Политика Примирения Агрессора 4 page

В целом видно, что в советских планах отсутствовала всякая связь действий РККА с возможными действиями противника. Отсюда вырисовывается сценарий начала войны: под прикрытием войск западных округов Красная Армия проводит сосредоточение и развертывание на Западном ТВД, ведя одновременно частные наступательные операции. Завершение сосредоточения служит сигналом к переходу в общее наступление по всему фронту от Балтики до Карпат с нанесением главного удара по Южной Польше.

Немецкие войска в советских планах обозначены термином «сосредоточивающиеся», а значит, инициатива начала войны будет исходить полностью от советской стороны, которая первой начинает и заканчивает развертывание войск на театре. Переход в наступление был привязан не к ситуации на границе, а к моменту сосредоточения назначенных сил — это 20-й день начала развертывания.

Войскам ставилась задача нанести удар по германской армии, для чего следовало «первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест — Демблин, и выход к 30-му дню операции на фронт Остроленка, река Нарев, Лович, Лодзь, Крецбург, Оппельн, Оломоуц. Последующей стратегической целью иметь: наступление из района Катовице в северном или северо-западном направлении с целью разгромить крупные силы центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией Южной Польши и Восточной Пруссии. Ближайшая задача — разгромить германскую армию восточнее р. Висла и на Краковском направлении, выйти на р. Нарев, Висла и овладеть районом Катовице…» Для обеспечения мощного первого удара основные силы планировалось развернуть в восемнадцати армиях первого эшелона, куда включалась большая часть подвижных соединений. В тылу у них развертывались семь армий второго стратегического эшелона, а за ними — еще три армии третьего стратегического эшелона. Роль ударных подвижных группировок должны были сыграть 29 механизированных корпусов, по 1031 танку в каждом, формирование которых началось в июне 1940 г.

К лету 1941 г. Вооруженные Силы СССР были крупнейшей армией мира. К началу войны в них насчитывалось 5774,2 тысячи человек, из них в сухопутных войсках — 4605,3 тысячи, в ВВС — 475,7, в ВМФ — 353,8, в погранвойсках — 167,6, во внутренних войсках НКВД — 171,9 тысячи человек. В сухопутных войсках имелось 303 дивизии, 16 воздушно-десантных и 3 стрелковые бригады. Войска располагали 117 581 орудием и минометом, 24 488 самолетами и 25 886 танками. В первой половине 1941 г. советская промышленность выпускала 100% танков и 87% боевых самолетов новейших типов, завершив переход только на выпуск этих образцов. Ежегодный прирост военной продукции в 1938-1940 гг. составил 39%, втрое превосходя прирост всей промышленной продукции в стране.

Одним словом, Сталин решил первую из важнейших задач: превратил-таки СССР в «базу для дальнейшего развития мировой революции».

20 мая «всесоюзный староста» Калинин заявил: «Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны».[236,237] В стране раздувался военный психоз, прикормленные трубадуры изнывали от нетерпения: «Когда ж нас в бой пошлет товарищ Сталин?» В общественном сознании формировалось представление о войне как об относительно безопасном и безусловно героическом занятии, закладывалась уверенность, что война начнется, когда мы пожелаем, и закончится, когда мы этого захотим.

27 мая издан приказ о создании полевых фронтовых командных пунктов.

При этом советское руководство знало о сосредоточении у границ Советского Союза германских войск, но, судя по всему, его это не слишком беспокоило. Сталин, а вместе с ним и посвященные в Большой план Тимошенко с Жуковым почти до самого 22 июня верили в оборонительный характер германских мероприятий и продолжали подготовку наступательной операции.

Например, в сводке разведывательного отдела штаба Западного Особого округа от 5 июня 1941 г. отмечали наращивание германских войск у границы. Но в выводах подчеркивалось, что усиление группировки происходит «преимущественно артиллерийскими и авиационными частями», причем одновременно немцы «форсируют подготовку театра путем строительства оборонительных сооружений, установки зенитных и противотанковых орудий непосредственно на линии госграницы, усиления охраны госграницы полевыми частями, ремонта и расширения дорог, мостов, завоза боеприпасов, горючего, организации мер ПВО». Говорилось также, будто «антивоенные настроения в германской армии принимают все более широкие размеры». Подобные донесения, поступавшие в Генштаб, скорее должны были создать убеждение, что вермахт готовится к обороне против возможного советского вторжения, но сам на СССР в ближайшее время нападать не собирается.

18 июня Сталину передали донесение агентов из Германии о дислокации немецких истребителей и назначении будущих глав оккупированных русских земель. Ослепленный захватывающими дух перспективами, Освободитель Европы поставил резолюцию: «Можете послать ваш источник на…»

«Кремлевский горец» не сомневался, что Красная Армия сильнее вермахта и что бояться должен Гитлер. Бояться и, вполне естественно, принимать оборонительные меры против советского вторжения. Маршал Жуков в одном из вариантов бессмертных своих мемуаров так и пишет: «Помню, как однажды в ответ на мой доклад, что немцы усилили свою воздушную, агентурную и военную разведку, И.В. Сталин сказал: «Они боятся нас». Сам Сталин опасался одного — спугнуть «зверя», и был озабочен лишь одним — до последнего момента сохранить тайну, не раскрыть раньше времени свои планы.

Германское командование в это время было обеспокоено аналогичными проблемами. Так, Геббельс 18 июня (по случайному совпадению, в тот же день, когда была наложена историческая матерная резолюция) записал в дневнике: «Мы соблюдаем во всех вопросах, касающихся России, абсолютную сдержанность… Мы не должны позволить сейчас спровоцировать нас». И никто не делает вывода, что Гитлер боялся. Все понимают, что это — маскировка агрессором своих гнусных намерений.

С 14 по 19 июня командование приграничных округов получило указание вывести фронтовые и армейские управления на полевые командные пункты. Советская подготовка выходила на финишный этап.

К 22 июня 1941 г. группировка советских войск первого эшелона на Западе насчитывала 3088,2 тысячи человек, 57 041 орудие и миномет, 13 924 танка, 8974 самолета. Кроме того, в авиации флотов и флотилий имелось 1769 самолетов. Из состава второго эшелона к этому времени уже прибыли 16 дивизий — 10 стрелковых, 4 танковые и 2 механизированные, в которых насчитывалось 201,7 тысячи человек, 2746 орудий и минометов и 1763 танка.

В западных военных округах было сосредоточено 64 истребительных, 50 бомбардировочных, 7 разведывательных и 9 штурмовых авиаполков, в которых насчитывалось 7133 самолета. Кроме того, имелось 4 дальнебомбардировочных[238,239] корпуса и 1 дальнебомбардировочная дивизия — всего 1339 самолетов. С 10 апреля начался переход на новую систему организации авиационного тыла. В апреле в западных округах были сформированы пять воздушно-десантных корпусов. 12 июня создано Управление воздушно-десантных войск. Одновременно шло развертывание тыловых и госпитальных частей. На стационарных складах и базах непрерывно шло накопление запасов.

До дня «М» оставались полторы-две недели.

* * *

Можно бесконечно дискутировать на тему, собирался ли Сталин напасть первым. И сторонники, и противники этой версии приводят множество аргументов, которые на самом деле почти ничего не доказывают и ничего не опровергают. Спор зашел в тупик по причине отсутствия документов. Российские архивы продолжают хранить секреты погибшей империи, тайны товарища Сталина. Хотя сам факт того, что оперативные планы Красной Армии на 1941 год до сих пор «не нашлись», наводит на размышления.

Во всяком случае, наши оборонительные мероприятия впечатления не производят. К примеру, из работ бывшего начальника штаба 4-й армии Западного ОВО генерала Л.М. Сандалова следует, что никакой обороны в приграничных районах не строили и обороняться не собирались: «кто решался задавать вопросы об обороне на брестском направлении, считался паникером». Не только на брестском. Ни окружные, ни армейские планы прикрытия создания тыловых фронтовых и армейских линий обороны не предусматривали. Конкретно войска 4-й армии готовились к форсированию Буга и наступлению к Висле. В марте — апреле штаб армии участвовал в окружной оперативной игре на картах. В ходе ее отрабатывалась фронтовая наступательная операция на Бяла Подляску. Подготовка шла поэтапно во всех командных звеньях. 21 июня прошло штабное учение 28-го стрелкового корпуса на тему: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», а на 22 июня было запланировано новое учение:

«Преодоление второй полосы укрепленного района». Это — «армия прикрытия», так она собиралась «прикрывать».

Советские планы прикрытия изначально не предусматривали противодействия сосредоточению войск со стороны противника. Так, полное развертывание войск приграничных округов в полосах прикрытия занимало по планам до 15 дней. Причем при нападении противника войска первого эшелона заведомо не успевали бы занять свои полосы обороны на границе. Снова Сандалов: «Взаимное расположение укрепленных районов и районов дислокации войск не обеспечивало в случае внезапного нападения противника своевременного занятия укреплений не только полевыми войсками, но и специальными уровскими частями. Так, например, в полосе 4-й армии срок занятия Брестского укрепленного района был определен округом для одной стрелковой дивизии 30 часов, для другой — 9 часов, для уровских частей — 0,5-1,5 часа. На учебных тревогах выявилось, что эти сроки являлись заниженными».

Таким образом, советский Генштаб исходил из такого варианта начала войны и создавшейся обстановки, при котором удастся без помех со стороны вероятного противника выдвинуться к границе, занять назначенные полосы прикрытия, подготовиться к отражению нападения, провести отмобилизование: «Особенностью всех армейских планов прикрытия было отсутствие в них оценки возможных действий противника, в первую очередь варианта внезапного наступления превосходящих вражеских сил. Сущность тактического маневра сводилась к тому, что надо было быстро собраться и совершить марш к границе. Предполагалось, что в районах сосредоточения будет дано время для окончательной подготовки к бою».

Лишь под влиянием ряда тревожных сигналов за несколько часов до германского нападения Сталин решился дать войскам знаменитую Директиву № 1 — «на провокации не поддаваться». С точки зрения повышения боеготовности в предвидении вражеской агрессии документ совершенно дурацкий. Но сталинские колебания можно понять: буквально две-три недели оставалось до начала «Грозы», может[240,241] быть, действительно немецкие генералы некоей «разведкой боем» пытаются вскрыть группировку советских войск. Очень не хотелось раскрывать свои карты.

Поэтому вместо директивы о приведении войск западных округов в полную боевую готовность на случай войны Сталин велел дать короткую директиву с указаниями, что нападение может начаться с провокационные действий. Он еще надеялся, что удастся начать дипломатические переговоры и под их прикрытием завершить сосредоточение сил для наступления. Но здесь действительно «история отвела мало времени». Проведение мобилизации директивой не предусматривалось.

Маршал Баграмян, сообщая, что прием первой директивы в штабе КОВО продолжался около двух часов, разъясняет:

«Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы приказать войскам столь же коротко: ввести в действие «КОВО-41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15-20 минут. По-видимому, в Москве на это не решились».

В том-то и дело, за сигналом «КОВО-41» должны были последовать совершенно определенные действия, не имевшие отношения к отражению агрессии. Пока имелась надежда — а вдруг Гитлер блефует, войскам слались предупреждения вроде «ничего не предпринимать» и «границу не переходить».

Причина в том, что, вложив весь талант организатора и все силы в план «Гроза», других планов Сталин не имел. Никаких оборонительных операций советский Генштаб не планировал. Никаких планов на оборону, «красных пакетов», специальных «коротких» сигналов на этот случай в войсках не было. Внезапный удар противника большими силами не рассматривался даже теоретически, а значит, не имелось на этот счет никаких продуманных решений.

Вот флоту на первом этапе Большой войны наступательных задач не ставилось, и нарком ВМФ вместо дезориентирующих директив просто объявил флотам «Готовность № 1». Этого оказалось достаточно, чтобы моряки войну встретили подготовленными: они знали, что нужно было делать в этом случае, и сделали. Не могли Кузнецову помешать выполнить свои прямые функциональные обязанности ни Сталин, ни Жданов, курировавший флот, ни Тимошенко с Жуковым.

И еще один вопрос. А если бы Гитлер не напал на Советский Союз в 1941 году, что предпринял бы товарищ Сталин? Приказал бы дивизиям Уральского, Северо-Кавказского, Московского и прочих округов грузиться в эшелоны и отправляться обратно на зимние квартиры? Можно еще более упростить. Если бы вермахт совершил прыжок через Ла-Манш и вторгся в Англию, соблюдал бы в такой ситуации Советский Союз договор о дружбе с Германией? Положительный ответ рисует Сталина в роли наивного и доверчивого простака, чего просто невозможно представить.

Никто из критиков Суворова так и не сумел непротиворечиво объяснить логику действий советского руководства весной 1941 г., сути грозного движения гигантской советской военной машины на Запад, красоту сталинского замысла, воплощавшегося в жизнь в полном соответствии с марксистско-ленинской «методологией».

И потому плавание «Ледокола» продолжается.[242]

Александр Гогун{268}

«Освободительные походы» 1939-1940 гг.: акты красной геополитики

Но как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот.

В. Ленин. 26 ноября 1920 г. {269}

Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны.

М. Калинин. 20 мая 1941 г. {270}

17 сентября 1939 г. Красная Армия начала вторжение в Польшу. Этим была открыта эра т. н. «освободительных походов», захватнических акций СССР по отношению к государствам Восточной Европы. Советский Союз вступил во Вторую мировую войну на Европейском континенте как агрессор.

«Освободительными» эти походы были названы в СССР потому, что Красная Армия и НКВД помогали освободиться народам Восточной Европы от эксплуатации. Удовлетворенный Сталин 9 сентября 1940 года подвел итог: «…Это благоприятно для человечества, ведь счастливыми себя считают литовцы, западные белорусы, бессарабцы, которых мы избавили от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой прочей сволочи. Это с точки зрения народов»{271}.

Вождь ошибся. У самих «освобожденных» была на этот счет несколько другая точка зрения: при первой возможности с оружием в руках воевали против коммунизма до конца 40-х, а в отдельных случаях до начала 1960-х годов.

Но сейчас нас интересует не то, как РККА и НКВД захватывали и истребляли народы Восточной Европы в 1939-1940 годах. Интересно взглянуть на цели этой последовательной агрессии СССР.

Все захваты Советского Союза в начале Второй мировой войны стали возможными в результате сговора Сталина с Гитлером в августе 1939 г. Открыв шлюзы мировой войны, коммунисты получили свободу действий восточнее черты, определенной пактом Молотова — Риббентропа.

Первой жертвой была Польша

1 сентября вермахт вторгся в эту страну и стал быстро продвигаться на восток, преодолевая отчаянное сопротивление Войска Польского. На все просьбы Гитлера поскорее ударить в тыл полякам Сталин отвечал, что Красная Армия пока не готова. Вскоре вермахт пересек «линию советских интересов» и вошел в области, населенные в основном украинцами и белорусами. Из Берлина намекнули в Кремль о возможности создания в Западной Украине отдельного государства. И 17 сентября в 5.00 без объявления войны Красной Армией был нанесен удар в спину польской армии. В результате победоносной совместной красно-коричневой военной акции Польша была уничтожена как государство, а 28 сентября был подписан советско-германский договор «О дружбе и границах» и новый секретный протокол о разделе сфер влияния. Гитлер отказывался от притязаний на Литву, а Сталин отдавал ему часть «своей» территории Польши к востоку от Вислы.

От новой советской границы до Варшавы было рукой подать, до Берлина — 500 километров (меньше дня езды для[244,245] советских танков). Вермахту же до Москвы теперь оставалось почти вдвое больше. Но Гитлер и не думал о походе на Восток, он был озабочен другими проблемами — с 3 сентября шла война с Англией и Францией. Пока активных боевых действий на суше и в воздухе не велось, но обе стороны активно пытались удушить друг друга морской блокадой.

А за спиной у Гитлера был Советский Союз, в котором развернулась военная истерия и осуществлялся переход экономики на военные рельсы. Но при этом пока Сталин спасал нацистский режим поставками сырья и продовольствия.

В результате польской кампании появилась советско-германская граница. И сразу же, с октября 1939 г. в советском Главном штабе РККА начал разрабатываться план войны с Германией. Германские же штабы занялись аналогичной работой по отношению к СССР только через 9 месяцев.

На новой границе было два глубоких выступа в сторону Берлина. Один из них был в районе польского города Белостока (с 1939 по 1945 год в составе БССР). Другой — в районе Львова. Весной — летом 1941 г. эти выступы были просто забиты советскими войсками.

В связи с этим цели красной агрессии сентября 1939 г. выглядят не так, как их объясняли советские историки-пропагандисты в течение последующих 40 лет.

Но из-за вторжения Гитлера в Россию плацдарм для наступления превратился в пожирающий котел. Белостокский мешок немцы захлопнули уже в июне-июле 1941 года, войска из львовского выступа отступили и попали в окружение под Киевом в сентябре того же года.

Финляндия — жертва № 2

Решив польский вопрос, Сталин занялся Финляндией. Выдвинув на переговорах с финнами предложения, неприемлемые из-за угрозы национальной безопасности страны Суоми, советские дипломаты завели переговоры в тупик. Мирным путем оккупировать эту страну было невозможно.

На границе с Финляндией разворачивались огромные наступательные силы. Финны готовились к обороне.

26 ноября на советской части Карельского перешейка в районе деревни Майнила прогремело несколько взрывов. Потом весь мир удивлялся, насколько бездарно была устроена эта советская провокация (не то что гитлеровцами в Глейвице). 30 ноября «в ответ на провокацию финской военщины» РККА перешла в наступление… Уже к 1 декабря было сформировано «народное правительство» самой что ни на есть демократической Финляндской республики во главе со старым коминтерновцем Отто Куусиненом. Была сформирована и коммунистическая армия Финляндии из советских граждан карело-финского происхождения. Советские командиры и комиссары, внимая лозунгам советской пропаганды, говорили друг другу в начале кампании: «Скоро встретимся в Хельсинки!» Солдаты получили приказ приветствовать шведских пограничников на финляндско-шведской границе и препятствовать населению бежать из Финляндии. Все говорит о том, что готовилась полная оккупация страны, а не отодвигание границ от Ленинграда на несколько десятков километров, как об этом до сих пор пишут некоторые историки.

Но из-за целого ряда причин Кремлю пришлось ограничиться захватом у Финляндии только Карельского перешейка (март 1940 года). Хотя теперь, с чисто военной точки зрения, был возможен очень быстрый захват всей Финляндии: «линия Маннергейма» была преодолена.

Зачем все это затевалось?

И. Сталин 17 апреля 1940 г. пояснил: «Там, на западе, три самые большие державы вцепились друг другу в горло (Англия и Франция против Германии. — А.Г.), когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки заняты и нам предоставляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить? «…» Теперь угроза Гельсингфорсу стоит с двух сторон — Выборг и Ханко»{272}.

Обратим внимание: попытка захвата Финляндии — это не удар собственно по Финляндии и не столько «решение[246,247] вопроса о Ленинграде», а удар по великим державам, когда они «вцепились друг другу в горло» и у них «руки заняты».

Вообще-то лидеры англо-французского блока в тот момент были мало экономически и политически заинтересованы в Финляндии. Захват этой страны «ударил» бы по ним не сильно — просто они показали бы свою неспособность остановить советского агрессора, а финны подверглись бы красному террору.

В независимой Финляндии была заинтересована другая великая держава — Германия, и вот почему.

Промышленность Германии была очень плохо обеспечена германским сырьем, которое активно импортировалось. Главным сырьем в современной войне является металл. Две трети железной руды, необходимой для нормальной работы германской экономики, импортировались из Швеции. Оттуда же импортировались цветные и тяжелые металлы, которых Третьему рейху не хватало даже с учетом этих поставок. Рудники, расположенные на севере Швеции, лежали на расстоянии всего 120 км от границы с Финляндией.

Не следует забывать и того, что сама Финляндия поставляла в Германию никель, продукцию лесной и деревообрабатывающей промышленности.

Захват Финляндии обеспечивал для СССР возможность разбить Германию, даже не ведя кровопролитных сражений с вермахтом. Не потребовалось бы пережимать и нефтяной шланг Румыния — Германия, о чем речь ниже. Скажем, 14 июня 1940 г. (в то время как немцы, почти израсходовав боезапас, победоносно входили в Париж) советские подлодки с финских баз потопили бы все корабли, везущие сырье в Германию, авиация с территории Финляндии за несколько дней сровняла бы шведские рудники с землей. А РККА могла захватить их в короткое время: Швеция к тому моменту не воевала уже почти полтора века. Поставки сырья из СССР в Германию также прекратились бы. Вермахту просто нечем было бы воевать против Красной Армии. Сталин же, оставив на всякий случай на западных границах СССР заслон из пары сотен дивизий, мог спокойно ждать, глядя, как германская экономика останавливается и «Тысячелетний рейх» разваливается на глазах. Забудем на секунду о воюющей Британии и недобитой Франции. Предположим, что Гитлер сумел бы все-таки как-нибудь извернуться, переправить дополнительные войска из Франции в Польшу, Норвегию и Швецию, достать для них откуда-нибудь боеприпасы и бросить против превосходящих по всем параметрам сил Красной Армии. И только в этом случае потребовались бы воздушные бомбардировки (или быстрый захват) слабой в военном отношении Румынии, что оставило бы всю германскую промышленность, транспорт, флот, армию и ВВС еще и без нефтепродуктов. Тогда сложилась бы поистине трагикомическая ситуация: миллионы опытных солдат и офицеров вермахта хотят остановить угрозу с Востока, но, не имея на это ни малейшей возможности, превращаются в стада пушечного мяса, а вся германская техника — в груду бесполезного железа.

Может быть, кому-то все это покажется ничем не подтвержденными домыслами: что может значить какая-то маленькая Финляндия в схватке сверхдержав? Для подтверждения приведем всего одну фразу «президента» СССР М. Калинина из речи о грядущей войне с Германией от 22.05.41: «Если бы, конечно, присоединить Финляндию, то положение еще более улучшилось с точки зрения стратегии»{273}. Всесоюзный староста был совершеннейшей пешкой в партийно-государственном аппарате и не имел никакого отношения к стратегии. Если Калинин говорил тогда такое широкой аудитории, то ему не могли этого не подсказать. Сам он до такого додуматься не мог или тем более высказать свою мысль без приказа сверху. Это говорит о том, что в Кремле не просто знали о важнейшем стратегическом положении Финляндии, но и активно обсуждали возможности использовать ее территорию в скорой войне с рейхом.

Гитлер тоже осознавал — во всяком случае, заявлял позже: «При нападении на Финляндию зимой 1939/40 г. у них не было иной цели, кроме как создать на побережье Балтийского моря военные базы и использовать их затем против нас»{274}.

Вышеприведенная же фраза Сталина от 17 апреля[248,249] 1940 г. о том, что «теперь угроза Гельсингфорсу стоит с двух сторон — Выборг и Ханко», не оставляет сомнений насчет дальнейших планов «кремлевского горца» относительно Финляндии.

«Придется идти в Румынию»

В тот же день на том же совещании Дмитрий Павлов (расстрелянный в 1941 г.) заявил: «Чтобы поправить ошибки прошлого (имелась в виду финская кампания. — А.Г.), я сел за изучение военно-географического описания южного театра. Если мы пойдем, а может быть, и придется идти в Румынию, то там климатические и почвенные условия таковы, что в течение месяца на возах с трудом проедем. Это надо учесть»{275}.

Сталин не «одернул» воинственного генерала, так как в Румынию «пришлось идти» действительно скоро: 28 июня 1940 г., когда основные силы вермахта находились во Франции. Этот шаг не был предварительно согласован с Гитлером (в Берлин о готовящемся вторжении сообщили лишь 23 июня) и вызвал в высших кругах Германии состояние, близкое к панике. В ультимативной форме Молотов потребовал от румын присоединения к СССР Бессарабии (до революции принадлежавшей России) и Северной Буковины (никогда России не принадлежавшей). Претензии были удовлетворены. Немецкие дипломаты приложили все силы, чтобы не допустить военного конфликта в этом регионе. И это понятно: из Румынии Германия получала нефть, которой ей тоже остро не хватало.

Вот что записал генерал-майор Маркс в проекте операции плана «Ост» (война против России) от 5 августа 1940 г.: «Ведение войны со стороны Советской России будет заключаться в том, что она присоединится к блокаде [Германии]. С этой целью вероятно вторжение в Румынию, чтобы отнять у нас нефть»{276}.

А вот что писал Гитлер Муссолини 20 ноября 1940 г. по поводу угрозы английских бомбардировок Румынии: «…ясно одно: эффективной защиты этого района производства керосина нет. Даже собственные зенитные орудия могут из-за случайного упавшего снаряда оказаться для этого района столь же опасным, как и снаряды нападающего противника. Совершенно непоправимый ущерб был бы нанесен, если бы жертвами разрушения стали крупные нефтеочистительные заводы. «…» Это положение с военной точки зрения является угрожающим, а с экономической, поскольку речь идет о румынской нефтяной области, — просто зловещим»{277}.

Во время беседы с дуче 20 января 1941 г. фюрер заявил: «Демарш русских по поводу ввода наших войск в Румынию должным образом отклонен. Русские становятся все наглее, особенно в то время г., когда против них ничего не предпринять (зимой). «…» Самая большая угроза — огромный колосс Россия. «…» Надо проявить осторожность. Русские выдвигают все новые и новые требования, которые они вычитывают из договоров. Потому-то они и не желают в этих договорах твердых и точных формулировок.

Итак, надо не упускать из виду такой фактор, как Россия, и подстраховать себя [военной] силой и дипломатической ловкостью.

Раньше Россия никакой угрозы для нас не представляла, потому что на суше она для нас совершенно не опасна. Теперь, в век военной авиации, из России или со Средиземного моря румынский нефтяной район можно в один миг превратить в груду дымящихся развалин, а он для оси жизненно важен» (1, с. 138).

Захватив Бессарабию, Красная Армия приблизилась к румынским нефтеносным районам на 100 км, до них оставалось менее 200 км. Позже Гитлер заявлял, что если бы советские войска прошли эти самые километры летом 1940 г., то Германия была бы разгромлена самое позднее к весне 1942 г.{278}.

Не следует особо доверять словам Гитлера, палача и захватчика: все агрессивные режимы используют пропаганду, выставляя себя невинными жертвами, чтобы начать агрессию. Но факты говорят сами за себя.

По плану развертывания Красной Армии,[250,251] датированному маем 1941 г., ей предписывалось «быть готовой к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке»{279}, а в Бессарабии и на Украине весной — летом 1941 г. были развернуты огромные наступательные силы. Что касается оценки советским руководством «нефтяной проблемы», то в мае 1941 г. ее отражал доклад Главного управления политпропаганды Красной Армии: «…горючее — это первое слабое место германской экономики. Продовольствие — это второе слабое место германской экономики (оба «слабых места» — в Румынии. — А. Г.). Оно уже дает себя чувствовать чрезвычайно остро… Перспективы снабжения продовольствием все более ухудшаются… Третьим слабым местом германской экономики является положение с сырьем. Несмотря на то, что Германия получает сырье из оккупированных стран, всеми видами сырья она не обеспечена. Созданные в свое время запасы иссякают, а английская блокада закрывает для Германии внеевропейские рынки. Чем дольше продолжается война, тем больше будет истощаться Германия»{280}.

Прибалтийский плацдарм

Что касается стран Прибалтики, то их присоединили почти одновременно с Бессарабией — в июне 1940 г. три страны окончательно оккупировали советские войска, а 21 июля новые прибалтийские «правительства» попросили принять их в состав СССР. К тому времени уже почти год на территории Прибалтики были советские военные и военно-морские базы, но для простоты и надежности в Москве было решено захватить регион. С июля 1940 г. военная мощь на этих территориях наращивалась без каких-либо оглядок на «суверенитет» прибалтов.