Плутарх о древних обычаях спартанцев

Согласно законам, установленным легендарным Ликургом, спартанцы не носили хитонов, целый год пользуясь одним‑единственным гиматием. Они ходили немытые, воздерживаясь по большей части как от бань, так и от того, чтобы умащать тело. Молодые люди спали совместно на ложах, которые сами приготовляли из тростника, ломая его руками без всяких орудий. Зимой они добавляли к тростнику еще растение, которое называют ликофон, так как считается, что оно способно согревать.

У спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков, но вступать с ними в связь считалось позором, ибо такая страсть была бы телесной, а не духовной. Человек, обвиненный в позорной связи с мальчиком, на всю жизнь лишался гражданских прав.

Если кто‑нибудь наказывал мальчика, и он рассказывал об этом своему отцу, то, услышав жалобу, отец счел бы для себя позором не наказать мальчика вторично. Спартанцы доверяли друг другу и считали, что никто из верных отеческим законам не прикажет детям ничего дурного.

А некоего мальчика по имени Скирафид наказали только за то, что многие обижали его.

Юноши, где только предоставляется случай, воровали продовольствие, обучаясь таким образом нападать на спящих и ленивых стражей. Попавшихся наказывали голодом и поркой. Обед же у них был такой скудный, что они, спасаясь от нужды, вынуждены быть дерзкими и ни перед чем не останавливаться.

Это делалось для того, чтобы юноши привыкли к постоянному голоду и могли его переносить. Спартанцы считали, что получившие такое воспитание юноши будут лучше подготовлены к войне, так как будут способны долгое время жить почти без пищи, обходиться без всяких приправ и питаться тем, что попадет под руку. Спартанцы полагали, что скудная пища делает юношей более здоровыми, они не будут склонны к тучности, а станут рослыми и даже красивыми.

Больше всего спартанцы ценили так называемую черную похлебку, так что старые люди даже не берут свой кусок мяса, но уступают его юношам. Говорят, что сицилийский тиранн Дионисий купил спартанского повара и приказал ему, не считаясь ни с какими расходами, приготовить такую похлебку. Однако, попробовав, он с отвращением ее выплюнул. Тогда повар сказал: «О царь, чтобы находить вкус в этой похлебке, надо, искупавшись в Евроте, подобно лаконцу, проводить всю жизнь в физических упражнениях».

Пили они мало и после трапезы расходились без факелов. Им вообще не разрешалось пользоваться факелами ни в этом случае, ни когда они ходят по другим дорогам. Это было установлено, чтобы они приучались смело и бесстрашно ходить по дорогам ночью.

Из искусств в Спарте в почете была лишь музыка, но самая простая. Темы их маршевых песен побуждали к мужеству, неустрашимости и презрению к смерти. Их пели хором под звук флейты во время наступления на врага. Ликург связывал музыку с военными упражнениями, чтобы воинственные сердца спартанцев, возбужденные общей благозвучной мелодией, бились бы в единый лад. Поэтому перед сражениями первую жертву царь приносил Музам, моля, чтобы сражающиеся совершили подвиги, достойные доброй славы.

Спартанцы не разрешали никому хоть сколько‑нибудь изменять установлениям древних музыкантов. Даже Терпандра, одного из лучших и старейших кифаредов своего времени, восхвалявшего подвиги героев, даже его эфоры подвергли наказанию, а его кифару пробили гвоздями за то, что, стремясь добиться разнообразия звуков, он натянул на ней дополнительно еще одну струну. Когда Тимофей принял участие в карнейском празднике, один из эфоров, взяв в руки меч, спросил его, с какой стороны лучше обрубить на его инструменте струны, добавленные сверх положенных семи.

В текстах песен не содержалось ничего, кроме похвал людям, благородно прожившим свою жизнь, погибшим за Спарту и почитаемым как блаженные, а также осуждения тех, кто бежал с поля боя, о которых говорилось, что они провели горестную и жалкую жизнь.

Было три хора: каждый во время праздников представлял определенный возраст. Хор старцев, начиная, пел: «Когда‑то были мы сильны и молоды!»

Его сменял хор мужей в расцвете лет: «А мы сильны и ныне. Хочешь, так проверь сам».

Третий хор мальчиков подхватывал: «А мы проявим доблесть даже большую!»

Грамоту спартанцы изучали только ради потребностей жизни. Все же остальные виды образования изгнали из страны – не только сами науки, но и людей, ими занимающихся. Воспитание было направлено к тому, чтобы юноши умели подчиняться и мужественно переносить страдания, а в битвах умирать или добиваться победы.

Если кто‑нибудь провинился и был обличен, то должен был обойти кругом алтарь, находившийся в городе, и петь при этом песню, сочиненную себе в укор, то есть сам себя подвергнуть поруганию.

Некий Архилох, присужденный к этому, пропел следующее:

«Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:

Волей‑неволей пришлось бросить его мне в кустах.

Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает

Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть».

Власти были крайне возмущены и выслали Архилоха из Спарты.

Также они изгнали оратора Кефисофонта, который утверждал, что способен целый день говорить на любую тему; они считали, что у хорошего оратора размер речи должен быть сообразен с важностью дела.

Но этим двоим еще повезло: одного беднягу спартанцы казнили только за то, что, нося рубище, он украсил его цветной полосой.

Спартанцам не разрешалось покидать пределы родины, чтобы они не могли приобщаться к чужеземным нравам и образу жизни людей, не получивших спартанского воспитания. Если чужеземец был заподозрен в том, что он учит местных граждан чему‑то плохому – ну например, смущает умы цитатами из Пифагора, то его немедленно изгоняли из страны. Но если чужеземец выдерживал образ жизни, установленный Ликургом, то ему можно было даровать гражданские права.

Спартанцы не любили театр, считая, что в комедиях и трагедиях содержатся мысли, противоречащие их законам.

Торговля была запрещена. Если возникала нужда, можно было пользоваться слугами соседей как своими собственными, а также собаками и лошадьми, если только они не были нужны хозяевам. В поле тоже, если кто‑либо испытывал в чем‑нибудь недостаток, он открывал, если было нужно, чужой склад, брал необходимое, а потом, поставив назад печати, уходил.

Во время войн спартанцы носили одежды красного цвета: во‑первых, они считали этот цвет более мужественным, а во‑вторых, им казалось, что кроваво‑красный цвет должен нагонять ужас на не имеющих боевого опыта противников. Кроме того, если кто из спартанцев будет ранен, врагам это будет незаметно, так как сходство цветов позволит скрыть кровь.

Если спартанцам удавалось победить врага хитростью, они жертвовали богу Аресу быка, а если победа одержана в открытом бою, – то петуха. Полководческое искусство они ценили.

Всех богов они изображали вооруженными, даже Афродиту.

Клавдий Элиан: «У лакедемонян был закон, гласивший: никто не должен носить одежду не подобающего для мужа цвета и быть полнее, чем это согласуется с потребностями гимнасия. Последнее рассматривалось как свидетельство лености, а первое – как признак немужественных склонностей. Согласно этому же закону, эфебам полагалось каждые десять дней голыми показываться эфорам. Если они были крепки и сильны, словно высеченные из камня, благодаря телесным упражнениям, то удостаивались одобрения. Если же эфоры замечали в них следы дряблости и рыхлости, связанные с наросшим от недостатка трудов жиром, юноши подвергались телесному наказанию. Эфоры ежедневно осматривали их одежду, следя, чтобы все в ней соответствовало установленным предписаниям. В Лакедемоне держали поваров, приготовляющих только мясные блюда; тех же, чье искусство было более разносторонним, выгоняли из его пределов…»

Мальчиков в Спарте пороли бичом на алтаре Артемиды Орфии в течение целого дня, и они нередко погибали под ударами. Мальчики гордо и весело соревновались, кто из них дольше и достойнее перенесет побои; победившего славили, и он становился знаменитым. Это соревнование называли «диамастигосис», и происходило оно каждый год.

Отсутствие занятий не считалось у них предосудительным. Спартанцам было запрещено заниматься какими бы то ни было ремеслами, а нужды в деловой деятельности и в накопительстве денег у них не было. Ликург сделал владение богатством и незавидным, и бесславным. Илоты, обрабатывая за спартанцев их землю, вносили им оброк, установленный заранее; требовать большую плату за аренду было запрещено под страхом проклятия. Это было сделано для того, чтобы илоты, получая выгоду, работали с удовольствием, а спартанцы не стремились бы к накоплению.Спартанцам было запрещено служить моряками и сражаться на море. Однако позднее они участвовали в морских сражениях, но, добившись господства на море, отказались от него, заметив, что нравы граждан изменяются от этого к худшему. Однако нравы продолжали портиться и в этом, и во всем другом. Раньше, если кто‑либо из спартанцев скапливал у себя богатство, накопителя приговаривали к смерти. Ведь еще Алкамену и Феопомпу оракулом было предсказано: «Страсть к накопленью богатств когда‑нибудь Спарту погубит». Несмотря на это предсказание, Лисандр, взяв Афины, привез домой много золота и серебра, а спартанцы приняли его и окружили почестями.

Клавдий Элиан: «Спартанские юноши держатся с теми, кто в них влюблен, без гордости и заносчивости, наоборот, их обращение противоположно обычному в таких случаях поведению юных красавцев – они сами просят, чтобы влюбленные “вдохновили их”; в переводе это значит, что мальчиков надо полюбить. Однако эта любовь не содержит ничего постыдного. Если же мальчик посмеет допустить по отношению к себе нескромность или влюбленный на нее отважится, обоим небезопасно оставаться в Спарте: их приговорят к изгнанию, а в иных случаях даже к смерти».

Гомосексуальность в античном мире. «Священный отряд»

Пожалуй, стоит прояснить вопрос в отношении гомосексуализма в античном мире. Однополая любовь была нормой! Практически все греки и позднее римляне были бисексуальны. Только проявлялась эта бисексуальность по‑разному. Вызывая осуждение и нарекания от сторонников иных обычаев.

В Спарте, например, каждому подростку просто полагалось иметь «наставника», который отвечал за его воспитание и штрафовался за его провинности. Юноши и девушки воспитывались раздельно, жениться до двадцати пяти или даже до тридцати лет было запрещено и само собой, что здоровая юношеская сексуальность находила выход во влечении к своему же полу.

Результатом такого воспитания даже стала демографическая проблема! Спартанцы вынуждены были принять закон, заставлявший граждан обязательно жениться и плодить детей. Несмотря на принятое в обществе почтение к старшим, юноша мог отказаться вставать перед бездетным человеком, мотивируя это тем, что тот «не породил никого, кто бы встал перед ним».

Однако, несмотря на то, что мужественные спартанские воины поголовно были мужеложцами, эти отношения были скрыты. Приличия требовали от юношей соблюдать внешнюю скромность. Так один афинянин, засмотревшись на сидевших на песке спартанских юношей, заметил, что те стыдливо одергивали хитоны, дабы не показать стороннему наблюдателю лишнее, а поднявшись, заровняли отпечатки своих тел на песке.

Иными были нравы в Афинах. Там любовь к юношам была распространена не менее широко, нежели в Спарте, но лишь до периода их возмужания, «до того, как у юноши на ногах начнут расти волосы». Но в отличие от спартанцев, афиняне не прятали свои чувства. Напротив, они воспевали их в стихах, считая это чувство изысканным и достойным. До нас дошли многие стихи древних поэтов, обращенные к юношам.

Феогнид из Мегар:

«Счастлив, кто страстью горя, из гимнасия возвращался

К дому; кто ложе и днем с юношей милым делил».

Симонид Кеосский:

«Стоит увидеть мне раз златокудрого Эхекратида,

Взор насыщая красой, за руку милую взяв,

Кожи цветущей его аромат вбирая глубоко,

Полнятся очи мои сладостной негой любви».

Стратон:

«Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать

Лет наступило ему – он вожделеннее стал.

Годом позднее пришел еще более сладостный возраст,

И привлекательней всех был он пятнадцати лет.

Шестнадцать лет – это возраст богов, а семнадцатилетний

Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.

Если тебе и постарше милей – то уже не забава:

Время настало, и долг твой – за него отвечать».

Понятия педофилия, осуждения этого явления не существовало. В надписи с Крита, относящейся примерно к 700 году до н. э., даже зафиксировано личное имя Педофил. Напротив, запреты касались любви к уже взрослым юношам и мужчинам. Такие отношения не могли более рассматриваться как развлечение или легкомысленная интрижка, они обязательно предполагали глубокое взаимное чувство. Подобные узы связывали мифических Геракла и Иолая, на могиле которого подобные пары часто приносили друг другу клятвы верности; Ахилла и Патрокла, героев «Иллиады» Гомера («О, бёдер друга близость благодатная!» – восклицал Ахилл, оплакивая друга в трагедии Эсхила); и вполне реальных фиванских полководцев Пелопида и Эпаминонда, членов знаменитого «Священного отряда».

Плутарх: «Большинство полагает, что их неразрывная дружба началась при Мантинее, где оба сражались в рядах вспомогательного войска, посланного фиванцами лакедемонянам, тогдашним их друзьям и союзникам. Стоя плечом к плечу в строю гоплитов, они бились с аркадянами, а когда соседнее с фиванцами крыло лакедемонян дрогнуло и большая их часть обратилась в бегство, они сомкнули щиты и продолжали защищаться. Пелопид, получив семь ран в грудь и лицо, рухнул на груду трупов своих и вражеских воинов, а Эпаминонд, хоть и считал его раненным смертельно, шагнув вперед, закрыл неприятелю путь к телу и доспехам товарища, один сдерживая целую толпу и твердо решившись скорее умереть, чем оставить поверженного Пелопида. Уже и ему самому приходилось совсем плохо (он был ранен копьем в грудь и мечом в руку), когда с другого крыла подоспел на помощь спартанский царь Агесиполид и вопреки всем ожиданиям спас обоих».

Плутарх: «Священный отряд… впервые был создан Горгидом: в него входили триста отборных мужей, получавших от города все необходимое для их обучения и содержания и стоявших лагерем в Кадмее; по этой причине они носили имя “городского отряда”, так как в ту пору крепость обычно называли “городом”. Некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных. Сохранилось шутливое изречение Паммена, который говорил, что гомеровский Нестор оказал себя неискусным полководцем, требуя, чтобы греки соединялись для боя по коленам и племенам: “Пусть помогает колену колено и племени племя”, – вместо того, чтобы поставить любовника рядом с возлюбленным. Ведь родичи и единоплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплоченный взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга. И это неудивительно, если вспомнить, что такие люди даже перед отсутствующим любимым страшатся опозориться в большей мере, нежели перед чужим человеком, находящимся рядом, – как, например, тот раненый воин, который, видя, что враг готов его добить, молил: “Рази в грудь, чтобы моему возлюбленному не пришлось краснеть, видя меня убитым ударом в спину”. Говорят, что Иолай, возлюбленный Геракла, помогал ему в трудах и битвах. Аристотель сообщает, что даже в его время влюбленные перед могилой Иолая приносили друг другу клятву в верности. Вполне возможно, что отряд получил наименование “священного” по той же причине, по какой Платон зовет любовника “боговдохновенным другом”. Существует рассказ, что вплоть до битвы при Херонее он оставался непобедимым; когда же после битвы Филипп, осматривая трупы, оказался на том месте, где в полном вооружении, грудью встретив удары македонских копий, лежали все триста мужей, и на его вопрос ему ответили, что это отряд любовников и возлюбленных, он заплакал и промолвил: “Да погибнут злою смертью подозревающие их в том, что они были виновниками или соучастниками чего бы то ни было позорного”».

Бойцов, священного отряда Горгид распределял по всему строю гоплитов, ставя их в первых рядах; таким образом доблесть этих людей не особенно бросалась в глаза, а их мощь не была направлена на исполнение определенного задания, поскольку они были разъединены и по большей части смешаны с воинами похуже и послабее. Лишь Пелопид, после того как они столь блистательно отличились при Тегирах, сражаясь у него на глазах, больше не разделял и не расчленял их, но использовал как единое целое, посылая вперед в самые опасные и решительные минуты боя. Подобно тому, как кони, запряженные в колесницу, бегут быстрее, нежели поодиночке, – не потому, что общими усилиями они легче рассекают воздух, но потому, что их разжигает соревнование и соперничество друг с другом, – так, полагал он, храбрые люди, внушая друг другу рвение к славе и подвигам, оказываются особенно пригодны и полезны для совместных действий.

Посидипп:

«Что мне изнеженно томный девический пыл? Да зажжется

Неугасимый огонь подлинной страсти мужской!»

Считалось, что первым мужчиной, полюбившим мальчика, был легендарный Орфей. Лишившись своей Эвридики, он нашел утешение в объятиях некого Калаида.

Олимпийские боги тоже не чурались этого чувства. Так Зевс полюбил и похитил Ганимеда – сына троянского царя. Ганимеду было даровано бессмертие, и он стал виночерпием богов. В возмещение Тросу были подарены лучшие кони.

Большое число возлюбленных имел Аполлон. В их числе Гиацинт, Кипарис, Гименей, Орфей, Троил… а также многие другие прорицатели и герои. Удачливость Аполлона в любовных делах с юношами намного превосходила успехи в отношениях с женщинами: над бессмертным богом тяготело проклятие, все его возлюбленные были одержимы богом антилюбви – Антэросом.

Пелопс был возлюбленным Посейдона, который подарил ему крылатую колесницу, на которой он одержал победу в состязании с Эномаем. Гермес тоже не просто так подарил Персею крылатые сандалии, шапку и шлем, с помощью которых герой совершил свои подвиги. Надо сказать, что Персей был далеко не единственным любовником этого бога.

Существует миф о том, как Дионис, стремясь вывести свою мать Семелу из царства мертвых, узнал о том, что некий Просимн знает вход туда. В качестве платы за услугу Просимн пожелал насладиться телом юного бога. Дионисий согласился. Однако, вернувшись, он обнаружил, что Просимн умер. Чтобы не стать клятвопреступником, Дионис поспешил к его могиле, срезал там ветвь смоковницы, придав ей форму мужского члена и, исполняя «священный» долг перед усопшим, мастурбировал, дабы его семя пролилось на могилу.Среди любовников Диониса назывались также Гимней, Гермафродит, Ахилл и Адонис.

Поэт Антипатр Сидонский сравнивал скульптуры Афродиты и Эрота работы Праксителя:

«Видя на Книде скалистом вот эту Киприду, ты скажешь:

«Камень способна зажечь, хоть и из камня сама».

В Феспиях, видя Эрота, невольно промолвишь: «Не камень,

Но и холодную сталь этот способен зажечь».

Греки даже различали двух разных богинь любви, разных Афродит. Любви к женщине покровительствовала Афродита Пандемос – то есть «пошлая», а однополой любви – Афродита Урания – то есть «небесная». Ведь женщину мужчина любит ради детей, которых она родит ему. То есть чувство к женщине всегда корыстно. Однополая же любовь свободна от всякой корысти, она чиста и жертвенна. У Плутарха в диалоге «Об Эроте» речь в защиту любви к юношам произносит персонаж по имени Протоген: «…у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств».

Ксенофонт: «А что ты, Каллий, влюблен в Автолика, весь город это знает, да и многие, думаю, из приезжих. Причина этого та, что оба вы – дети славных отцов и сами – люди видные. Я всегда был в восторге от тебя, а теперь еще гораздо больше, потому что вижу, что предмет твоей любви – не утопающий в неге, не расслабленный ничегонеделаньем, но всем показывающий силу, выносливость, мужество и самообладание. А страсть к таким людям служит показателем натуры влюбленного. Одна ли Афродита, или две, – небесная и всенародная, – не знаю: ведь и Зевс, по общему признанию один и тот же, имеет много прозваний; но что отдельно для той и другой воздвигнуты алтари и храмы и приносятся жертвы, – для всенародной менее чистые, для небесной более чистые, – это знаю. Можно предположить, что и любовь к телу насылает всенародная, а к душе, к дружбе, к благородным подвигам – небесная. Этой любовью, мне кажется, одержим и ты, Каллий. Так сужу я на основании высоких достоинств твоего любимца, а также по тому, что, как вижу, ты приглашаешь отца его на свои свидания с ним: конечно, у благородно любящего нет никаких таких тайн от отца».

Любовников‑мальчиков имели Сократ, Платон, Демосфен, Аристотель… Имена можно перечислять очень долго. Это не считалось пороком или чем‑то зазорным. Порицалась лишь проституция. По словам Эсхина, «бескорыстно делить с кем‑нибудь его любовь – это прекрасно, а соглашаться за плату заниматься проституцией – это позор». Так некий Тимарх, живший сразу с несколькими мужчинами и находившийся у них на содержании, был лишен гражданских прав. И это несмотря на то, что защищал его сам Демосфен. Но не за факт мужеложства – а именно за то, что брал со своих возлюбленных деньги. После приговора суда униженный Тимарх повесился.

Ксенофонт «Пир»:

«А ты, сиракузянин, чем гордишься? Наверно, мальчиком?

– Клянусь Зевсом, – отвечал он, – вовсе нет; напротив, я страшно боюсь за него: я замечаю, что некоторые замышляют коварно погубить его.

Услышав это, Сократ сказал:

– О Геракл! Какую же такую обиду, думают они, нанес им твой мальчик, что они хотят убить его?

– Нет, – отвечал он, – конечно, не убить его они хотят, а уговорить спать с ними.

– А ты, по‑видимому, думаешь, что если бы это случилось, то он бы погиб?

– Клянусь Зевсом, – отвечал он, – совершенно.

– И сам ты, значит, – спросил Сократ, – не спишь с ним?

– Клянусь Зевсом, все ночи напролет. – Клянусь Герой, – заметил Сократ, – большое тебе счастье, что природа дала тебе такое тело, которое одно не губит тех, кто спит с тобою. Поэтому, если не чем другим, то таким телом тебе следует гордиться».

Зенон Китийский: «Сходиться с мальчиками следует не больше и не меньше, чем с немальчиками, а с женщинами – так же, как с мужчинами».

Известна весьма скабрезная, но остроумная шутка Аркесилая, возглавлявшего платоновскую Академию: Когда один из учеников отстаивал философский тезис об отсутствии различия между большим и меньшим, Аркесилай вместо логической аргументации спросил у него: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?»

Петроний Арбитр:

Эй! Эй! Соберем мальчиколюбцев изощренных!

Все мчитесь сюда быстрой ногой, пятою легкой,

Люд с наглой рукой, с ловким бедром, с вертлявой ляжкой!

Вас, дряблых, давно охолостил делийский мастер.

Но не только мужчины предавались однополой любви, не были чужды этой услады и женщины. Сохранились любовные стихи Сапфо, обращенных к ее подругам:

Девы поступь милая, блеском взоров

Озаренный лик мне дороже всяких

Колесниц лидийских и конеборцев,

В бронях блестящих.