Прибежище на высоте

По дороге из Парижа в Эльзас, проходящей через Вогезы, взору путешественника открываются вершины гор, многие из которых увенчаны замками. Крепость Высокий Кёнигсбург (от франц. Hauf Koenigsbourg – «Королевское прибежище на высоте») буквально вырастает из скалы, на вершине которой стоит почти тысячу лет. Ее облик напоминает о легендарных рыцарских временах: мощные, грубой кладки стены с темными глазницами окон, галереи, навесные бойницы, лес островерхих башен. К нему нельзя добраться на общественном транспорте, но можно проехать на машине по узкой извилистой трассе или, как в старину, пройти пешком, что нисколько не пугает туристов, съезжающихся сюда со всего мира.

Высокий Кёнигсбург. Королевский замок выглядит так, словно вырастает из скалы

Сегодня в бывшей герцогской резиденции действует музей, проводятся экскурсии, детские праздники, исторические игры. Погожими летними вечерами гостей приглашают на ужины, какие устраивали в Средневековье, с теми же костюмами, музыкой, кухней, утварью, продуктами и вином из замковых подвалов. Высокий Кёнигсбург в самом деле расположен очень высоко. Занятая им площадка на самом верху скалистого отрога располагается на высоте 700 м, позволяя обозревать не только ближайший (8 км) городок Селесту, но и всю округу. Если задержаться у окна, непременно возникает ощущение, что быстротечное время остановилось у старых стен, словно не осмеливаясь проникнуть дальше дубовых ворот из страха перед прежними хозяевами, которые, по слухам, время от времени навещают свои владения. Судя по прозвищу, первый владелец замка Фридрих Одноглазый не обладал привлекательной внешностью, зато был богат, силен, принадлежал к влиятельному роду Гогенштауфенов и назывался герцогом Швабским. Этот титул означал владение одноименным районом, раньше занятым алеманнами, которых германцы именовали швабами. Сегодня четких границ герцогства не укажет никто, но известно, что Эльзас входил в него полностью. По своему могуществу и личным достоинствам Фридрих Одноглазый мог рассчитывать на императорские регалии. Однако страх перед его силой и ненависть соседей‑князей не способствовали избранию. Корону империи получил Лотарь Саксонский, злейший враг Гогенштауфенов. Он выгнал герцога из всех поместий почти в самый момент рождения у того сына, будущего императора Фридриха Барбароссы. Дождавшись, когда на престол взойдет родной брат (император Конрад III), герцог вернулся в Швабию и с головой погрузился в хозяйственные дела. Оценив стратегическую важность Эльзаса вообще и скалистой вершины Штофенберг в частности, он распорядился насчет постройки крепости, которой предстояло контролировать перекресток торговых путей – хлебного и винного, идущих с севера на юг, а также соляного и серебряного, протянувшихся с запада на восток. Точное время строительства крепости неизвестно, но в хрониках 1147 года о ней говорилось как о законченном сооружении с двумя квадратными башнями, разделенными широким рвом.

Фортификационная политика Средневековья предъявляла к замкам жесткие требования. С XIII века эльзасская знать руководствовалась документом под названием «Швабское зерцало», где было указано, какие постройки подпадают под законы об укреплениях, а потому требуют разрешения на строительство: башни, стены, если их край не может достать всадник своим мечом, стены с бруствером или зубцами, постройки, поднимающиеся над подвальным помещением больше, чем на два этажа, и вход в которые расположен выше уровня колена. Укреплением также считался простой ров, выкопанный на глубину, не позволяющую выбросить землю без дополнительной площадки. В этом списке отсутствуют бойницы, эркеры, опускающиеся решетки, подъемные мосты, словом, детали, получившие распространение позже и зафиксированные уже в другом документе.

В германских замках по верху стены обычно проходила крытая галерея, или, как ее называли тогда, дозорный путь. Остальные части стены были защищены зубцами, которые, чередуясь с амбразурами, придавали строению устрашающий вид. Делу обороны служила и галерея на стене. Стоя на ней, воин, не имея ружья, все же пользовался преимуществом, ведь он располагался выше противника, а сила тяжести сообщала удару еще большую силу. Тот же принцип действовал и в отношении крепостей, поскольку летящие с большой высоты камни разрушали сильнее и убивали наверняка. При осаде защитники старались забраться как можно выше и, кроме того, прятались за дополнительными элементами, например за прочным бруствером, который достигал высоты в половину человеческого роста и был оборудован зубцами, закругленными наподобие щита, иногда покрытыми орнаментом, простыми прямоугольными или причудливыми, в форме ласточкиного хвоста. Разнообразные виды зубцов чаще встречались в теплых странах, но к таковым не относился Эльзас, где преобладали крытые галереи, способные защитить людей еще и от непогоды.

Проходом внутрь замка служили ворота с привратной башней, где чаще всего устраивалась часовня. Башни по углам стены и вдоль нее возникали в разное время и на разном расстоянии, которое вначале определялось дальностью полета стрелы. Хозяйственные постройки и замковая капелла обычно располагались неподалеку от таких башен. В центре двора возвышался донжон – строение, предназначенное для обороны, а в случае крайней необходимости, если враги сумели прорваться внутрь замка, служившее последним прибежищем. Толстые стены исключали разрушение, единственный вход находился высоко и был таким низким, что пройти через него одновременно не могли даже два человека, что крайне затрудняло штурм. Перед входом находилась деревянная площадка с лестницей или простыми мостками, которые обычно уничтожались после того, как дверь закрывалась за последним, кто входил в башню, скрываясь от врага.

Главная башня замка могла быть приспособлена и для постоянного жилья. Вначале такая постройка была единственной внутри стен и потому являлась домом, где жили все обитатели замка. С этажа на этаж вели деревянные лестницы или каменные ступени, устроенные в толще стены. Зал‑столовая с огромным камином занимал целый этаж.

Высокий Кёнигсбург. Донжон крепости предназначался для обороны и временного жилья

На остальных 5–7 уровнях располагались подвал, кухня с кладовой, выше главного зала – теплые господские спальни, а над ними – холодные комнаты прислуги. Башня могла быть оборудована нужником в виде эркера или трубы в стене, а также одним или несколькими каминами. Люди, не принадлежавшие к семейству хозяина, не имели возможности установить даже примитивные отопительные приборы. Господа же грелись у решетчатых поддонов с тлеющим древесным углем, а уже к XIV веку в замках начали использоваться кафельные печи.

В пору позднего Средневековья жилые апартаменты переместились в более комфортабельный дворец, который, как в Высоком Кёнигсбурге, примыкал к донжону и соединялся с ним специальным входом. Такое устройство в случае опасности позволяло хозяевам быстро перебраться в главную башню. Еще одно ее назначение – сторожевая вышка – требовало соответствующей высоты. Караульные дежурили на самом верху, находясь или на платформе за бруствером с зубцами, или в крытом помещении. В германском климате нельзя было обойтись без крыши, однако особая конструкция позволяла сбросить ее в нужный момент затем, чтобы на освободившемся месте установить катапульту либо другое метательное орудие. Донжон Высокого Кёнигсбурга – сооружение не самое высокое среди себе подобных, но выглядит вполне достойно. С появлением огнестрельного оружия его стратегическая роль была утрачена и на смену башне жилой пришла орудийная, более надежная и современная.

Всякой средневековой крепости надлежало обеспечивать защиту от врага и только потом создавать условия для жизни обитателей королевского двора или, как в Высоком Кёнигсбурге, знатной семьи. Герцог Швабский, придерживаясь традиций, строил прежде всего крепость и потому не слишком заботился о престиже и удобстве при ее посещении, особенно незваными гостями. Строителям не пришлось искать место для карьера, ведь камень добывался прямо из скалы, которая, давая строительный материал, постепенно изменяла свои очертания, становилась более отвесной и ровной, а значит, неудобной для штурма. Мелкие куски породы пригодились при устройстве выступов, сообщивших стенам еще большую прочность.

Высокий Кёнигсбург. Сторожевая башня со стрелковой галереей позади

Главный вход открывал путь к одной из башен, а она, в свою очередь, выходила на нижний, доступный для всех хозяйственный двор. Сюда выходили двери мастерских и комнат прислуги. Тут работали кузнец и мельник, странники могли отдохнуть на постоялом дворе, покормиться за хозяйский счет, послушать бродячих музыкантов. Здесь же находились конюшня, свинарник и прочие помещения для скота. Забота обо всем, что было необходимо для жизни, лежала на плечах самих обитателей замка. При осаде этот двор, в котором могли поместиться жители всей округи, служил убежищем. В мирное время он был открыт для заезжих торговцев и крестьян из соседней деревни Оршвиллер, предлагавших господину кое‑что из собственных запасов. В нем постоянно толпился замковый люд, сновали слуги, разгоняя кур, гусей и поросят, которым не хотелось сидеть в загонах.

Подняться по лестнице с высокими ступенями и пройти далее через подъемный мост, ворота со львами, сквозь череду различных дверей разрешалось далеко не всем. Если герцог позволял, охрана пропускала гостя в господскую часть замка, в главный двор с глубоким (62 м) колодцем, кстати, единственным в замке источником чистой воды. В следующем, внутреннем дворе имелся просторный погреб, где хранились овощи, зерно и другие продукты – отрезанный от мира во время осады, замок должен был обеспечивать себя самостоятельно. Между погребом и кухней находился 4‑метровой глубины резервуар для сбора дождевой воды, которой поили господских лошадей, заодно используя ее для стирки, уборки и купания. Во дворец можно было попасть через проход во внутреннем дворе. Это не очень красивое, по современным меркам, зато прочное здание включало в себя покои герцогской семьи, несколько приемных и спален для гостей, коими нередко были трубадуры.

Окситанское слово trobador обозначает «изобретатель», или «тот, кто стремится к новому». Сегодня так могли бы назвать композитора, который вправе выбирать, петь ли ему самому или нанять для этого не слишком достойного дела исполнителя, или по‑средневековому – жонглера.

Поэтическое состязание в честь прекрасной дамы

В сознании наших современников трубадуры ассоциируются с красивой песней, исполняемой в честь прекрасной дамы, одетой в платье с длинным шлейфом и остроконечный колпак. Средневековые иллюстраторы дополняют подобное представление слащавой картинкой, где певцы в узких штанах и длинноносых туфлях бродят по богато убранным залам с высокими потолками, шелковой драпировкой, витражами, гобеленами и окнами характерной стрельчатой формы. В действительности, появившись в XII веке, уже через столетие трубадуры как явление перестали существовать, не узнав о том, что такое готика. Колпаки, штаны‑чулки, как и роскошные интерьеры, появились позже, но к тому времени о куртуазной культуре и ее создателях остались только воспоминания.

Их слушателями были владельцы высотных твердынь. Им приходилось выступать в мрачных тесных залах, при коптящих сальных свечах, стоя на каменном полу, в лучшем случае устланном соломой. Они носили не шелковое платье, а балахоны из грубого полотна, во время трапезы пользовались не серебром, а деревянными ложками и глиняными горшками, лишь мечтая о замковых пирах, где, впрочем, те же продукты подавались в такой же посуде, только в больших количествах. Иногда трубадуры распевали свои кансоны (от прованс. canso – «песня») в тавернах и крестьянских домах, заглушая музыкой урчание голодного желудка:

Мне б уйму марок звонким серебром,

Да и червонцев, столько ж – не беда,

Амбары бы с пшеницей и овсом,

Коров, баранов и быков стада.

В день – по сто ливров, чтобы жить широко,

Да замок бы, воздвигнутый высоко…

Одна помеха грезам вопреки,

Доходишки мои невелики…

(Пистолета, начало XIII века).

Заветной целью каждого певца был двор сеньора – единственный источник достатка и духовного удовлетворения. Власть средневекового аристократа трудно сравнить даже с королевской. В отличие от монарха он мог распоряжаться имуществом и жизнью своих людей. От него зависели судьбы не только домочадцев (жены, детей, близких и дальних родственников, слуг), но и знатных подданных, имевших свои замки и, согласно законам гостеприимства, вынужденных принимать сеньора и его свиту в любое время, не рассчитывая на оговоренный срок. Имея много вассалов, сеньор мог вести кочевую жизнь, разъезжая по чужим домам хоть до самой смерти, как однажды случилось с бароном Рожером Каркассонским.

Немаловажной составляющей замковой жизни являлись суды. Прежде чем принять какое‑либо решение, хозяин созывал на совет родичей и рыцарей, давших ему клятву верности. Такой суд мог одобрить или запретить свадьбу, пострижение в монахи, войну против «вредного» соседа или захват владений одинокой соседки. Судебные заседания плавно перетекали в торжества, и тогда на сцену выступали трубадуры. Пышные многодневные праздники были не просто забавой, они повышали престиж дома, особенно если в них принимали участие знаменитые исполнители.

В средневековой песенной культуре сложился портрет идеального сеньора, которому полагалось иметь большой двор и быть прежде всего щедрым, а уже потом мудрым, веселым, любезным и юным. Последнее качество во многом повторяло первое, поскольку юным (независимо от возраста) считали того, кто «не дорожит ни жизнью своей, ни добром, кто расточительствует в честь гостя и делает дорогие подарки, кто всегда готов сражаться на поле брани, в поединках, на турнирах. Будет юн тот, кому нравится ухаживать за дамами… Пусть не завидует он богатству старости, ибо с богатством юности он сможет достичь, чего пожелает» (Бертран де Борн, конец XII века).

Считалось, что при дворе хорошего сеньора должна царить радость. Он не мог заслужить похвалы, если под сводами его замка не звучали музыка, пение, смех и одобрительные возгласы, поощряющие словесные поединки между трубадурами, их слушателями и соперниками. Любому из придворных, невзирая на пол и возраст, разрешалось вступить с поэтом в словесную баталию, вызвав тем уважение к себе и обществу, к которому он относился. Для того чтобы завоевать славу искусного певца, трубадуры бросали вызов, складывая тенсоны (от франц. tensos – «диспут на заданную тему») или предлагая партимен (франц. partimen – «спор с заданными позициями участников»).

Куртуазный треугольник: трубадур, прекрасная дама и щедрый господин

Во времена трубадуров летняя жизнь в замке проходила в чередовании воинских походов и праздников. И то и другое сопровождалось отношениями, которые тогда называли куртуазной любовью (франц. fin,amor). Имея мало общего с любовью в привычном понимании этого слова, это чувство не покушалось на супружескую мораль и не требовало плотской верности. Оно скорее напоминало службу, где роль сеньора играла прекрасная дама, а ее вассалом был трубадур или рыцарь, зачастую владевший пером не хуже, чем мечом. Объектом куртуазного поклонения чаще всего служила знатная замужняя женщина:

Она добра и дух ее высок,

Я не видал прекраснее созданья,

И прочих донн блистательный кружок

С ней выдержать не в силах состязанья.

Она умна не меньше, чем пригожа,

Но не поймет меня по вздохам все же…

(Аймерик де Пегильян, начало XIII века)

Изредка чести быть возлюбленной поэта удостаивались и простолюдинки, хотя в этом случае ими были скромные юные девы, а не те, которые жестоко высмеивались в тех же куртуазных стихах:

Претит мне долгая настройка виол

И краткая попойка, и шлюхи одряхлевшей стойка…

Претит мне средь зимы деревней плестись

Коль нет приюта в ней,

И лечь в постель с вонючкой древней,

Чтоб в нос всю ночь несло харчевней;

Претит, и даже мысль мерзка,

Ждать ночью мойщицу горшка;

И, видя в лапах мужика красотку,

К ней исподтишка взывать

И тщетно ждать кивка.

(Монах Монтаудонский, начало XIII века)

Куртуазная любовь не требовала взаимности, в лучших своих проявлениях она была добродетельной, но поэты часто жаловались на холодность своих прекрасных дам. Главным для рыцаря‑трубадура было просто любить хотя бы затем, чтобы перенестись на более высокую ступень, в область духовного совершенства личности. Ценность любящего человека возрастала, причем в прямом смысле: послушав романтичные кансоны, сеньор становился щедрее, приглашал певца погостить в своем замке, вдоволь кормил и поил, порой одаривая теплой одеждой, конем или деньгами, ведь бедность даже тогда и даже в поэтической среде добродетелью не считалась.

Высокий Кёнигсбург. Своим нынешнимвидом крепость во многом обязана семейству Тирштайн

Разумеется, держать куртуазный двор мог далеко не каждый аристократ, однако стремились к этому все, не случайно к середине XII века, когда эпоха трубадуров достигла апогея, отмечался резкий рост задолженностей и даже разорения среди феодальной знати. Возможно, именно этим объясняется тот факт, что в начале следующего века Высокий Кёнигсбург часто переходил от одного хозяина к другому: от Гогенштауфенов к герцогам Лотарингским, а от тех к семейству Ратзамхаузен, владевшему замком до пожара 1462 года. Тогда замок сильно пострадал от огня, а то, что пощадил огонь, вскоре приобрел эрцгерцог Австрийский Максимилиан Габсбург. Имея в распоряжении всю империю, он не нуждался в развалинах и потому при первом же удобном случае сбыл их некоему Тирштайну в качестве награды. История не сохранила сведений ни о нем, ни о его семье, зато по тому, насколько умело новый владелец восстановил, перестроил и оснастил, казалось бы, погибшее строение, можно судить о богатстве и немалом энтузиазме представителей этого рода. Уже к концу столетия Высокий Кёнигсбург, приспособленный под артиллерию, сиявший новенькими крышами башен и галерей, вновь оправдывал свое громкое имя – Королевский замок.

Высокий Кёнигсбург. Теперь подъемный мост у главного входа поднимается разве что для ремонта, ведь замку больше не грозит захват

Бурный XVI век, как ни парадоксально, для Эльзаса стал временем интеллектуального расцвета. По отношению к Западной Европе этот период прошел под знаменем Реформации – движения, которое началось с критики католического духовенства во главе с папой, а завершилось появлением протестантства. Охватив практически все сферы общественной жизни, религиозная революция сопровождалась погромами, восстаниями, казнями, что едва не привело к развалу политической системы. Трудно сказать, какую роль сыграли Страсбург или Селеста в рождении и распространении протестантской веры, но Эльзас – маленькая страна у подножия Вогезских гор, родина типографии с ее университетами и лояльностью властей – привлекал всех, кто искал трибуну для того, чтобы свободно высказать свои мысли. Здесь жили и преподавали идеологи реформы Мартин Лютер и Жан Кальвин, а так же такие известные философы, как Мартин Бюсер и Беатус Ренанус.

В следующем столетии, едва успев достигнуть интеллектуальных вершин, Эльзас вновь опустился до примитивного выживания: в 1618 году европейский континент охватила Тридцатилетняя война. Грабежи, убийства, голод и эпидемии едва не довели процветающий регион до катастрофы. Сначала через Рейн переправились отряды графа‑авантюриста Мансфельда, вскоре изгнанные имперскими войсками. Их поочередно сменяли испанцы, наемная армия из Саксонии и наконец шведы, которым, к несчастью, приглянулся Высокий Кёнигсбург.

Замок защищал небольшой гарнизон под командованием капитана Филиппа Лихтенау. Его солдаты 52 дня отражали атаки неприятеля, но крепость все‑таки была захвачена, разграблена и сожжена. После этого в течение 250 лет она пребывала в запустении, постепенно разрушаясь и зарастая лесом. Впрочем, о полном запустении говорить нельзя, поскольку в это время Высокий Кёнигсбург довольно часто посещали поэты–романтики, находившие здесь спокойный отдых и вдохновение.

Во время Тридцатилетней войны жители эльзасской столицы показали себя ярыми защитниками протестантства. Возврат в лоно католической церкви официально произошел намного позже, 30 сентября 1681 года, когда, осознав бесполезность сопротивления, власти Страсбурга подписали капитуляцию, признав себя подданными Людовика XIV. История царствования монарха, прославившегося кичливой фразой «Государство – это я!», донельзя насыщена войнами. «Человек‑государство» любил и умел воевать, поэтому не мог ограничиться результатами кампаний, принесших ему Южные Нидерланды и Франш‑Конте. Выказав непомерный аппетит, он захватил еще и Страсбург с Люксембургом, а затем его войска вторглись в Рейнскую область, где разграбили и уничтожили множество древних замков. К счастью, Аугсбургская лига выставила против французов мощную коалицию, поэтому война завершилась серьезным их поражением. Рисвикский мирный договор 1697 года лишил Людовика XIV всех завоеваний, кроме Франш‑Конте и Эльзаса.

«Король‑солнце» Людовик XIV – благодетель Эльзаса

Вопреки ожиданиям французский король проявил о захваченной территории прямо‑таки отеческую заботу. Он не только восстановил то, что разрушила война, вернув краю былое благополучие, но и оставил ему большую часть средневековых прав, включая религиозные. Тогда королевство Франция находилось на вершине своего расцвета и деньги на благоустройство текли рекой. Недавние враги строили с размахом, красиво, крепко и главное – совершенно бесплатно, чем завоевали любовь покоренного народа. Именно в этот период проявилась страстная привязанность эльзасцев ко всему французскому. Теплые отношения между этими двумя нациями сохранились и в дальнейшем, что подтверждают источники той поры, а также романы и живопись, где показано, с каким восторгом в Эльзасе принимали солдат Наполеона.

В конце XVII века со стен Высокого Кёнигсбурга, все еще пребывавшего в забвении, перед путниками открывались чудесные виды. Радовали взор пологие склоны, покрытые виноградниками, ухоженные поля, ярко‑красные черепичные крыши, на которых по‑прежнему жили аисты. Однажды, увидев это, один русский писатель воскликнул: «Воистину время не властно над Францией!».

Однако не время, а люди вновь нарушили этот идиллический мир. Во франко‑прусской войне 1870–1871 годов французские войска потерпели поражение и Эльзас был отдан Отто фон Бисмарку, как ожидалось, на растерзание. В очередной раз краю грозила гибель, но вновь случилось невероятное. Железный канцлер, всегда представлявший интересы абсолютной власти, а значит, меньшинства, человек, предпочитавший, по его собственным словам, решать «эпохальные вопросы не речами и резолюциями, но железом и кровью», проявил себя как благодетель. Зная отношение местных к Франции, захватчики добились их доверия широким строительством. При германцах в Эльзасе активно развивалась промышленность, процветала торговля, сооружались газо– и водопроводы, появились электросети. Казавшиеся немыслимыми пенсии, пособия и прочее, что входит в систему социального обеспечения, тоже были подарком, полученным эльзасцами от германцев.

Еще один покровитель края – рейхсканцлер Отто фон Бисмарк

Высокий Кёнигсбург вместе с лесными угодьями с 1865 года принадлежал муниципалитету Селесты – уже не деревни, но полноценного города. В 1899 году жители решили подарить прекрасно сохранившиеся руины германскому императору Вильгельму II Гогенцоллерну, который, имея средства, мог позаботиться о них лучше, чем горожане.

Восстановительными работами, длившимися до 1908 года, руководил берлинский архитектор Бодо Эбхардт. Увлеченный Средневековьем, войной и старинной фортификацией, он провел реставрацию замка методично, проявив научный подход и фантазию поклонника немецкого романтизма. В распоряжении зодчего были исторические материалы, но импровизировать все же пришлось, да и вид самих руин позволял вволю разыграться воображению. В 1900 году высота уцелевших стен достигала уровня бойниц, а в них остались нетронутыми своды, благодаря чему Эбхардт сумел представить истинные размеры построек XV–XVI веков. Лишь некоторые, самые высокие сооружения, и особенно крыши были его вымыслом. К таковым относится одна из башен, измененная по форме и увеличенная на 14 м. Вильгельм против таких вольностей не возражал и даже поощрял, полагая, что детали, напоминающие о германской цивилизации, во французском замке совсем не лишние. Так, с его одобрения большая столовая во дворце обрела высокую крышу. На скрытых, невидимых снаружи стенах зачем‑то были заложены два романских окна времен Фридриха Одноглазого. Сегодня следы различных эпох можно заметить на внешних стенах и на фасаде дворца, выходящем на нижний двор.

Так художник Анси вместе со всеми эльзасцами радовался уходу немцев после окончания Первой мировой войны

В Первую мировую войну отношение местных жителей к немцам резко изменилось, и неудивительно, ведь во избежание дезертирства юношей Эльзаса насильно отправляли в Россию сражаться не за родную землю, а за кайзера. Несмотря на то что линия фронта не раз выходила к берегам Нижнего Рейна и однажды прошла по Вогезам, кровопролития здесь удалось избежать. После битвы у Старого Армана власти Эльзаса пошли на перемирие, которое люди восприняли со страхом, зная, что в Страсбурге будет распоряжаться солдатский совет. Настоящее освобождение произошло 23 ноября 1918 года. Еще через год в соответствии с условиями Версальского мирного договора многое из достояния Германии, включая Верхний Кёнигсбург, перешло к Франции. Однако после тяжелых лет войны французы, вновь водворившиеся в Эльзасе, уже не смогли принять местных жителей как друзей. К сожалению, этот пережиток до сих пор довлеет над регионом, и власти оказались не способны его искоренить.

Вторая мировая война принесла Эльзасу несчастий гораздо больше, чем Первая. В 1940 году весь край неожиданно для населения вновь вошел в состав Германской империи. Никто не ожидал от нацистов цивилизованности, коей, как известно, отличалась прусская знать, но то, что творили «новые немцы», намного превзошло ее ожидания.

Таким божественным зрелищем Анси представил освобождение Эльзаса во время Второй мировой войны

В большинстве своем эльзасские солдаты не проявляли желания воевать, и тем более на Восточном фронте. Между тем они шли под пули и погибали, чтобы остаться в памяти земляков под общим обозначением «против воли». Немногим из них удалось дезертировать, чтобы присоединиться к французской Армии освобождения и выгнать из своего края немцев, теперь уже врагов. Таких в Эльзасе гордо именовали героями. И они, и те, которых называли «против воли», были практически в каждой семье, о чем свидетельствует статуя на площади Республики в Страсбурге. Статуя изображает аллегорическую Родину‑мать, держащую тела двух мертвых сыновей: лицо одного из юношей обращено в сторону Германии, тогда как другой смотрит на Францию. С 1959 года столица Эльзаса является местом заседания Совета Европы, а немного позже сюда перебрался Европейский парламент. Таким образом, город, издревле бывший связующим звеном между державами, определявшими политический климат континента, таковым и остался. Теперь эта провинция, словно мост, соединяет народы Франции и Германии, двух самых крупных держав Союза Европы.

Нет ничего удивительно в том, что маленький Эльзас пользуется уважением не меньшим, чем любой крупный европейский регион. В данном случае поддержание такого реноме – задача нелегкая, но выполнимая, ведь исторический авторитет не утрачен, а экономика процветает, позволяя заниматься не только насущными проблемами, но и культурой, например вкладывать деньги в памятники, среди которых особое место занимает Высокий Кёнигсбург.

Не пострадавший от двух мировых войн, замок был обижен людским вниманием, поскольку почти все прошлое столетие считался подделкой, неточной реконструкцией. Однако после долгих исследований сомнения в его исторической ценности были развеяны, и с 1993 года родовое гнездо Гогенштауфенов считается национальным достоянием Франции. Сегодня Высокий Кёнигсбург – самая известная достопримечательность Эльзаса, великолепно воссозданный образ средневековой крепости, типичной для долины Рейна. Те, кто побывал здесь хоть однажды, надолго запомнили его не только из‑за местоположения и великолепного вида, открывающегося из окон главной гостиной. В памяти остаются богатое убранство комнат и залов, редкие, но изысканные коллекции, подобные собранию рыцарских доспехов. Трудно забыть грозную артиллерию на угловых башнях, расставленную так, чтобы залп орудий мог застать врага врасплох.

Прелестный городок Селеста, как и принадлежащий ему замок, хранит в себе следы ушедших эпох

Несмотря на некоторые изменения как снаружи, так и внутри, Высокий Кёнигсбург выглядит строго и торжественно, как и положено феодальному замку. Сотрудники музея предлагают гостям побывать на постоянно действующих выставках оружия и мебели XV–XVII веков. Столь же привлекателен и сам комплекс, раскинувшийся на одной из вершин Вогезских гор, прекрасный в любое время года: зимой, в переливах инея, весной, в обрамлении нежной зелени просыпающейся природы, летом, когда старые камни резко выделяются на почти черном фоне леса, осенью, когда стены сливаются с красновато‑желтой листвой.

Естественная красота места, где стоит Высокий Кёнигсбург, стала единственной причиной устройства подле него парка. Уже одно его название – Labirintus – напоминает о том, что здесь можно заблудиться, о чем служители предупреждают всех гостей. Он создан по подобию старинных парков‑лабиринтов, которые так любили французские короли. Эльзасцы решили не копировать то, что имелось в Версале, и прорубили коридоры в кукурузном поле, получив сооружение в забавном деревенском стиле. Лабиринт, открытый к юбилею Виктора Гюго, стал местом, где ежегодно проходят представления в духе великого француза. Основным действующим лицом в этих спектаклях является он сам, окруженный героями своих романов «Отверженные», «Собор Парижской Богоматери», «Эрнани» и «Рюи Блаз».