Глава 72

Джеймс Бонд сидел за угловым столиком на веранде гостиничного ресторана «Тейбл‑Маунтин».

Поток тепла струился вниз из газовых обогревателей под потолком. В холодном вечернем воздухе витал легкий и даже в чем‑то приятный аромат пропана.

В толстостенном бокале плескался бурбон «Бейкерс» со льдом – тот же самый «Бэзил Хэйден», только крепче, поэтому Бонд чуть взболтал виски, чтобы лед немного растворился и смягчил резкий вкус. Впрочем, после таких событий можно и не смягчать…

Наконец он сделал большой глоток и осмотрелся. Все столики были заняты парочками. Ладонь скользила по ладони, колени соприкасались, губы, источавшие легкий винный аромат, нашептывали обещания и тайны. Дамы склоняли головки, слушая учтивые речи спутников, и шелковистые копны волос раскачивались из стороны в сторону.

Бонд вспомнил про Фелисити и поездку во Франшхок.

Чем бы они занялись в субботу? Собиралась ли она рассказать бессердечному солдату удачи Джину Терону, что торгует голодом, и привлечь его на свою сторону?

А окажись Фелисити и правда спасительницей голодающей Африки – признался бы он сам, что работает на британское правительство?

Вообще Бонд терпеть не мог пустых рассуждений и поэтому только обрадовался, когда зазвонил телефон.

– Привет, Билл.

– В общем, Джеймс, ситуация такая, – начал Таннер. – Войска стран‑соседей не перешли границу с Восточным Суданом. Хартум выступил с заявлением: Запад, мол, в очередной раз «вмешивается во внутренние дела суверенного демократического государства, что лишь способствует становлению феодализма в регионе».

– Феодализма? – усмехнулся Бонд.

– Видимо, автор имел в виду «империализм», но что‑то напутал. Понять не могу, почему в Хартуме не подыщут себе через «Гугл» нормального журналиста!

– А китайцы? Они ведь остались без дешевой нефти.

– Китайцам не с руки жаловаться – в Судане едва не разгорелась очень нехорошая война, причем частично по их вине. Зато правительство Восточного Альянса на седьмом небе от счастья. Тамошний губернатор шепнул нашему премьеру, что в следующем году они проведут референдум, отделятся от Судана и устроят демократические выборы. Им нужны долгосрочные экономические связи с нами и с Америкой.

– А у них много нефти.

– Прямо фонтанами бьет, – подтвердил Таннер. – Слушай дальше. Почти все продуктовые поставки Фелисити Уиллинг возвращаются в Кейптаун. Распределением займется Всемирная продовольственная программа – еда пойдет тем, кто в ней действительно нуждается. – И добавил: – Жаль Лэмба.

– Шагнул под пули и спас нам жизнь. Его должны наградить посмертно.

– Обязательно сообщу на Воксхолл‑Кросс. Ты уж прости, Джеймс, но жду тебя здесь к понедельнику. В Малайзии что‑то зреет, просматривается связь с Токио.

– Необычное сочетание.

– Вот именно.

– Буду в девять.

– Можно к десяти. Неделька у тебя выдалась тяжелая.

Они распрощались. Бонд только успел отхлебнуть виски, как телефон снова завибрировал. Он посмотрел на экран и ответил после третьего гудка:

– Привет, Филли.

– Джеймс, я тут следила за новостями… Какой ужас! С тобой все хорошо?

– Да. Денек был непростой, но вроде все улажено.

– Ты просто образец сдержанности. Выходит, «Геенна» и «Инцидент‑20» никак не связаны? Подумать не могла. Как же ты разобрался?

– Корреляционный анализ. Ну и без пространственного мышления, конечно, никуда, – серьезно заявил Бонд.

Филли, чуть помедлив, спросила:

– Джеймс, ты меня разыгрываешь?

– А то.

Мелодичный смешок.

– Слушай, я понимаю, ты валишься с ног, но у меня еще новости по «Стальному патрону». Рассказывать?

«Спокойно», – приказал себе Бонд, но успокоиться не мог. Предатель отец или нет?

– Я выяснила, как звали устраненного КГБ «крота» из «Шестерки».

– Отлично. – Он медленно‑медленно вдохнул. – И кто он?

– Секунду. Где же…

Бонд сдерживался лишь колоссальным усилием воли.

– Ага, вот. Роберт Уитерспун. Завербован резидентом КГБ в Кембридже. Оперативный сотрудник КГБ толкнул его под поезд на станции «Пиккадилли‑Серкус» в 1988 году.

Бонд зажмурился. Эндрю Бонд не учился в Кембридже. Они с мамой погибли в горах Франции в 1990 году. Отец не предатель и не шпион.

– Кроме того, в рамках «Стального патрона» был убит еще один внештатный сотрудник «Шестерки». Обычный агент, не «двойной», восходящая звезда. Занимался контрразведкой: выслеживал «кротов» в МИ‑6.

Бонд прокрутил эти сведения в голове – словно кубики льда в бокале.

– Что известно о его смерти?

– Почти ничего. В районе девяностого года где‑то во Франции или Италии. Убийство было замаскировано под несчастный случай, а в качестве предупреждения у тела оставили стальной патрон.

Бонд криво улыбнулся. Возможно, отец все же был разведчиком – но не предателем. Во всяком случае, свою страну он не предавал. Но не предал ли он семью? Не перешел ли Эндрю некую грань? Ведь он брал собственного сына на встречи, надеясь перехитрить противника.

– И еще, Джеймс. Ты спрашивал о «его смерти»?

– Что‑что?

– Ты сказал «его» про агента контрразведки, убитого в девяностом. Так вот, судя по архивным данным, это была женщина.

О Боже! Шпионом была его мать, Моник Делакруа Бонд? Невероятно. С другой стороны, она ведь работала фотографом‑фрилансером – очень удобное прикрытие для агента. И тяга к приключениям у нее была куда больше, чем у отца: именно мать приучила Эндрю к скалолазанию и горным лыжам. Бонд вспомнил, что она каждый раз вежливо, но очень твердо отказывалась брать маленького Джеймса с собой на задания.

Еще бы. Ни одна мать не подвергнет опасности собственного сына, чему бы там ни учили на занятиях.

Бонд понятия не имел, как в те годы строилась кадровая политика, ведь Моник родилась в Швейцарии, но, по всей видимости, такое допускалось.

Конечно, придется еще поработать, чтобы разрешить сомнения. Если все подтвердится, то он выяснит, кто отдал приказ и кто его исполнил. Впрочем, этим он займется сам.

– Спасибо, Филли. Ты просто гений и вполне заслуживаешь ордена Британской империи.

– Подарочного купона в «Селфриджес» вполне достаточно. Когда у них будет «неделя Болливуда», закуплю продуктов под завязку.

Выходит, и в еде их предпочтения совпадают.

– Лучше я отведу тебя в одно местечко на Брик‑лейн – там готовят лучшее карри в Лондоне. Алкоголь, к сожалению, не подают, так что захватим бутылочку бордо. Давай в следующую субботу?

Она ответила не сразу. «Наверное, уточняет, свободна ли», – предположил Бонд.

– Договорились.

Перед глазами встал образ Филли. Пышные рыжие волосы, зеленые глаза с золотыми искорками, тихий шорох, когда она закидывает ногу на ногу…

– Только приходи не один, – добавила она.

Он замер с бокалом у самых губ и машинально ответил:

– Хорошо.

– Ты с подружкой, и мы с Тимом. Отлично повеселимся.

– С Тимом… Твой жених?

– Ты, наверное, слышал, что у нас не все гладко, но в итоге он отверг очень заманчивое предложение и остался в Лондоне.

– И правильно. Думал бы сразу.

– Не стоит его винить, со мной ужиться нелегко… В общем, мы решили попробовать еще раз. Итак, решено, давай в субботу. Тебе будет интересно поболтать с Тимом о машинах и мотоциклах – он в них здорово разбирается. Даже лучше меня.

Она говорила быстро. Слишком быстро. Офелия Мейденстоун была девушкой не просто красивой, но еще и наблюдательной и умной. Она прекрасно поняла, что произошло в понедельник в ресторане, ощутила эту тонкую связь и теперь будет терзаться сомнениями: а вдруг у них что‑то получилось бы… Однако вмешалось прошлое.

«Прошлое, – горько усмехнулся Бонд, – которое так влекло Северана Хайдта».

И которое его погубило.

– Очень рад за тебя, Филли, – совершенно искренне сказал он.

– Спасибо, Джеймс.

– Только имей в виду: я не позволю тебе угробить жизнь на прогулки с детской коляской по Клэпхему. Ты великолепный координатор, так что готовься работать со мной во всех проектах.

– Буду ждать, Джеймс. Где скажешь и когда скажешь.

Бонд усмехнулся. Не самая удачная формулировка – при сложившихся‑то обстоятельствах.

– Мне пора, Филли. Позвоню на неделе – проанализируем «Инцидент‑20».

Они попрощались. Бонд заказал еще виски и залпом выпил, глядя на гавань. Впрочем, в этот раз он не оценил красоты пейзажа – и вовсе не потому (ну хорошо, не только потому), что Филли снова помолвлена.

Нет, Бонда занимала более серьезная проблема.

Его мать – секретный агент…

О Боже!

Внезапно прозвучавший голос прервал сумбурные размышления:

– Прости, я опоздала.

В кресло напротив опустилась Бхека Йордан.

– С угого все хорошо?

– Да. Правда, уже у сестры она усадила нас смотреть повтор «Сгуди снайси».

Бонд посмотрел на нее в замешательстве.

– Старый комедийный сериал на зулу. Местами забавный.

Под обогревателем было тепло, и Йордан сняла темно‑синий пиджак, под которым оказалась красная рубашка с коротким рукавом. В этот раз она не стала прятать под косметикой страшный шрам – подарок от прежних сослуживцев. Интересно, почему?

Йордан внимательно посмотрела на Бонда:

– Я удивилась, когда ты согласился со мной пообедать. Кстати, плачу я.

– Нет необходимости.

– Будем считать, я этого не слышала.

Он не стал возражать.

– Хорошо.

– Я сомневалась, стоит ли идти, и долго не могла решиться. Вообще‑то я уже говорила, что редко сомневаюсь и всегда все решаю быстро. – Она отвела взгляд в сторону. – Жаль, что сорвалась твоя поездка на природу.

– При сложившихся обстоятельствах лучше уж с тобой здесь, чем во Франшхоке.

– Еще бы. Со мной непросто, но я хоть людей не убиваю. – И добавила с угрозой в голосе: – Только не вздумай со мной заигрывать. Нет‑нет, не отрицай! Я отлично помню, как ты смотрел на меня в аэропорту.

– Я вовсе не заигрываю. У психологов есть специальный термин – «проекция». Ты проецируешь на меня собственные представления.

– И ты хочешь сказать, что не заигрываешь!

Бонд рассмеялся и жестом подозвал сомелье. Тот принес бутылку южноафриканского игристого, которую Бонд просил подать, когда придет его спутница.

Бонд попробовал и согласно кивнул, а потом объяснил Йордан:

– Тебе понравится. «Грэм Бек кювье клайв». Виноград шардонне и пино‑нуар, две тысячи третий год. Из Робертсона.

Редкий случай – Бхека Йордан рассмеялась:

– Я‑то старалась, рассказывала про Южную Африку, а ты, оказывается, и сам вполне подкован.

– Вино не хуже, чем в Реймсе.

– Это где?

– Во Франции, к востоку от Парижа. Там делают шампанское. Отличное место, тебе понравится.

– Может быть. Только зачем туда ехать, если наше вино не хуже?

Железная логика. Они отсалютовали друг другу бокалами.

– Кхотсо, – сказала Йордан. – Мир.

– Кхотсо.

Какое‑то время они сидели молча. В компании этой «непростой» женщины Бонду почему‑то было на удивление спокойно.

– Можно вопрос? – Она отставила бокал в сторону.

– Конечно.

– Когда мы с Лэмбом сидели в фургончике возле «Шестого апостола» и записывали ваш разговор с Фелисити, ты сказал, что у вас могло что‑то получиться. Ты и правда так думал?

– Да.

– Прости. Мне тоже не везло с мужчинами. Знаю, каково это, когда приходится идти наперекор собственному сердцу. Но мы продолжаем жить.

– Да, продолжаем. Наперекор всему.

Она отвела взгляд и посмотрела на гавань.

– Кстати, про Данна, – заговорил Бонд, – он погиб от моей пули.

– Откуда ты знаешь, что я… – Она вдруг осеклась.

– Ты первый раз стреляла в человека?

– Да. Но у тебя‑то откуда такая уверенность?

– На такой дистанции я выбрал вектор стрельбы в голову. Данн получил одну пулю в лоб и одну в грудь. Та, что в лоб, – моя, и рана смертельная. Твоя же была совсем неопасна.

– Ты уверен, что попал в голову?

– Да.

– Почему?

– При таком сценарии я не мог промахнуться, – ответил Бонд без сомнений.

Йордан немного помолчала.

– Пожалуй, я тебе поверю. Раз ты владеешь словами «вектор стрельбы» и «сценарий», то, наверное, знаешь, куда попал.

Скажи она так раньше, это была бы насмешка над его склонностью к насилию и презрением к закону; теперь же – самое обычное замечание.

Они немного поболтали о семье Йордан, о жизни Бонда в Лондоне и о его путешествиях.

На город опускалась тьма. Стоял тихий осенний вечер, какими славятся эти широты Южного полушария. Огни неподвижно сияли на суше и неспешно плыли по зеркальной глади воды. На усыпанном звездами небе чернели силуэты королевских гор Кейптауна: Столовой и Львиной Головы.

Со стороны гавани донесся заунывный баритон корабельного гудка.

Возможно, это как раз одно из судов с грузом продовольствия. Или катер с туристами возвращается с экскурсии по тюрьме на острове Роббен, где в годы апартеида много лет сидели в заточении будущие президенты Южной Африки Нельсон Мандела, Кгалема Мотланте и Джейкоб Зума. А может, круизный лайнер, отправляясь в следующий порт назначения, созывает на борт усталых пассажиров, нагруженных завернутыми в целлофан ломтиками билтонга, бутылками «Пинотажа» и кухонными полотенцами черно‑зелено‑желтых цветов Африканского Национального Конгресса и уносящих с собой море впечатлений об этой противоречивой стране.

Бонд махнул официанту, и тот принес меню. Йордан протянула руку, коснулась его локтя, и они снова обменялись улыбками – уже не столь мимолетными. И все же, несмотря на примирение, Бонд знал, что после ужина отправит ее на такси в Бо‑Каап, а сам вернется в номер и завтра утром улетит в Лондон. «Определенно», как сказал бы Квалене Нкоси.

Да, когда‑то давно Джеймс Бонд находил успокоение в приятной мысли, что рано или поздно найдется женщина, которая идеально ему подходит, с которой он сможет поделиться всеми тайнами. Поделиться своей жизнью. Теперь же он понял, что женщина обречена играть в его удивительном мире лишь крохотную, второстепенную роль. В конце концов, он вечно в движении, а жизнь и спокойствие зависят от того, сколь быстро и бесстрашно он сможет мчаться, чтобы не упустить добычу и уйти от преследования.

Не зря в изящном двустишии, которое вспомнила Филли Мейденстоун, говорилось, что тот быстрей, чей путь одинок.