Тактика войны

«В течение минувшего дня федеральные войска вели беспокоящий огонь по окраинам Шали». В который раз восхитила изысканная лексика войны. Мы с коллегами-журналистами не раз попадали под беспокоящий огонь, но не знали, что это так называется. Услышали об этом впервые в Назрани, столице соседней с Чечней не воюющей Ингушетии, где снимали квартиру — там горел настоящий свет, почти без перебоев лилась вода из крана и время от времени ненадолго включался черно-белый телевизор.

В тот вечер мы вернулись из Чечни, умылись, посмотрели новости и узнали из них, что именно беспокоящим огнем на окраине Шали была сожжена на наших глазах «Волга». Машина ехала по полю в километре от города, когда начался беглый обстрел. Шофер пытался выруливать вправо и влево, но один тяжелый снаряд попал точно, и светло-серый автомобиль в мгновение превратился в черный, завитый узлом каркас. От трех сидевших в машине ничего не осталось. То, что осталось от четвертой, женщины, целый день потом лежало на носилках во дворе Шалинской комендатуры. Близко мы не подходили, но директор местной школы Абубакар Каимов, видный мужчина, похожий на Довлатова, сказал, что женщина была красивая — как раз только лицо и уцелело.

После катастрофы в Грозном, где российская армия в новогоднюю ночь, а потом еще раз через неделю, потерпела одно из самых бесславных своих поражений, тактика захвата чеченских городов изменилась. Артиллерия тяжелая, полевая, танковая — ведет массированный обстрел населенного пункта по концентрическим кругам, постепенно сжимая кольцо разрушения от окраин к центру. Первая стадия и именуется «беспокоящим огнем»: жителей вынуждают покинуть город по свободному от обстрела коридору. Когда место достаточно опустошается, а это означает, что практически ни одного целого дома не остается и практически все уехали, ушли и уползли, — появляется ОМОН и проводит зачистку.

Лексика войны, как вообще стихийно возникающий человеческий язык, никогда не обманывает. Нейтральное слово «зачистка» приобрело далекий от чистоты зловещий оттенок. ОМОН проверяет дом за домом, обнаруживая там редких фанатиков-самоубийц, не подчинившихся приказу своих командиров, и никуда не захотевших уходить стариков.

Я видел таких в Аргуне: они сидели втроем вокруг языка пламени из узкой трубки газопроводного отвода. Длинный красно-синий язык освещал, грел, кипятил чай, трясся от разрывов. Аргун третью неделю накрывали толстым слоем железа, взрывы раздавались каждые секунд сорок, и каждый раз мертвый уже город оживал, наполняясь образами и звуками. Свист снаряда, грохот разрыва, розово-серый столб дыма, щелканье рикошета осколков и камней и короткий визгливый всплеск собачьего лая. Псы были единственным заметным населением города и они же единственными наглядными жертвами: люди умирали в подвалах, собаки на улицах. Все шло по словам генерал-майора Дорофеева, который накануне сказал нам в Грозном: «Аргун будет выжженной степью». Прежде Дорофеев командовал бригадой — той, которая вошла в Грозный в новогоднюю ночь. Подвал, где сидели три старика, был хороший, под толстым бетонным накатом, бесполезным, впрочем, при прямом попадании тяжелого снаряда, тем более авиабомбы. Мы выпили чаю и ушли, а Аргун после этого бомбардировали еще четыре дня, и когда пушки замолчали и началась зачистка, я пытался найти этот подвал, но не смог: дома разрушенные гораздо больше похожи друг на друга, чем целые дома.

Из обстреливаемого города можно уйти — теоретически и чаще всего практически. К родственникам в другие районы республики или страны либо более радикально — в горы. По оставленному артиллерией коридору тянутся машины, жители со скарбом, скот.

Пушки по ним действительно не стреляют, но для авиации движущаяся мишень профессионально привлекательнее, чем неподвижная. Можно еще предположить, что разноцветные машины выглядят с воздуха занятно, как в видеоигре, что возбуждает молодой азарт летчика. Уже в сумерках, на трассе непростреливаемого коридора у Шали, вертолет сумел подбить красные «жигули» с первой ракеты. Сидевшего за рулем отца перебинтовали на месте и увезли. Он был без сознания и не видел, что жена и сын остались лежать у дороги. Им подвязали челюсти шарфами и закрыли глаза. Мне протянули красную книжечку сына: студенческий билет Зелимхана Хасаханова, первый курс Грозненского университета.

На другой стороне шоссе хохотали два молодых чеченца: вертолет гонялся за их белой «Нивой», ракеты у него, видно, кончились и бил только пулемет. Они ушли, петляя, загнали машину в кусты у речки, а тут и стемнело. Сейчас они разглядывали автомобиль, вкладывая пальцы в пулевые отверстия, вынимали остатки стекол, тащили из багажника запаску и всё смеялись.