Глава пятая. Дилан жил в человеческом обличье среди людей и чувствовал себя так, будто его голым вытащили из воды на скалы

Дилан жил в человеческом обличье среди людей и чувствовал себя так, будто его голым вытащили из воды на скалы.

Он неподвижно стоял на пристани за артелью промысловиков лобстера, мучительно страдая от отсутствия котиковой шкуры и тоскуя по кипучей жизни и свободе в море.

Руки его были сжаты в кулаки. Он и раньше задерживался в облике человека – иногда для секса, а чаще просто в одиночестве – на острове, который ему завещала мать. Но никогда это не было так надолго. И никогда в окружении других существ, которые претендовали на место рядом с ним, на часть его внимания. Из‑за постоянного контакта с людьми он чувствовал себя изможденным и лишенным кожи.

Неудивительно, что старый король Ллир «ушел под гребень волны», как вежливо выражались селки относительно тех, кто настолько глубоко погрузился в себя и в морскую пучину, что потерял желание и способность принимать облик человека.

Аромат океанской воды забивался исходившим от дощатых стен сложным терпким запахом, в котором можно было различить дизельное топливо, моторное масло, кофе, пот и сигаретный дым. Рыбаки заходили в это невысокое деревянное здание, чтобы продать улов, купить наживку, горючее и резиновую ленту для конвейера, пожаловаться друг другу или поделиться сплетнями. Дилан чувствовал, как их взгляды бегают по его телу, словно мухи, но ни у кого не возник вопрос относительно его присутствия здесь. Его здесь приняли – он не был одним из них, но все же считался человеком с острова.

Он прислушивался к их разговорам и пытался из болтовни о погоде, ловушках и ценах выяснить, что могло понадобиться на Краю Света демонам.

– Он не имеет права ставить свои ловушки на этом рифе, – говорил один мужчина другому. – Поэтому я обрезал веревку и привязал ее у буйка.

Его собеседник кивнул.

– Это будет ему наукой.

– Так‑то лучше. – Шум подходившей к причалу шхуны, казалось, подчеркнул угрозу в его голосе. – Или в следующий раз я просто обрежу веревку.

Дилан мысленно улыбнулся. Очевидно, люди могли отстаивать свою территорию, как и селки.

Лодочный мотор заглушили. Еще один рыбак, подумал Дилан. Он обернулся и замер на месте. Обычное приветствие застряло у него в горле.

Прибывшей шхуной была «Милая Саро». Он узнал ее очертания еще до того, как прочел название на борту. А рыбаком был Барт Хантер.

Его отец.

Он совсем старик! Дилан встречался с ним на свадьбе, но сейчас, увидев отца без парадного костюма и при свете дня, осознал это с новой силой.

Барт Хантер всегда был крупным мужчиной. Дилану достался его рост, Калебу – широкие плечи и большие рабочие руки. Но годы или пьянство поспособствовали тому, что мяса на этих крепких костях стало намного меньше, лицо обветрилось, волосы выгорели на солнце, и теперь этот суровый седой старик стал похож на старую мачту. Человек. Старый.

Как Дилан мог когда‑то бояться его?

Они пристально разглядывали друг друга через все сужающуюся полоску воды.

На свадьбе они почти не разговаривали. Дилану нечего было сказать человеку, который четырнадцать лет фактически держал его мать в плену.

Но прежде чем он успел что‑то сообразить, Барт уже швырнул ему швартовочный конец.

Дилан автоматически поймал его. Старые привычки не исчезают. Ему было восемь или девять лет, когда он начал работать на лодке отца, – тяжелая, мокрая, грязная работа в резиновых перчатках и сапогах, слишком больших для него…

Дилан привязал конец, проклиная воспоминания, связывавшие его крепче любой веревки.

Потом он отвернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь.

– Не суди меня, мальчик! – крикнул вслед ему Барт.

Слова ударили в спину, словно камни.

– Ты не можешь судить меня!

Дилан даже не обернулся.

Он взбирался по дороге, круто уходившей от пристани вверх, как будто пытался убежать от нараставшего в нем чувства, которое выворачивало внутренности и когтями скреблось под кожей.

Он жадно втягивал прохладный океанский воздух в тщетной попытке укротить зверя, бушевавшего внутри. Он сгорал от страстного желания: ему была необходима женщина и было необходимо море – и такое сочетание двух видов болезненного голода буквально съедало его изнутри. Он отчаянно боролся с порывом вернуться назад, прыгнуть с пирса и, кружась, отправиться под волнами туда, где скрытая от посторонних глаз жизнь течет стремительно, туда, к развевающимся водорослям, в настоящие леса из ламинарии, в холодную и темную глубину. Уничтожить мысли ощущениями. Смыть с души налет человечности.

Как Конн выдерживает это?

В пределах Убежища принц сохранял человеческий облик дольше, чем любой из живущих сейчас селки. Но он не должен был отрываться от магии острова. Он не мог подвергаться риску постареть.

Дилан сделал еще один большой глоток воздуха. По меркам селки он был молод – ему не было и сорока. Он мог проводить на земле недели, даже годы, и при этом не приближаться к своему хронологическому возрасту. По крайней мере, он не мог умереть от этого. Если только крах надежд и чувство бессилия не убьют его.

Он поднял глаза от асфальта. В конце извилистой дороги красный навес ресторана сиял в лучах заката, точно парус в море.

Скользкий узел, сжимавший его внутри, внезапно ослаб. Один свой голод Дилан мог удовлетворить.

Он идет повидать ее только потому, что это соответствует его целям, говорил он себе, следуя по дороге к переправе. Открытое преследование Реджины служило оправданием его поведения и позволяло следить за приездом и отъездом людей, слушать их сплетни. Если бы демон действительно вселился в жителя острова, то, скорее всего, его соседи на следующий же день принялись бы обсуждать его странное поведение за чашечкой кофе у Антонии.

И тем не менее…

Он хотел видеть ее. Не мог дождаться, когда увидит настороженные огоньки, зажигавшиеся в ее глазах, когда он появлялся на пороге, вызывающе поднятый подбородок, раздражение в ее голосе. Он любил через окошко в кухню следить за ее быстрыми ловкими движениями, за маленькими сильными руками, нетерпеливо сжатыми губами. Представив ее себе, он улыбнулся. Вечно занята, вечно в движении, словно шустрая птичка, мечущаяся в полосе прибоя.

Он толкнул дверь ресторана, заставив звякнуть колокольчик вверху. Ресторанный кот, лежавший на привычном месте на подоконнике, медленно поднял голову и посмотрел на него сонными золотистыми глазами.

Маргред, снимавшая передник, остановилась.

– А, это ты…

Дилан нахмурился, уязвленный ее явным разочарованием. В образе селки или человека, замужем или нет, Маргред обладала силой, чисто женскими чарами, которые притягивали к ней глаза мужчин. Но на этот раз ее вид нисколько его не задел.

Его беспокойный взгляд устремился мимо нее в сторону кухни.

– Где она?

– Реджина? Она пошла на пристань встречать паром. Я как раз жду ее возвращения.

– Зачем?

– Чтобы уйти домой.

Он криво улыбнулся.

– Кого она встречает с парома?

– Никого. С него выгрузят продукты для ресторана. Дилан… – Взгляд Маргред был тревожным. Вопросительным. – Что ты здесь делаешь?

Она уже встречалась с демоном, напомнил себе Дилан. Они оба сталкивались с ним. С ней не было необходимости притворяться. Да и Конн не давал распоряжения лгать ей.

– Меня послал Конн.

– Для чего?

– Он считает, что огненное отродье что‑то ищет на Краю Света.

Маргред затихла.

– Что ищет?

Твоего ребенка. Твоего и моего брата.

Но этого Дилан сказать не мог. Он и сам не был уверен, что это правда.

– Я здесь для того, чтобы выяснить это.

– Месть?

– Возможно.

– Тогда почему ты не пришел ко мне? – Она теребила передник. – Почему ты не предупредил меня?

– Потому что точно мы ничего не знаем.

– И потому что я теперь человек, – закончила она.

Может быть. Вероятно. Чувство вины делало его жестоким.

– По собственной воле.

– Да. Это был мой выбор. Мне нравится быть человеком. – Помолчав, она осторожно добавила: – Мне нравится быть с Калебом.

– Пока смерть не разлучит вас, – насмешливо хмыкнул Дилан.

Она с вызовом вскинула голову.

– Лучше прожить одну человеческую жизнь с ним, чем целую вечность без него.

– А будет он так же нравиться тебе, когда вы оба станете стариками?

– Да, – с абсолютной уверенностью ответила она.

– Откуда ты знаешь?

– А тебе какое до этого дело? – отрезала она.

Хлопнула задняя дверь.

– Этот идиот поставщик прислал мне целый айсберг, – сказала Реджина. – Четыре ящика… Ага. – Она замолчала, переводя глаза с Дилана на Маргред. Потом поставила большой картонный ящик на обитую сталью стойку и скрестила руки на груди. – Простите, что помешала.

– Ничему ты не помешала, – сказала Маргред. – Я пошла.

Дверь, звякнув колокольчиком, закрылась за ней.

– Черт… – устало сказала Реджина и провела рукой по волосам. – А я как раз хотела попросить ее дать мне еще двадцать минут.

– Зачем? – спросил Дилан.

– Мама занимается своими делами – собрание комиссии по утилизации мусора, – пояснила Реджина, – и я работаю всю обеденную смену одна. Обычно это не проблема, но сегодня для грузовика не нашлось места на утреннем пароме, и теперь мне придется разгружать все привезенное самой.

Произнося эти слова, она уже начала работать, сдвинула ящик в сторону, подперла заднюю дверь. В ней не было ни капли покоя, умиротворенности, только эта немного нервная бодрая энергия. И все же впервые за сегодняшний день Дилан почувствовал, что расслабился.

Когда он вошел в кухню, она уже возвращалась туда с еще одним большим ящиком. Через открытую дверь ему был виден старый белый фургон с распахнутыми задними дверцами, в котором стояли деревянные и картонные ящики.

– Так ты одна?

– Я же уже сказала.

Она сделала шаг в сторону, чтобы обойти его.

– А где Ник?

– У Дэнни Трухильо, играет в «Последний альянс». Дай пройти.

Вместо этого он взял у нее ящик и поставил его на стойку. Она закусила губу.

– Послушай…

Звякнул колокольчик. Реджина перевела глаза в сторону двери, потом снова на него; по ее лицу было видно, что она в нерешительности.

Он улыбнулся.

– Займись делом.

Посетителями? Или разгрузкой? Он и сам не знал, что имеет в виду.

Она, похоже, тоже не поняла, но, впрочем, выбора у нее и не было. Она быстро взглянула на него и толкнула двери в зал. Он услышал ее голос:

– Как дела, Генри? Чем тебя угостить?

Дилан успел выгрузить еще два ящика, пока она упаковала ужин для Генри – одну лазанью навынос – и приняла заказ на четыре приготовленных на пару лобстера с салатом из капусты.

Она толчком открыла дверь и на бегу схватила лобстеров.

– Спасибо. – Она отпускала его. – Остальное я за минуту сделаю сама.

Дилан не обратил внимания на ее слова. Каждый их этих ящиков с помидорами весил не меньше шестидесяти фунтов. Интересно, как она сама загружала их в фургон?

Куда это поставить?

– В холодильную камеру. Налево от тебя. Но…

– Так что там не так со льдом? – спросил он, чтобы отвлечь ее.

Она бросила лобстеров в кипящую воду.

– Он не такой, каким должен быть – бесцветным, безвкусным и практически с нулевой пищевой ценностью. Словом, никаким.

– Тогда зачем его покупать?

– Я и не покупала. Или это сделала мама, или поставщик что‑то напутал.

Она хлопала крышками контейнеров: лимон, масло, нашинкованная капуста. К моменту, когда она выбивала чек за лобстеров, Дилан поставил на пол последний ящик.

Реджина шумно выдохнула.

– Спасибо. Думаю, я перед тобой в долгу.

– Я уверен, что о форме оплаты мы сможем договориться, – мягко сказал он.

Она фыркнула.

– Я приготовлю тебе обед.

– Я имел в виду вовсе не это.

Он потеснил ее к обитой металлом стойке и во взгляде больших карих глаз прочел, что она прекрасно его понимает.

– Тогда плохо, потому что это все, что я могу тебе предложить.

Он прижался ногой к ее бедру и запустил пальцы в ее волосы, под бандану. Под ладонью он чувствовал ее пульс, бившийся в жилке на шее.

– Значит, я не стану ждать, пока ты мне что‑то предложишь, – сказал он и прильнул к сердито сжатым губам.

Ее вкус был таким острым и таким земным! Он напоминал разогретые на солнце помидоры, оливки и чеснок. А пахла она абрикосами. Она наводнила собой все его чувства, заполнила его мысли. Хорошо, да, сейчас… Ее руки обвились вокруг его шеи. Ее рот был горячим и жаждущим. Она прижалась к нему, и он ощутил напряжение в ее тугом теле. Небольшая грудь, тонкая талия, узкие бедра – все такое прекрасное, такое женственное, все принадлежит ему… И живший в нем голод выпустил когти.

Он не знал, чего хочет. Чего‑то… Сбросить сексуальное напряжение, это да. Но ему было нужно больше. Он хотел почувствовать, как она трепещет, как тает у него в руках. Хотел, чтобы она была мокрой и мягкой, чтобы была под ним. Он невыносимо желал ее нежности. Ее прикосновений.

Он поднял ее и усадил на стойку. Она обхватила ногами его талию, и он уже представлял, как сдирает с нее джинсы, как прокладывает дорогу к ней, в нее, прямо сейчас. Он уже нащупал ее пояс.

Ее руки легли ему на грудь.

Хорошо, да, касайся меня!

Она с силой оттолкнула его. Сбитый с толку, он поднял голову.

У нее были влажные губы и темные глаза. Маленький золотой крестик двигался в такт дыханию.

– Так что у тебя за дела с Маргред? – спросила она.

– Что?

– О чем вы говорили, когда я вошла?

У него кровь стучала в висках.

– Это не имеет ни малейшего отношения к тебе. И ко всему этому.

– Да? – Она попыталась сжать ноги. Он не шевельнулся. – Я не собираюсь заставлять ее ревновать. И покрывать делишки, которые вы скрываете от Калеба. Чего ты хочешь, Дилан?

– Я думал, это очевидно.

– Только не для меня.

Он взял ее руку и прижал к низу живота, где его твердое естество болезненно рвалось к ней.

– Тебя, – сказал он. – Я хочу тебя.

Губы ее дрогнули, но тут же скривились в презрительной улыбке.

– Очень хорошо. Прости, только мне это не польстило.

И не убедило меня.

Он рывком ткнулся членом в ее ладонь.

– А что могло бы тебя убедить?

Покраснев, она отдернула руку.

– Не знаю. Но уж никак не тисканье на кухонной стойке.

Где были, там и справились…

– Я тебя не тискал, – раздраженно сказал он.

Но прежде чем он успел повторить свою попытку, она уже оттолкнула его.

– Я не всегда имею в виду тебя, красавчик.

Все‑ таки есть другой мужчина!

Глаза его сузились.

– Кто он?

– Я не хочу об этом говорить.

– Тогда не следовало о нем упоминать! Так кто он?

– Как будто тебе действительно это интересно! – Она подняла голову, почти коснувшись его подбородка. – Ты сейчас не обо мне думаешь, а о том, кто еще получал то, чего так хочется тебе. Пошел ты!

– Ты же сама мне помешала. Тогда хотя бы поговори со мной.

Неожиданно вырвавшийся у нее смешок удивил обоих.

– Это был отец Ника. Доволен? Я работала у него.

– В Бостоне.

Ее глаза удивленно округлились.

– А ты откуда знаешь?

– Мне сказал Ник. Еще в первый день, на берегу.

Ее рука потянулась к цепочке на шее, к тотему Христа. Дилан видел этот жест и раньше. Может, она обращалась к Нему за помощью? Или это была просто привычка?

– Ник говорил с тобой о своем отце? – спросила она.

Он рассматривал ее грудь, золотую цепочку, гладкую кожу над краем майки на лямках.

– Он сказал, что ты от него ушла.

– Да. После того как Алэн четко дал понять, что не собирается иметь ничего общего ни со мной, ни с моим ребенком.

Что ж, дети – это… Дети являются серьезным обязательством. Неудивительно, что тот парень испугался. Дилан перевел взгляд с легкого изгиба груди на ее рот, чувственный и немного печальный.

– Есть вещи и похуже, чем расти без отца, – заметил он.

– Мне ли не знать…

Он удивленно поднял брови.

– Отец бросил нас, когда мне было три года, – пояснила она.

– С тобой была мать.

– Да, когда не работала… Для Ника я хотела бы другой жизни.

Тени в ее глазах встревожили его.

– У тебя не было выбора, – сказал он.

– Тогда – нет. Зато сейчас есть.

Дилан не ответил. Его рассудок по‑прежнему был затуманен вожделением. Она вздохнула.

– Я не могу стать Нику матерью, которая постоянно будет рядом. Все, что я могу сделать, это уберечь его от человека, к которому он может привязаться.

Дилан нахмурился.

– Ты с самого начала знала, что я здесь не останусь.

И не я остановил тебя тогда на берегу.

Ее подбородок воинственно поднялся.

– Я была пьяна. Так или иначе, но это было до того, как я узнала тебя. И до того, как тебя узнал Ник. Он действительно может к тебе привязаться, и я не хочу рисковать.

– Я не собираюсь ходить за тобою по пятам. – От разочарования голос его стал резким. – Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса.

– Секс все меняет. – Их взгляды встретились. У нее были теплые, честные глаза. – Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его сердце сжалось. Он был селки. Привязанности противоречили его природе. И тем не менее…

– Ты себя недооцениваешь, – сказал он.

– Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

– Возможно, ты больше похожа на меня, чем подозреваешь.

Или, может быть, она обладала над ним большей властью, чем он мог признаться даже самому себе.

– У меня есть ребенок. У тебя нет. – Реджина спрыгнула со стойки и легонько оттолкнула его в сторону. – Попробуй взять на себя ответственность за кого‑нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.