Где ты, милая, блуждаешь.

– Кивни, если не спишь. – Шепот прозвучал прямо в ухе.

Боль напомнила Рэпу о том, что он еще жив, и он слабо кивнул.

– Ты можешь освободиться?

Гатмору не было нужды говорить шепотом: шторм бушевал, и вокруг все ревело, каждый канат звенел, каждая доска на «Кровавой волне» трещала и стонала, принимая удары чудовищных волн. Судя по всему, разбойникам сейчас было не до пленных.

Рэп покачал головой. По лицу его текла морская вода.

– Сколько мы уже здесь?

– Судя по твоей щетине, дня два.

Гатмор был мертвенно бледен, в волосах его чернела запекшаяся кровь. В глазах капитана играл сумасшедший огонек. Он встревожил бы Рэпа, если бы хоть что‑то в этом мире еще могло бы его встревожить.

– Было побоище?

Рэп кивнул. Он слышал обрывки похвальбы, видел, как чистили и затачивали окровавленные топоры. Он даже узнал среди горестной добычи, разбросанной в беспорядке по палубе, несколько вещиц, брошек и безделушек.

Гатмор выдохнул и закрыл глаза. Он до безумия любил троих своих сыновей, а жене выказывал столь сильную привязанность, на какую только способен джотунн. А его возлюбленный «Танцор гроз» теперь, скорее всего, грудой пепла лежал на берегу.

– Похоже, они оставили нас здесь умирать, – прохрипел Рэп.

Моряк покачал головой.

– Просто хотят, чтобы мы хорошенько размякли и стали податливей.

Фавн молчал, боялся, что начнет всхлипывать. Он так ослаб. Мужество и упорство лучше демонстрировать, если ты полон сил, а тут холод, голод, боль дни и ночи напролет высосали из него всю его волю. Как не потерять силу духа, когда тело так жестоко изранено? Да еще беспомощность, которая, как известно, рождает страх.

Ясновидение открывало еще более безрадостную картину. Когда корабль кренился на левый борт, Рэп упирался ребрами в глиняные бутыли с вином. Он мог даже прочитать этикетки. Когда же корабль наклонялся вправо, тяжелый бочонок бил Рэпа по колену. В бочонке, он знал, хранилась солонина. Большая часть груза «Кровавой волны» представляла собой награбленную добычу: золото, драгоценности, украшения, набитые в мешки и в большинстве своем поломанные. Но в пределах досягаемости было в достатке еды и питья – если бы только он не был связан!

Он мог видеть всех налетчиков, каждого с набитым ртом и мертвецки пьяного. Как же они жрали! Даже в самом центре бури, когда «Кровавая волна» в любую минуту могла потонуть, моряков заботили лишь удовольствия. Показать страх или даже высказать обоснованные опасения – нет, это не для джотуннов.

Если Калкор задумал, чтобы они размякли, то он, безусловно, добился своей цели.

Темень и холод. Соленые брызги. Иногда дождь. Помогает.

Туда‑сюда по палубе, на теле не осталось живого места.

Жажда, чудовищная, обжигающая жажда. Сапогом в ребра, если пикнешь.

Сам напросился в это плавание, идиот безмозглый. Уж не рассчитывал ли ты на каюту первого класса? Голод, холод, жажда. Тошнит от запаха собственной одежды.

Гатмор прошептал:

– Зачем ты вмешался? Если ты знал, что это Калкор, почему не отвел от нас Зло?

– Я знал, что он пришел в Дартинг за мной.

– Ты думал, что ему будет достаточно тебя? Что он пощадит город?

– Да, наверное.

– Чувствуешь себя виноватым?

– Может быть. А ты? Ты зачем полез?

– Из‑за того же.

Жажда. Плеск. Кости болят. Темень. Холод... Один‑два удара от проходящего мимо Дарада. Проверял, хорошо ли размяк.

Снова Гатмор:

– Значит, у Калкора теперь есть ясновидец. Ты будешь его глазами.

– Нет!

Так уж и нет, господин Рэп? Даже если он сейчас придет и сделает тебе предложение, господин Рэп? Штурман на орке – непыльная работка. Просто вести по ночам корабль вверх по рекам, а дальше понятно что – смерть и насилие, верно, господин Рэп? Обнаруживать охрану. Находить спрятанные сокровища: золото под полом, девственниц на чердаках. И плата хороша: все твое, что унесешь, все женщины, каких поймаешь. Примете ли это предложение или останетесь здесь лежать, господин Рэп?

У тебя есть время, чтобы подумать.

Убить себя, господин Рэп? Мужества не хватит. Может, сделаете это позже, когда будете лучше себя чувствовать?

Холод, жажда. Начинается бред. Инос на лошади. Инос и Дарад. Андор. Блестящая Вода – сумасшедшая ведьма.

Опять они жрут. И пьют.

Всплеск и шлеп...

«Кровавая волна» была ниже и длиннее «Танцора гроз», но все же это была всего‑навсего ладья, без всяких роскошеств вроде кают. На корме стояли люди – в такую погоду к рулю нужно было ставить не одного рулевого. Если корабль повернется боком к волнам, он мгновенно опрокинется. Под этой крошечной палубой находилось единственное укрытое местечко. Там тан Калкор подвесил гамак. Там же у него стоял и стул – трон, на который он усаживался, едва пробудившись, и откуда изредка ронял ленивые слова в ожидании лучшей погоды. Лучшей в его понимании – значит, подходящей для очередного налета.

Матросы балагурили, готовили еду, чистили оружие, но больше просто слонялись без дела. Корабль отнесло штормом, и никто не знал куда. Грести в такую погоду было совершенно бессмысленно. Прямо по курсу могли вдруг появиться скалы, но джотуннам не пристало бояться.

Несмотря на пронизывающий ветер и дождь, почти ни на ком из матросов не было надето ничего, кроме простых кожаных штанов. Волосы их и бороды развевались по ветру или спутались в промокшие мочалки цвета золота, серебра или меди. В их облике было что‑то безумное, безжалостное, какая‑то животная злоба. Даже если не видеть достопечального корабельного груза, одна внешность джотуннов убедила бы любого в том, что дурная репутация орков вполне заслужена. Разговоры их напоминали кошмарные сны. Расскажи ему сейчас любую историю про них – и он поверил бы. Они соревновались в жестокости, и каждый старался перещеголять соседа в содеянных зверствах. Сострадание у них считалось хуже трусости. Жестокость – вот их кредо.

У Рэпа не было сомнений, что они убили в Дартинге всех, кого смогли поймать, – женщин, детей, даже безобидных маленьких гномов, он слышал их шуточки насчет того, как трудно счищать гнома с топора.

И ведь срабатывало! Калкор потерял в Дартинге всего одного человека, того, которого убил Бруэл, хотя в Дартинге было полно бойцов, способных оказать сопротивление. Они ведь могли отогнать налетчиков камнями или, по крайней мере, отплатить им как‑то за весь этот кровавый пир, а вместо этого они дрогнули перед одним именем орки, сдались без единого слова и сами стали частью жуткой легенды. Зверство взращивало само себя.

Но как смел Рэп осуждать? Он сам чуть‑чуть не убил Оги – только весть о Калкоре остановила его, – малыша Оги, который, может быть, действительно считал, что оказывает приятелю услугу, организуя для него турнир, а сам тем временем подзаработает на темной лошадке. Типичный имп! С того времени, как Рэпу стукнуло тринадцать, когда он разбил Гиту челюсть, ему удавалось держать себя в руках, но берсеркерова ярость не исчезла совсем, она хранилась подспудно где‑то внутри. Он бы точно покалечил Оги, если бы не случай. Калкор, вероятно, чувствовал примерно то же, ведь у них с Рэпом в жилах текла одна и та же кровь джотуннов, но только Калкора это чувство охватывало гораздо чаще.

Чьи‑то сильные руки вытащили Рэпа из затхлого угла и развязали. У него настолько все онемело, что он не мог ухватить губами носик предложенной поилки, поэтому поилку сунули ему прямо в рот. Над ним склонился рыжебородый исполин, не старше его самого, настолько напоминающий его старого друга, что поначалу Рэп подумал, не галлюцинация ли это. Но Кратаркран должен сейчас сидеть дома в Краснегаре, в безопасности и тепле, зарабатывая честно на жизнь, а этот молодец – убийца. И его отвращение к грязному вонючему полудохлому фавну вполне понятно.

К счастью, недостатка в свежем воздухе по‑прежнему не ощущалось, шквал улегся. Небо просветлело, и Рэп теперь мог бы видеть глазами почти так же хорошо, как и мысленным взором, если бы не практически полностью заплывшие веки (спасибо миленьким шуточкам Дарада). Волны не уменьшались и не уменьшатся, возможно, еще несколько дней. Свежий воздух, дождь и холод. Но он настолько ослаб, что не мог даже дрожать.

– Тан хочет тебя видеть, – сказал молодой колосс тем же неожиданно высоким голосом, что и Кратаркран. – Ты можешь идти?

Рэп дернул головой, даже на это потребовалось усилие. От воды затошнило, следовало бы пить помедленнее. Ясно, что кормить его не собирались, но в данный момент это ничуть его не волновало.

Матрос поднялся, взял Рэпа за ноги и потащил его по узкому проходу между лавками для гребцов. К сожалению, когда не гребли, весла бросали прямо тут же, так что для башмака, может, и оставалось достаточно места, но не для мужских широких плеч. Рэп бился головой то о лопасти, то о рукоятки весел. Первую часть пути он проделал вниз, вторую – вверх, пока «Кровавая волна» продолжала плясать по прозрачным холмам Летнего моря. Дойдя до кормы, налетчик выпустил ноги Рэпа, приподнял его за плечи и устроил так, чтобы он наполовину стоял на коленях, наполовину сидел на деревянном настиле.

– Спасибо, Варьяк, – сказал Калкор, – иди теперь вымой руки.

– Да, капитан. – Молодой пират ухмыльнулся и зашагал прочь, ловко сохраняя равновесие даже тогда, когда корабль задирал нос в небо.

Рэп не мог удержать под контролем свое прыгающее и ускользающее сознание, не то что абсолютно бесполезное тело. Он валялся на досках у ног тана как куча хлама. Он пытался встать как подобает мужчине, но проклятые мускулы отказывались повиноваться. Они не хотели ничего, только дрожать.

Возвышаясь на своем троне, Калкор протянул ногу в ботинке и носком поднял Рэпу голову – взглянуть на остатки лица.

– Дарад?

– Да, тан.

– Твоя рожа кому хошь отобьет аппетит! – Калкор оттолкнул ногой изуродованную голову Рэпа.

Личные апартаменты тана были битком набиты разными мешками и баулами, в которых, как разглядел Рэп, увязана была отборнейшая добыча. Палуба нависала слишком низко, чтобы в каютке мог выпрямиться представитель любой высокорослой расы. Даже для сидящего Калкора потолок был низковат.

Когда‑то этот стул служил королю или епископу. Большой, украшенный изящной резьбой, инкрустированный драгоценными камнями, эмалью и золотом, обитый алым бархатом. Но, чтобы втиснуть его в низкую каюту, высокую спинку укоротили топором, половину драгоценностей повынимали, бархат изъязвился и сгнил от соленой воды. Даже ножки были расщеплены в тех местах, где их прибивали к днищу корабля, чтобы стул не скользил по полу.

Теперь он принадлежал полуголому пирату‑джотунну, откинувшемуся на спинку и созерцавшему с видимым удовольствием распростертое у его ног безжизненное тело.

Калкор был именно таким, каким привиделся Рэпу в магическом откровении: крупный, молодой, могучий, волосы цвета белого золота свисают тяжелыми прядями. На бронзовом его лице брови напоминают белые крылья чайки, тяжеловесная угловатая красота сочеталась с дьявольской жестокостью. В отличие от Дарада и Рэпа, он не носил татуировок.

Таких ярко‑голубых глаз Рэп не встречал ни у кого. Они светились, как кусочки неба, мертвенно‑холодным огнем и улыбались радостью безумия. Джотуннам, подобным Гатмору, нужно было нарочно доводить себя до состояния ярости. Калкор оставался таким всегда.

И этот знаменитый убийца Калкор, тан Гарка, приходился дальним родственником королеве Иносолан и, возможно, владел словом силы, которое досталось ему от их общего предка, волшебника Иниссо.

– Ты Рэп.

– Да, господин. – Отвечать было опасно. Еще опаснее не отвечать.

– У меня есть несколько вопросов, – рявкнул Калкор. Волна вскинула корабль на высоченный зеленый гребень, в снастях выл ветер, швыряясь дождем и солеными брызгами. Калкор промок даже в своем закутке. – И ты на них честно ответишь.

Корабль зарылся носом в волну и начал долгий пробег в ложбине между двумя валами. Рэп кивнул и чуть не свалился от этого движения. Но все же сумел произнести:

– Да, господин.

Потом вдруг на пол легла тень, Рэп обратил к ней ясновидение. Над ним склонился, по‑звериному осклабясь, Дарад. Он вытянул громадную лапу. Волосы колыхались от ветра, как спелый овес. Калкор, все с тем же надменным видом, переключил свое внимание на пришедшего.

– Ты обещал его мне! – заревел Дарад.

– Неужели? – Калкор выждал мгновение и повторил, чуть повысив голос: – Неужели?

– Да, ты сказал, что он будет моим. Ты отдал его мне! Мой подарок!

– Не помню. Ты уверен?

Калкор говорил не громче, чем того требовал шум ветра и волн. Холодная деланная улыбка пропадала только тогда, когда ветер бросал ему в лицо соленые брызги. Разумом Дарад едва ли отличался от бешеной собаки, поэтому его нисколько не трогали проблемы жизни и смерти любого другого, кроме него самого, существа. Но собственная судьба его очень даже волновала, поэтому он сумел уловить в словах Калкора скрытую угрозу.

– Ну... Я так думал, господин. Я, должно быть, перепутал.

– Что‑то часто ты путаешь...

Невероятно, но это чудище‑великанище продолжало оправдываться:

– Нет, сэр, то есть я хотел сказать, да... Я имел в виду, что больше такого не случится, господин.

– Мне бы очень этого не хотелось.

Дарад замешкался, губы его шевелились, потом он проворчал:

– Но запомните, тан, он обманщик. Он проведет вас.

– Не думаю.

Великан помедлил в нерешительности. Вроде его уже отправили восвояси, а вроде и жаль уйти и оставить Рэпа, лепечущего про волшебников и Сагорна, и Тинала, и Андора, и Джалона. Неужели он думал, что Калкор похитил для него Рэпа из Дартинга, города джотуннов, даже не поинтересовавшись зачем?

– Он к тому же псих. Мерещится ему всякое.

– Дарад, – сказал Калкор тем же назидательным тоном, – у меня есть обычай одаривать гостей, когда они уходят. Будь добр, потрудись, выбери себе что‑нибудь. Что‑нибудь потяжелее.

Мгновение монстр обдумывал его слова, затем поглядел на зеленые валы, марширующие за кораблем.

– Пандемия к северу, – бросил Калкор, – точнее не могу сказать, потому что не знаю.

Дарад повернулся и побежал прочь по проходу между скамьями.

Синие огоньки глаз вновь обратились к Рэпу. Казалось, спокойная улыбка Калкора приглашала разделить радость, но это было слишком легкомысленное предположение.

– Похоже, придется задать тебе побольше вопросов, чем я думал вначале. Его тупость отвратительна. Ну‑с, ты когда‑нибудь видел такие штуковины?

Тан достал из‑за стула омерзительный предмет, который Рэп сразу не заметил. Он представлял собой деревянную рукоятку, отполированную до блеска от многократного использования, к одному концу которой крепилось множество тонких цепочек, каждая длиной с человеческую руку. Выглядели они так, будто их изваляли в грязи. К кольцам цепочек присохли черные комки.

Рэп только и смог, что покачать головой. Горло не слушалось его. Он облизнул соленые губы.

– Думаю, это работа гномов. Импы используют эти штуки в тюрьмах. А также в войсках. По‑моему, это глупость. Если мужик не тянет, убей его и найди другого, к чему эти грязные разборки? Тем не менее у импов эта вещица используется для наказания. Джотунны не опускаются до такого варварства, верно я говорю? – Белые брови‑крылья вопросительно и требовательно поднялись.

– Да, господин.

Калкор вспыхнул:

– Вздор! Нет, господин! Иногда полезно поиграть в жестокость. Должен же я в конце концов поддерживать свою репутацию или нет? Это лучше всего проделывать на берегу.

Находишь подходящее дерево, привязываешь человека за руки. Все становятся в очередь и передают плетку друг дружке. Чей удар убьет его, тот и выиграл. Я видел однажды, как человек выдержал двадцать два удара. Это был престарелый епископ, который не желал делиться маленьким припрятанным сокровищем. Можешь посоревноваться с ним, вдруг обскачешь. Пять ударов – и человек останется развалиной на всю жизнь. Если хорошенько постараться, то эта штуковина перешибет кость. Понятно тебе?

– Да, господин.

– Ну так вот, фавн, сейчас я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать. Я отлично распознаю ложь, и на каждое вранье – удар кошкой‑девятихвосткой. Будь паинькой, тогда тебе не будет больно. Если я и убью тебя, то быстро. Правила ясны?

– Да, господин. Господин, можно глоток воды?

– Нет. Вопрос первый. Кто король Краснегара?

– Никто. Холиндарн умер.

Калкор кивнул, словно услышал нечто приятное, словно Рэп подтвердил известия, принесенные Дарадом. Калкор не знал и спрашивал, значит, очевидно, так и не получил письмо от Форонода.

Неужели агент не догадывался, кого он приглашает в Краснегар? Или рассматривал Калкора как неизбежность и хотел сыграть на доброй струнке тана, пока не поздно? Впрочем, у Калкора все струнки плохие. Ноги Рэпа закоченели еще больше, чем руки.

– Второй вопрос. Опиши Иносолан.

Рэп глубоко вдохнул, взвешивая, с одной стороны, грозящие ему мучения и, с другой – возможность того, что сказанное им может принести хоть какой‑то вред... но все бесполезно – он уже говорил. Трусость имеет тысячи обличий, и во что ее ни ряди – слабость, измождение, голод, – все равно она останется трусостью. У него не хватило мужества заставить себя промолчать.

– Ростом посередине между импом и джотунном. Волосы золотые... потемнее золота... ну, вот как у того мужика, что чинит башмак... Зеленые глаза... Стройная. Она скачет верхом и...

– Меня интересует только ее внешность. Она красива?

– Да, господин.

– Смотри мне в глаза, когда со мной говоришь. Покажи, какого размера у нее грудь. М‑м‑м... Я бы хотел побольше. Она девственница?

– Я не знаю! – Рэп ухитрился почти крикнуть. Калкор усмехнулся, не отводя от Рэпа острых огоньков глаз.

– Ты обладаешь ясновидением, правда?

– Я, господин? Нет, господин.

– Это раз. Я предупреждал. Один удар. Можешь ли ты управлять им, включать и выключать по своей воле?

– Иногда, – промычал Рэп.

У Дарада рыбьи мозги. Он слишком много говорил. Как и Гатмор. Калкор по собственной воле ни за что не расстанется с ясновидцем.

– Это нелегко, так ведь? Поэтому ты соблюдаешь осторожность? Ты любишь ее?

– Инос? Люблю ее? Я? Я... Нет, конечно же нет.

– Два.

– Что «два»? – спросил Рэп.

Больнее от этих цепей не будет, просто не может быть хуже, чем сейчас, когда кровь возвращается в остывшие руки. А ноги! Боже, что с ногами!

– Два обмана – два удара. – Калкор приподнял рукоятку, и цепочки, как маятник, качнулись, позванивая. Вдруг, встрепенувшись, Рэп забыл про мучительную боль.

– Нет, я был коню... О Боги! Любить Инос?

Калкор в изумлении покачал головой:

– Ты не знаешь? Ты сам не понимаешь? Как трогательно. Сердце мое обливается кровью, благородные порывы так и прут из всех щелей. Беру «два» назад. Давно я не впадал в такую сентиментальность с тех пор, как святой претор Кластрала предлагал мне своих дочерей. Но все же давай выясним до конца. Ты хочешь Иносолан?

Рэп кивнул, слишком потрясенный, чтобы говорить. Как он осмелился? Так вот откуда взялась эта сумасшедшая мечта найти ее и стать ее – нет, не слугой – возлюбленным. Однажды она поцеловала его и позволила вернуть поцелуй. Они держались за руки. Щенячья любовь! Безнадежная, как осенняя морось. Немыслимо! Она королева, а он – невежа без роду без племени. Все это время он обманывал себя. Боги! Боги!

И вот почему он так разволновался, когда увидел мужчину, выходящего из ее палатки. Ревность, вот причина! Дурак! Дурак! Дурак!

Калкор наблюдал за ним с удивленным презрением, как будто мог прочитать это мысленное самобичевание.

– Так сильно, как никогда не хотел других женщин?

– Да, господин! – Боги свидетели, это было правдой.

– Да, пожалуй, это хорошая рекомендация. Впрочем, не знаю, может, у фавнов извращенные вкусы. А сейчас она где?

– Не знаю.

Калкор нахмурился, внимательно изучая Рэпа, и его синие глаза вспыхнули еще ярче. Он выждал, пока корабль взберется на следующий гребень, а потом осторожно спросил:

– Ну, а приблизительно?

– Вероятно, в Зарке, господин. Ее похитила колдунья, а эта колдунья – джинн.

Тан удивился:

– Правда? Да‑а, похоже, волка слишком часто били по голове. Откуда ты знаешь мое имя?

– Увидел тебя... в... волшебном окне. – У Рэпа не осталось сил говорить. Боль все усиливалась, сводила с ума.

– Ты знаешь, где именно в Зарке?

– Араккаран, сэр.

– Вот теперь – два. Правду!

Отчаянно стараясь сосредоточиться и не стонать, а говорить, Рэп выдавил из себя:

– Колдунья сказала, что она из Араккарана.

– Но ты ведь думаешь, что Инос не в Араккаране. Почему?

Измученный, оглушенный собственной немощью, он не смог придумать складной лжи. Он начал путаный рассказ и о своей встрече с Блестящей Водой и Зиниксо, и как Хранители старались выкрасть Инос у колдуньи и друг у Дружки. Он думал, что за все эти небылицы тан выбросит его за борт – что вообще‑то было бы блестящим выходом из положения, – но, как ни странно, Калкор, кажется, по верил.

Вопросы летели как стрелы, а Рэп выдавал суматошные ответы. Описал порт Мильфлер... сколько человек в армии Краснегара... Он обходил правду как только мог, но Калкор покачал головой и сказал:

– Уже пять, Рэп. Я, кажется, предупреждал. Боюсь, теперь тебе придется по‑настоящему плохо. Следующий вопрос...

Казалось, тан обладал сверхъестественным чутьем на правду и ложь, хотя на расплывшемся лице Рэпа трудно было что‑то прочесть, а ветер срывал слова с губ, искажая звуки. Наконец счет дошел до девяти, и только тогда Рэп наконец оставил всякие попытки что‑то утаить. Боль затуманила разум. Если бы у него остались силы, он вскарабкался бы на борт и бросился в воду.

Должно быть, он потерял сознание, потому что в какой‑то момент вдруг понял, что говорит лежа, прижавшись щекой к мокрым доскам. Потом фавн ощутил прямо перед носом две чудовищно грязные ступни. Над ним высился, словно мачта, юный Варьяк.

–...помыть его, – говорил Калкор, – можешь, не угробив его, протащить на веревке за кораблем?

– Можно попробовать, господин.

– Сделай это по‑быстрому, а потом найди ему какую‑нибудь одежду. Этот фавн нужен мне живым.

– Что, соревнование по порке? – В голосе Варьяка зазвенел мальчишеский задор.

Этот дерзкий вопрос Калкор оставил без ответа; его взгляда было достаточно, чтобы джотунн проблеял:

– Да, господин, – и поскакал выполнять поручение.

Вымытый, высушенный, одетый, напоенный, накормленный, Рэп с удивлением обнаружил, что еще жив, хотя сам мечтал о смерти. Ходить он пока не мог, но дополз до Гатмора и напоил его. Потом потянулся к топору – единственному острому предмету в пределах досягаемости. Руки до того распухли, что едва могли удержать топор. Джотунны наверняка заметили, что он делал, но не вмешивались. Когда Рэп снял наконец с Гатмора последнюю веревку, он так устал, что свалился и тут же уснул.

Проснулся Рэп от пинка, ему приказали немедленно явиться к тану.

Качаясь и спотыкаясь, фавн поспешил на корму. В его состоянии трудно было удержаться на ногах, но он старался падать на неживые предметы: весла, скамьи, кадки. Грохнись он на спящего джотунна, тогда прощай половина зубов.

Солнце только начало подниматься по гостеприимному небосводу. Дул сильный, но уже не опасный ветер, и «Кровавая волна» разрезала килем волны, взяв курс на север. Даже дерево и веревки скрипели веселее, чем вчера. Но вот и корма. Рэп плюхнулся на колени перед троном, на котором как раз уселся Калкор.

Тан копался в недрах кожаной сумки и не обращал на Рэпа никакого внимания. На корабле просыпались, потягиваясь, почесываясь и поругиваясь, матросы.

– Сверни его! – Тан махнул на гамак.

Рэп поднялся и доковылял до гамака. Он не мог бы выпрямиться в таком низком помещении, а в его состоянии у него и желания такого не возникало. Он дрожал от слабости и падал от любого толчка как слепой котенок.

Рэп сложил гамак и одеяло на кучу награбленного барахла, но не успел снова встать на колени – или упасть, – как тан протянул ему руку. С тупым недоумением фавн уставился на предмет, который Калкор держал в руке, а потом, подняв глаза, встретился с высокомерным взглядом голубых глаз.

– За каждую царапинку ты теряешь палец.

Сомнений быть не могло: Калкор протянул ему бритву. Все еще изумленный, Рэп взял ее, открыл и обнаружил самую наипрекраснейшую сталь, какую только ему приходилось видеть. Конечно же работа гномов. Он попробовал лезвие пальцем; ничего не почувствовав, он увидел капельку выступившей крови.

– Идиот! – рявкнул Калкор. – Ну‑с, правила тебе известны. Приступай.

Распухшие пальцы Рэпа все еще не гнулись. Он приблизился к стулу, постарался выпрямиться и уперся головой в потолочные балки. Будь он чуточку повыше, может, уперся бы и плечами, отдохнул бы. Но все равно, так близко к Калкору не расслабишься и даже не поработаешь как следует. Тан подставил ему лицо... и шею.

Вот бы ему глотку перерезать!

Небесно‑голубые глаза Калкора сверкнули. Он знал, о чем думает Рэп, и улыбнулся нежно, как любовник. И мягко, вкрадчиво проговорил:

– Даже и не думай об этом.

Тщательно побрить человека на прыгающем, качающемся корабле, да еще если дрожишь от слабости, да еще если от малейшего толчка валишься с ног, – задача просто невыполнимая. А это означает сделаться калекой, Калкор слов на ветер не бросает. От такой перспективы Рэп покрылся испариной. Немыслимо, невозможно, совершенно невыполнимо. Все равно что попросить его слетать в Зарк.

– Даю тебе еще пять секунд, – сказал Калкор.

Рэп взял Калкора за нос и приподнял голову. Джотунн подставил верхнюю губу, и Рэп провел по ней бритвой. Нет, на этот раз обошлось. Он вытер бритву о рукав. Калкор не брился уже несколько дней; на щеках его отросла золотистая щетина, но кожа была сухой и удивительно гладкой. У Рэпа, напротив, по лицу струился пот, его всего трясло от напряжения.

Ну почему просто не перерезать Калкору глотку? Этот человек – злобное чудовище, убийца, насильник, несущий смерть мирным поселянам. Даже это брадобрейное лицедейство задумано как пытка. Нужно было еще созвать команду, чтобы все смотрели, и смеялись, и восхищались мужеством своего командира. А ведь можно было бы сделать этот мир чуточку безопаснее. Ради такой возможности любой человек, имеющий хоть каплю благородства, пожертвовал бы жизнью. Единственная трудность – успеть броситься за борт и умереть легкой смертью, иначе другие джотунны опробуют на нем все мыслимые и немыслимые виды пыток.

Калкор наблюдал за фавном с выражением сонного презрения. Во время бритья он развалился на троне и выглядел совершенно расслабленным, но ясновидение выдавало его напряжение. Глаза полуприкрыты, но взгляд живой и острый, руки повисли плетьми, а мышцы напряжены, словно сталь. Тан Калкор вовсе не был бесшабашным самоубийцей, каким желал представиться.

Рэп осознал, что перестал дышать, тогда он остановился обозреть результат своих мучительных трудов. Юноша отер лоб. Необязательный жест: в распухшие полуслепые глаза пот не бежал, Рэп работал с закрытыми глазами.

Калкор по‑прежнему наблюдал.

– Правило? – прохрипел Рэп.

– В сумке.

Рэп вытащил из сумки ремень и принялся править бритву. Когда он снова приготовился брить, Калкор задрал голову и подставил шею.

– Расскажи про Дарада и его проклятие.

Фавн кончиками пальцев оттянул кожу и осторожно срезал щетинку. Так просто полоснуть по горлу, а мир станет настолько лучше! Он не мог вспомнить, что говорил вчера про Дарада.

– Их пятеро.

Нужно следить за гребнями волн – «Кровавая волна» имеет нехорошую привычку вилять кормой, когда взбирается на волну при попутном ветре, если он потеряет равновесие, то наверняка лишится пальца.

– В одно и то же время может существовать только один из них. Когда‑то они были просто шайкой головорезов. Примерно сто лет назад...

Убить так легко. Неужели он не мужчина? За Яджинги он не чувствовал вины, а этот джотунн в тысячи раз хуже, чем тот имп. Ну же, покончи с ним! Фавн поудобнее развернул подбородок Калкора. Головой он упирался в балку и уже насажал заноз в лоб. Было бы удобнее, если бы можно было выпрямиться. Без помощи ясновидения задача была бы вообще невыполнимой.

– Каждый из пяти обладает каким‑либо талантом...

Теперь, казалось, бритва скользила с усилием, и вовсе не из‑за того, что затупилась. Просто Калкор вспотел. Он все еще притворялся спокойным и расслабленным, развалясь на троне, но его напряжение росло. Сомнений быть не могло. На лбу и груди показались капельки испарины. Может быть, испытание оказалось слишком долгим для него? Вероятно, он думал, что Рэп поцарапает его в первые две секунды... Пока все в порядке, а полдела уже сделано. А может, Калкор собирался дождаться десятой царапины? Безрукого ясновидца легче держать в узде. Впрочем, если он задумал что‑то подобное, он может сделать это в любой момент независимо от того, сколько раз Рэп его порежет. Говорить легче, когда правишь бритву.

– Дараду не требуется часто просить о помощи, поэтому он в солидном возрасте. Он уже долго живет. Тинал – тот все еще мальчишка. – Рэп чуть сильнее, чем нужно, потянул Калкора за ухо.

Это не игра – это ловушка. Не царапин ожидал джотунн, нет, нападения. Он ждал, когда Рэп попытается перерезать ему глотку. Еще подточить.

– Джалон – менестрель, актер... – Рэп говорил бездумно, не заботясь о том, что раскрывает главную тайну этой шайки. Никому из них он ничем не обязан. Единственное, о чем он умолчал, – это слово силы. Калкор уже владел одним словом и может поддаться искушению стать адептом. Он может с легкостью выжать из Рэпа его слово, а знание трех слов превратит его в волшебника. Калкор‑волшебник – от этой мысли голова шла кругом.

Андор когда‑то сказал, что Калкор – прирожденный боец. Может ли простая магическая способность остановить удар бритвы, если она так близко? Возможно. Вероятно. Значит, тан не так уязвим, как кажется. Если бы Рэп попытался отомстить за Дартинг, Калкор смог бы мгновенно остановить его.

Однако тан теперь по‑настоящему вспотел. Брить его стало трудно, но Рэп мог позволить себе не спешить. Он даже подумал, что сможет выиграть эту партию, если только Калкор не сплутует и не шевельнется нарочно. До сих пор он играл по‑честному. А пока Рэп принимался править бритву после каждого движения.

– Сагорн – мудрец...

– К черту Сагорна. Расскажи, что тебе явилось в чудесном видении.

– Это в каком? Когда я видел тебя, или дракона, или гоблина?

– Во всех. Начни с пророчества, полученного Иносолан.

– Ты, одетый в одну лишь шкуру. – Рэп наслаждался, вывертывая голову тана под разными немыслимыми углами. – Старик, вручающий тебе боевой топор...

Но каждое испытание рано или поздно кончается. Рэп закрыл бритву и уложил ее вместе с правилом обратно в сумку, и только тогда колени его подогнулись. Он грохнулся на пол, одна нога подвернулась. Юноша дрожал как в лихорадке. Его мутило, хотя он ничего не ел. Рэп не мог унять дрожь.

Через мгновение грязный палец ткнул его под подбородок и поднял голову. В жутких голубых глазах появился странный блеск.

– Опиши мне опять то место, где должна состояться эта любопытная дуэль: ты и я.

Рэп облизнул губы и ухитрился унять дрожь настолько, чтобы обрести способность говорить.

– Я уже говорил, господин, что там не было ничего конкретного. Короткая трава, то ли подстриженная, то ли выщипанная. Туман и дождь. Вокруг кольцо людей. Вот и все. Вдали ничего не видно, никаких ориентиров.

– Поляна Воронов на Нитноре, – задумчиво произнес Калкор, – вокруг нее большие камни. За ними могут стоять зрители. Снаружи. На Нитноре нет хищников и падальщиков. Только вороны. Кости проигравшего остаются там, где его убили. Ты видел там кости или камни?

– Нет, господин.

– М‑м‑м... – Калкор почесал свежевыбритый подбородок и, казалось, задумался. – Обычно счеты сводят на Поляне Воронов, но не обязательно. Это может происходить где угодно, смотря как карта ляжет.

Рэп молчал. Он не знал, что ответить на это, потому и не пытался. Сагорн истолковал видение так, будто Рэп был защитником Инос, но с равной вероятностью он мог быть и игрушкой Калкора. История с бритьем показала, что юмор у этого джотунна столь же извращенный, как и мораль, и если вдруг он загорится идеей организовать ритуальный поединок, то непременно устроит его в первом подвернувшемся месте.

– А ты когда‑нибудь пытался вызвать видение в волшебном окне?

– Никогда, господин. Я дважды был близок к этому, но... все было слишком расплывчато. И очень ярко. Ничего не разобрать.

Калкор кивнул, потом по лицу медленно расползлась улыбка, даже глаза сузились. Он встал со стула и вышел из‑под настила.

– Встать!

Рэп поднялся и автоматически выпрямился. Он был ниже джотунна и чувствовал себя крайне неуютно рядом с этой машиной‑убийцей.

Калкор окинул его взглядом сверху донизу, наверное, тоже сравнил себя с Рэпом и остался доволен этим сравне нием. Затем задорно тряхнул головой.

– Моряк, благодари судьбу, что я игрок.

– Господин?

Рэп пошатнулся, но рука тана сгребла его за плечо и вновь поставила прямо. Пальцы впились в плечо.

– Слушай, недоросток, в тебе есть что‑то странное. Что‑то чертовски странное. Мой инстинкт самосохранения говорит, что я должен одарить тебя полным боевым снаряжением и отправить восвояси. Я проверял тебя, ты понял?

Сейчас тан сделает предложение.

– Господин?

– Ты прошел испытание, но совсем не так, как я ожидал. Я бы поставил один к тысяче, что мое задание невыполнимо, тем более для такого фетюка, да еще в твоем состоянии. Но ты не пользовался никакой волшебной силой, ведь так?

– Нет, господин. Только ясновидением. Я пока еще плоховато вижу.

– Ясновидение... и что‑то еще, но не колдовство!

Калкор засмеялся – от этого звука могли заледенеть кости.

– Я решил убить тебя, если ты пройдешь испытание, – и он вздохнул, – но, как я уже сказал, я игрок. Есть у меня такая слабинка. Готов признать, что ты не адепт, несмотря на испытание.

Он поднял одну бровь, и Рэп произнес:

– Благодарю вас, господин.

– Пожалуйста. Ты, конечно, можешь оказаться магом или волшебником, но тогда я бессилен, хотя по моим наблюдениям не очень‑то на это похоже. Фавн, я буду крайне удивлен, если в один прекрасный день предсказание не исполнится. Это так интересно. Я снес уже двенадцать голов на Поляне Воронов, и мне очень хотелось бы прибавить к ним и твою.

– Ставлю на вас, господин, не на себя.

В нечеловечески голубых глазах внезапно вспыхнула ярость.

– Не смей шутить о святых вещах! Я не какой‑нибудь имп, чтобы трястись за такую бесполезную вещь, как деньги. Поединок – это слишком ответственный ритуал, это испытание мужества и судьбы. На кон в такой игре следует ставить лишь жизнь.

Рэпу казалось, что еще чуть‑чуть – и Калкор впадет в бешенство, но нет, снова на лицо вернулась жуткая улыбка.

– Двое сильных мужчин сражаются, а вокруг стоят люди, и все знают, что останется жив только один. Вот это игра! Прекраснейшая из всех. Надеюсь, что когда‑нибудь я оставлю на Нитноре воронам свои кости. Для тана не может быть конца достойнее. Только об одном я молю Богов, мастер Рэп!..

Рэп понял, что Калкор ожидает вопроса.

– О чем же?

– Чтобы мой победитель был достойным и доблестным человеком. Скажи Дараду, чтобы пришел.

Как приятно передать Дараду известие и наблюдать растерянность на этой кошмарной морде. На «Кровавой волне» не так уж много удовольствий. Гатмор пришел в сознание, но ослаб настолько, что не мог даже сесть. Рэп добыл воды для себя и для него, удалось вымолить и еды. Потом он постарался умыть приятеля и переодеть в свежую одежду. Джотунны не вмешивались, но и не помогали.

Даже у пленников бывают минуты, скрашивающие их горькую судьбу. Корабль стремительно бежал под тропическим солнцем, море сверкало, словно серебро, за кораблем летели птицы, изукрашивая небо белыми росчерками крыльев. И синее небо, и легкий ветерок – никто не мог бы чувствовать себя абсолютно несчастным на таком резвом корабле, как «Кровавая волна».

Рэп отметил, как Дарад плюхнулся на колени у ног тана, и тотчас забыл про него. Следующее, что он увидел, – как Калкор вытаскивает какой‑то мешок с добычей из‑под скамейки на носу корабля. Рэп уже знал, что случилось, и снова обратил ясновидение к корме. Под крошечной палубой, пытаясь приладить на себя громадные штаны Дарада, возился Джалон, рыжеволосый менестрель. Такой миниатюрный – меньше самого Рэпа, что назвать его джотунном даже язык не поворачивался. С тех пор как они делили обед среди холмов, он стал еще меньше походить на джотунна. Бледная его кожа смотрелась как‑то жалко на фоне бронзового загара моряков. В Летнем море не было более перепуганного человека, чем он.

Что про это чудесное превращение думала команда, сказать невозможно. В абсолютной тишине тан оглядывал команду из‑под золотистых бровей, синие глаза смотрели вопрошающе и многозначительно. Калкор не потрудился что‑либо объяснить, на борту же никто не осмелился спросить объяснений или показать испуг.

Тан снова зарылся головой в мешок и вытащил изящную арфу слоновой кости.

Несколько минут Джалон, сидя на палубе и болтая ногой, возился с расстроенным инструментом. А потом – о, чудо! Он провел по струнам, и из‑под пальцев над морем протянулась нить ангельской музыки, и прекраснейший голос полетел над водой. Сначала прозвучала пара морских песен, потом баллада, потом еще и еще, и каждая песня была созвучна движению корабля, а может, это сама «Кровавая волна» танцевала под музыку менестреля.

Слава! Она взмывала и растворялась в голубом небе, подобно радуге. Она переполняла сердце, уносила прочь. Даже на лицах джотуннов, этих чудовищ и убийц, блестели слезы, а Рэп, измученный воспоминаниями об Инос, не мог не всхлипывать. Но вот Джалон запел боевую песнь. Фавн воспрянул духом, сердце наполнилось отвагой, он готов был голыми руками штурмовать Зарк. Джотунны рычали, визжали, размахивали топорами и с восторгом выступили бы против всей Империи.

– О Бог Безумия! – прошептал Гатмор в минуту затишья. – Кто он и откуда и как у него это получается?

Но чудо началось вновь, и все замерли, слушая. Калкор заставил Джалона петь много часов подряд, пока «Кровавая волна» бороздила волны в поисках земли.

Когда песня кончалась, грубые голоса матросов выкрикивали названия других песен, и не было таких, каких Джалон не знал бы или не смог спеть. Репертуар его был огромен. Но даже Джалон не мог петь бесконечно, и вот голос его стал слабеть. Не сказать, чтобы Калкор сжалился над ним, нет, это было бы нелепым предположением, но он принял к сведению человеческую слабость и отослал менестреля вместе с Варьяком отдохнуть, поесть и утолить жажду. Остальные джотунны горячо переговаривались, обмениваясь впечатлениями о пении и певце.

Гатмор уснул. Рэп проголодался, но решил, что умнее будет не отрывать джотуннов от еды. Вместо этого он предался размышлениям о собственных трудностях.

Начать с того, что местоположение корабля неизвестно. Его могло отнести штормом на значительное расстояние, а у Рэпа не хватало опыта определить, на какое именно. Направление он всегда чувствовал хорошо, может быть, отчасти в этом проявлялся талант ясновидения. Но в первые три дня из‑за слабости и мучительной боли он не следил за курсом. Сначала «Кровавую волну» несло на юг, потом на северо‑восток, но ни Кит, ни берега Сайсанассо так и не появились. Возможно, или та, или другая земля находилась прямо по носу, так как рулевой держал курс на север при юго‑западном ветре и «Кровавая волна» шла под одним‑единственным прямоугольным парусом – этот корабль был куда маневреннее тяжело оснащенного «Танцора гроз» и лучше переносил непогоду.

И если «Кровавую волну» не отнесло на запад, то Гатмор находился в смертельной опасности, потому что в этом случае лоцман для Ногиса не потребуется. Калкор найдет другого, когда захочет.

Пандемия лежала где‑то на севере. Если «Кровавая волна» пройдет западнее Сайсанассо, то войдет в Драконье море, где проходит множество торговых путей. Там есть чем поживиться безжалостному пирату. Если же они обойдут Сайсанассо с востока, то попадут в Илрейн, к эльфам Керита или русалам, в земли, совсем незнакомые Рэпу. А еще восточнее лежал Зарк, хотя ни один шторм не мог отнести корабль так далеко.

И снова мысли фавна обратились к Инос.

Что за насмешка! Этот извращенец и убийца Калкор догадался о том, о чем сам Рэп и не подозревал. Он любил свою королеву. Насколько же слеп может быть человек!

Или насколько безумен? Конюх влюбляется в принцессу – глупее и выдумать трудно. Но тем не менее это так.

И что из того? Она использует его верность. От любви верность станет еще крепче. Она не ответила ему на любовь. Да и как она могла? Простой скромный слуга, даже не слуга, а так... бродяга, конюх и моряк‑недоучка. В ту сумасшедшую ночь, когда умер отец Инос, принцесса, как и всегда, просто была добра и учтива к другу детства. Она благодарила его за помощь. Инос не свели с ума его чудесные способности потому что она была образованной девушкой, леди, не то что невежественная деревенщина Краснегара, подобная ему.

И если каким‑то чудом Рэп найдет ее, то она, конечно, уже выйдет замуж за кого‑нибудь из благородных. Вероятно, Хранители посадят ее на трон Холиндарна при условии, что кандидатура ее соправителя устроит и танов, и императора... но, благодарение Богу, не за Маленького Цыпленка.

Но и не за Рэпа!

Мужчина, в его видении выходивший из палатки, имел меч и наверняка был аристократом. Большой, загорелый парень.

Но Рэп будет искать принцессу, даже если на это уйдет вся жизнь. Инос бы пригласила его служить при дворе, ну, например, главным конюшим, как они шутили когда‑то в детстве. И она никогда не узнает о его чувствах. Он станет верно служить своей возлюбленной и поклоняться ей издалека.

А если это просто запоздалое юношеское увлечение, то тогда оно скоро пройдет. Но может ли наивное юношеское увлечение задеть так сильно?

Теперь Рэп знал, почему маленькая феери не открыла ему слово силы – свое имя или, может быть, имя одного из ее оберегов. Она открыла его Маленькому Цыпленку, потому что тот знал, чего хочет, и готов был умереть за это. Рэп не сказал тогда, что любит Инос, сказал лишь, что желает быть преданным слугой. Это правда, но не вся! Если бы он знал правду и поведал ее, то завладел бы двумя словами и стал адептом. А маленькая феери умерла бы у него на руках, а не на руках у гоблина.

А что, если Калкор первым доберется до Инос?

Или переменит решение и убьет Рэпа? Совершенно ясно, что он воспринял предсказание всерьез.

Или решит выпытать у Рэпа его слово и стать адептом.

Нет, нужно как‑то выбираться из тановых когтей. От гоблинов он спасся? Спасся. А от импов? А от чародеев?

Как же прав был король Холиндарн, да и Андор тоже, говорившие, что магический дар должно любой ценой сохранять в секрете. Слишком поздно. Пират‑джотунн никогда не освободит ясновидца. Приближение земли Рэп встретит закованным в цепи и искалеченным, а значит – не убежать и не уплыть.

– Рэп?

Шепот оторвал его от размышлений. Оглянувшись, он увидел ярко‑огненное лицо. Он на мгновение остолбенел от этой красноты, но потом понял, что это всего лишь несчастные последствия тропического солнца. Чтобы защититься от обжигающих лучей, Джалон нацепил какую‑то рубашку. Без сомнения, юный бард сильно обгорел. Однако его мучила не только боль, но еще страх и растерянность. В одной руке он все еще сжимал арфу, а другой поддерживал непомерно огромные штаны.

Как‑то Джалон признался, что в нем есть эльфийская кровь. И сейчас Рэп обратил внимание на золотистый, совсем не джотуннский, оттенок кожи и еле приметную раскосость глаз. И конечно, бросались в глаза низкорослость и полное отсутствие мускулов, хотя говорить об этом было невежливо.

– Присаживайся, – горько произнес Рэп. – Вина? Сладостей?

– Не надо! – сказал менестрель, устраиваясь рядом. – Не шути, Рэп. О Боже, ну и вырос же ты!

– Правда?

– Всего два дня, как мы расстались. Для меня, конечно.

– Но вы ведь делитесь памятью, да? – Рэп подумал о Тинале, о Сагорне и Дараде, обо всем, что произошло за прошедший год с того самого пикника. Даже больше года.

– Да, делимся. Но мои воспоминания совершенно другие, живые и ясные. Остальные никогда не помнят так четко, как я! – Это говорил художник с цепким взглядом и отличной зрительной памятью. Он посмотрел Рэпу в лицо и поморщился: – Рэп, это не я напустил на тебя Дарада.

– Естественно, не ты.

– Правда! – Мечтательные голубые глаза Джалона наполнились слезами. – Вспомни, я предупреждал тебя о нем. Потом я потерялся в лесу и хотел было позвать его, потому что он лучше знает ту страну, но понимал, что он пустится за тобой в погоню, поэтому я вызвал Андора. А Андор вовсе не такой плохой. Он знал об опасности и сумел найти путь на юг...

– А гоблинов он встретил? – спросил Рэп, внезапно удивившись.

Менестрель кивнул.

– Нескольких. Пару‑другую, и, конечно, смог их очаровать. Кроме того, летом они вполне безобидны.

– Но не теперь, теперь они другие. Так мне, по крайней мере, говорили.

– Тогда они были неопасны. Но я и в самом деле пытался удержать Дарада вдали от тебя. Правда, с тех пор мне не удавалось вернуться в явь.

– Ни разу? – Рэпу показалось, что в глазах Джалона промелькнула неуверенность.

– Ну... один раз. На несколько минут. Я написал письмо, которое нужно было Андору, письмо‑представление. Он поймал меня, потому что вызвал в помещение, где было полно народу, и все видели, как он вошел. Они бы заметили меня, появись я перед ними вместо Андора.

Рэп усмехнулся. В этой пятерке все, как один, без зазрения совести использовали друг дружку, и кто знает, сколько у них в запасе было всяческих уловок.

Джалон нервно оглянулся, затем с сомнением посмотрел на Гатмора.

– Рэп, мне нужна помощь.

– Всем нужна.

– Нет, прямо сейчас. Я должен сочинить боевую песнь.

– Удачи тебе.

В ясных голубых глазах Джалона мелькнула злость, а может быть, страх.

– Калкор приказал мне. Ты знаешь, чего он требует?

– Нет. А ты?

– Знаю. Песню про битву в Дартинге.

Гатмор заворочался, и Рэп протянул руку, чтобы не дать ему подняться.

– Это не я придумал, – будто оправдываясь, проговорил менестрель, – но есть определенные правила для таких песен. Нужно упомянуть каждого воина, поэтому я должен обойти всех и спросить имена. А потом на каждое имя сочинить куплет и прославить боевые деяния воина. Это вовсе не трудно. Просто переворошу классику. Но мне нужно знать еще имена соперников, понимаешь? Их тоже нужно упомянуть в песне.

– А эти звери и не подумали спросить, кого убивают, – с горечью заключил фавн.

Джалон кивнул.

– Пожалуйста, Рэп.

– О чем тревожиться? Вызови Дарада.

– Не могу. Калкор сказал, что если я вызову кого‑нибудь из нас, то он выколет ему глаза.

Бедный Джалон, он выглядел так комично со своим обгоревшим лицом, в своем всепоглощающем отчаянии. В их шайке на каждую ситуацию имелся особый человек. Для такой ситуации подошел бы Дарад, но никак не Джалон.

– Вы хоть раз попадали раньше в такую передрягу?

Менестрель покачал головой, казалось, он вот‑вот заплачет. Джалон прекрасно сочинял песни про сражения, но боец из него никудышный.

– Ладно, – сказал Рэп, не обращая внимания на стоны Гатмора. – Я перечислю тебе лучших воинов Дартинга. Они уже все мертвы, так что им это не повредит. Но тогда ты мой должник, мастер Джалон.

Тот закивал:

– Да‑да, Рэп, я не забуду. И другие не забудут и отплатят благодарностью.

Звучало это сомнительно. Еще более сомнительной представлялась возможность спросить когда‑нибудь должок.

Джалон был слишком чувствительным и тонким артистом, чтобы не оправдать ожиданий аудитории. И возможно, слишком большим трусом, чтобы разочаровать своих нынешних слушателей. К вечеру он закончил сочинять боевую песнь про сражение в Дартинге. Эта чистейшая выдумка имела ошеломительный успех. В ней упоминался по имени каждый из команды и каждому приписывались доблестные деяния и подвиги. Рэп мог поклясться, что большинство куплетов списаны с известных баллад или элегий, но какое это имеет значение? Джотунны радовались, вопили и аплодировали каждой строчке.

А в конце этого душераздирающего произведения говорилось про самого юного из налетчиков, того самого великана Варьяка, который так напоминал Рэпу друга детства – Кратаркрана. Джалон использовал для этого куплета знаменитые стихи про древнего героя джотуннов – Каменное Сердце. В легенде говорилось, что Каменное Сердце загнал на высокое дерево троих противников, а потом изрубил их на кусочки, а когда он ушел, на ветках вперемешку с листьями и плодами остались висеть части тел и конечности, а трава под деревом вся потонула в крови. В переложении Джалона врагов оказалось не три, а шесть, и Варьяк победил их одной левой и после развесил по веткам. Матросы визжали от восторга, а юный «победитель» покраснел от счастья.

Небо потемнело, но устойчивый ветер дул в парус «Кровавой волны». Было уже далеко за полночь, а Джалон все повторял эту песню, и матросы, казалось, сами поверили, что баллада правдива до последнего словечка, что все происходило именно так, как пел бард. А в конце все принялись поздравлять друг друга и особенно юного Варьяка, который зарубил топором шестерых.

В некотором смысле они были как дети, решил Рэп. И вовсе не из‑за породы стали они чудовищами, он ведь знал многих вполне приличных, достойных джотуннов, как, например, его приятели на «Танцоре гроз» или как Кратаркран, который служил подмастерьем у дяди – ветеринара. И вовсе не из‑за климата, потому что в Краснегаре не теплее, чем в Нордландии. Здесь все дело в традиции. При других обстоятельствах Варьяк мог бы стать отличным кузнецом, а будь Кратаркран здесь, среди команды Калкора, он бы, вероятно, представлял себе по‑другому, что значит быть настоящим мужчиной, и старался бы во всем походить на божественного тана. Но теперь у Варьяка имелась особая репутация. Не важно, сколь безжалостным считали его прежде, главное для него теперь – стать еще хуже, если только это возможно.

«Кровавая волна» продолжала плыть в неизвестность.

Измученная долгим путешествием на верблюдах, Инос стала относиться к лошадям с особой нежностью. Верблюжий шаг неровный и вихляющий, и, когда сидишь у него на спине, руки и ноги затекают из‑за неестественной позы. У верблюдов дурные привычки, они глупы, от них воняет.

Но после трех дней верхом на муле принцесса начала с тоской вспоминать не только о лошадях, но и о верблюдах. От езды на муле вздувались волдыри и натирались мозоли в самых невообразимых местах. Мало того, эти кретины тоже обладали дурными привычками и воняли. Несуразный заркианский наряд совершенно не годился для верховой езды, а примитивное седло, казалось, специально набили камнями.

Три ночи на голой земле высокогорья – и что же? Теперь палатки в пустыне вспоминались с нежданной нежностью. Но благородной даме не пристало жаловаться, как учила некогда Кэйд, и если старая тетка ухитрялась сохранять благостное выражение на лице, то уж принцесса должна постараться изо всех сил, чтобы выглядеть еще лучше. От королевы Азак ожидал королевского мужества. Поэтому Инос улыбалась, сыпала остротами, и временами даже сама обманывалась.

В конце концов это было великолепное приключение. Всю жизнь после этого Иносолан могла заставить замолкнуть гомон за обеденным столом фразой: «Когда я была в Туме...»

Побег, видимо, удался. Элкарас со шлейфом из искр гнева и громоподобными воплями так и не появился на их пути. Не догоняли их пылающие жаждой мести шайки из Высоких Журавлей. Наверное, они верили собственным легендам о невообразимом ужасе, настигающем путников, решившихся на отчаянный поход в Тум. Пока этот ужас тем не менее никак не материализовался. Пока.

– Все было отлично задумано, – процедила Инос себе под нос.

В сумрачном лесу витал аромат тайны укромных лощинок и заповедных троп. Или чего‑то еще. Росли там высокие деревья. Раскидистые, перевитые плющами и омелами.

Руины выглядели как декорации – широкие разрушенные стены и башни немыслимой древности, заросшие деревьями, нависшие над ущельями, полузанесенные пылью в долинах, задушенных густым кустарником. Что это был за город? Какие отважные воины и прекрасные королевы здесь обитали? Сколько лет прошло с тех пор, как во дворах играли дети и лошади стучали копытами по этим мостовым? Все давно мертво. Теперь здесь резвился только ветер, носился сквозь дверные проемы, влетал в глазницы разбитых окон, нашептывая забытые имена на языках безвестности.

А Инос шла вместе с Азаком. Хотя присутствие его создавало известные сложности, он был превосходным товарищем, а в несвойственной ему роли влюбленного оказался и вовсе замечательным спутником. Теперь у Инос при его появлении редко бежал по спине холодок, как это бывало в Араккаране, когда он являлся к принцессе. Султан был вежлив и внимателен, а временами даже и забавен. Он обладал неплохим чувством юмора, хотя и непредсказуемым, как будто в детстве он что‑то в себе сдерживал как нестоящее, а теперь вот пытался наверстать. И если за девушкой начинает ухаживать молодой султан, то для любой это чего‑нибудь да стоит.

Как спутник в трудном походе Азак великолепен, как защитник в дебрях – незаменим. Но Азак в Краснегаре? Азак в качестве мужа?

Эту ли любовь сулили Инос Боги? Она должна верить в любовь, Они так сказали. Инос склонна была поверить, что Азак и вправду до безумия влюблен в нее. Все признаки налицо. Но все же она должна верить Богам. И не обращать внимания на коварные уколы сомнений, которые она чувствовала, когда пыталась представить Азака правителем деловитых краснегарских купцов.

Инос не разрешала себе думать о Краснегаре, особенно в угрюмой темноте ночи. Спала она плохо, добрыми словами поминая снотворные чары Элкараса и караванные соломенные тюфяки. Поначалу они могли казаться неудобными, но одеяла, брошенные на землю, право, еще хуже. Ночи принцессы были заполнены безрадостными думами и нескончаемым ворочаньем.

Краснегару, скорее всего, она больше не нужна. На ее место Хранители наверняка кого‑нибудь посадили, и обещание, данное отцу, уже никак не выполнить. Как же быть Иносолан?

Говорил ли Бог, что ей предначертано любить варвара и править султаншей в Араккаране?

Представить себе, что она султанша и скачет на охоту в Араккаране, так же трудно, как и Азака, поражающего копьем белого медведя полярной ночью... Что ж, остается верить в любовь, как велел Бог.

И верить Азаку.

Временами горная дорога взбиралась вверх, вилась среди пустынных долин, замшелые булыжники древней мостовой были оплетены корнями и засыпаны песком. А временами дорога и вовсе пропадала, и продвижение тогда становилось невыносимо медленным.

На третий день дорога вывела путников на гребень перевала. Каменистая пустыня была украшена инкрустацией из скал, куда ни кинь взгляд – всюду сверкали молчаливо‑торжественные ледяные щиты горных вершин. Но Инос подумалось, что из всего этого великолепия она запомнит только ветер.

Вечером того же дня они начали спуск. Вниз шла дорога, старинная, но все еще проходимая, ведущая прямо в темную туманную пасть Заповедных Земель Тума.

* * *

Где ты, милая, блуждаешь,

Что ты друга не встречаешь

И не вторишь песне в лад?

Брось напрасные скитанья,

Все пути ведут к свиданью, –

Это знает стар и млад.

Шекспир. Двенадцатая ночь

(Перевод Э. Липецкой)