ГЛАВА 2. Она не подпрыгнула и не завизжала

Она не подпрыгнула и не завизжала.

Конн предположил, что должен быть благодарен за это. Она была либо храброй, либо очень невозмутимой.

Львица? – гадал он. – Или овечка?

И та и другая подходили для его целей.

Они шли в тишине под удлиняющейся тенью деревьев. Воздух был наполнен влагой и ароматом сосен. Туман блестел на черной дороге и собирался на светлых волосах девушки, подобно вуали из жемчужин. Она шла широкими шагами, как мужчина, крепко скрестив руки на груди. На него она не смотрела.

Конн думал, что она стесняется. Теперь он гадал, а действительно ли ее оберегали. В ней было спокойствие, которое не было полностью естественным, настороженность, которую он распознал, почти такая же, как обязательная дисциплина, выученная им, когда он пришел к власти.

Абсурдно. Она была слишком молода, чтобы научиться такому контролю, слишком человеком, чтобы нуждаться в этом.

Он не знал, что сказать ей.

Ее брат Дилан был селки. Ее брат Калеб был женат на одной из них. Для Конна, однако, было ясно, что ее семья ей ничего не сказала. А стоило ли? Давняя вражда между детьми моря и другими элементалями, детьми огня, не имела ничего общего с ней.

Тем не мене образ ее лица вытащил его из башни и заставил пересечь полмира. Он следил за ней почти обиженно.

– Я думала, вы поговорите со всеми позже. В доме, – сказала она себе под ноги. Длинные, стройные ноги, отметил он, в обуви, которая когда‑то была белой.

– Да. – Он скрестил руки за спиной. – Я разговариваю с тобой сейчас.

Она повернула голову.

– Почему?

Такая прямолинейность была неожиданной и отчасти сбивала с толку.

– Я хотел бы узнать тебя лучше, – осторожно сказал Конн.

– Почему? – повторила она, раздражая его.

Конн не привык отчитываться за свои действия. Даже его хранители не задавали вопросы. Вряд ли он смог бы сказать ей, что пытается выяснить какой интерес или возможную пользу она может представлять для него.

– Я не могу быть первым мужчиной, который ищет твоего общества.

Она криво усмехнулась.

– Да, я, должно быть, отбила их палкой.

Он смотрел в изумлении. Наверное, он неправильно ее расслышал.

– Прошу прощения.

Ее худое лицо порозовело.

– Я имела в виду… Это было давно.

Мог ли он обернуть это в свою пользу? Человеческие женщины, также как и селки, хотят секса и скучают по сексу?

– Насколько давно?

Она моргнула.

– Парень, ты, что серьезно занимаешься этой чушью «хочу узнать тебя»?

– У тебя нет мужа? – давил он. – Поклонника?

– Ты имеешь в виду парня?

Что бы это значило?

– Да.

Она сгорбилась так, что плечи почти закрыли уши.

– Неа.

Конн осознал, что напряжение ослабло. Обязательства или существование другого сексуального партнера для него ничего не значили, но они могли иметь значение для нее.

Он был рад, что она не замужем.

Она шаркала обувью по влажной, черной дороге.

– А у тебя?

– Я живу один, – правдиво сказал он.

Селки сочетаются браком, но лишь немногие пары проживают века.

– Никого особенного?

– Никого, в течение некоторого времени. Моя, гм, работа многих развлечений не позволяет.

– Что за работа?

– Ты задаешь слишком много вопросов.

Улыбка осветила ее узкое лицо.

– Я работаю с детьми от пяти – до семилетнего возраста. Интересоваться – это часть моих служебных обязанностей.

Он смотрел в изумлении.

– Ты учитель.

Когда‑то он пошел на многое, чтобы обеспечить учителя для подростков, полудиких щенков Убежища. Но на острове селки не было больше детей. Вот уже в течение двадцати лет. Дилан был последним.

Его народ вымирал. Сейчас ему требовалось нечто большее, чем учитель, чтобы спасти их.

– У тебя проблемы с учителями?

– Совсем нет, – вежливо сказал он. – Я восхищаюсь теми, кто может учить. Просто, я не так много их знаю.

– Кого‑то ты должен знать.

Он вопросительно поднял брови.

– Когда ты был ребенком, – объяснила она.

– Ах. Нет. Я получил образование – какое было необходимо – от моего отца.

Она кивнула.

– Домашнее обучение. У нас на Краю Света его практически нет. Знаешь, большинство местных жителей рады, что на острове достаточно детей, чтобы поддерживать работу школы.

– Несомненно.

– Тебе нравилось учиться у отца? Или было одиноко без других детей?

Конн нахмурился. Никто не задавал ему подобного вопроса. Его никто бы не посмел задать. Он не говорил о себе или о том, что потерял или что любил. Особенно он не говорил о своем отце.

Он мрачно посмотрел сверху вниз на женщину рядом с ним, идущую длинными, свободными шагами. Теперь, когда беседа сконцентрировалась на нем, она оживилась, даже стала привлекательной, ее спокойное лицо светилось воодушевлением.

Интересоваться, было ее работой, так она сказала. Должно быть, это также было в ее характере.

Тогда почему до этого она ушла в себя? Ей так неприятно внимание? Ее уловка с опусканием ресниц и наклоном головы делала ее практически незаметной.

Как по волшебству.

Но это не было волшебством, – напомнил себе Конн. Она была человеком. Она не смогла бы понять его и его потребности.

– Я никогда не был одинок, – сказал он.

– Тогда, вы с отцом должны быть близки, – заметила она.

– Не особенно, – холодно сказал Конн.

В ее нежно‑зеленых глазах отразилось смущение.

– Но если он учил тебя …

– Я не видел отца много лет.

Столетия, если бы он обращал внимание на такие вещи. Чего он не делал.

– Он отказался от всех претензий на любовь и преданность – или на трон – когда отказался от нас.

– Нас? – мягко уточнила она

Он раздраженно посмотрел на нее.

– Мой народ.

– Твою семью.

Он молчал.

– Это трудно, – сказала она. – Говорить о родителях, которые уходят. Я имею в виду, что скучаю по матери, хотя я даже не помню ее. Я была ребенком, когда она ушла.

Конн нахмурился. Она сочувствует ему? Он был селки, одним из Первых созданий. Он не нуждался в ее жалости.

– Я слышал об этом.

Она резко повернула голову.

– От твоего брата, – сказал он.

Ее лицо прояснилось.

– Верно. Давно вы знакомы?

С момента превращения Дилана, когда ему было тринадцать, и Атаргатис обнаружила, что ее старший сын селки. Она вернулась с ним в море, оставив свою человеческую семью.

Год спустя она умерла, попав в ловушку в рыбачью сеть и утонув, а Конн стал опекуном Дилана в Убежище.

– Достаточно давно, – сказал Конн.

Туман капал с деревьев, подобно слезам. Дома становились меньше и отдаленнее. Ржавые машины и множество ловушек на лобстера были разбросаны во дворах, подобно обломкам на дне океана.

– Ты когда‑нибудь встречался с ней? – неожиданно спросила Люси. – С моей матерью?

– Да.

– Какой она была?

Неудовлетворенной, вспомнил Конн. Она была несчастной из‑за жизни, к которой вернулась и от которой ушла. Вдали от магии Убежища, в человеческом обличие, селки старели так же, как люди. Года на земле медленно тянулись для Атаргатис, делая волосы грубыми, изнашивая ее душу, оставляя морщины в уголках глаз. Но она по‑прежнему была селки, по‑прежнему привлекательной, по‑прежнему…

– Красивой, – сказал он

– И это все? Просто красивая?

Что она хотела, чтобы он сказал? Она не была такой, как ее мать, которая ее бросила. Не селки. И даже не красавица. Привлекательной, возможно, с ее худым, спокойным лицом и игривым изяществом, но …

– Красивая и печальная, – сказал Конн. – Возможно, она сожалела, что оставила вас.

– Возможно, – с сомнением сказала девушка.

– Ты можешь спросить у брата.

– После двадцати трех лет? – Неожиданный юмор осветил ее глаза. – Не думаю.

– Тогда, у отца.

– Мы не говорим о ней. – Ее плечи напряглись. Она уставилась прямо вперед на темнеющую дорогу. – В действительности мы о многом не говорим.

Ее оберегали, – подумал он. Гораздо удобнее задавать вопросы о нем, чем предложить что‑нибудь от себя.

Он вспомнил о той позиции, которую она заняла в ресторане, наблюдатель в своей собственной семье.

Изолированная.

Уязвимая.

Он мог бы использовать это, подумал он.

– Ты можешь говорить со мной, – сказал он.

Люси открыла входную дверь, неприятно осознавая, что Конн стоит на крыльце у нее за спиной. Ладони стали влажными. В желудке все затрепетало. На мгновение она вернулась в пятый класс, когда боялась привести домой друга после школы.

Дверь со скрипом открылась.

– Папа?

Ответа не было.

Желудок расслабился.

Обнадеживающий аромат мяса и овощей, которые она утром бросила в крокпот, нахлынул, приветствуя ее, и почти маскируя запахи от старого и затхлого ковра.

Из колледжа Люси вернулась с ведром чистящих средств и руководством по ведению домашнего хозяйства, словно чистая кафельная плитка могла придать блеск их жизни, будто она могла стереть вместе с пылью все плохие воспоминания.

Может быть, ее усилия не смогли компенсировать годы беспорядка и пренебрежения к треснувшему винилу, тесному пространству и плесени, которая таинственно проросла у подножия лестницы. По крайней мере, полы у нее были чистыми.

Конн последовал за ней, она прошла мимо темной гостиной, щелкнув выключателем при входе. Он остановился в центре ее чистого кухонного пола, разодетый, неуместный, темный и дикий. Сердце ее колотилось. Она задержала дыхание, как если бы он снова проделал трюк высоси‑весь‑кислород‑из‑комнаты.

Он не двигался, просто стоял, по‑прежнему, сцепив руки за спиной.

– Где твой отец? – спросил он.

Она схватила ложку и приподняла крышку крокпот, надеясь, что он не заметит ее горящих щек.

– Вышел, – сказала она, помешивая.

Конн взглянул в потемневшие окна.

– Уже поздно тянуть ловушки.

Он знал, что ее отец был охотником за лобстерами. Люси сжала ложку. Что еще он знает?

– Мой отец у воды уже в пять утра. Чаще в четыре. Он разгружается и делает свои дела в кооперативе.

Довольная тем, что ни рука, ни голос не дрожали, она положила ложку на столешницу.

– Затем он идет в бар при гостинице и пьет до тех пор, пока они не перестанут его обслуживать.

Она аккуратно накрыла горшок крышкой и повернулась лицом к Конну, спиной к столу, вздернув подбородок.

– Ты голоден?

Молчание, краткое и напряженное, завибрировало между ними.

Своими серебристыми, непроницаемыми глазами Конн изучал ее лицо.

– Да. Спасибо. Пахнет вкусно.

Она почти упала от облегчения и разочарования.

А чего она ожидала?

Что он сказал бы, что он сожалеет о ней, о ее алкоголике отце, о ее паршивом детстве?

Что он сметет ее с ног и увезет, как принц из сказки?

Дура, дура.

Она не искала сочувствия. Или спасения. Особенно от какого‑то незнакомца с холодными глазами, который скрутил ее внутренности в узлы.

Как хорошо, что он не предложил ничего из этого.

– Садись, – сказала она. – Я принесу тебе тарелку.

Он поднял брови.

– Ты должна присоединиться ко мне.

Не «Ты присоединишься ко мне?». Не вопрос или просьба. Очевидно, он ожидал, что она сядет рядом и сделает вид, что все нормально.

Люси прикусила нижнюю губу. И она сделает.

Потому что делала так всегда.

Как правило, Конн обращал мало внимания на то, что ел или не ел. Но горячая еда отличалась от его обычного сырого питания. Простое тушеное мясо возбудило его аппетит.

Он смотрел на девушку – Люси – как она убрала со стола и вымыла грязную посуду. На своей собственной территории она была действительно довольно компетентна. Он наблюдал четкие, практичные движения ее рук, когда она ополаскивала тарелку и ставила ее на столешницу, чтобы высохла. Худые, загорелые руки с длинными, тонкими пальцами и сильными запястьями.

Она также возбуждала его аппетит.

Конн нахмурился. Он пересматривал свое мнение о ее привлекательности. Он, по‑прежнему, не понимал, что он здесь делает.

С полотенцем в руках она отвернулась от раковины и протянула его ему.

– Вытирай.

– Прошу прощения?

Она указала на столешницу заставленную посудой.

– Я выйду из комнаты. Нужно, чтобы ты вытер посуду.

Неожиданный блеск появился в ее глазах.

– Ты не знаешь, как это делается, не так ли?

Он смотрел на нее со смешанным пониманием и раздражением. Она смеялась над ним?

– Я верю, что могу научиться, – сказал он и взял полотенце.

Они работали в тишине до тех пор, пока все тарелки не были высушены и убраны.

– Что насчет этого? – спросил он.

Она посмотрела через плечо на большой горшок на столе.

– Все нормально.

– Там еще есть еда.

Не много. Конн наполнял свою тарелку дважды. Но …

– Это лишнее, – сказал он.

Она забрала у него полотенце, не встречаясь с ним взглядом.

– Возможно, мой отец захочет что‑нибудь, когда вернется домой.

Возможно?

Он идет в бар при гостинице, так она сказала, и пьет там до тех пор, пока они не перестают его обслуживать.

– А если он слишком пьян, чтобы есть? – спросил он.

Люси возилась с полотенцем, расправляя его на перекладине дверцы духовки, чтобы высушить.

– Тогда утром, перед тем, как уйти на работу, я все выброшу.

– И тогда вымоешь горшок?

– Да.

– И приготовишь еще что‑нибудь.

В этот раз это был не вопрос.

Она пожала плечом.

– Полагаю, ты думаешь, что это глупо.

Да, глупо. И любезно.

Он восхищался ее упорством. Он понял, каково это расплачиваться по чьим‑то обязательствам, день за днем, год за годом, без надежды и ожидания.

– Почему ты это делаешь? – спросил он.

Она криво улыбнулась.

– А кто еще будет?

И это он тоже понял.

Их взгляды соединились. На поверхности ее глаз, колебались зеленые тени ламинарии. Грудь Конна напряглась.

Почему в ее глазах отражается море?

Зазвенел дверной звонок.

Она опустила взгляд.

На мгновение, он задержал дыхание.

Нет, – подумал он. – Стой.

Но она уже прошла мимо него к двери.

– Должно быть, это Кэл или Мэгги.

В ее голосе прозвучало облегчение. Или, возможно, она просто была рада видеть брата.

Конн наблюдал за их приветствием, высокого, спокойного шефа полиции в мятой униформе, и высокой, спокойной школьной учительницы с садовой грязью на джинсах. Они не обнялись. Но их молчаливый обмен – его долгий, оценивающий взгляд, ее быстрая, обнадеживающая улыбка – показал их связь.

– Трогательно, не правда ли? – прошептала Маргред в ухо Конну. – Хантеры очень преданная семья.

Он осознал ее предупреждение.

– А ты, Маргред? – Мягко спросил он ее, женщину, которая когда‑то была селки. – А куда распространяется твоя преданность?

Глаза ее расширились.

– Ну, моему мужу, мой господин, – сказала она и отошла.

Дверь снова открылась, и вошел Дилан с маленькой, темной, беременной женщиной, на которой собирался жениться. На шее у него был надет медальон, знак хранителя: три скрещенные спирали, представляющие землю, море и небо. Знак новой силы Дилана… и его долг перед его принцем.

В этот раз он не совершил ошибку, обращаясь к Конну по званию. Он сухо поклонился.

Конн кивнул в знак благодарности.

– Ну. – Женщина Дилана подняла голову, как птица, окидывая взглядом холл. – Я не знаю, как остальные, но я на ногах с четырех утра, и я хотела бы сесть.

Люси подпрыгнула.

– Конечно. Почему бы, нам не пройти в гостиную.

– На самом деле, Лу… – Медленный голос брата отстранил ее от двери. – Может быть, ты могла бы приготовить нам кофе?

– Я не… Чаю? – предложила она

– Чай было бы замечательно. Спасибо.

Она изменила направление в сторону кухни, пока остальные направились в темную гостиную.

Дилан включил лампу, отбрасывающую на стол лужицу желтого света.

– Так лучше.

Он обращался к свету? – гадал Конн. Или это он об отсутствии сестры?

Калеб встал спиной к стене и лицом к двери.

– Что ты ей сказал? – спросил он Конна.

Конн поднял брови.

– Очень немного. Хотя мне любопытно, почему вы не сказали ей больше.

– Она человек, – сказал Дилан.

– Также как и твой брат, – сказал Конн.

Маргред скрестила ноги, сидя на диване.

– Калеб столкнулся за меня с демоном. Он заслужил знать, кем я была. И кем была их мать.

– Молоко или сахар? – спросила Люси из холла, затаив дыхание.

От тишины воздух сгустился.

Они не хотели, чтобы она была здесь. Конн чувствовал их волнение, как живой, пульсирующий барьер, связывающий их вместе, оставляющий Люси одну снаружи.

Она это тоже чувствовала. Конн увидел, как красная волна охватила ее лицо.

Он уже понял, что ему нужно от нее. Ему был необходим отчет Дилана.

Но, все же, глядя на нее, ее покрасневшие щеки, ее мягкие, страдающие глаза, ему было почти жаль ее.

– Сахар, пожалуйста, – сказала Маргред.

Другая женщина, беременная, встала на ноги.

– Я помогу, – любезно сказала она.

Но Люси уже отступала, качая головой.

– Я сама.

– Почему бы, тебе не приготовить все на кухне, – предложил Калеб.

– Когда все будет готово, мы присоединимся к тебе.

Люси вздрогнула, а затем застыла, как раненое животное, которое не привлекает к себе внимание.

– На самом деле, мне просто… Мне надо подготовить планы уроков. Наверху.

Они сидели, прислушиваясь к звуку ее удаляющихся шагов.

Беременная женщина скрестила руки на животе и выстрелила в Калеба осуждающим взглядом.

– Вежливо, Кэл. Очень вежливо.

Калеб потер шею.

– Она не могла остаться, – сказала Маргред.

– Не после этого, – сказала женщина, которую звали Реджина.

– Пожалуй, – сказал Дилан.

– Она не вовлечена. Она даже не знает, что происходит.

Конн был поражен внезапным видением лица Люси, пылающем в лужице, оставшейся после отлива.

Она была вовлечена. Так или иначе.

Он должен найти причину, принцип, ключ.

Он сцепил руки перед собой и направил взгляд на Дилана.

– Я тоже. Пока что. Но без сомнений, вы меня просветите.