Глава третья. А теперь мы можем приступить к ставшему уже возможным анализу сознания при рефлексии

А теперь мы можем приступить к ставшему уже возможным анализу сознания при рефлексии! И рефлексия, подобно восприятию, состоит из двух главных частей.

I. Созерцание

Выше оно было указано как непосредственное сознание себя: своего состояния и своей способности. Хотя это описание и остается верным, но теперь можно дать более строгое определение, из которого первое тоже вытекает, а именно: созерцание есть то знание, которое непосредственно следует из бытия свободы. И здесь, как и во внешнем восприятии, созерцание состоит из двух частей, отличающихся друг от друга так же, как и там: созерцание состояния и созерцание способности.

1) Знание знания, знание о некоторой связанности, ограниченности внутреннего чувства восприятием определенного внешнего объекта; подобно тому, как раньше внешнее чувство было связано самим объектом.

2) Знание принципа, которое, как было выяснено выше, пребывает вне всякой своей причинности. Как и во внешнем восприятии, эта причинность есть протяженность или созерцание способности. Разница заключается в том, что в первом случае бесконечная способность полагания действительно приводится в исполнение и заключает в себе причинность (действительную бесконечность) и только благодаря форме созерцания объединяется в одно целое; здесь же созерцается принцип вообще без всякого акта или причинности, только в своей возможной бесконечности. (Этот вид созерцаний весьма важен. Чистый эмпирик терпит крушение уже на протяженности).

Есть ли это сознание принципа действительно созерцание? Если мы будем рассматривать его с формальной стороны, то мы, без сомнения, должны ответить — да, ибо оно есть непосредственное выражение свободы, возвышающейся над причинностью, заключенной в простом бытии. Если же мы обратим внимание на содержание, то мы можем колебаться. Принцип есть то, что стоит выше всякой из своих возможных причинностей. Выступление из возможных причинностей, которые представляют собой феномены, и есть характер мышления. Поэтому мы должны сказать: в созерцании принципа характерные особенности созерцания и мышления взаимно переплетаются.

II. Мышление

Оно ясно проявляется в следующем: в мышлении сознание говорит «я есть», независимо даже от этого моего нахождения, отныне и во веки. Я, правда, созерцаю себя, но я существую не через это созерцание и не перестану существовать; я имею самостоятельное, в себе самом покоящееся существование. В упомянутом созерцании принципа заключалось выступление из границ всякого возможного созерцания, причиной которого мог быть принцип, сущность же мышления заключается в выступлении из самого созерцания, утверждающего принцип. При внешнем восприятии сознание не говорит, как оно могло бы сказать, опираясь только на созерцание: я созерцаю так-то и так-то, но оно говорит: то и то (ничто) есть; так и тут, оно не говорит: я созерцаю принцип, — а принцип есть.

И здесь, как и во внешнем восприятии, эти две или, пожалуй, три главные части сплачиваются в одно органическое единство или неразрывность. Поэтому и первая из названных частей принимает участие в деятельности мышления; в завершенном и действительном сознании не находится простое знание о знании, а независимое бытие такого знания; следовательно, знающее, независимый носитель знания во всем знании, по крайней мере, внешних объектов. Понятно, что одно и то же знающее находится во всем знании, первопричина которого оно и есть благодаря свободе. Так как принцип и знающее получают бытие через одно и то же единое мышление, то ясно, что они имеют одинаковое бытие и сами составляют единое, и, таким образом, идея я завершена.

Каково же только что описанное нами мышление? Мышление о внешнем объекте было вполне безусловное, такое, которое появляется, как только появляется сознание. Описываемое здесь мышление обусловлено свободной рефлексией; следовательно, второе и, вероятно второе в ряду.

Кроме того, относительно первого мышления мы особенно указали, что о нем нельзя сказать: я мыслю это мышление и при его посредстве мыслю объект, но скорее следовало сказать: само общее и самостоятельное мышление мыслит объект. Не иначе обстоит дело

и здесь. В этом втором мышлении мыслителя, которое тем самым впервые получает бытие. Я не может мыслить раньше своего бытия и творить своего творца. Следовательно, я такое же произведение всеобщего мышления, как и внешний объект, и оно так же дается в этом мышлении, как и внешний объект. Поэтому, строго говоря, я не могу сказать: я свободно представляю объект, ибо все, что я свободно прибавляю к моему представлению, необъективно; но я могу только сказать: я свободен обратить мое внимание на объект или же отвлечься от него. (Это чрезвычайно важно. Я утверждаю — и в правильности моего утверждения вы можете убедиться с помощью собственного наблюдения и созерцания — что я, тоя, которое мы все знаем, которое подразумевает обыкновенный язык, не пользуясь наукоучением, не создает ни внешнего объекта, ни себя самого, но тот и другой полагаются всеобщим и абсолютным мышлением, благодаря которому я полагает как объект, так и самого себя. Свободные же произведения своего воображения я может полагать сам. И между тем наукоучение всеми без исключения понималось так, как будто оно утверждает как раз обратное тому, что нами сейчас сказано. Совершенно верно, что наукословие утверждало и будет утверждать, что я безусловно полагает и себя, и свой объект. Только при этом оно подразумевает совсем иное я, скрытое от обыкновенного взора, не открывающееся в области фактов, а познаваемое только путем восхождения к основанию. К этому мы вернемся в свое время, когда будем говорить о наукословии).

Примечание. Здесь следует еще яснее высказаться о настоящей природе мышления. Мышление, говорили мы, не вносит в созерцание никакого нового содержания, а только придает ему форму. Оно выводит созерцание из присущего ему текучего и феноменального состояния и превращает его в самостоятельное бытие. Таков непосредственный акт первоначального мышления, а так как это мышление есть развитие и образо-

вание самостоятельной жизни, то и результат его самостоятелен и сохраняется. Предположим, что мы станем анализировать этот результат, каким он является после первоначального акта. Мы найдем в нем двоякое: бытие, обладающее качествами (акциденциями) и сами качества. Теперь прошу вас сказать мне, что такое это бытие, субстанция, носитель акциденций само по себе? Можно ли найти для его характеристики какое-нибудь слово и остается ли, если отбросить это чисто формальное бытие, что-либо, кроме качеств? Следовательно, субстанция не есть нечто особое и самостоятельное, но она есть сами акциденции в форме мышления. Носитель есть не что иное, как вечное пребывание акциденций в вечном и всеобщем мышлении. Предположим далее, что мое мышление исходит из субстанции, и я ее характеризую посредством ее качеств, так как иначе я этого сделать не могу, ибо она не обладает никаким иным характером: как же я ее назову по отношению к тому, что я считаю простым качеством и что я называю, когда мое мышление из этого исходит, «красен», «кругл» и т. п? Я думаю, я назову ее красное, круглое и т. п., иначе я не умею говорить. Сопоставим это с только что рассмотренным случаем, когда мышление в рефлексии превращает знание в знающего. Знание текуче и так же, как слово «красен», выражает акцидентальную природу вещи. Мышление возводит эту акцидентальность в форму самостоятельного бытия. Как следует назвать то, что получается в аналитическом сознании как результат такого мышления, и как назовет его самому себе предоставленный язык? Уже не знанием, а знающим, ибо через мышление возникла субстанция и постоянный твердый носитель всего текучего знания.

Следует еще указать, что мы до сих пор нашли два весьма различных акта мышления как факты сознания. Или сохраняются качества, которым мышление придает только форму. Это есть мышление в форме субстанциальности, из которого возникает субстанция с ее ак-

циденциями, как это было только что вполне выяснено. Или мышление совершенно выступает из акциденций, не сохраняет их, тогда получается мышление принципа или основания. В первом случае мышление приводило до сих пор к двум субстанциям: объект внешнего восприятия и я как знающее. Второе мышление происходит, как мы видели, только в абсолютном синтезе мышления, в котором то же я, являющееся в первом члене мышления субстанцией, становится через второй его член принципом. Надо еще заметить следующее: основание, или принцип, каково есть я, и как мы на нем выяснили, — это понятие, никогда не может стать объектом внешнего восприятия, а только, как это дальше выяснится, может быть причиной единственно через свое наличное бытие. Таким образом,я представляется в двух видах: по отношению к внешнему восприятию оно есть только субстанция, а никоим образом не принцип. Принципомя является только по отношению к произведениям внутренней свободы, и только вследствие этого принципиального бытия оно есть также субстанция знания об этих произведениях. Далее мы увидим, как важно это различие.