Создание петергофских садов и фонтанов

Уже в первые годы Северной войны у Петра I появился замысел построить роскошную загородную парадную резиденцию. Бывая за границей, Петр посещал великолепные летние дворцы европейских монархов, украшенные картинами и скульптурами, обрамленные фонтанами и парками, что бесспорно свидетельствовало о богатстве их хозяев и мощи государства.

Петр I на памятнике Тысячелетия России в Новгороде. Скульптор М. Микешин

Петр I на строительстве Санкт‑Петербурга. Художник В. Серов

Решив устроить в устье Невы новую столицу Российского государства, Петр специальным указом 1710 г. распорядился взять со всех губерний в Петербург «на вечное житье» людей, которые были искусными мастерами; при этом предпочтение отдавалось каменщикам. На пустынных северных берегах развернулось невиданное, поистине грандиозное строительство города.

Царь выдвинул план благоустройства территории Финского залива, по которому все побережье от Петербурга до деревни Красная Горка было разбито на одинаковые участки, отведенные для загородных резиденций знатных сановников.

Участки были в виде полос длиной 1000 саженей и шириной 100 саженей. Границей застройки стала грунтовая дорога на юге (Петергофская першпектива). Южнее этой дороги всякое строительство запрещалось, поскольку там находились места «заповедных лесных рощ», предназначенных для охот и зверинцев.

Однако не все владельцы осознавали, что к лесу следует относиться чрезвычайно бережно, а потому уже к концу XVIII в. все лесные массивы южнее Петергофской першпективы были уничтожены. От былых лесных угодий до настоящего времени сохранился только один из парков Петродворца, и то лишь потому, что там находился царский зверинец.

Участки для строительства загородных дворцов и «увеселительных садов» начали раздаваться в 1710 г. Петру I предназначалось по четыре участка в Стрельне и в Петергофе, светлейший князь Александр Данилович Меншиков (1673–1729) получил там же по одному участку, пять – в Ораниенбауме. Остальные земли, расположенные на южном побережье залива, поделили между собой родственники царя и его приближенные.

Понимая, что русскому царю непременно следует иметь величественные палаты и сады, соответствующие престижу государства, Петр начал собирать материалы для разработки проектов дворцовых резиденций с парками и фонтанами. Так, 13 июля 1706 г. в письме к видному дипломату и первому русскому барону Петру Павловичу Шафирову (1670–1739) он просил прислать к нему в Смоленск «листы о огороде или о саду Версалии».

В качестве образца царь выбрал чудо архитектуры, созданное Людовиком XIV[1], – Версаль, олицетворяющий расцвет абсолютной власти во Франции. Впрочем, в этом Петр не был одинок: все европейские правители стремились построить свой Версаль, в котором непременно находился бы дворец, подобный тому, что возведен великим Мансаром[2], – с мраморными лестницами и анфиладой монументальных залов.

Величавость архитектурного стиля Версаля дополняли грандиозные сады, которые получили название французских регулярных. Создатель новой садовой системы Андре Ленотр[3]превратил дворцовый парк в особый замкнутый мир с изящной природой, облагороженной садовым искусством.

Высоко над зелеными массивами царил главный центр – дворец, с террасы которого открывалась планировка сада, организованная строго геометрически. Сад не только продолжал строение, как это было в итальянских виллах, но и являл собой как бы зеленый город с улицами‑аллеями, пролегавшими между шпалерами – стенами искусно подстриженных деревьев – и трельяжами‑решетками, увитыми зеленью. Здесь радовали глаз зеленые залы с коврами газонов и мозаичными полами из цветников, кабинеты и театры с окнами и дверями из свежей зеленой листвы, тенистые галереи, колоннады со сводами на живых стропилах, площади с величественными фонтанами, скульптурой и зеркальной гладью широких водоемов. От фасада дворца вела широкая аллея, переходившая в канал и являвшаяся главной перспективой, возле которой располагались другие аллеи, либо параллельные ей, либо расходившиеся наподобие веера.

Склоны террас украшали каскады, лестницы и спуски. Особое внимание архитекторы уделили отделке площади перед самым дворцом – партеру с цветочными узорами и фигурно подстриженными растениями.

В Петровскую эпоху Франция являлась главным законодателем мнений, нравов, обычаев и моды, а Версаль по праву считался наивысшим проявлением культуры.

Подобные архитектурные сооружения появлялись в Пруссии, Баварии, Италии, Испании… Не отстал от веяния времени и Петр I, желавший привить в России европейские обычаи и порядки. Он начал созидать свой Версаль даже раньше, чем ему удалось воочию увидеть и оценить великолепие французского.

Версаль 1680‑х гг.

Итак, русского царя увлекала мысль иметь свой «огород (то есть сад) лучше, чем у французского короля».

Однако Петру нужно было выбрать подходящее место для своих резиденций. Документы свидетельствуют, что 26 мая 1710 г. «царское величество изволили рассматривать место сада и назначить дело плотины, грота и фонтанов Петергофскому строению». 27 мая, то есть на следующий день, «царское величество в Стрелиной мызе изволили по плану рассматривать места палатному строению с садом и прудом». Таким образом, можно заключить, что к 1710 г. у Петра существовал план одновременной застройки Петергофа и Стрельны.

Но этому плану не суждено было осуществиться. Для одновременного строительства в любом случае не могло хватить средств, материалов, архитекторов и мастеров. Огромные суммы в то время уходили на возведение северной столицы, Кронштадта и прочих загородных дворцов. Не следует забывать, что полным ходом шла Северная война, которая также требовала больших затрат.

Сначала местом для возведения резиденции предполагалось сделать Стрелиную мызу, что находилась на высоком береговом уступе в 19 км от Петербурга. Эта местность представлялась особенно удобной, поскольку здесь для устройства фонтанов не требовалось никаких особенно сложных гидравлических сооружений, – ведь все побережье обладало естественной покатостью в сторону моря, порой с крутыми обрывами в 12–18 м. У подножия Ропшинских высот, которые тянулись параллельно морскому берегу, родниковые воды, образуя многочисленные ручейки и озерки, стекали по уклону в море.

Одну из подобных речушек, Стрелку, что впадала в залив недалеко от одноименной мызы, Петр думал использовать для устройства фонтанов. В Стрельне был заложен дворец, началась разбивка парка и регулирование течения воды.

Вид на Большой дворец со стороны Большого канала

В настоящее время резиденция царя с Фруктовым садом располагается между Нижней и Верхней петергофскими дорогами. Ее западная граница проходит вдоль Портового канала, а восточная – вдоль долины Стрелки. Этот дворец состоит из трех частей. Центральную часть завершает треугольный фронтон, к которому примыкают два флигеля. Изысканный вид всему строению придает шестиколонный портик, поддерживающий балкон.

Создателям дворца удалось идеально вписать его в пейзаж. Главный, северный фасад строения выходит к морю. Отсюда здание представляется зрителю монументальным, поскольку его высоту зрительно увеличивает естественный склон возвышенности. Южный фасад, вытянутый вдоль холма, отделан более скромно. Его горизонтальный ритм усиливают мелкоостекленные окна. Центральную часть дворца выделяет мезонин, крыльцо с четырьмя ступенями.

К северу от дворца, на склоне холма, находится сад, основным украшением которого являются два фонтана, созданные в XVIII столетии по проекту Б.Ф. Растрелли. В саду были вырыты двенадцатигранные бассейны, в середине которых устроили туфовые горки. Из этих горок били вверх струи воды, высота их могла достигать 3 м. Вода в горки поступала из Большого пруда по деревянным трубам. Фонтаны были забыты в течение долгого времени. Однажды в мае 1762 г. по пути из Петербурга в Ораниенбаум Петр III (1728–1762, российский император с 1761 г.) со свитой остановился в Стрельне. Для него решили пустить воду в фонтанах, однако в давно не ремонтировавшихся и оттого сильно обветшавших трубах «произошла великая течь». В результате фонтаны «осрамили» внука великого царя.

Портрет императора Петра III

При Петре I Фруктовый сад носил название Верхнего сада или Ягодного огорода. Здесь было множество теплиц, где произрастали редкие для северного климата растения: померанцевые, фиговые, персиковые, абрикосовые деревья, лавр, цветы и травы. По описи 1736 г., в саду росли виноград, груши, вишни, крыжовник, жасмин, розы… В 1740‑е гг. специально для царского двора здесь культивировали артишоки, немецкие, русские и турецкие огурцы, укроп, редис, щавель, землянику, малину, клубнику, смородину, арбузы и картофель, который в то время назывался «тартуфель». Говорят, что именно из Стрельны картофель распространился по всей России. Завезли эту овощную культуру из Западной Европы, и она стала для русских излюбленной.

В XIX столетии в оранжереях работали садоводы высочайшего класса. Благодаря им здесь появились разнообразные редкие растения, которые произрастали в самых изысканных королевских садах Европы, – это разные сорта древовидных папоротников и пальм.

Сейчас Фруктовый сад славится своими грушами, яблонями, плодовыми и декоративными кустарниками. На грядках можно увидеть топинамбур[4], который выращивался еще при Петре I, а также картофель трех сортов: петровского, невского и петербургского. Сам великий царь вывозил из‑за границы редкие сорта растений и поручал своим приближенным приобретать диковинные деревья, кустарники, кадочные растения, а также семена цветов и овощей. Особенно много в этом огороде овощных культур, вывезенных из садоводческих угодий с давними традициями замка Вилландри, расположенного в долине реки Луары.

Создавая свои сады, Петр стремился угодить не только вкусовым ощущениям, но и обонянию, потому во Фруктовом саду в изобилии росли медоносные и душистые растения – мята, мелисса, базилик, душица, алиссум. Поблизости от медоносных растений находился и пчельник, где присутствовали ульи самых различных типов – деревянные, соломенные, стеклянные… Петр I организовал пасеку в Стрельне только для того, чтобы доказать всем пчеловодам: пчелы могут прекрасно жить в непосредственной близости от моря. Первые ульи привозились из Дерпта. В то время царь лично ухаживал за своими пчелами.

На территории петровской усадьбы находилась также деревянная Спасо‑Преображенская церковь с примыкающим к ней с юга приделом во имя Святого Николая Чудотворца и трехъярусная колокольня, высота которой достигала 16,5 м. На ней же находился трофейный колокол конца XVII столетия. К сожалению, во время Великой Отечественной войны эта церковь погибла, и сейчас на ее месте поставлен памятный крест.

Однако вернемся в 1714 г. Ознакомившись с особенностями местности Стрельны поближе, Петр все же решил, что Петергоф обладает гораздо большими преимуществами. Он занимал выгодное в стратегическом отношении положение, находясь в непосредственной близости от Кронштадта – предмета гордости царя. К тому же в Петергофе можно было лучше, чем в Стрельне, устроить гавань. Кроме того, запас воды был там значительнее и береговой уступ выше, что являлось чрезвычайно важным обстоятельством при сооружении фонтанных водометов.

Именно по этим причинам Петр решил остановить выбор на Петергофе. Общий план резиденции царь разработал лично. Известно несколько рисунков, набросанных рукой Петра, где намечена основная композиционная основа будущего ансамбля: Нижний парк с морским каналом, дворец с примыкающими к нему каскадами, Верхний сад и комплекс строений у самого берега.

В полной мере строительство Петергофа развернулось после победы при Гангуте и продолжалось с необычной для того времени быстротой. Поскольку осуществить этот грандиозный замысел было под силу лишь опытным архитекторам, Петр приказал своим дипломатам разыскать специалистов в европейских странах и заключить с ними долгосрочные контракты. Во время своего пребывания за границей в 1716 г. царь сам приложил много сил, чтобы привлечь к строительству резиденции самых знаменитых зодчих, садоводов и скульпторов.

С 1714 по 1721 г. велось строительство Нагорного дворца, Большого грота с каскадами, Приморского канала, дворца Монплезир («моя отрада»), намечалась планировка Нижнего парка и Верхнего сада, начались работы по устройству прудов. Из всех этих сооружений первым был завершен Монплезир – любимый дом Петра.

Первым дворцовым постройкам Петергофа была свойственна простота и практичность, поскольку именно эти качества были главными в характере русского царя. Однако в их облике присутствовали элементы русского барокко, как и во всем искусстве середины XVIII столетия.

Использование для фонтанов воды, поступавшей из соседних болот в водоемы, не дало желаемого эффекта, и летом 1720 г. Петр привлек к работам архитектора Браунштейна. Иоганн Фридрих Браунштейн (годы жизни не известны) прибыл в Россию из Германии в 1713 г. вместе с архитектором берлинского двора Андреасом Шлютером (1660–1714), при котором он состоял в качестве чертежника и рисовальщика. После смерти Шлютера в 1714 г. Браунштейн решил остаться в России. В 1720 г. Петр вместе с ним осмотрел местность в имении канцлера Гавриила Ивановича Головкина (1660–1734), которое находилось в окрестностях Ропши, в 20 км от Петергофа. Там было множество родников и речек. Об этом царь узнал, беседуя с местными жителями. В августе 1720 г. он отправился к склонам Ропшинских высот и действительно обнаружил у деревень Забродье, Глядино и Хабино большое количество ключей. Эти родники были настолько мощными, что могли обеспечить водой фонтаны. Отсюда начали вести водопровод, отчасти используя русла речек, отчасти выкапывая новые каналы.

Строительство канала протяженностью 22 км было поручено Василию Григорьевичу Туволкову (1697–1727), который к тому времени полностью завоевал симпатии Петра I благодаря своим обширным познаниям в области гидротехники. В 1714 г. его вместе с другими одаренными русскими учениками направили совершенствовать мастерство в Голландию и Францию, причем все расходы оплачивало государство. За границей Туволков имел возможность получить богатейший опыт работы на строительстве каналов, шлюзов, плотин, гаваней и «водяных машин», как в то время называли мельничные колеса, насосы и землечерпалки. По прошествии пяти лет Василий Григорьевич вернулся на родину и встал во главе гидротехнических работ в Петергофе и Стрельне.

Строительные работы начались в конце 1720 г., когда Туволков перегородил в Петергофе глубокий овраг, по дну которого протекал небольшой ручей. Это положило начало целой системе водоемов, получивших название Английский пруд. Затем строительство продолжалось быстрыми темпами в течение 1721 г., а также почти весь 1722 г. В 1721 г. к Петергофу удалось удачно подключить небольшие ручьи и речку Шинкарку.

Одновременно около Верхнего сада начали рыть пруды‑отстойники, которые предназначались для очищения воды, пруды‑накопители, из которых должна была распределяться вода, и, наконец, пруды‑распределители, откуда вода самотеком поступала в фонтаны и каскады.

Ропшинский канал был открыт 8 августа 1721 г. В этот день Петр своими руками сбил заступом перемычку, и вода из родниковых речек потоком хлынула в канал. До Петергофа она дошла на следующий день, 9 августа. Каждый год до настоящего времени это событие отмечается в одно из августовских воскресений как праздник фонтанов.

Так, воды в петергофских прудах с избытком хватило не только для успешной работы фонтанов, но и для шлифовальной мельницы, известной под названием гранильной фабрики. Самотечный ропшинский водовод, пруды, каналы и шлюзы вошли в историю мирового гидротехнического искусства XVIII столетия.

Вначале число рабочих, трудившихся на строительстве водовода, составляло 900 человек, потом оно возросло до 1500 и наконец достигло 2000 человек. В основном это были солдаты пехотных полков, которые выполняли самую разнообразную работу одновременно с воинской службой, а также крестьяне, которых забирали главным образом из центральных губерний на строительные работы в Петербурге и на побережье. Русский Версаль создавался в то время, когда были распространены повальные заболевания и высокая смертность. Массовые побеги со строек были явлением хроническим.

Русские мастера‑строители стекались в Петергоф со всей страны. Под руководством иностранных специалистов они очень быстро осваивали европейские приемы работы и становились не только отличными исполнителями, но и талантливыми, оригинальными творцами. Зачастую они были в своем деле более искусными, чем их иностранные учителя. Питомцы Петра – выдающиеся русские архитекторы – навсегда увековечили свои имена созданием дворцово‑парковых ансамблей Петергофа и Стрельны. Это Иван Устинов, Тимофей Усов, Петр Михайлович Еропкин (ок. 1698–1740), И.А. Мордвинов, М.Г. Земцов.

О несравненном таланте русских зодчих свидетельствуют исторические документы, дошедшие до нашего времени. Так, приглашенный из Франции мастер каменных дел А. Кардасье в течение двух лет обучал русских тайнам своего мастерства. Срок его договора истек в 1723 г., и Кардасье написал в Канцелярию от строений, под руководством которой проходило дворцово‑парковое строительство в Петербурге, очень лестные характеристики на своих учеников, прибавив, что обучал их «со всякою прилежностью и ничего от них не укрывал». После этого Браунштейн получил приказ проверить в работе учеников Кардасье.

Браунштейн никогда никого не хвалил зря, однако и этот сдержанный человек составил отзыв, где отмечалось, что такие подмастерья, как Никифор Васильев и Ильин, «в Петергофе у каменного строения надлежащие к архитектуре всякие из камня базы, капители и карнизы по данным от архитекторов шаблонам делали хорошею и чистою работою».

Также при скульпторе Растрелли находились подмастерья Петр Луковишников и Герасим Андреев, которые использовались «для помощи в отливке свинцовых фигур и для изготовления форм». Эти мастера просили Канцелярию от строений повысить им жалованье, поскольку, по их мнению, за такую работу следовало платить больше. Проверить в деле квалификацию Луковишникова и Андреева поручили архитектору М.Г. Земцову и резного дела мастеру Конраду Оснеру (1669–1747). Как сообщили экзаменаторы, была «дана модель большая, именуемая дельфин, по которому форму сделал и из свинца взлил, как надлежит, и так, что она лучше быть не может». Также и Андреева характеризовали как замечательного мастера: «…может формировать и отливать равноподобно из свинца фигуры, какие отливают мастера французы».

В августе 1721 г. Петр I прибыл в Петергоф. Он издал специальный указ, где подробно перечислялось, «что надлежит делать в Петергофе и доделать». На основании этого указа архитекторы Браунштейн и Николо Микетти (ок. 1675–1759) приступили к проектированию фонтанов, сооружение которых совпало с окончанием постройки главного водопровода осенью 1722 г. Правда, работы на водопроводе продолжались и после смерти Петра I в течение целого столетия.

Большинство каналов, плотин и шлюзов было сделано наспех. Часто они не могли выдержать напора воды, размывались и портились. Водопроводные трубы в самом начале были выполнены из дерева, а потому расползались по швам и гнили; заменили их только в 1760 г. Новые чугунные трубы свинчивались неумело и пропускали воду, поэтому малейшая порча сразу отражалась на качестве воды, поступавшей в фонтанную сеть, и фонтаны немедленно начинали бить ниже обычного. Временами даже возникало опасение, что они перестанут действовать совершенно.

Приходилось не только чинить старые, но и делать новые шлюзы, «дамы», или дамбы, а также прокапывать добавочные каналы и резервуары. Работы шли каждый год, не прерываясь и зимой. Естественно, при всех этих неудобствах содержание наемных и оплата их труда оставались без изменения. В Канцелярию от строений непрерывно поступали донесения об отмороженных руках и ногах. Люди бросали рабочие места и убегали. Так, в 1755 г. все до единого рабочего сбежали, и работа осталась неоконченной. Подчас не хватало квалифицированных специалистов, и тогда приходилось временно прерывать работы.

Постоянный недостаток воды каждый год грозил прекращением действия фонтанов и требовал расширения водопроводной системы. Осуществить его удалось в 1832 г., вырыв дополнительный канал, который получил название Новосоединительный. Длина этого канала достигала 5 км.

В результате Петергоф оказался в лучшем положении, чем Версаль, где вода подавалась исключительно механическим способом и где в настоящее время фонтаны могут действовать только один раз в месяц, и то не все сразу.

В законченном виде система петергофского водопровода выглядела следующим образом. У деревень Глядино и Забродье, в 22 км к югу от Петергофа, начинается так называемый Старый канал или Петровский. В 5 км от истока с ним соединяется Новый канал протяженностью также около 5 км, который несет воду из ключей деревень Леолова и Лонина. Дальше водопровод проходит в виде извилистой речки по слегка покатой к северу местности. В 8 км от Петергофа канал вступает в так называемый Шинкарский шлюз. Этот шлюз по своему устройству двойной: через одни ворота вода направляется в сторону Петергофа, а через другие отводится в речку Шинкарку осенью, когда действие фонтанов прекращается и вода требуется в небольшом количестве для освежения прудов и водоемов. За Шинкарским шлюзом канал проходит через два небольших пруда у подножия Бабигонских высот и разделяется на два рукава, один из которых идет в пруды Английского парка в Старом Петергофе и доставляет воду для гранильной фабрики и фонтанов в западной части Нижнего парка. Другой главный рукав идет к дворцу, образуя узкий и длинный «Самсониевский» бассейн и несколько небольших прудов, среди которых располагается павильон Озерки (он же Розовый павильон).

Далее вода поступает в чугунные трубы, проложенные по канаве, и по ним достигает Верхнего сада. Здесь трубы уходят под землю и, разветвляясь в разных направлениях, наполняют пруды и бассейны Верхнего сада и Нижнего парка водой, бьющей через 2500 фонтанных трубок. Общее протяжение чугунных и свинцовых труб системы составляет около 14 км.

В целом вся водопроводная система может давать до 1,4 млн м³ воды в сутки. В то же время при действии всех фонтанов одновременно расход воды должен быть 30 600 л в секунду, т. е. более 2,5 млн м³ в сутки, что на 1,1 млн м³ больше, чем может дать водопровод. При этом следует прибавить расход воды на гранильную фабрику и на сам город, население которого пользуется все тем же водопроводом. Поэтому действие фонтанов ограничено. Для их бесперебойной работы необходимо иметь запас воды в бассейнах и водоемах, разбросанных по паркам, садам и городу и соединенных каналами и трубами. Во всяком случае, воды, доставляемой водопроводом при его исправном состоянии, достаточно для того, чтобы фонтаны могли действовать в течение 4–5 часов ежедневно.

Руины павильона Озерки (Розового павильона)

Задумав превзойти великолепие Версаля и осуществить в Петергофе то, что «зело первейшим монархам приличествует», Петр пригласил из‑за границы лучших художников и архитекторов. Из них наибольшее влияние на облик Петергофа оказали Браунштейн, Жан‑Батист‑Александр Леблон (1679–1719) и Н. Микетти.

Браунштейн выстроил первоначальный дворец в Царском Селе, начал строительство Большого дворца с гротом в Петергофе, составил проекты Монплезира и Марли. По его рисункам была исполнена тончайшая резьба в Монплезире, в его же ведении находилась и часть работ по сооружению фонтанов. После того как на строительство Петергофа прибыли Леблон, а затем Микетти, Браунштейн занял подчиненное положение. Он часто выражал свое недовольство по этому поводу и Микетти, и директору Канцелярии от строений Ульяну Акимовичу Сенявину (? – 1740), который вел надзор за всеми работами в Петергофе. Браунштейн был настолько раздражен сложившейся ситуацией, что наотрез отказался предоставить Микетти утвержденные чертежи. За этот поступок в 1722 г. архитектора отдали под суд. Несмотря на это, Браунштейн продолжал работать на строительстве Петергофа и после отъезда Микетти из России. По планам Леблона и чертежам Микетти он выстроил Эрмитаж, много трудился на строительстве Кронштадта. В целом деятельность Браунштейна продолжалась до 1728 г.

Никола Микетти – итальянский архитектор, принадлежавший к ломбардской школе, – являлся учеником и помощником знаменитого архитектора Карло Фонтаны (1634–1714). Микетти выстроил в Риме для папы, при дворе которого служил, огромный странноприимный дом Сан‑Микеле. В 1718 г. по рекомендации дружественного Петру кардинала Оттобони он был приглашен на службу к русскому царю. Микетти отправился в Россию неохотно; его привлекало только большое жалованье, которое сначала составляло 3000, а затем 5000 рублей. Кроме того, в долгой дороге он заболел и едва не вернулся обратно.

В России Микетти выстроил для Петра дворец Екатериненталь в Ревеле. После смерти Леблона в 1719 г. он был назначен главным архитектором с большими полномочиями. Микетти работал над устройством Летнего сада в Петербурге, дворца в Стрельне. В Петергофе под его наблюдением были построены фонтаны, закончены Большой дворец с гротом и каскадами, Монплезир, возведены Марли с «Золотым каскадом» и Эрмитаж. В 1720 и 1721 гг. Микетти совершил поездку в Италию для покупки статуй и ваз, снятия различных чертежей и найма мастеров. При его посредничестве была приобретена и отправлена в Россию знаменитая статуя Венеры (так называемая «Венера Эрмитажная»). В 1723 г. Микетти окончательно покинул Россию, но, даже находясь в Италии, продолжал оказывать Петру услуги как комиссионер, покупая и отправляя в Россию различные произведения искусства. В этом он понимал толк, поскольку был не только талантливым архитектором, но также скульптором и живописцем.

Дворец Екатериненталь в Ревеле (Таллин)

Что же касается Жана Батиста Александра Леблона, то он был французским королевским архитектором, известным в Париже строителем и теоретиком архитектуры. В 1716 г. его пригласили на русскую службу при посредстве И.А. Лефорта[5]и К.Н. Зотова[6]на очень выгодных условиях: контракт на пять лет с жалованьем 5000 рублей в год с отдельной оплатой дорожных расходов его семьи, трех помощников и прислуги.

По дороге в Россию Леблон встретился с Петром в Германии, в городе Пирмонте. Архитектор так понравился русскому царю, что Петр письменно приказал Меншикову принять нового зодчего «приятно, как диковину».

Петергофский дворец Петра I. Художник Ж.Б. Леблон

Леблон прибыл в Петербург в сопровождении 16 различных мастеров, которым было положено жалованье 14 180 рублей в год. В числе этих мастеров были фонтанный мастер Жерар Суалем (его племянник Поль позже работал в Петергофе). Леблон получил звание генерал‑архитектора, ему подчинялись прочие архитекторы и техники. Ему был поручен надзор за всеми постройками в столице и окрестностях. Леблону принадлежит планировка Летнего сада и составление грандиозного проекта застройки Петербурга, который, впрочем, так и остался невыполненным. За городом он начал строительство дворца в Стрельне, видоизменил возведенный вчерне Браунштейном Большой дворец в Петергофе, распланировал петергофские сады, сделал проекты Монплезира, Марли и Эрмитажа, постройку которых продолжал его преемник Микетти. Леблон недолго работал на русской службе: в 1719 г. он умер от оспы.

Под руководством Браунштейна, Леблона и Микетти в Петергофе работали скульпторы Карл Растрелли, Франциск Вассу, Конрад Оснер, Мишель и Пино.

Граф Карл Бартоломео Растрелли (1675–1744) был уроженцем Флоренции. Он переселился в Париж, где приобрел репутацию опытного художника в самых разнообразных специальностях. Лишившись крупных заказов после смерти Людовика XIV, он предложил свои услуги агенту Петра I во Франции Лефорту. Растрелли согласился поехать в Россию как архитектор, скульптор, садовый и фонтанный мастер, литейщик, медальер, декоратор и машинист. В 1716 г. Лефорт заключил с Растрелли контракт на три года с жалованьем 1500 рублей в год. После встречи с архитектором за границей во время его следования в Россию Петр написал Меншикову письмо, где содержалось требование, чтобы все условия этого контракта выполнялись самым тщательным образом «для привадки других».

В России Растрелли сначала проявил себя как архитектор и изготовил проекты дворцов в Стрельне и Петергофе, однако с приездом Леблона он оставил строительство и занялся скульптурой. Именно в этой области он сумел проявить исключительное мастерство и стал одним из лучших скульпторов России XVIII столетия. Известностью пользуются такие работы Растрелли, как портретный бюст Петра, статуя Анны Иоанновны с арапчонком, которая находится в Русском музее, памятник Петру I перед Инженерным замком. В Петергофе Растрелли делал свинцовые статуи для фонтанов и садов, гроты и украшения для них. Сохранились барельефы его работы, украшающие уступы Большого грота, и большие маскароны на террасе. Сын архитектора, знаменитый зодчий времени Елизаветы, переделал и расширил Большой дворец.

Скульптуры фонтана в Верхнем парке Петродворца работы К.Б. Растрелли

Большой грот

Конрад Оснер, скульптор по дереву и литейщик, был приглашен в Россию в 1710 г. Он делал в Петергофе скульптуры для фонтанов, каскадов и павильонов (драконов для «Руинного каскада», кита для фонтана в Песочном пруду). Вероятно, именно он изготовил несколько барельефов для Большого грота. Оснер сделал деревянные скульптуры для украшения дворцов Марли и Эрмитажа. Несмотря на то что Конрад был больше ремесленником, чем художником, он пользовался в своем деле огромным авторитетом. С мнением Оснера всегда считались при оценке работ и назначении жалованья мастерам. Он основал целую школу русских резчиков, в числе которых был и его сын, Оснер‑младший.

Никола Пино (1684–1754) был парижским резчиком, скульптором по дереву и, кроме того, замечательным рисовальщиком. Он украсил резьбой несколько отелей в Париже, участвовал в отделке Версальского дворца. В 1716 г., в одно время с Леблоном, он был приглашен в Россию по контракту на пять лет с жалованьем 1200 рублей. Вместе с генерал‑архитектором он занимался проектированием Летнего сада в Петербурге. За выполнение всех украшений к погребальной церемонии Петра I парижский мастер получил прибавку к жалованью – 200 рублей. В Петергофе Пино исполнил дракона к одному из фонтанов Верхнего сада, модели нишельных групп для «Самсониевского» канала, изысканную резьбу в кабинетах Петра I в Большом дворце и в Марли.

Кроме этих замечательных специалистов в отделке Петергофа участвовали живописцы Луи Каравакк (1684–1754) и Филипп Пильман (1684–1730), фонтанные мастера Поль Суалем и Ламбот. Бесконечные транспорты со скульптурами, картинами и другими предметами искусства, фонтанными частями и строительными материалами направлялись к Петергофу морем из‑за границы. Огромных трудов и средств стоило устройство садов на сырой глинистой почве. Приходилось проводить большие дренажные работы, снимать пласты глины, подвозить на баржах землю и удобрения. Из самых отдаленных мест России в Петергоф доставлялись десятками тысяч липовые, ильмовые, кленовые и кедровые деревья. Из зарубежных стран вывозились ягодные кусты, фруктовые деревья и цветочные луковицы, которые порой из‑за небрежной доставки плохо принимались в суровом северном климате, что причиняло немало хлопот иностранным садоводам. Наводнения и жестокие бури часто возвращали царскую резиденцию к состоянию почти первобытному. Однако работы каждый раз возобновлялись и продолжались с неослабевающей настойчивостью. Более 10 лет продолжалась строительная горячка. Только летом 1723 г. впервые заработали все фонтаны и каскады. Все задуманное было закончено, Петергоф наконец‑то приобрел свой блеск и великолепие, приблизившись к неповторимой монументальности французского Версаля.

Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. Художник Л. Каравакк

Надо сказать, что многие талантливые русские художники работали самостоятельно и выполняли самые ответственные заказы, однако, несмотря на это, продолжали числиться учениками и, соответственно, находились в значительно худших условиях, нежели иностранные художники. Очень часто бывали случаи, когда русские мастера подавали челобитные, в которых жаловались на свое «всеконечное убожество» и нищенское существование. Так, М.Г. Земцов, уже став знаменитым архитектором, все еще имел статус ученика; в 1724 г. он подал челобитную с просьбой присвоить ему звание архитектора «для славы всероссийской».

Немногим садовникам удавалось добиться звания мастера. Илья Сурмин числился подмастерьем, хотя долгие годы работал не только по чертежам архитектора М.Г. Земцова, но и по своим оригинальным. Только отдав строительству более 30 лет, в 1742 г. он получил звание мастера. Антон Борисов, который работал вместе с Сурминым в 1720‑х гг., более десяти лет занимал должность мастера, но звания мастера не получил.

Очень много обид переносили русские мастеровые от иностранцев, приглашенных царем в Россию. Относясь к русским с пренебрежением, они без зазрения совести обманывали их и обсчитывали. Например, более 20 лет работал в Петергофе фонтанный мастер Поль Суалем. За все это время он не подписал ни одного рапорта, ни одного донесения по‑русски. Принимая от подрядчиков работу, он неизменно обсчитывал их. В 1739 г. подрядчик Иван Малешин подал жалобу на француза в Канцелярию от строений, где указывал, что в течение многих лет трудился со своими людьми на рытье каналов, а Суалем, принимая готовую работу, «обмерял не трехаршинною саженью, но тремя дюймами, имеющую излишество». В результате Малешину не доплатили 234 рубля 51 копейку, однако мастеру в прошении было отказано.

Несмотря на то что по своим достоинствам произведения русских авторов зачастую превосходили творения иностранцев, работавших в России, имена отечественных мастеров в большинстве своем история не сохранила. Поэтому сегодня не известны ни авторы, ни строители многих сооружений Петродворца первой половины XVIII столетия.

Несомненно одно – только русским людям была близка и понятна патриотическая идея, заложенная в комплексе Петродворца, которую им предстояло выразить при помощи художественных средств. Можно утверждать, что именно отечественные мастера определили самобытность Петергофа XVIII в. Они затратили колоссальные усилия: осуществляли руководство «работными людьми», украшали росписями павильоны и дворцы, отделывали их резьбой по дереву и позолотой, строили и совершенствовали фонтаны, выращивали в теплицах и оранжереях цветы и тропические растения, создавали чертежи причудливых цветников и разбивали их, сажали деревья и делали затейливую подстрижку.

Летом 1723 г. были выстроены Большой дворец, Монплезир и Марли. Нижний парк украшали, помимо Большого каскада, Марлинский каскад, Менажерные фонтаны, «Адам», «Пирамида», фонтаны Монплезирского сада, шутихи, которые неожиданно окатывали водой зазевавшегося посетителя. В аллеях установили мраморные и металлические скульптуры. Парадный въезд в резиденцию Петра оформили со стороны моря; по Морскому каналу дорога вела непосредственно к Большому дворцу.

Официальное открытие летней царской резиденции состоялось 15 августа 1723 г. В Петергоф из Кронштадта, где проходил большой парад по случаю создания Российского флота, прибыли сам император Петр, его свита и множество гостей.

Гости Петра были потрясены открывшейся перед ними волшебной картиной: великолепный дворец, возвышающийся над морем, изысканные цветники и аллеи, сотни высоких струй многочисленных фонтанов, статуи, сверкающие на солнце золотом.

Камер‑юнкер Фридрих‑Вильгельм Бергхольц (1699–1765), находившийся в то время в свите герцога Голштинского[7], отмечал в своих воспоминаниях: «Немедленно по прибытии нашем мы вошли в большой прекрасный канал, протекающий прямо перед дворцом. Этот канал длиною до полуверсты и так широк, что в нем могут стоять рядом два буера; император сам ввел в него флотилию, и мы, пройдя половину канала, продолжали путь по одному из шлюзов. Все суда, числом около 115, выстроились по обеим сторонам канала. Когда вышли на берег, император начал водить всех знатных гостей всюду; особенно хороши были фонтаны, изобилующие водою».

Вечером гостей поразила великолепная иллюминация с фейерверком. На празднике присутствовал посол Франции Жак де Кампредон (1672–1749). Когда он вышел на балкон Большого дворца, Петр приблизился к нему и произнес: «У вас в Версале нет такого чудесного вида, как здесь, где с одной стороны открывается море с Кронштадтом, а с другой виден Петербург». По прошествии нескольких дней Кампредон сообщил своему королю в письме: «Поражает основательным изумлением то, что он сумел в течение столь продолжительной войны, в таком суровом климате соорудить все показанные нам великолепные вещи, вполне заслуживающие внимания Вашего Величества».

Так Петр достиг своей цели – превзойти роскошью и великолепием все иностранные королевские резиденции. Петергоф стал символом подъема русского государства, которое в XVIII в. стало одним из самых значительных в Европе.

Одновременно с отделкой дворцово‑паркового комплекса происходило строительство Петергофа. Мастера, занятые в нем, жили западнее Нижнего парка, поблизости от старых «попутных светлиц» Петра. Так возникла Большая слобода.

Рядом с Петергофом строились кирпичные и черепичные заводы, лесопильни. На государственном гончарном дворе из глины изготавливали посуду, трубы, садовый кирпич, кафель, который по своей красоте и надежности ни в чем не уступал голландскому. Начало Петергофской гранильной фабрике положил сам Петр, издав 21 октября 1721 г. указ: «…построить в Петергофе мельницу, в которой пиловать камень мраморный и алебастр и другой всякий мягкий камень…» Так возникла самая крупная в России фабрика по художественной и технической обработке камней.

К 1725 г. формирование петергофского дворцово‑паркового ансамбля было в основных чертах завершено. Он включал в себя Верхний сад и Нижний парк, пять крупных каменных зданий, более двенадцати деревянных галерей и павильонов, три каскада, шестнадцать водометов, десять больших водоемов, грандиозный фонтанный водовод с плотинами и шлюзами, а также множество декоративных статуй из свинца, дерева, мрамора и алебастра.

Как идея создания парка у самых волн залива, так и основная схема планировки центральной и восточной частей Нижнего парка, соединенных в одном композиционном узле дворца, грота с каскадом и канала, принадлежат Петру I.

Наброски, сделанные рукой царя на чертежах, красноречиво свидетельствуют, что его влияние на строительство Петергофа сказалось не только в общем плане, но и детально определяло декоративное решение отдельных сооружений.

Во второй четверти и в середине XVIII столетия декоративное убранство парков и садов Петергофа значительно обогатилось. В это время создаются фонтаны Верхнего сада, «Римские» и «Китовый» фонтаны в Нижнем парке, переделывается каскад «Драконова (Шахматная) гора».

Самые крупные работы этого периода непосредственно связаны с именем великого русского зодчего Бартоломео Франческо Растрелли. По его проектам был расширен и надстроен Большой дворец, возводились Екатерининский корпус у дворца Монплезир и ограда Верхнего сада. В творчестве Растрелли нашли свое выражение новые художественные принципы русской архитектуры, в которой все больше проявлялись тенденции к монументальности, великолепию и изысканности сооружений.

Китовый фонтан

В это время Петергоф стал местом официального проведения торжественных церемоний. Каждый год здесь отмечался день Полтавской битвы. Иллюминации, устраиваемые по случаю праздников, поражали гостей своим размахом и поистине сказочным великолепием. Едва спускалась темнота, как фасады дворцов, аллеи парков, каскады и бассейны фонтанов, корабли, стоявшие в гавани, озарялись гирляндами разноцветных огней. Слава о Петергофе вышла далеко за пределы России.

В конце XVIII столетия в Петергофе работали архитекторы Юрий Матвеевич Фельтен (1730–1801), Жан‑Батист‑Мишель Валлен‑Деламот (1729–1800), Джакомо Кваренги (1744–1817). По проекту Кваренги создавались новый Английский парк и дворец.

С 1799 по 1806 г. свинцовая скульптура Большого каскада была заменена на бронзовую золоченую, которая отливалась по моделям виднейших российских скульпторов второй половины XVIII – начала XIX в.: Федота Ивановича Шубина (1740–1805), Михаила Ивановича Козловского (1753–1802), Ивана Прокофьевича Прокофьева (1758–1828), Феодосия Федоровича Щедрина (1751–1825), Ивана Петровича Мартоса (1752–1835), Федора Гордеевича Гордеева (1744–1810), Жана‑Доминика Рашета (1744–1809). Все эти мастера, принимавшие участие в создании нового убранства каскада, были непревзойденными творцами, прославившими свои имена высокохудожественными произведениями.

В этот период в Петергофе работал гениальный русский архитектор Андрей Никифорович Воронихин (1759–1814). Он исполнил проекты колоннад у Большого каскада, каскада у павильона Эрмитаж (Львиный), пьедестала для статуи «Самсон» и ряд других работ.

В 1830–1850‑х гг. в Петергофе начался новый период строительства. Рядом с регулярными парками XVIII столетия появились пейзажные парки: Александрия, Александрийский, Колонистский, Озерковый, Бабигонский.

В парке Александрия

В это время мода на французский регулярный парк сменилась пристрастием к английскому парку. Решительно отвергались геометрическая планировка аллей, стрижка деревьев и кустарников, сложные цветочные партеры. Особенностью английских парков являлось их свободное расположение на местности; они причудливо извивались вдоль рек и прудов, огибали холмы и спускались в овраги. Фонтаны обретали вид естественного потока, ручья или водопада.

Подчеркнуть прелесть первозданного пейзажа и придать ему романтический вид должны были самые разнообразные строения – дворцы, сельские хижины, уединенные беседки, руины, изящные мостики.

Екатерина II писала Вольтеру: «Я страстно люблю теперь сады в английском вкусе, кривые линии, пологие скаты, пруды в форме озер; глубоко презираю прямые линии. Ненавижу фонтаны, которые мучают воду, давая ей течение, противное ее природе».

В результате 6 июля 1769 г. Петергофской конторе было объявлено: «…ея императорское величество изустно повелеть соизволили, чтоб в петергофских садах деревьев верхи не стричь, а обстригать только по першпективам бока и низ по‑прежнему». В конце концов деревья в Нижнем парке и Верхнем саду разрослись и утратили свой первоначальный вид. Осталась только старая планировка.

В 1779 г. на месте бывшего Кабаньего зверинца появился большой пейзажный Английский парк. Что же касается зданий, то переделке подверглась часть интерьеров Большого дворца. Ж.‑Б.‑М. Валлен‑Деламот и Ю.М. Фельтен придерживались сложившегося к тому времени стиля русского классицизма: украшение помещений стало более строгим, а часть залов приобрела большую композиционную замкнутость.

В отличие от Петергофа, который постоянно претерпевал обновления, Стрельна по‑прежнему оставалась «большим российским селом». 2 июля 1797 г. император Павел I издал указ: «Стрелину нашу мызу со всеми ее строениями и заведениями и с принадлежащими к ней деревнями и всякими угодьями всемилостивейше жалуем мы в собственность нашему любезному сыну Константину Павловичу». С этого времени дворец получил наименование Константиновский.

По повелению великого князя в Стрельне в 1807 г. по проекту архитектора Луиджи Руска (Алозий Иванович Руск) (1762–1822) был обустроен каменный почтовый двор, а в летнее время между Петербургом и Стрельной открылось движение дилижансов. Здесь же располагались шесть казарм с конюшнями и госпиталем для лейб‑гвардии уланского полка.

Константиновский дворец в Стрельне. Ныне Дворец Конгрессов. Макет

Ведущая роль в строительстве Петергофа в середине XIX в. принадлежит знаменитому архитектору Андрею Ивановичу Штакеншнайдеру (1802–1865). По его проектам была произведена надстройка восточного флигеля Большого дворца, перестроен Львиный каскад, сооружены фонтаны «Нимфа» и «Данаида», облицованы мрамором Воронихинские колоннады. Штакеншнайдер известен как автор проектов павильонов Ольгин, Царицын, Розовый (Озерки) и Бельведер – наиболее видных произведений русского зодчества середины XIX столетия.

В этот период в Петергофе работали крупные мастера Николай Леонтьевич Бенуа (1813–1898), Иосиф Иосифович Шарлемань (1824–1870), «Адам» Менелас (1749–1831), по проектам которых помимо архитектурных сооружений (дворцов, павильонов, крупных зданий) проводилось устройство парков на территории города.

В середине XIX в. к петергофской фонтанной системе относилось 45 км открытых каналов, 40 прудов, 50 км напорных трубопроводов, 4 км тоннелей, 35 плотин, шлюзов, водопусков.

Известно, что в 1859 г. управляющий петергофскими водами и фонтанами инженер М.И. Пильсудский отмечал: «Смело можно сказать, что нет в мире летней резиденции, подобной Петергофу. Можно встретить более роскоши, более богатства, но нельзя найти местоположение, более соответствующее своему назначению, более великолепное и красивое. Быв сам несколько раз за границей, основываюсь на личном убеждении.

В течение двадцати лет я показывал достопримечательности Петергофа иностранцам. Все без исключения отдавали Петергофу первенство перед прочими увеселительными дворцами Европы. Фонтаны Версаля бьют несколько часов в месяц, и то не все вдруг. У нас в Петергофе фонтаны бьют в летнее время ежедневно и все без исключения».

Мастера сумели добиться многократного использования воды в петергофских фонтанах. Бассейны фонтанов Верхнего сада являлись источниками для снабжения водой фонтанов Нижнего парка, после чего вода по трубам и каналам сбрасывалась в Финский залив.

В царствование Николая I в Петергофе создавались ансамбли в пейзажном стиле прошлого столетия: Александрия, Колонистский, Александринский, Луговой парки. Русские садоводы умело использовали лесные массивы, пруды и водоемы системы фонтанов, а также необычный рельеф местности.

В конце XIX в. было возведено последнее дворцовое сооружение в Петергофе – Нижняя дача Николая II.

Парки Петергофа предназначались для официальных парадных торжеств, которые посвящались прославлению могущества Российской империи. В начале XVIII столетия здесь устраивались фейерверки, иллюминации и маскарады, приуроченные к празднованию дня Полтавской победы, Гангутского сражения, дня заключения Ништадтского мира и к другим знаменательным датам. В XVIII–XIX вв. петергофские празднества и иллюминации стали прежде всего средством укрепления престижа монархии.

Нижняя дача Николая II

Руины Нижней дачи Николая II

На празднества приглашались представители знатных семейств, именитое купечество, чиновники, гвардейские офицеры. Вольным мастерам появляться в парках строжайше запрещалось. Специальный императорский указ от 1756 г. гласил: «Не пускать в сады матросов, господских ливрейных лакеев, подлого народа, а также у кого волосы не убраны, у кого платки на шее, кто в больших сапогах и серых кафтанах». Что же касается Нижнего парка, то вход в него строго ограничивался, и даже для участия в больших празднествах сюда допускались только приближенные императора и столичная знать. 28 июня 1735 г. Анна Иоанновна подписала «Пункты, по которым в Петергофе поступать непременно». Все эти пункты касались придворных, знатных людей и высших чиновников. Им дозволялось «приезжать всем вольно в воскресенье и четверг, а окроме тех дней никому не быть, разве самая крайняя кому до нас будет нужда, тем и в прочие дни для того позволяется».

Уже с XVIII столетия стало традицией проводить в парках Петергофа роскошные праздники в честь «викториальных дней» и дней тезоименитства членов царской семьи. На эти праздники стекался весь цвет Санкт‑Петербурга и иностранные гости со всей Европы.

Императрица Анна Иоанновна

Оформлением представлений занимались лучшие архитекторы и художники. Для написания «иллюминационных картин» приглашались такие видные художники, как Михаил Лукьянович Негрубов (1600–1745) и Иван Яковлевич Вишняков (1699–1761). Особенный размах и роскошь приобрели петергофские торжества в 1830–1850‑х гг. В это время в Нижнем парке под открытым небом давались представления, где принимали участие самые знаменитые столичные актеры.

Во второй половине XIX в. в Петергофе каждый год стали организовываться общедоступные праздники с традиционными иллюминацией, фейерверками и лотереей. Жители Петербурга заранее оповещались афишами о предстоящем мероприятии. Вход на гуляния был платным, и цена за билет для того времени являлась довольно значительной – десять копеек серебром.

К концу XIX столетия в Нижний парк и Верхний сад стали допускаться горожане, однако в Собственные царские парки – Александрию, Собственную дачу и островные павильоны – приказывалось «никого не пропускать… кроме принадлежащих высочайшему двору». На традиционные многолюдные праздники с роскошной иллюминацией, фейерверками, салютами и разнообразными забавами стекались представители столичного дворянства, интеллигенции, богатого купечества, офицерства. Благородная публика могла рассчитывать на лучшие места.

С середины XIX в. в Петергофе постоянно находились два гвардейских полка, охранявших неприкосновенность царской резиденции от проникновения «посторонних лиц и злоумышленников». Так, один из мемуаристов начала XIX в. вспоминал: «Стрелковый дивизион должен был занять дворцовый караул, а кадеты – цепь вокруг фейерверка и иллюминации. Мы обошли Верхний сад, не найдя никаких беспорядков. Цепь наша исполняла свое дело исправно: не пропуская чернь и часто угощая ее прикладами, она доставляла возможность публике, в особенности дамам, видеть фейерверк».

В это время в залах Большого Петергофского дворца проходили не только многие важные события, но также устраивались пышные празднества и приемы, балы и маскарады. Во многих залах одновременно накрывались праздничные столы. Они расставлялись даже на террасах над дворцовыми галереями. Порой в праздниках принимали участие до трех тысяч гостей, а сам дворец освещался огнем более десяти тысяч свечей. Такие маскарады, как правило, продолжались до самого утра.

Многие художники и музыканты, пораженные красотой Петергофа, посвящали этому дивному комплексу свои произведения. Например, Александр Александрович Бестужев‑Марлинский (1797–1837) так описывал праздничную ночь в царской резиденции: «Залюбоваться надо было, как постепенно загоралась иллюминация: казалось, огненный перст чертил пышные узоры на черном покрывале ночи. Они раскидывались цветами, катились колесом, вились змеей, росли – и вот весь сад вспыхнул!»

В 1832–1834 гг. юнкер Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841) жил в летних петергофских лагерях. Когда заканчивались лагерные занятия, маневры и смотры, юнкера забавляли царскую семью и придворных тем, что штурмовали лестницы Большого каскада. Весело было смотреть, как офицеров сбивают с ног мощные струи воды, но люди настойчиво устремляются к верхней площадке. Счастливцам, первым достигшим вершины, вручались ценные подарки. Надо сказать, что подобные факты биографии никак не отразились в творчестве поэта, однако Лермонтов всю жизнь помнил прелесть Петергофа; его перу принадлежит поэма «Петергофский праздник».

М.Ю. Лермонтов

Чарующую прелесть водяного убранства резиденции показал на своем полотне «Большой Петергофский дворец» живописец Иван Константинович Айвазовский (1817–1900). Основное место на картине занимает изображение знаменитого фонтана Самсон и каскада, на фоне которого четко просматриваются изящные линии дворцового фасада. Каждая архитектурная деталь выписана с большой тщательностью.

Украинский поэт и живописец Тарас Григорьевич Шевченко (1814–1861) написал картину, в которой избрал темой один из эпизодов, связанных с пребыванием в Петергофе знаменитого полководца Александра Васильевича Суворова (1729/30–1800). Как известно, Суворов поступил на военную службу в 1745 г. Через несколько лет в составе лейб‑гвардии Семеновского полка он прибыл в резиденцию. Обычно он стоял на карауле у Монплезира. Однажды летним днем мимо часовых проходила императрица Елизавета. Суворов так лихо отдал ей честь, что вызвал искреннее восхищение. Решив отблагодарить Суворова за отлично отданное приветствие, она протянула молодому солдату серебряный рубль. Однако Суворов отказался принять императорский подарок, мотивируя свое поведение тем, что караульный устав строго запрещает принимать деньги. Как раз этот момент показан на гравюре Шевченко, который вообще часто бывал в Петергофе. В повести «Княгиня» (1835) он замечает: «Видал я на своем веку порядочные сады, как, например, Уманский и Петергофский».

Императрица Елизавета Петровна и Суворов. Гравюра Т. Шевченко

После падения царского режима в 1917 г. предпринимались достаточно робкие попытки систематизировать и описать несметные богатства дворца, однако они не увенчались успехом. Временное правительство опасалось приближения немцев, а потому распорядилось отправить сокровища Петергофа в Москву.

После Октябрьской революции, в мае 1918 г., по роскошным залам Большого Петергофского дворца впервые прошла экскурсия под флагами и с оркестром. Верхний сад, Нижний парк и парк Александрия получили статус музейных заповедников и парков культуры и отдыха. В бывших министерских, фрейлинских, флигель‑адъютантских и других домах, принадлежавших придворному ведомству, разместили дома отдыха. В 1920 г. петергофские ценности возвратились из Москвы на свое исконное место.

С 1928 по 1941 г. на основе сложных научных изысканий проводились реставрационные работы, в результате которых были удалены позднейшие наслоения и воссоздана первоначальная планировка отдельных частей ансамбля. Самые значительные работы проводились в Большом дворце и Монплезире, в центральной части Нижнего парка и в Верхнем саду. В это же время от разросшихся елей была освобождена перспектива вдоль аллей Морского канала, воссоздан партер Верхнего сада, отремонтированы Большой каскад, стенки канала, фонтаны «Солнце», «Пирамида» и многие другие.

Вид на Большой Каскад и Большой Петергофский дворец. Художник И. Айвазовский

В годы Великой Отечественной войны, с сентября 1941 г. по январь 1944 г., Петергоф был разрушен и разграблен фашистами. Правда, уже с самых первых дней войны началась подготовка ценностей музея к эвакуации. В глубь страны успели переправить многочисленные произведения живописи, изделия из серебра и фарфора, ткани и мебель. На территориях Верхнего сада и Нижнего парка были устроены тайники, в которых удалось спрятать часть мраморных и бронзовых скульптур. Конечно, полностью укрыть сокровища Петергофа не представлялось возможным. Уже 23 сентября 1941 г. гитлеровские войска захватили город и превратили его в стратегический пункт. Жители города были выселены. Уже в первый день захвата Петергофа от попадания снаряда загорелся Большой дворец. Этот великолепный памятник русского зодчества горел три дня. Петергофцы долго видели зарево над дворцом. Главные архитектурные памятники превратились в руины. Особенно пострадал ансамбль Нижнего парка. Враги взорвали Большой дворец и Большой каскад, сожгли дворец Марли, Елизаветинский корпус Монплезира и оранжерею, разрушили Монплезир и Эрмитаж. С Большого каскада и других фонтанных сооружений они похитили монументальную скульптуру, в том числе и знаменитого «Самсона», вывели из строя фонтаны и водопроводную систему. Газоны, аллеи и парковые площади были испорчены и изрыты траншеями, противотанковыми рвами, заминированы. Погибли десять тысяч деревьев, что составляет более одной трети зеленого массива.

После освобождения Петергофа в 1945 г. он был переименован в Петродворец. Начались активные восстановительные работы. Первой разруху и страшное пепелище увидела М.А. Тихомирова, которая вместе с другими работниками музея в течение блокады прилагала все силы, чтобы сохранить экспонаты из Петергофа, что находились в Исаакиевском соборе. Свои воспоминания об этом тяжелом времени Тихомирова изложила в книге «Памятники. События. Люди».

На первом этапе в 1944–1945 гг. проводилось разминирование парка, расчистка аллей от завалов и зарослей, засыпка рвов, посадка деревьев, сбор сохранившихся фрагментов отделки зданий и установка на места спасенных статуй. В 1945 г. уже удалось открыть для посетителей Нижний парк, хотя внешний облик его все еще оставался плачевным. В то время, глядя на руины, оставшиеся от величественных памятников, было трудно представить, что когда‑то они смогут возродиться в былом великолепии. Однако люди, измученные голодом и болезнями, жившие в страшных бытовых условиях, продолжали упорно вести восстановительные работы. Благодаря их самоотверженности и любви к выдающимся памятникам искусства и архитектуры стала возможной победа над невиданным хаосом развалин и обломков.

Памятник советским морякам‑десантникам, защищавшим Петергоф от фашистских оккупантов

Второй этап восстановительных работ продолжался с 1945 по 1951 г. В это время реставрировались фонтаны, воссоздавалась утраченная декоративная скульптура. Наконец 26 августа 1946 г. были введены в действие Аллея фонтанов, Террасные и Итальянские («Чаши») фонтаны, водометы и водопады Большого каскада. А 14 сентября 1947 г. заработал фонтан с бронзовой группой «Самсон, разрывающий пасть льва». С 1947 по 1950 г. для Большого каскада изготавливались взамен похищенных декоративные детали: барельефы, гермы, маскароны, кронштейны, монументальные статуи «Тритоны», «Волхов», «Нева». В это же время начали функционировать крупнейшие фонтаны Нижнего парка: «Адам», «Ева», Менажерные, «Римские», «Нимфа», «Данаида», каскад «Золотая гора», фонтан‑шутиха «Зонтик». В результате второго этапа реставрации возобновили действие семь фонтанов Монплезирского сада.

Третий этап реставрационных работ приходится на 1952–1957 гг. Продолжалось восстановление уже действующих фонтанов, водометов восточной и западной частей Нижнего парка и Верхнего сада. В это время свой первозданный облик обрели каскад «Шахматная гора», фонтаны «Пирамида», «Тритоны» у Марли, «Солнце», «Оранжерейный», «Нептун», фонтан‑шутиха «Дубок» с тюльпанами. Главными в это время следует признать работы по восстановлению дворцовых зданий и павильонов.

Наиболее сложной реставрационной работой явилось воссоздание взорванной центральной части Большого дворца и его кровли. С 1952 по 1956 г. в основном завершилось восстановление фасадов всех дворцовых сооружений, относящихся к ансамблю XVIII столетия: в 1953 г. – Елизаветинского корпуса Монплезира, через год – дворца Марли и оранжереи, в 1956–1957 гг. – дворца Монплезир и примыкающих к нему Банного корпуса и Ассамблейного зала. В этот период удалось воссоздать золоченые купола Большого дворца, отреставрировать живопись и лепку Монплезира. На последнем этапе проводилось восстановление парадных интерьеров.

Большая заслуга в реставрации памятников Верхнего сада и Нижнего парка принадлежит архитекторам Андрею Андреевичу Олю (1883–1958), Василию Митрофановичу Савкову (1907–1978), Евгении Владимировне Казанской (1915–1996), Александру Эрнестовичу Гессену (1917–2001), Александру Александровичу Кедринскому (1917–2003). Воссоздать скульптуры, барельефы, вазы и декоративные детали удалось Василию Львовичу Симонову (1879–1960), Игорю Всеволодовичу Крестовскому (1893–1976), Николаю Васильевичу Дыдыкину (1894–1975), Виктору Вильгельмовичу Эллонену. В 1957 г. восхитительный фасад Большого дворца снова увенчал террасу над Большим каскадом, а в 1964 г. в его залы смогли войти первые посетители.