отдыхать… – растерянно промямлил тот.

– Зови его сюда. Я покажу вам усложнённый вариант задачи.

В течение следующих двадцати минут Белов виртуозно отработал задание, и, хотя с тревогой ждал результата, на экране появилось обычное: «Цель поражена». Он перевёл дух. Кажется, обошлось. Распечатку первого запуска полковник лично запустил в узкую щель устройства для уничтожения секретных документов. Раздался негромкий гул, и в поддон высыпалась бумажная труха. Но избавиться от бумаги, зафиксировавшей твою ошибку, гораздо легче, чем от самой ошибки. Ибо в серьёзных случаях ошибки фиксируются не только на бумаге, но и в дублирующих системах накопления информации, в памяти людей, наконец!

На следующий день капитан Петров по своей инициативе посетил купе‑кабинет майора Сомова.

***

Близнецы просматривали видеозапись в режиме реального времени. Днём приходили только сотрудники и обслуживающий персонал, поэтому плёнку можно было перематывать, с семнадцати часов – с момента открытия – поток посетителей был достаточно редким, но уже к восемнадцати уплотнился. Кого здесь только не было! Элитные проститутки Москвы, начинающие профессионалки, любительницы, пришедшие на разовую подработку, известные артисты, бизнесмены, политики, бандиты, в том числе находящиеся в розыске. Но капитанов интересовали шпионы.

– Вот он, гадюка, – Малков остановил кадр и скопировал лицо Фалькова. Ломов поморщился. То, что изменник здесь был, они и так знали из рапорта наблюдателей. А вот с кем он встречался… За вечер в «Ночном прыжке» побывали пятьдесят мужчин.

– Давай отсеем заведомо неподходящих, – предложил Влад.

– Давай. А кто заведомо неподходящий? – спросил Толик. Напарник задумался.

– М‑да, действительно…

Связником шпиона мог быть любой. И народный артист, и депутат, и бандит.

– Ты знаешь, его контакт наверняка пришёл раньше Фалькова. Из вежливости. Чтобы не заставлять ждать генерала.

– Пожалуй…

Раньше изменника пришли только восемь мужчин. Потом стали отслеживать, кто из них когда вышел. До момента обнаружения трупа Марины вышли пятеро фигурантов. Трое с девушками, что вполне вытекало из стандартных целей визита в «Ночной прыжок», а двое, пришедшие вместе, выходили по одному и без девушек!

– Ну‑ка, давай их крупным планом…

На экране укрупнился вальяжный господин в даже на вид дорогом костюме. Из обращающих на себя примет можно было выделить острый вытянутый подбородок, широкий лоб, тонкие, стянутые в ниточку губы.

– На мертвеца похож, – сказал Влад.

– Почему на мертвеца?

– Не знаю. Только похож.

– Этот ушёл за полчаса до обнаружения трупа. Когда он уходил, Марина наверняка была жива. Давай второго.

Второй был гораздо моложе и спортивнее. Коротко стриженный парень с большой бугристой головой, узким скошенным лбом, массивным подбородком и злыми глазами.

– По теории Ломброзо это прирождённый убийца, – Влад ткнул пальцем в экран.

– Да. Если первый больше похож на связника шпиона, то этот скорей исполнитель мокрых дел… Думаю, в МУРе его легко опознают.

Капитан Малков встал. В этом розыске он был старшим.

– Я поеду в «Ночной прыжок», а ты сгоняй в МУР. Встречаемся через два часа.

Через два часа картина прояснилась. Официантки ночного бара опознали Фалькова и вальяжного господина с острым подбородком как товарищей, оживлённо говоривших между собой и не обращавших внимания на девочек. Посидели недолго, Фальков ушёл первым, его спутник минут через десять. Девушка в чёрно‑белом прикиде ещё оставалась за столиком. Потом к ней подсел стриженый, они коротко переговорили. Потом ушла девушка, почти сразу за ней – большеголовый.

В МУРе фигурантов тоже опознали сразу – ими оказались скандальный журналист Василий Иванович Слепницкий по прозвищу Курт и его телохранитель Федор Петрович Кузин, ранее судимый за вымогательство, грабежи и известный в криминальном мире под кличкой Череп.

– Опасный тип, сейчас он собрал свою бригаду, и ожидать от него можно чего угодно, – сказал оперативник уголовного розыска, глядя на фотографию Черепа.

Когда результаты расследования доложили Смартову, тот решил, что Фалькова пора арестовывать. Мезенцев с таким решением согласился.

***

– Суетится, засранец, – с недоброй усмешкой произнёс Анатолий Ломов, лениво поглядывая на улицу сквозь зеркальное, односторонней прозрачности стекло мобильного наблюдательного пункта. – То звонит неизвестно куда, то в бинокль чего‑то высматривает… Опасается, паскуда. Совесть‑то у него нечиста…

– Ещё бы, своих продаёт, сука, – откликнулся с соседнего сиденья его напарник Владислав Малков. – К тому же он не вчера родился. Должен понимать, что к чему. Да они и чувствуют всегда, когда трандец подкрадывается. Вон, Гордиевский сумел даже «наружку» обмануть и за кордон уйти.

– Это редкий случай. Надо сказать, англичане молодцы, свои обязательства выполнили, вывезли его на дипломатической машине в Финляндию. Как думаешь, наши бы так сделали? Рискнули шкурой ради агента?

– Не знаю. Всё ведь от конкретного человека зависит. Я бы рискнул.

– Я тоже. Своих поддерживать надо. И квитаться за них. Только тогда у нас сила будет. И авторитет во всём мире, как в былые годы, когда предателей на краю земли находили…

– Я с ним, гадом, за Маринку поквитаюсь, – процедил Влад. – Если только даст повод, хоть чуть‑чуть дёрнется – я ему заеду в солнечное от души! Нокаут гарантирую! А этих двоих тоже растопчу!

– Ладно, хватит, развоевался, – Ломов кивнул в сторону оператора, делающего вид, что полностью поглощён аудио‑контролем и ничего не слышит. – Только я одного не пойму: если этот гад просек, что мы его под колпак взяли, то чего сидит и ждёт? Почему в бега не ушёл?

Этот вопрос задавал себе и сам Фальков. Почувствовав, что кольцо сжимается, он выехал в Измайловский парк и с переданного Куртом «Сименса» позвонил Бицжеральду.

– Я нахожусь в положении один. Мне нужна помощь.

«Положение один» означало крайнюю опасность, потому что следующее «положение ноль» означало арест. Однако из такого положения ещё ни один агент не звонил своим хозяевам.

Бицжеральд помолчал. Это означало, что он хотел спросить что‑нибудь типа «Вы уверены?» или ещё какую‑нибудь подобную глупость. Но военный атташе не имеет права задавать глупые и бессмысленные вопросы. Поэтому он молчал. Когда агент находится в «положении один», то единственная помощь, на которую он рассчитывает, – это эксфильтрация из страны. Сложная и довольно рискованная операция, в которой шансы на успех примерно один к четырём.

– У меня нет никаких оснований полагать, что это действительно так, – наконец сказал он. – С нашей стороны поводы к этому отсутствуют полностью. Возможно, вы переутомились. Может быть, возьмёте отпуск?

Теперь молчал Фальков. Он понял, что операция по его спасению проводиться не будет. Страна, на которую он работал, не станет противостоять стране, против которой он работал. Когда борются два гиганта, неизвестно, кто возьмёт верх. Но когда один гигант отойдёт в сторону, оставив приручённого лилипута разбираться с другим, то исход такого противостояния очевиден.

Он не испытывал ненависти к Генри Бицжеральду. Деловые отношения хороши тогда, когда приносят взаимную выгоду. И плохи, когда могут принести неприятности. Хотя самое большее, что грозит дипломату, – это высылка из страны пребывания.

Фальков посмотрел на крохотный телефончик. Он не стал волшебной палочкой спасения. Хотя Курт передавал его с такой значительностью, как будто это спасательный круг на все случаи жизни. Он вспомнил змеиную улыбку, барственную снисходительность, вальяжный голос… Вот кого он ненавидел до глубины души.

– Если я окажусь в «положении ноль», то виноватым в этом будет Курт, – сказал он. – Прощайте.

Сдвинув половинки «Сименса», он с размаху забросил его в небольшой, затянутый ряской пруд. Его совершенно не беспокоило, что возможные наблюдатели могут зафиксировать этот жест и телефон достанут. Если преследование – плод его воспалённого воображения, значит, никто ничего не увидит. Если нет, то телефон – не самая большая улика. Правда, он не знал, какими уликами располагает контрразведка.

На следующий день генерал Фальков попросился в давно запланированную командировку, но нарвался на отказ – мол, нет денег. Попробовал получить пистолет – и снова отказ – мол, сейчас идёт инвентаризация оружия… Всё стало ясно. Кроме одного: что делать? Он не видел наблюдателей, хотя кожей чувствовал чужие недоброжелательные взгляды. Наверное, если постараться, то можно от них оторваться. Но что дальше? Без поддержки, без документов, без явок… Куда он денется…

Прометей сидел у себя дома и допивал бутылку коньяка. Проклятый БЖРК! Да будь он проклят! На нём получился прокол, ведь до этого столько лет всё проходило гладко! Будь проклята его армейская служба, которая на протяжении всей жизни не принесла ничего хорошего! Одну головную боль! Будь прокляты эти сволочи, что раскусили его двойную игру и теперь ведут тотальную слежку, загоняя его в угол! Будь проклят и Курт, и Бицжеральд, и все, кто стоит за его спиной…

Время от времени он поднимал трубку то одного, то другого телефона, звонил по несуществующим номерам, подходил к окну и, прячась за шторой, разглядывал в бинокль двор, где так и стоял подозрительный белый фургон. В правой части двора, у заднего входа в продуктовый магазин толклась троица алкашей в замусоленных жёваных футболках и тренировочных штанах с оттянутыми коленками, отчего создавалось комичное впечатление, будто мужики стоят на полусогнутых ногах. Вениамин Сергеевич только мазнул по ним взглядом и повёл окуляры дальше. Алкаши вроде вполне натуральные, одного он, кажется, видел и прежде. Хотя кто знает… В том спектакле, в котором он сейчас играет, нет ничего определённого, все зыбкое и двусмысленное.

Он поднял бинокль и стал всматриваться в миллионы огней ночной Москвы. Это было прекрасное и успокаивающее зрелище, если бы можно было раствориться в нём, навсегда забыв о совершенных ошибках…

Вдруг в дверь постучали. Не позвонили, а именно постучали. Невероятно! Никто в столь позднее время не стучит в генеральские двери, да никто и не может пройти мимо консьержки, которая всегда предупреждает о визитёре! Это могут быть только они!

– Подойди к двери! – крикнул он жене.

– Почему я? Есть же мужчина в доме, – Наталья Степановна оторвалась от телевизора, по которому говорили о каком‑то убийстве.

– Подойди!!!

Взглянув на ужасное лицо мужа, Наталья Степановна уронила на пол очки и шаркающей старушечьей походкой двинулась к двери.

На экране телевизора показывали чёрно‑белый кафель туалета бара «Ночной прыжок» и распластанное на нём красивое женское тело в чёрно‑белой одежде. Прометей понял, что это убийство как‑то связано с ним и люди, которые стучат в дверь, пришли и из‑за него тоже!

– Кто здесь? – дрожащим голосом спросила Наталья Степановна. Она тоже поняла, что происходит нечто ужасное, выходящее за рамки привычной жизни.

– Водопроводчик, – раздался строгий молодой голос. – Вы заливаете соседей. Откройте, пожалуйста, дверь!

– Но мы… Мы никого не заливаем, – растерянно сказала Наталья Степановна и, оглянувшись на мужа, в голос заплакала.

– Что вам надо?! – приступ гнева бросил генерала Фалькова к двери. – Немедленно убирайтесь!

– Гражданин Фальков, вы знаете, кто мы и что нам надо, – раздался столь же строгий голос постарше. – Немедленно откройте, иначе мы взломаем дверь! У нас есть санкция на обыск!

Непривычное обращение «гражданин» резануло душу больше, чем упоминание об обыске. Бывший генерал сник.

– Что? Какой обыск? – Наталья Степановна заливалась слезами и в отчаянии кусала пальцы. – Веня, ну сделай же что‑нибудь!

Фальков стоял, как бетонный столб. В голове крутились обрывки горячечных мыслей. Хорошо, что нет Галочки и спит Серёжа… Как бы они его не разбудили… Если бы можно было отмотать ленту жизни назад и начать всё заново: выдать замуж Галину, вырастить Серёгу, продвинуть Андрея… Но жизнь, как и БЖРК, никогда не даёт обратный ход.

В дверь ударили кувалды, рама покачнулась, посыпалась штукатурка. Удар, удар, ещё удар! Да что же вы делаете… Ведь ребёнок спит… Ещё удар, ещё… Один угол двери оторвался от стены, сейчас она рухнет…

– Наташа, отойди, ударит! – истошно закричал Фальков, бросаясь к себе в кабинет. Он убегал от падающей двери, от жёстких безжалостных рук группы захвата, от позора…

Раздался страшный грохот, вываливая железными штырями кирпичи, стальная дверь провалилась в прихожую, по ней сквозь клубы пыли пробежали три человека в бронированных, с узкими смотровыми щелями, шлемах, в тяжёлых жилетах, с толстыми щитами и короткими автоматами в руках. Следом ворвались штатские: два огромных атлетических блондина и несколько человек обычных габаритов. Но все они опоздали.

Прометей ворвался в кабинет, пробежал его насквозь и всем своим грузным телом ударил в высокое хрупкое стекло, проломил его и, в ореоле осколков, вылетел в прозрачный прохладный воздух ночной Москвы, взлетел над прекрасным ночным пейзажем, ценой в десять тысяч ничего не стоящих долларов, но продолжать полёт не смог, потому что это удел ангелов, а не бесов. Кувыркаясь, он падал вниз, беспомощно развевались полы халата, как у тряпичной куклы болтались руки и ноги, но это продолжалось недолго, всего несколько секунд, после чего тело бывшего генерала смачно врезалось в землю.