Глава 10. Иваныч заставил все-таки меня еще раз поужинать

Иваныч заставил все-таки меня еще раз поужинать. Вернее, это был уже завтрак – мои часы показывали четыре утра. На улице начало светать. Рюкзак я даже не распаковывал, так что сунул сверху выстиранную смену белья и был готов.

Из дома вышли вместе. Моросил дождик, но так даже лучше – нас не будет слышно, да и видимость похуже. Я все равно вижу чуть лучше, чем обычный человек, да еще Рыжая на подхвате, так что преимущество явно на моей стороне.

– Не боишься тут один жить?

– А чего бояться? – ухмыльнулся Иваныч. – Я тут хорошо пристроился. Демон наш считает, что я вроде как в городе – не трогает меня. К адским гончим я приспособился: как демон мимо пролетит, пару дней можно смело выходить и своими делами заниматься – силки на зайцев ставлю, с огородом вожусь, на склад хожу за продуктами. Или в город, если надо. Так что жить можно.

– Понятно… А собаки? – спросил я, потрепав по голове внимательно слушавшую наш разговор Рыжую.

– А чего собаки? У меня огорожено же все. Сегодня вон поправлю, – он пнул ногой валяющуюся калитку, отозвавшуюся недовольным гулом, – и опять можно будет жить спокойно.

– Слушай, а может, я тебе пока Рыжую оставлю?

Собаченция, словно поняв, что говорят про нее, демонстративно вышла со двора на дорогу и уселась, облизываясь розовым языком.

– Ага, оставишь, как же! – рассмеялся Иваныч. – Ты не у меня, ты у нее спрашивай!

– Ладно. – Я протянул руку хозяину. – Спасибо тебе за все. Жив буду, зайду на обратном пути.

– Типун тебе на язык! Конечно, будешь жив, куда ты денешься! Счастливо!

Я вышел за калитку и пошел в сторону Лисинска. Рыжая неслышной тенью понеслась вперед, разминая мышцы.

– Сергей!

Я обернулся. Иваныч, придерживая руками накинутую куртку, вышел со двора:

– Если к эпицентру пойдешь, возьми меня с собой, ладно?

– Да не пойду я! Я в Лисинск и обратно, если они там…

– Не забудь! – крикнул он, как будто не слышал меня. Потом махнул в последний раз рукой и пошел в дом.

Хороший мужик. Только зря он думает, что мне нужно что-то еще, кроме Иры. Заберу эту непутевую, и обратно. Даже говорить ей ничего не буду. Просто прощу. Это я понял, как только проснулся. Все равно не смогу без нее жить. Ну, сорвалась, повелась на красавчика этого… Девчонка ж она совсем, ветер в голове еще… Ничего, все у нас будет хорошо.

Дорога шла, нанизывая на себя небольшие деревушки, такие же, как Моченые Дворы, – десяток, самое большое три-четыре десятка домов. Но, в отличие от поселка Иваныча, многие дома очень сильно пострадали во время Кары. Какой именно, теперь не определить, конечно, да это и не нужно. Все говорило о том, что город совсем близко.

Я шел, почти не осторожничая. Рыжая сразу же принялась «служить». Она бегала вокруг меня широкими кругами – убегала вперед, через несколько минут я видел ее спину, мелькающую между деревьями слева или справа. Потом она оказывалась позади. Догоняя меня, несколько метров шла рядом, позволяя погладить по голове или потрепать холку, и опять уносилась вперед. Не знаю, как это получилось, но у меня было ощущение, что она жила со мной с самого рождения. Интересно, а почему другие собаки не возвращаются к людям? Или все еще впереди?

Пост городской охраны располагался в Стариково – предпоследней деревушке перед городом, расположенной от него всего в трех километрах. Это мне сказал Иваныч. Только он не знал, где конкретно будут сидеть охранники в этот раз, так как место схрона постоянно менялось.

Через пару часов я достал карту. Судя по стеле «Лисинский район», до Стариково оставалось метров восемьсот. Этот знак, вымытый дождями до бетона, мне Иваныч назвал как ориентир. Все сходится. От стелы дорога через сто метров поворачивает вправо. Дальше следует более чем полукилометровый участок, который хорошо просматривается из деревни. Если я пойду по дороге, меня непременно увидят. А вот нужно ли мне это – большой вопрос. Немного поколебавшись, я окликнул Рыжую, уже навострившую лыжи бежать по дороге вперед, и свернул направо, в лес.

С тех пор как стал жить в Уральске, я ходил в лес каждый день. Но до сих пор не могу к нему привыкнуть. Есть что-то противоестественное в нежной, светящейся изнутри траве, затягивающей каждый свободный клочок земли. Интересно, но дети, рожденные после Кары, не замечают ничего необычного. Им непонятно, почему трава не может быть одинаково зеленой и на открытой местности, и в тени леса. Они другой не видели.

Впрочем, Рыжая тоже чувствовала себя вполне комфортно. Теперь она не убегала далеко – рыскала впереди меня метрах в десяти по широкой дуге. Но все было спокойно. Мы прошли больше пятнадцати километров, и пока ни на дороге, ни в лесу не было слышно ни собак, ни демопсов. Хотя Иваныч прав. Название «адские гончие» этим тварям подходит намного больше.

Мы прошли несколько сотен метров по лесу, и, как только я заметил меж стволами первые дома, окликнул собаку.

Понятно, что все внимание охотников будет направлено на дорогу, но рисковать не стоило.

Я пошел вперед, придерживая Рыжую за ухо. Надо ей ошейник сделать… Интересно, сколько ей лет? В любом случае она вряд ли жила с людьми до Первой и Второй Кары. Все-таки десяток лет прошло – мне кажется, большие собаки столько не живут. Обидно будет потерять друга, не успев его найти.

Прячась за деревьями, мы подошли вплотную к забору крайнего дома. Забор, конечно, это громко сказано – два ряда горизонтальных жердей, по периметру опоясывающих огород.

Наблюдательный пункт охранников должен находиться в одном из крайних домов, иначе впереди стоящие строения просто перекроют обзор. Но подойти по огороду вплотную у меня точно не получится – один случайный взгляд налево, и вся моя конспирация пойдет коту под хвост. Еще и пулю в лоб зафинделят с перепугу, с них станется… С другой стороны, их можно понять – с добрыми намерениями человек по огородам красться к посту охраны не будет.

Нужно немного по-другому действовать. Я легонько толкнул Рыжую коленом в бок, и она послушно побежала обратно в лес. Мы углубились на десять метров, так чтобы нас не было видно за деревьями, и дошли до конца деревни.

Там я дошел почти до дороги и встал так, чтобы дома прикрывали меня от случайного взгляда. Я перелез через забор и по двору, превратившемуся в нежно-салатовую лужайку, дошел до дома. Рыжая не отставала от меня, идя следом. Когда до начала деревни осталось три дома, я остановился и стал наблюдать из-за угла.

Основной принцип, когда ищешь, где спрятался противник, – понять, как сам поступил бы на его месте. Перебрав все возможные варианты, я остановился на двух домах.

Один из них стоял слева от меня. Шиферная крыша зияла дырами от камнепада, сквозь которые желтели ребра стропил и топорщились сломанными краями доски обрешетки. Но сам дом был целый и, что самое главное, высокий, на кирпичном цоколе, поднятом почти на полтора метра от земли. Я бы устроился на чердаке, несмотря на поломанную кровлю, – наверняка там можно найти местечко, где за шиворот не будет стекать вода. А самое главное, оттуда просматривается дорога в обоих направлениях, да еще и часть леса слева и справа – в те самые дыры.

Второй дом, двухэтажный, явно построенный кем-то из города или таким же, как Иваныч, дачником. Этому дому повезло намного меньше. Вся левая сторона второго этажа у него была снесена каменным завалом. В случае если бы адской гончей пришло в голову начать охотиться в такой близости от демона, она без труда преодолела бы невысокий каменный бруствер и оказалась внутри дома. А то и просто прыгнула бы сразу на второй этаж. Зато почти семиметровая высота чердака давала большое преимущество для наблюдателя.

Оба здания стояли вторыми с начала деревни, что тоже помогало наблюдателям – внимание «туриста» обычно приковано в основном к первым домам деревни.

Пока я раздумывал, какому из возможных постов охотников отдать предпочтение, Рыжая бросилась вперед. Я хотел остановить ее, но на пальцах остались несколько длинных рыжих волосков, а она была такова.

Оказалось, беспокоился я зря. Рыжая, похожая на изящное привидение, бежала бесшумно, как тень. Собака, прижимаясь к стене дома, за которым я прятался, проскочила до противоположного забора и перепрыгнула через него. Там она, опять же прижимаясь к стене, пробежала вдоль дома и остановилась у дальнего угла, задрав морду вверх. Потом она посмотрела на меня и махнула хвостом. Ну, если она такая умная и я все правильно понял, то охотники в доме с дырявой крышей и как раз в том углу, под которым сейчас сидит Рыжая.

Я осторожно выглянул, прикидывая, по какой траектории мне двигаться, чтобы меня не увидели через отверстия в шифере. Наметив маршрут и убедившись, что Рыжая спокойно сидит на месте, я бросился вперед, стараясь не шуметь. Конечно, преодолеть разделяющие нас с Рыжей тридцать метров так же грациозно у меня не получилось, но зато меня никто не заметил – а мне только это и нужно было.

У угла дома я остановился и замер. Нужно успокоить дыхание, а то так сам ничего не услышу.

Рыжая потерлась о мою ногу и улеглась на сухом участке бетонной отмостки, нешироким пояском опоясывающей дом. Чего это она? Или ошиблась? Сколько я ни напрягал слух, ничего не слышал.

Прошло несколько минут, и я собрался уже позвать Рыжую, чтобы идти дальше. Мало ли что, может, сегодня дозор вообще не вышел – у нас в Уральске тоже бывали дни, когда на каком-то направлении не дежурили охотники, людей не хватало. Тем более что дорога на Уральск для Лисинска была не самым «хлебным» направлением для отлова потенциальных жертв.

Но только я поднял руку, чтобы тронуть Рыжую, как услышал наверху голос. От неожиданности я вздрогнул – я слышал его так отчетливо, как будто мужчина стоял рядом.

– Да нет, показалось…

– Ну, может, и так… – ответил через несколько секунд второй мужчина.

Судя по голосам, очень похожим тембром и интонациями, разговаривали молодые еще мужчины, скорее всего мои ровесники.

– Жрать охота…

– И не думай. До обеда хрен что получишь.

– Говорю тебе, надо на зайцев петли ставить. В лесу сидим, а голодные.

– Ага, собак сюда приманивать, да? Иди ты знаешь куда?

– Да ладно… Лешка Белозеров вон говорил, они с Коляном ставят по две петельки рядом – через день по зайцу.

– Лешка уже третьего напарника меняет – двух сожрали, забыл? У меня второго брата нет, менять не на кого.

Ах, вон оно что! Вот почему у них такие похожие голоса – охотники братья.

– Ну давай тогда рыбу сейчас сожрем, а тушенку на обед? Супчик сварим… А, Паш?

Паша помолчал, но через минуту я понял, что он сдался: наверху зашуршало, потом завозились, раздался глухой удар. Судя по звуку, в банку воткнули нож. Потом несколько раз мягко проскрежетало. Понятно, открыли.

– А хлеб?

– Фиг тебе! – отрезал неласковый Павел.

Потом я слышал только стук металла о металл – охранники расправлялись с рыбной консервой. Я ничего не слышал, а Рыжая завозилась, потянула носом воздух и пару раз глубоко вздохнула, пока не получила пинок в зад: два часа назад Иваныч скормил ей почти целого зайца, а туда же! Рыжая обиделась – положила голову на вытянутые вперед лапы и закрыла глаза. Ну и ладно, мол, переживу как-нибудь.

Скоро наверху раздался вздох разочарования, точно такой, как только что издала Рыжая.

– Вкусно, но мало, – изрек первый.

– Ты, Ромка, как не брат мне иногда, – сказал Пашка философски.

– Ну, ты вообще-то не меньше меня жрешь, – рассмеялся Ромка. – Так что не сомневайся – братья мы, братья.

– Я, по крайней мере, столько языком не болтаю.

– Так тебе сказать нечего. Голова-то пустая…

Послушались звуки тумаков и возня.

– Ладно, все, хорош! – крикнул Ромка. – Сдаюсь!

– Вот, то-то же! – довольно заметил его брат.

Они немного помолчали, потом Ромка не выдержал:

– Паш, а Паш!

– Ну, чего тебе?

– Что у тебя с Веркой-то?

– Да ничего, – после паузы сказал Павел. – Динамит она меня.

– Ты же говорил, что все на мази у вас?

– Говорил… Да она мне вчера истерику закатила. Говорит, чего на дуру эту пялишься? Орала как потерпевшая…

– Это на кого ты пялился-то? Вчера же не собирались вроде?

– Да на девку эту, которую вчера поймали…

– Во, блин! А ты что, пялился?

– А ты ее видел?

– Нет. А что?

Пашка ухмыльнулся:

– Ну, увидел бы, понял.

Ромка рассмеялся:

– Пашка, ты чего, влюбился, что ли? Эй!

Пашка опять надолго замолчал, потом сказал недовольным голосом:

– Да хоть бы и так.

– Ну ты даешь!

– Да сам не знаю, что-то торкнуло… Никогда со мной такого не было…

Я его очень хорошо понимаю. Со мной тоже никогда ничего такого не было, пока я ее не встретил. Так и живу с тех пор. То ли счастлив, то ли взаймы живу…

– Да, дела… Что же ты теперь делать-то будешь?

– Не знаю я… Вот, сижу думаю.

– Ты выбрось из головы, понял?! Охренел совсем? Из-за бабы голову подставить хочешь? Эй, ты чего молчишь? Пашка, хорош дурить! Она все равно с тобой не останется – не одна же она пришла, я слышал? С хахалем своим…

Рыжая подняла голову, как будто понимала разговор. Пора и мне вмешаться. Все, что нужно, я уже услышал. Нужно идти и забирать Иру с этим дебилом пришлым, пока какой-нибудь горячий Пашка себе жизнь не испортил. Хватит одного дурака – я и так глупостей наделал на несколько человек, вместе взятых.

Рыжая, почувствовав мое настроение, встала и потянулась всем телом. Она ткнулась влажным носом мне в ладонь и лизнула ее шершавым языком. Я потрепал ее по ушам и пошел к калитке. Увлеченные разговором, парни вряд ли обращают внимание на что-то еще.

Выйдя на дорогу, я сложил руки рупором и крикнул в сторону чердака дома:

– Эй, есть тут кто?

Рыжая согласно гавкнула.

– Черт! Твою мать! Кто это! Винтовку! – услышал я наверху. Главное, чтобы парни не подстрелили меня с перепугу…

Вот в одной из дыр мелькнуло узкое лицо, потом еще одно. Один из парней куда-то исчез, а второй направил на меня винтовку с оптическим прицелом.

– Стоять на месте! Руки за голову! Оружие бросить! – по тому, как он пролаял слова и как изменился его голос, я понял, что Ромка кому-то подражает.

Я оказался прав, парни совсем молодые ребята, даже младше, чем я думал. Лет по двадцать, а может, и того меньше. Они были примерно моего роста, только очень худые и хилые на вид.

Руки я поднял, но не сдаваясь, а призывая парня успокоиться. Скоро из-за угла дома появился Павел. Он держал автомат Калашникова на уровне глаз и ни на секунду не спускал с линии прицела мою голову. Пашка маленькими шажками приближался ко мне. Блин, крутизна, да и только. Где же они этих глупостей насмотрелись? Наши охотники тоже далеко не спецзназ, но эти парни это что-то… Наверное, все дело как раз в том, что уральское направление самое бесполезное. Если бы я хотел, то спокойно вырубил бы Павла, а снять Романа стало бы только делом техники. И уж тем более я не отдам им дробовик. Еще не хватало идти в чужой город безоружным!

– Ты слышишь или нет? – заорал сверху Ромка. – Бросай ствол, или я буду стрелять!

– Эй, парни! Успокойтесь! – заорал я в ответ, чтобы оба хорошо слышали меня и смысл сказанного дошел до них обоих. – Если вы меня убьете, то к демону вести будет некого! Мертвый я никому не нужен! Подумайте, прежде чем стрелять! Ведь за меня вам полагается премия? Или нет?

Похоже, мои слова достигли цели. Дуло Пашкиного автомата дрогнуло, а Ромка оторвался от окуляра прицела. Нет, забавные они ребята! Растерянность читалась на обоих лицах.

– Паш! – заорал Ромка. – Что делать?

– Бросай ружье, придурок! – на всякий случай решил припугнуть меня еще раз Пашка. – Я сейчас выстрелю!

Судя по голосу, он и сам себе не верил, а уж тем более не мог меня убедить.

– Так стреляй, а не болтай, – спокойно сказал я. – Потом мой труп к демону сам понесешь, ладно?

Возникла пауза, которая в книгах, что я читал, обычно зовется «неловкой».

– Хорош дурить, парни! – уже доброжелательно сказал я. – Ведите меня в город.

Рыжая первая не выдержала возникшего напряжения, высунулась из-за моих ног и залаяла.

Пашка тоже не выдержал. Ствол дернулся, и раздался выстрел. Слава Богу, он промазал, и пуля, выбив искру об асфальт рядом с моей ногой, срикошетила в сторону Уральска.

Рыжая со страху зарычала, как дизельный двигатель, а я присел рядом с ней и схватил ее за шею, боясь, как бы она не кинулась на этих дураков и не схлопотала пулю.

– Не стреляй, дубина! Это моя собака!

Дуло его автомата ходило ходуном. Блин, да чего они такие нервные?

– Брось оружие! – срывающимся фальцетом заорал Павел.

Вот это совсем плохо. Парень перешел в неуправляемую стадию истерики…

– Эй, Роман! Скажи брату, чтобы он успокоился!

– Пашка! – послушно заорал Ромка. – Пашка! Ты слышишь меня?

– Пусть он ружье бросит!

– Мужик, брось ружье!

– Да я его даже в руки не беру! Держите меня на мушке и успокойтесь оба! Рома, ты спокоен?

– Да!

– Скажи брату еще раз! И спускайся сюда сам!

– Пашка?

– Да!

– Держишь его? Я спускаюсь?

– Держу!

Это был самый опасный момент, потому что Пашка совсем перестал мне нравиться – ну что это такое, в самом деле, стрелять не разобравшись? А если бы я был агрессивно настроен и выстрелил в ответ?

Ромка держался много лучше. Спустившись, он свободно держал направленную на меня винтовку на опущенных руках. На самом деле в случае чего у него больше шансов попасть в меня, чем у брата.

Но его появление сделало свое дело. Пашка пришел в себя и через минуту, увидев, что ни я, ни Рыжая не дергаемся, успокоился. Ствол автомата перестал дрожать, и теперь в случае чего я схлопочу две пули.

– Брось ружье! – попробовал еще раз Павел.

– Да брось, не видишь, что ли, он скорее сдохнет? – возразил ему брат, и в его голосе я услышал что-то вроде одобрения.

– А собака? – спросил Павел уже почти нормальным голосом.

– Собака со мной, – быстро сказал я. – Она ручная, не тронет.

Ромка с сомнением, удивленно покачал головой и решил за обоих:

– Ладно, пусть так… Вставай и иди по дороге вперед. Если дернешься ты или твоя собака, будем стрелять.

– Договорились, парни! – стараясь, чтобы мой голос звучал как можно искренней и добродушней, ответил я. – Ну, я встаю…

Рыжая попробовала было огрызнуться, когда я отпустил ей пасть, но получила пинок по заднице и успокоилась. Она только нервно оглядывалась назад, но я трепал ее по ушам и на некоторое время возвращал дисциплину в нужное русло.

Сказать честно, идти несколько километров, чувствуя спиной направленные на тебя дула автоматов, то еще удовольствие. Я даже начал насвистывать мелодию, которую часто пели за работой огородницы. Получалось неплохо – сначала Рыжая удивленно посмотрела на меня, а потом начала тихонько подвывать, иногда даже попадая в ноты. Наверное, братья решили, что мы с псом полные отморозки.

Так мы и вошли в город: я уже орал «Когда весна придет, не знаю» в полный голос, а Рыжая все время порывалась пойти в пляс и радостно лаяла от избытка чувств. Жаль только, что кроме этой песни я других почти не знаю.

Лисинск от камнепада пострадал сильнее, чем Уральск. К тому же та часть, в которую мы вошли, и центр города пострадали больше, чем остальные районы. На главной городской площади, которую мы обогнули по параллельным улицам, и которую я видел только между домами, лежали завалы метеоритов, а многие дома просто обрушились, вывернув на улицу пустоту квартир.

Потом пошли незаселенные районы и потянулись сначала огороды, а затем и жилые дома. Тут много людей обосновалось в частном секторе, чего почти не было у нас в Уральске. Впрочем, по количеству белья, висевшего во дворах на веревках, можно сделать вывод, что один дом занимали две-три семьи. Конечно, в целях экономии. Люди опять пришли к тому, что вместе выжить проще.

Вообще, несмотря на то, что людей тут уцелело намного меньше, чем в Уральске, жители вели себя свободнее, чем у нас. Как только мы приблизились к жилым районам, я бросил петь. Местные выходили из домов и откровенно пялились на меня. Я и сам разглядывал лисинцев во все глаза.

И опять, все, как у нас. Неулыбчивые мужчины с тяжелыми руками, висящими вдоль тела; измученные женщины в каких-то неаккуратных мешковатых темных одеждах; и ребятишки, такие же замызганные, как взрослые, но пока еще любопытные.

И у всех на лицах плохо скрываемая радость и облегчение. И удивление при виде Рыжей. Правда, многие опять начинали хмуриться, как только видели, что ружье по-прежнему висит у меня на плече. Видимо, ни направленные на меня оружейные стволы, ни сами братья не внушали им особого доверия. Да, как это ни прискорбно, но сегодня их ждет разочарование. И надеюсь, что не одно.

Настоящий центр города переместился у лисинцев в относительно новый, судя по пятиэтажкам, микрорайон. Шесть домов, выстроенных по три друг напротив друга, образовывали что-то вроде очень широкого двора с центральной улицей посередине. Понятно, что по дороге никто уже десять лет не ездил. Местные жители расчистили небольшой пятачок асфальта в центре, и получилась площадь – место общего сбора. Остальное пространство, кроме асфальтированных пешеходных дорожек, как и у нас в Уральске, было распахано под огороды.

Мне очень понравилось, что кроме площади нетронутым оказался еще один клочок земли – детская площадка с трогательными лесенками, качелями и странными загогулинами, торчащими из земли и изображающими цветок. Краска на железяках выгорела от времени и облупилась, но все равно площадка выделялась ярким пятном. Жаль только, что горку смяло огромной гранитной черной глыбой – она так и осталась там лежать, подмяв под себя расплющенную жесть.

Чем ближе мы подходили к площади, тем внушительнее становилась провожающая нас толпа. Мои охранники приободрились и весело переговаривались с заинтересованными зрителями, подбадривавшими их и поздравлявшими с удачей. Со мной никто не заговаривал – той же Рыжей доставалось больше внимания. Ну, это понятно. Чего с жертвой разговаривать? Ведь я уже почти труп. Чем больше становилась толпа, тем меньше внимания обращали на то, что я по-прежнему вооружен.

Но я не обольщаюсь. Те, кому положено, все поймут и оценят правильно.

Мы дошли до пятиэтажек. Какая-то старуха в накинутом на плечи ярко-желтом целлофановом плаще, ковыряющаяся в огороде, подняла голову при моем появлении и несколько секунд вглядывалась мне в лицо.

– Что, попался, грешник?! Скоро тебе гореть в геенне огненной! – заорала она вдруг, когда мы проходили мимо. – И собака твоя там же будет, дьявольское отродье!

Настроение толпы враз изменилось. Круг возбужденных лиц придвинулся ближе, мне что-то кричали в лицо, но я уже не мог разобрать отдельные слова. Потом сиплый мужик с голосом, странно выделяющимся из общего гула, заорал, тыча в меня пальцем:

– Жертва! Жертва!

Толпа подхватила крик. Уже кто-то чуть не ткнул мне в лицо растопыренными пальцами, кто-то пытается схватить меня за рукав куртки… Рыжая скалится и уже не взлаивает коротко и недовольно, а рычит, перейдя на очень низкие частоты, так что я не слышу, а скорее ощущаю рукой, когда касаюсь ее головы, что в горле у нее клокочет.

Но трогать я себя не дам. Охранников давно оттеснили, я сорвал с плеча дробовик и передернул цевье на дуле, досылая патрон. Тут же, перекрывая скандирование толпы, раздается истошный крик: Рыжая молниеносным ударом прокусила кому-то особо настырному руку. Кажется, не только прокусила, но еще и сломала кисть – я слышал хруст костей. Не знаю, как тут у них с врачами, а у нас в Уральске человек наверняка превратился бы в калеку – грамотных костоправов просто нет.

Кое-как, крутясь во все стороны и отбивая тянущиеся ко мне руки, я дошел до площади. Или, что вернее, мне дали дойти. Тут ко мне протиснулись братья, и Ромка прицелился в меня из винтовки, а Пашка начал орать, разгоняя толпу:

– Пошли вон! Отошли, быстро! Разойдитесь!

Ромка закричал мне, перекрикивая общий гам:

– Убери оружие!

Я послушно закинул дробовик за спину.

Не знаю, сколько все это продолжалось, для меня время тянулось очень долго. От криков и агрессии я тоже начал нервничать и уже готов был угостить кого-нибудь зарядом свинца.

Вдруг совершенно неожиданно для меня шум стал спадать. Я завертел головой, но из-за окружающей меня толпы ничего не смог увидеть. Все разъяснилось минутой позже. Не знаю, откуда они появились и как долго наблюдали за происходящим на площади. Один за другим крикуны смолкали, поворачивали головы в сторону одной из пятиэтажек и расступались.

По широкому коридору ко мне двинулись пятеро мужиков. Судя по защитного цвета одежде и подходящей для прогулок по лесу обуви, эти ребята часто выходят за городскую черту. А «калашниковы» в руках не оставляли сомнений, что это охотники на людей. Правда, в Лисинске их целомудренно называют «охрана». На головы у всех были натянуты черные вязаные шапочки или капюшоны курток, но я уверен, что все они побриты налысо или под очень короткий ежик.

Эти парни совсем не были похожи на братьев, что привели меня сюда. Кряжистые, с толстыми руками, здоровяки с мрачными лицами, на которых читалась привычка к постоянной опасности. Со временем такими предстоит стать и Роману с Павлом, если доживут, конечно.

Мужики приблизились с наставленными мне в лицо дулами автоматов.

– Сидельниковы, почему он с оружием? – спросил старший из них, по всей видимости, командир отряда. У него единственного не было автомата – только два таких же, как у меня, армейских «Грача», засунутых в кобуры на поясе. У него был жесткий взгляд человека, привыкшего, что его команды выполняют все и всегда.

Мои провожатые начали что-то мычать, но это не удовлетворило строгого командира.

– Я не слышу! Роман, давай ты!

– Он отказался сдать ружье, и мы…

– Я не понял… Что значит, отказался? Ты инструкцию знаешь?

– Так точно…

– Что нужно делать, если задержанный отказывается сложить оружие?

Повисла пауза, затем Роман неохотно произнес:

– Стрелять на поражение.

Командир помолчал, давая провинившимся осознать всю степень их проступка. Потом перевел взгляд холодных голубых глаз с меня на собаку и зло прищурился:

– А это еще что такое?!

– Он сказал, что это его!

– Сидельников, который Павел…

– Я!

– Что нужно сделать, когда видишь в городской черте собаку ближе чем в пятидесяти метрах?

Я услышал, как у меня за спиной Павел сглотнул:

– Стрелять на поражение…

– Почему собака на улице?!

– Иван Андреевич…

– Молчать! Мать вашу так! До конца месяца на уральском направлении!

– Есть! Есть! – два голоса слились в один.

– Надеюсь, вас таки сожрет адская гончая, – проворчал командир охотников.

– Брось оружие, – спокойно сказал он мне, посмотрев в глаза.

Я выдержал его взгляд и только через несколько секунд сказал, медленно подняв руки вверх:

– Ты видишь? Я пришел с миром. Ружье висит у меня за спиной, я никому не угрожаю. Я хочу поговорить.

– Сначала сдай оружие, а потом будем разговаривать.

– Если я сдам дробовик, то со мной уже никто не будет разговаривать. Ты отдашь команду, и меня скрутят твои ребята.

– Команду я могу и сейчас отдать… – теперь он смотрел на меня с интересом.

– Можешь, но зачем рисковать? Пару человек я успею завалить, верно?

– Может, так, а может, и нет… В последний раз прошу – сдай оружие.

– Так мы только время потеряем. Хочешь, скажу, что будет после того, как я отдам дробовик и ты меня арестуешь?

– Ну?

– Ты прикажешь посадить меня в тюрьму или как это у вас тут называется. Потом, когда придет срок, вы обколете меня антидепрессантами или еще какой-нибудь гадостью и отведете прямиком к демону.

На площади стало тихо, как в могиле. Рыжая нервно зевнула и со стуком захлопнула пасть. Несколько человек за спинами охотников вздрогнули.

– А хоть бы и так… – медленно сказал Иван Андреевич и повел широкими плечами. – Что ты можешь сделать? И почему это потеря времени, как ты говоришь?

– Потому что ваш демон меня не тронет. И позовите-ка мне вашего посредника.

– Какого еще посредника? – спросил охотник явно только для того, чтобы потянуть время.

– Обычного, – спокойно ответил я. – Того, кто у вас жертвы к демону водит.

Я думал, что тихо было до этого. Нет, вот теперь стало тихо. Зрители даже дышать перестали.

Несколько долгих секунд охотник думал, наморщив нос. Наконец он махнул рукой одному из бойцов:

– Сиплый, сгоняй за Дмитрием.

– Есть.

Парень закинул автомат за спину и пошел прямо на толпу. Перед ним расступились, и я услышал тяжелый стук армейских берцев по асфальту.

Пока он не вернулся, на площади стояла тишина. Только дети на площадке, не понимающие в чем дело, вернулись к своим играм, и оттуда иногда слышались их крики. Но тоже – приглушенные, как будто и малыши осознавали всю важность момента.

Посыльный вернулся, тяжело дыша.

– Он это… Щас придет, сказал. Дома был, – зачем-то пояснил он командиру.

Еще через несколько минут сквозь раздавшуюся в стороны толпу ко мне подошел молодой еще мужчина, лет на пять старше меня. Одного со мной роста, он был поуже в плечах и вообще несколько субтилен. Мне показалось, что он болен чем-то хроническим – серые щеки ввалились, облепив скулы, а черные, глубоко посаженные глаза нездорово блестели.

Он быстро окинул меня взглядом, и я понял, что он заметил все – и ружье у меня за спиной, и Рыжую, прижавшуюся к ногам, и то, что, несмотря на враждебно настроенную толпу, я почти спокоен. Мужчина отвел взгляд и повернулся к старшему охотников. Молча.

Видимо, ничто не ново в этом мире. Не я один охотников недолюбливаю. Наверное, профессия дает о себе знать.

– Что смотришь? – первым отвел взгляд Иван Андреевич и кивнул на меня: – Вон поговори с ним… Говорит, что не годится на роль жертвы…

Посредник повернулся ко мне и теперь внимательнее посмотрел мне в лицо. Кажется, он понял. Я шагнул ему навстречу и протянул руку.

– Приветствую. Я из Уральска. Меня зовут Сергей… Палач. Это прозвище у меня такое, – пояснил я ему.

– Доброе утро, – хрипло пробасил он и ответил крепким рукопожатием. – Дмитрий. Дмитрий… Иуда.

Я заметил, как скривился начальник охотников.

Мы понимающе обменялись с коллегой улыбками.

– Есть разговор, Дима.

– Не вопрос, Сергей. Давай только отойдем в сторону.

Он повернулся и пошел прямо на толпу. Перед ним быстро расступались. Я двинулся следом, держа пальцы на голове Рыжей, чтобы она не нервничала.

Следом за нами направились два охотника с автоматами наизготовку. Дмитрий повел меня по дороге в противоположную Уральску сторону. Отойдя на двадцать метров, так что толпа нас уже не могла слышать, он сделал знак охранникам, чтобы они не приближались.

– Хорошая у тебя собака, – сказал Дмитрий.

– Наверное, лучшая, – сказал я. Вполне возможно, что Рыжая вообще единственная сейчас на Земле собака, которой вдруг стал необходим человек.

– Хотел бы я себе такого друга, – признался Дмитрий.

Или просто друга. Уж кто-кто, а я его прекрасно понимал.

– Ну, что у тебя за дело? – напрямик спросил он.

– Вчера ваши поймали двух моих земляков. Парня и девушку…

Я сделал паузу и, дождавшись кивка Дмитрия, продолжил:

– Мне нужно их забрать. Они мои.

Дмитрий удивился:

– Что значит, твои?

– Парень должен был стать жертвой, но убежал. А девушка… Это моя девушка.

Дмитрий только крякнул, но ничего не сказал. Спасибо ему за это.

После паузы он признался:

– Это практически невозможно… – Он кивнул на толпу людей, настороженно поглядывающих в нашу сторону. – Но… Я попробую. Жди меня здесь. Это со старшим нужно говорить.

Он пошел обратно, по дороге сделав знак охранникам не приближаться ко мне. Я огляделся по сторонам и сел на мокрый камень на обочине, подоткнув под задницу куртку. Порылся в кармане и достал жестянку из-под леденцов, где храню табак и куски газеты, нарезанные на квадраты. Свернул себе папироску и закурил, выпустив дым вверх. Рыжая осторожно подвинулась ко мне и понюхала воздух. Недовольно сморщила нос и чихнула, из мести оплевав меня слюнями. Впрочем, собака вильнула хвостом и уселась рядом, уставившись на двух охранников, так и оставшихся стоять на почтительном расстоянии. Рыжая внимательно наблюдала за ними и поднимала верхнюю губу, обнажая великолепные клыки, как только они приближались на лишние сантиметры в мою сторону. Я видел, что парни трусят, люди забыли, каково это – не бояться собак…

Дмитрия не было почти полчаса. Я уже пожалел, что уселся на камень – он был холодным, а вставать не давала гордость. Я успел подкурить третью сигаретку, когда посредник лисинцев вернулся.

– Что куришь? – втянул он носом воздух, и тонкие ноздри его породистого носа затрепетали.

Странно, но Рыжая не обращала на него внимания и не считала его врагом.

– Да один мужик в Моченых Дворах угостил. Трубочный. Хочешь? – протянул я коробочку.

– Иваныча табак? – Он отрицательно покачал головой и ответил на мой удивленный взгляд: – Не могу, бросил. Дрянь какая-то прицепилась, кровью харкаю…

Словно подтверждая, он закашлялся и отвернулся, сплевывая в платок.

– А впрочем, дай, – повернулся он ко мне. Лицо красное, глаза в прожилках вен, как у вампира.

Я на секунду заколебался, но он нехорошо усмехнулся:

– Да я не курить…

Он вытащил щепотку длинных, переплетенных волокон табака и отдал мне коробок. Табак он сначала понюхал, а потом сунул его в рот и блаженно закрыл глаза.

– Ладно, пошли к нашему боссу, будь он неладен…

– Это к Дранникову, что ли?

– Иваныч рассказал? К нему…

Резиденция Дрына была более демократична, чем у нашего мэра. Здешний мэр довольствовался обычной квартирой-трешкой, превращенной во что-то вроде штаба охранников. Как я понял, в Лисинске это была основа и главный принцип управления. У нас в Уральске большую часть обязанностей по поддержанию порядка возложил на себя отец Слава. Тут я пока этого не заметил, да и Иваныч ни о чем таком не рассказывал. Верят люди тому, что видят собственными глазами, а дополнительно их никто не накачивает. Может, не нашлось такого специалиста по промыванию мозгов, как отец Слава, а может, этот их Дрын оставил использование веры как козырь в рукаве и вытащит его, когда его власти будет что-то угрожать.

Вообще, насколько я мог судить, люди тут жили победнее, чем у нас, но посвободнее. И я затрудняюсь сказать, что лучше.

Мы прошли через примолкшую толпу, теперь угрюмо наблюдавшую за происходящим. Люди злятся, когда не понимают, в чем дело. И, кажется, они почувствовали, что пришлый совсем не жертва, и еще больше расстроились.

Я шел за Димой, Рыжая не отставала от меня ни на шаг, прижимаясь к правой ноге. Она уже спокойнее воспринимала толпу, только шерсть на загривке стояла дыбом. Я видел, с каким восторгом смотрят на собаку дети. Да и не только дети. Кажется, Рыжая принесет-таки Лисинску неприятности – наверняка кто-то из охотников попробует завести себе четвероного друга. Я понял, как скучаю по нашей старой собаке, погибшей после Первой Кары, только когда увидел тоску в глазах этих людей.

Мы дошли до среднего дома по правой от Уральска стороне и поднялись на второй этаж. На лестнице стояли несколько охранников в камуфляже и с «калашами». Они тоже чувствовали себя неуверенно – скорее всего, я первый чужак, который вообще попал в этот дом, а тем более с оружием.

По совершенно пустому коридору меня завели в первую от входа комнату. По дороге я успел заглянуть в кухню. Там сидели еще несколько угрюмых охотников. Все напряжены, оружие в руках.

Ясно, в случае чего мне отсюда живым не выбраться. Радует только то, что трупы никому не нужны.

В самой большой комнате квартиры Дрын оборудовал себе что-то вроде кабинета. Он же, похоже, заменял ему частенько и квартиру.

Кроме большого стола напротив двери, в комнате стояла продавленная кровать с железными спинками, застеленная синим солдатским одеялом, и тумбочка, на которой стояла тарелка с куском темной лепешки и половиной луковицы. Рядом – консервная банка «Скумбрия в собственном соку» с открытой, но придавленной вниз крышкой, так что не видно, осталось ли в ней что-то. Надо же – человек просто горит на работе, все для людей…

Больше в кабинете ничего не было. Перед столом оставалось пустое пространство. Линолеум грязный, в ребристых следах от армейских ботинок. С первого взгляда понятно, что тут и проходят все планерки и «разборы полетов». А Дрын – человек прямой и резкий, не любящий долгие совещания, коль нет ни одного стула для посетителей.

Хозяин кабинета сидел за столом, но при нашем появлении показал, что относится ко мне уважительно. Он встал и протянул мне руку. Невысокий, но плотный, кряжистый. Лицо тяжелое, неприятное. Крупные черты, но все какое-то перекошенное – нос в одну сторону, подбородок в другую. Одна бровь выше другой и рот узкой полоской, заваленный влево. Глаза светло-карие, почти желтые, мутные. Кажется, что он смотрит и не видит. Или что он сумасшедший. На нервных людей он должен производить неизгладимое впечатление. Да, тут и отца Славы не нужно – такой посмотрит, и нужно быть очень сильным человеком, чтобы сказать ему наперекор…

– Приветствую соседей! – проворковал он. А голос совсем не вязался с его внешностью – бархатистый, обволакивающий, с хриплыми мужественными нотками и легким кокетством. Если не видеть лица, то это голос профессионального диктора или политика.

Я ответил на рукопожатие. Мне не до принципов, я за Ирой.

– Может, перекусить хотите? – выказал гостеприимство хозяин.

– Нет, спасибо, – отказался я. – Дмитрий сказал, зачем я пришел?

– Да, – тут же перешел на деловой тон Дранников.

Он вернулся за стол и сел. Хороший психологический ход. Чувствуешь себя как будто у начальника в кабинете.

– Тебя Сергей ведь зовут? Скажи, кто у вас в Уральске за главного?

– Геннадий Филимонов…

– Филин? – вскинулся Дранников. – Вот так-так! Жив, значит… Это хорошо. А сказать, что Дрын, мол, привет ему передает, сможешь?

– Когда в городе буду.

– Ну, это понятно… И если ему это интересно, пусть человечка ко мне пришлет, передашь?

Он помолчал, словно раздумывая, какое решение принять, и сказал:

– В общем так, Сергей. Дима мне сказал, что вчерашние «туристы» от вас сбежали. И ты их требуешь вернуть тебе. Сам понимаешь, если я их отдам, меня мой… гхм… электорат не правильно поймет. Что я им скажу? Да еще и ты сам уйдешь…

Да уж, проблемка у людей…

– В общем, без обид и все такое… Я Филина уважаю, и дело у меня к нему есть, коль уж он так рядом пасется… Ну, да вам, ребятишки, это не интересно. Короче, Серега! Отдам я тебе «туриста», но только одного, понял?

Я не стал спорить. В принципе, на парня мне как-то начхать с высокой колокольни. Если не сказать больше, в свете того, что произошло.

– Кого заберешь? – спросил Дрын.

– Девушку.

– Понятно… Стас! – крикнул он в сторону двери.

За мной вырос один из мужиков, сидящих на кухне.

– Отдашь девку парню. И проводи до знака, понял? Потом скажешь Ивану, пусть ко мне зайдет…

Охотник тронул меня за рукав, и я, кивнув на прощание Дрыну, вместе с Дмитрием вышел обратно на улицу. Держали пленников недалеко – в соседнем доме, в нежилом, судя по виду, подъезде. На первом этаже сидел на ступеньках еще один охотник с автоматом. При нашем появлении он вскочил на ноги и потянулся к «стволу», прислоненному тут же к стене.

Охотник, которого Дрын назвал Стасом, успокаивающе поднял руку:

– Я это. Открывай, девку Дрын сказал вот этому отдать, – кивнул он на меня.

– Стой здесь, – спокойно сказал охранник, – я сам у него спрошу.

Стас кивнул, и я понял, что это у них обычная практика. Не знаю, как с остальным, но дисциплину этот их Иван Андреевич вместе с Дрыном установили что надо.

Тюремщик загрохотал ботинками по бетону пола и выскочил из подъезда.

– Сейчас, пару минут подождите, – сказал Стас и прислонился к стене, вроде как потеряв к нам интерес, но то и дело поглядывая в нашу сторону. Мне даже показалось, что Дмитрий его интересует намного больше, чем я. Поразмыслив, я понял, что это имеет смысл – меня он больше не увидит, а с местным посредником завязать хорошие отношения не помешает. Я уверен, что в Лисинске жители так же ошибаются насчет Дмитрия, как и в Уральске – на мой.

Пока Стас рассматривал меня, я разглядывал этаж, превращенный в тюрьму. Все четыре квартиры явно были предназначены для содержания заключенных. Еще на улице я заметил, что окна забраны толстыми, сделанными из подручных материалов, решетками. Двери четырех квартир на площадке были металлическими и, что удивительно, все целыми, без следов взлома. У нас в Уральске это редкость, так как после Первой Кары, пока не было налажено снабжение продуктами сначала властями, а потом ребятами Филина, квартиры просто взламывались в поисках съестного. Думаю, тут было то же самое. Значит, дверные полотна принесли из другого места и установили уже позже. Непонятно только, зачем им столько места для тюрем? Но после нескольких секунд раздумий я понял – скорее всего, это остатки былой роскоши – тюрьма сделана в первые годы после Второй Кары, когда «туристы» валом шли в города вроде Лисинска или нашего Уральска.

Дома были типовые, я знал планировку квартир этой серии. Четыре квартиры на этаже. Крайние – «трешки», в центре – две «однушки». Скорее всего, Ира в одной из «однушек». Думать о том, посадили их и в тюрьму вместе или нет, не хотелось.

Тюремщик и вправду вернулся очень быстро. Скрипнула дверь подъезда, и он, бросив на ходу Стасу:

– Все в порядке, – подошел к первой справа «однушке».

Достал из кармана связку гремящих ключей, привязанных к ремню толстой стальной цепочкой, и открыл два замка. Ключи проворачивались легко, замки смазаны – наверное, все же часто используются.

Тюремщик сделал нам с Дмитрием знак оставаться на месте и кивнул Стасу. Они вдвоем зашли в квартиру. Я заглянул внутрь – ничего особенного, даже всю мебель от старых владельцев, похоже, оставили.

– Вставай, пойдем! – услышал я голос тюремщика через оставленную открытой дверь.

– Куда? – от звука хриплого Ириного голоса у меня сжалось сердце.

– Куда вы ее забираете? А я? Что со мной? – незнакомый мужской голос, наверное, это тот парень с синими глазами. Несмотря на страх, в голосе слышна и радость, непонятная для меня. Забрать из тюрьмы могут только в одно место…

В квартире послышалась возня и негромкие приказы тюремщика:

– Повернись… Сюда… Руки назад… Все, Стас, забирай.

Ира не сопротивлялась. Видимо, как только их заперли, она все поняла. В конце концов, в Уральске все то же самое.

Я выпрямился, ожидая ее появления. Черт, вдруг взмок, а сердце запрыгало, как сумасшедшее…

Ира вышла из комнаты и направилась ко мне, опустив голову. Грязные волосы с запутавшимися в них елочными иголками падали на лицо. Она была одета в спортивный непромокаемый костюм и аккуратные армейские берцы тридцать шестого размера – мой подарок. На плечи накинута черная куртка. Тюремщик связал ей заведенные за спину руки.

Она уже почти подошла ко мне, когда я попросил Стаса:

– Развяжите ее.

Ира вскинула голову:

– Ты?!

Не знаю, что я ждал от нашей встречи. Но точно не этого. В ее словах было все что угодно – удивление, растерянность, страх, ненависть, надежда… Все, кроме любви. Даже раскаяния не было. Жалости. Хоть чего-то, чтобы мне стало легче…

Ничего. Я и это переживу. Нормально. Все еще наладится. Я справлюсь.

– Привет, – только когда отзвучал последний звук, я понял, что это мои слова.

– Зачем ты здесь?

– За тобой.

– Я не пойду.

– Ира, не дури. Мы возвращаемся в Уральск.

– Нет.

Ира поднимает голову, и мы несколько секунд, а может, минут смотрим друг другу в глаза. Первым не выдерживаю я:

– Ты понимаешь, что тебя тут ждет?

– Конечно. Мы с тобой уже говорили на эту тему. У тебя свой долг. У меня – свой.

– Какой долг? Что ты несешь?

– Ира! – это истошный крик из квартиры. – Кто там? Ира!

– Это Палач, – громко бросает Ира через плечо. – Я тебе рассказывала. Палач из Уральска.

Она кривит в ухмылке губы, а мне в первый раз хочется ударить женщину. И не просто женщину, а – Иру. Мою Иру… Господи, да что же это?!

Прийти в себя помогает мой соперник.

– Ира! Не бросай меня здесь одного! Ира, ты слышишь?! Девочка моя, я тебя люблю! Не бросай меня, вытащи меня отсюда!

Тюремщик странно смотрит на меня и захлопывает дверь. Крики становятся глуше, и я перестаю обращать на них внимание.

– Ты слышал? – Ира опять в упор смотрит на меня, но мне кажется, что мимо. Или сквозь.

– Что слышал? Он останется здесь.

– Без него я не пойду.

– Его не отдают.

– Значит, и я не пойду.

– Ты говоришь глупости. Подумай, прошу тебя. Я пришел за тобой, понимаешь? Я просил освободить и тебя, и его. Отпускают одного. Тебя. Пошли.

– Отпускают одного? – тут же ухватывает она то, что ей кажется самым важным. – То есть им все равно, кого ты заберешь?

– Им – да. Мне – нет.

– Я не пойду без него. Или вдвоем, или забирай его, а я останусь.

– Ира, ты сошла с ума… Послушай, что ты говоришь… Ну кто он тебе? Ты же знаешь его всего два дня!

– Ну и что? – Она издевательски улыбается и добивает меня: – А я с ним спала. Ты слышишь? Мы теперь с ним муж и жена, понял?! А муж и жена должны быть вместе! Ты понял?!

Последние слова она уже кричит мне в лицо. Зачем ей убивать меня?..

– Что ты говоришь? Зачем ты так? – говорю и не слышу себя.

Нет, все-таки сказал. Ира отвечает:

– Зачем? Ты что, совсем дурак? Или ты на самом деле думаешь, что я тебя люблю? Да я ненавижу тебя! Палач! Папочке моему скажи спасибо, который подложил меня под тебя! Да Филину, который его это сделать заставил! Или ты решил, что мы с тобой случайно встретились? Ха-ха-ха! Ты совсем дурак, Сережа? Да ни одна девка у нас под тебя не ляжет, кретин! Хотя нет, вру. Лягут, конечно, все же тебя боятся… И Филин, и отец с матерью, и все остальные… Боятся и думают, что ты сможешь их спасти, если что… Идиоты! Филин-то давно просек и держит тебя как козла отпущения, да чтобы было кому к демону жертв водить. Вот он реально переживает, чтобы ты не свалил куда. Да отца моего припугнул, чтобы он из меня твою личную шлюху сделал. Что, не нравится? Слушай, слушай! Это же от безнадеги все, неужели не понимаешь? Или мне отцом нужно было пожертвовать? А как я потом жить буду? А жила с тобой? Рожу твою видеть уже не могу! Что, думал за жратву меня купил? Да пошел ты, урод! Я в первый раз что-то к другому человеку почувствовала, понял? Да, любовь с первого взгляда, а ты как хотел? На тебя-то только из-за страха смотрят! Сволочь! Вали отсюда, понял?! Видеть тебя не могу! Не пойду я никуда с тобой. Все.

Она проорала мне все это в лицо. Капельки слюны из ее рта иногда долетали до меня и жгли, как яд. Что-то происходило во мне. Что-то ломалось, плавилось, корежилось и гнулось. Что-то очень важное, то, ради чего стоит жить. А может, все наоборот. И сейчас во мне оно, это самое, только рождается?

Тюремщик и Стас упорно не смотрели на меня. И правильно делали. Не знаю, что бы я вытворил, заметь на их рожах хоть тень ухмылки.

Чувство было такое, словно на меня вылили ведро холодной воды. Хотя нет, это слишком слабо. Взяли за шкирку и окунули в ледяные вонючие помои. А душу вынули и бросили в костер. Как будто Ира вырвала из груди мое сердце и сжала его в своей маленькой ручке.

Ира не смотрела на меня. Она отвернулась к стене и тяжело дышала. Решение пришло быстро. Нужно менять все, всю жизнь. Наверное, я просто осёл, что не видел этого раньше. Ну и пусть. Главное, что я это понял.

– Пошли в Уральск, – сказал я. – Как бы ты ко мне ни относилась, нет смысла умирать.

– Что, думаешь время раны лечит? – крикнула она, в ее голосе слышна издевка. – Не надейся!

– Пошли.

– Не пойду, сказала же!

– Силой поведу.

– Пошел ты!

Я сделал два шага, поднявшись по лестнице, быстро присел, пока никто не успел среагировать, и закинул Иру себе на плечо, так что она смотрела теперь на мой зад.

– Скотина! – теперь уже совсем по-бабьи завизжала она. – Отпусти меня, кретин!

Не обращая внимания на ее крики, я развернулся и пошел на улицу. Она еще что-то кричала, пыталась укусить меня за спину… Что-то говорил Дмитрий, забежав передо мной и заглядывая в лицо. Кажется, лаяла Рыжая, когда мы прошли мимо толпы местных, по-прежнему стоящих на площади.

Я ничего не слышал. Звуки соскальзывали мимо и уносились прочь, ничего не знача и не оставляя во мне никаких следов. Наверное, слова Ирины переполнили на время какую-то емкость, так что я не был способен воспринимать ничего, что можно донести звуками. Я смотрел глазами, чувствовал кожей ветер и дождь на лице да приятную тяжесть на плече. Весь мир сжался до картинки перед глазами. Дорога с торчащими, как сточенные шипы, валунами, зажатая жутким черным лесом с нереально-яркой травой под деревьями. Все это укрыто темно-серым небом и прочерчено косыми струями дождя. Картинка как нельзя лучше отражала то, что творилось в этот момент внутри меня. И, как надежда на то, что все произошедшее в конце концов тоже уйдет, сгинет под напором времени, меж камнями то и дело мелькало красное пятно. Рыжая продолжала служить. Если так можно говорить о друге.