Проблема равноправия по Российской Конституции 4 page

Подробное рассмотрение всех случае грабежа, упоминаемых в Псковской судной грамоте, свидетельствует о том, что под грабежом понималось всякое насильственное несанкционированное присвоение движимого имущества в результате частной ссоры, боя или спорных отношений. Дм. Тальберг не видит здесь особую оригинальность Судной грамоты, так как «во многих актах, начиная с XII в., под грабежом понимались действия самоуправные, не знали тогда и понятия грабежа как преступления sui generis в современном значении этого термина»[251].

Законодательные акты России XV-XVII веков не установили общей нормы ответственности за самоуправство. Были предусмотрены случаи самовольного насильственного присвоения земель без соответствующего на то судебного разрешения (ст.ст. 86, 87 Судебника 1550 г., ст.ст. 211-213, 230-237 гл. 10 «О суде» Соборного Уложения 1649 г.). Термин «наезд» («наход») перестает употребляться и заменяется различными словосочетаниями с обязательным наличием признака насилия: «насильством отымет землю или межи и грани переделает» (ст. 233 Соборного Уложения 1649 г.), «насильством лес посечет» (ст.221 Уложения 1649 г.), «насильством землю хлебом посеет» (ст.213 Уложения 1649 г.). Данные нормы были применимы лишь в тех случаях, когда речь шла о «спорных» отношениях или о «вражде», т.е. о личных обидах и имущественных притязаниях. За самоуправные действия лица устанавливается штрафная санкция – двойное возмещение ущерба и пошлина в доход государства. Следует отметить, что лицу, к которому было применено подобное «насильство по недружбе», были запрещены ответные самоуправные действия, т.е. «земли искати судом, а собою не управливатися» (ст. 213 Уложения 1649 г.). Однако за подобные действия никакой санкции не устанавливается. Грабеж также причислялся к наименее тяжким преступлениям, считался самовольным отнятием имущества у другого лица по причине каких-либо личных или имущественных споров: «Бой и грабеж при обвинении шли вместе и фигурировали наряду с делами и предметами гражданского права, как-то: поклажею, залогами, ссудами»[252] (ст.ст.6, 48 Судебника 1497г., ст.ст. 11, 16, 25, 31, 62 Судебника 1550 г.). Под ним также подразумевалось и приобретение военными хлебных запасов с помощью применения силы «без воеводского ведома и без приставов» (ст. 21-22 гл. VII «О службе всяких ратных людей» Уложения 1649 г.). В этих статьях устанавливалось право на покупку военными людьми хлебных запасов по цене, определенной царским указом, «указной цене». Ратные люди, нуждающиеся в пополнении своего провианта, должны были обратиться с такой просьбой к царю. После получения разрешения они вместе с воеводой и с приставами обращались к лицу, у которого имелись продовольственные запасы. Самовольное, несанкционированное изъятие запрещалось: «а будет кто имати хлебные запасы насильством, или дворы и огороды грабити,… то убытки правити вдвое» (ст.22 гл.VII Уложения 1649 г.).

Эта норма получила свое развитие в период царствования Петра I. Из 35 лет его правления только около года сохранялось состояние полного мира, остальное время было отмечено военными действиями. Обычно армии, в том и числе и русская, производили многочисленные беспорядки на территории неприятеля. Это побудило Петра I создать нормы, которые бы дисциплинировали поведение военных. Утверждая право военных на разграбление имущества граждан захваченного пункта, Воинский Устав 1716 г. запрещал «самовольство», т.е. любые действия, направленные на ограбление, совершаемые «без указу» (Арт. 178), «без позволения» (Арт. 104). Запрещалось под страхом жестокого наказания самовольное занятие квартир («сам собою не дерзать иную квартиру занимать или на имя другого подписывать» (Арт.84)), самоуправство в отношении хозяина квартиры и его людей, нанесение им убытков, а также несоблюдение правил поведения и поддержания чистоты в лагерях (Арт. 84-93). Грабеж «вне обоза …без позволения и ведома началного» (Арт. 83,93), или нарушение законных прав хозяина квартиры (например, следует «тако поступать, чтобы господин того дома с ним жить и промысел свой продолжать мог» (Арт. 84)), а также нарушение установленных правил поведения в лагерях необходимо рассматривать как случаи самоуправства, поскольку законодатель четко определяет их как действия самовольные, без полученного разрешения, причиняющие ущерб гражданам: «Грабеж в статьях воинских…сливается с понятием самоуправства»[253]. Из анализа артикулов следует, что грабеж предполагал физическое и психическое воздействие. Большинство составов в качестве одного из признаков называют «насильство» (Арт. 182, 185).

Широковещательные начинания Екатерины II способствовали реформе уголовного законодательства, развитию правовых понятий, внесли существенные изменения в предмет нашего исследования. Так, было переосмыслено понимание грабежа как самоуправного действия, или как запрещенного «способа восстановления права»[254]. Указ Екатерины II от 3.04.1781 «О суде и наказаниях за воровство разных народов» окончательно определил грабеж как один из видов воровства, целью которого является корыстное присвоение чужого имущества. Отчасти повлияло иноземное право, где грабеж рассматривался именно в данном ключе. Для обозначения же самоуправных действий использовался термин «Selbsthűlfe» (буквально: «самопомощь»). Под ним европейские мыслители XVIII века подразумевали «саморасправу, производимую частными лицами самовольно, без всякого предварительного уполномочения со стороны органов государства»[255]. Но не следует полагать, что иноземное право занимало в этом вопросе доминирующее положение. Исследователи указывают на накопившуюся с XVII века российскую судебную практику, когда случаи насильственного присвоения какого-либо имущества по своему характеру были более близки к разбою, чем к самоуправному действию в смысле существующего тогда термина «грабежа». Судьи спрашивали законодателя «во что ставити те статьи: въ разбой или въ грабежъ» (ст.65 Уставной книги разбойного приказа)[256]. В свою очередь в наказах для законодательной комиссии, подготавливающей Проект Уголовного Уложения, подчеркивалось, что следует более сурово наказывать своевольные действия, то есть те, которые совершены вне суда или вопреки воле потерпевшего (Коломенский, Перемышльский, Кашинский и др. наказы[257]). Потребовалась норма, которая бы законодательно закрепила признак самовольности, а также объединила все случаи самоуправного поведения.

Так в Проекте Уголовного Уложения 1754 г. появляется 58 глава «О своевольстве и о таких, кои сами собою управляются», состоящая из четырех статей[258]. Из текста статей следует, что все они направлены на урегулирование случаев самоуправства только в сельской местности, запрещалось: «ни под каким видом сам собою вступать и насильно отнимать… недвижимые угодьи, а бить челом и права своего сыскивать, где надлежит, судом» (ст.1), «насильством и своевольством» свозить то, что произрастало на той земле (ст.2), учинять «при таких насильствах ссоры и драки» (ст.3). Статья 4 содержала указание на обязательное предоставление проезжающим, «особливо дворянам» двора для ночлега. Если же хозяева отказывали в этом, то путникам запрещалось «в отмщение никаких обид не чинить и безденежно ничего не брать, а бить челом в … канцеляриях».

Наряду с дворянами, городские мещане также ходатайствовали о запрещении всякого насилия без судебного решения (Московский наказ)[259]. Жалованная грамота городам в ст. 87 «подтвердила» это требование и «строго запретила: да не дерзнетъ никто без суда и приговора, в силу законов тех судебных мест, коим суды поручены, самовольно отобрать у мещанина имение или оное раззорять». Грамота предписывала также «мирное» пользование землей, «на основании законов» (ст.2). По мнению В.Н.Латкина, нарушивший эти предписания преступал установленный порядок и «одновременно» права городского сословия[260]. Это подтверждается и Проектом уголовного уложения: законодатель отнес своевольство, при котором виновный направляет свое «насильство» против чьих-либо личных и имущественных прав, к одному из видов государственных преступлений – преступлениям против порядка управления и суда. Думается, что основанием для этого послужил признак своевольности, т.е. нарушения установленных порядков.

Предложение Проекта Уголовного Уложения о месте данной нормы в законе было реализовано в ст. 300 Уложения о наказаниях уголовных и исполнительных 1845 г. и в ст. 312 его поздней редакции 1857 года: самоуправство, которое заменило термин «своевольство», было отнесено законодателем в главу 1 «О сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении установленным от оного властям», содержащуюся в разделе IV «О преступлениях и проступках против порядка управления». Самоуправство совершал тот, «кто и в случае оказанной ему какой-либо несправедливости или же неисполнения и законных его требований, вместо того, чтобы просить об удовлетворении надлежащим установленным на то порядком, употребит для сего самовольно какие-либо, соединенные с насилием, меры» (ст. 312 Уложения изд. 1857 г.).

Но уже в Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г. самоуправство размещалось в главе XI, содержащей посягательства личные «Об оскорблении чести, угрозах и насилии». При этом статья 142 Устава не давала определения самоуправного поведения. Потребовалось законодательное объяснение сосуществования двух, казалось бы, разнообъектных преступных поведений: самоуправства, посягающего на личность, и самоуправства, посягающего на порядок управления. Так, после утвержденного 27 декабря 1865 г. мнения Государственного Совета о согласовании Уложения о наказаниях уголовных и исправительных с Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, последовало в 1866 г. новое издание Уложения о наказаниях, в котором указано, что «закон о самоуправстве в последней его редакции (ст. 142 Устава мир.) предусматривает проступки ст.ст. 312, 2108-2111, 2176 Уложения о наказаниях, изд. 1857 г.»[261]. Исходя из текста статей, можно определить, что содержание самоуправства следующее: самовольное восстановление своего права мерами, соединенными с насилием (ст.312); умышленное, противозаконное, но не сопровождаемое никаким насилием, удержание кого-либо в месте, где он остаться не желает, посредством увода лошадей, порчи повозок или же иными средствами для препятствования его отбытию (ст. 2108); нападение на кого-либо с насилием, но без намерения на грабеж и без нанесения увечья, ран и побоев или личного оскорбления; насильственное вторжение в чужое жилище с нанесением кому-либо из живущих в нем личного оскорбления (ст. 2111); насильственное, но без нанесения ран и увечья, вступление во владение недвижимым имением, хотя бы оно принадлежало виновному по бесспорному или признанному судебным решением праву, а также насильственное возвращение себе захваченной или удерживаемой его собственности (ст. 2176). Все эти преступные действия должны также обладать единым характером: совершаться вопреки «надлежащего установленного на то порядка» (ст. 312 Уложения, изд. 1857 г.).

В связи с крайне неясной редакцией закона исследователи уголовного права сделали первые попытки теоретически обосновать сущностное понятие самоуправства. При этом спорные вопросы сводились к проблемам 1) соотношения публичного и частного момента обсуждаемого понятия и 2) его отношения к насилию.

Первоначально законодатель признавал самоуправство, как преступление против порядка управления, деянием публичным: «Публичный элемент самоуправства может заключаться в самовольном захвате, присвоении судебной или административной власти, выражающемся в совершении таких действий, которые могут быть исполнены органом государственного управления, например, кредитор разыгрывает роль Мирового судьи и взыскивает со своего должника долг»[262]. Но с другой стороны не отрицался в самоуправстве и частный элемент – стеснение прав и свобод какого-либо частного лица, например, кредитор берет самовольно вещь своего должника. Виновный в этом случае не захватывает никакой власти, он лишь не обращается к ней (ст.ст. 312 и 2176 Уложения изд. 1857 г.). Поэтому самоуправные действия воспринимались не как активное присвоение власти, а пассивное, т.е. необращение к ней и самовольное осуществление права. Исследователи отмечали второстепенность публичного элемента, поскольку при отсутствии первого признака – стеснение свободы частного лица, деяние утрачивало преступный характер. Так центр тяжести переходит в самоуправстве на элемент частный. Но при таком его понимании, т.е. как стеснение прав, причинение вреда, мотивированного наличностью действительного или предполагаемого права, не будет самостоятельного преступления: «В таком виде оно может лишь явиться дополнительным элементом какого угодно преступного деяния, от лишения жизни до самого маловажного имущественного вреда»[263]. Поэтому законодатель не счел возможным отказаться от публичного элемента, способствующего отграничению самоуправства от других преступлений и указал на него через упоминание ст. 312, как входящей в содержание ст. 142 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г., но также подчеркнул второстепенность публичного момента тем, что расположил данную статью в главе, содержащей посягательства против личности.

Что касается второго спорного вопроса, то поскольку по Уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г. самоуправство было видом насилия (ст. 142 содержалась в отделении «Об угрозах и насилии»), понятие самоуправства по отношению к кому-либо было неразрывно связано для большинства исследователей с понятием насилия.

В.В. Есипов и И.Я. Фойницкий придерживались единого мнения о сущности насилия в самоуправстве как употреблении силы против личности вопреки ее воле: «Насильщик отрицает в насилуемом свободу деятельности и принуждает его претерпеть какое-либо состояние, для него нежелательное, или также вопреки его воле, выполнить какое-либо действие или воздержаться от действия». Указанные авторы отмечали, что насилие следует понимать как физическое или психическое, т.е. угрозу его применения. Насилие не должно переходить в иное преступное деяние, иначе оно наказывалось как последнее. Насилие в самоуправстве отличали от телесных повреждений, тяжких побоев, ран и увечий[264]. Так, В.В.Есипов к ст. 142 Устава 1864 г. относил: “Побои, истязания и мучения легкие, всякое иное нарушение телесной неприкосновенности, даже без причинения телесной боли, как средство осилить человека и заставить его претерпеть или сделать что-либо; самовольное создание преград для воспрепятствования деятельности другого, например, удержание кого-либо в месте, где он остаться не желает, насильственное, но без нанесения ран и увечья, вступление во владение имуществом, хотя бы оно не принадлежало виновному по бесспорному или признанному судебным решением праву»[265].

На практике вопрос решался неоднозначно. Некоторые решения Сената свидетельствуют, что под самоуправством подразумевалось также действие, не требующее насилия: самовольный угон свиньи из чужого стада (по делу Кондрашина 1868 г. № 58), самовольное взятие из квартиры вещей, предоставленных женой самоуправца в пользование обиженному (по делу Черторижского 1868 г. № 94), самоуправное завладение частью дома, находящегося в общем владении, вынос оттуда вещей совладетельницы и пользование ими (по делу князя Путятина 1868 г. № 177)[266].

По мнению Н.А. Неклюдова, подобные решения нельзя считать верными, поскольку самоуправство – это преступление против личности, подразумевающее всегда применение насилия. Он придерживается мнения А.Ф. Бернера, согласно которому при отсутствии в понятии самоуправства элемента насилия, первое превратится в пустую абстракцию: преступное самоуправство немыслимо без насилия[267]. Оба исследователя пришли к мнению, что уголовно наказуемое самоуправство, как преступление против личности с обязательным применением насилия, – это самоуправство в широком смысле слова. Существует и самоуправство в тесном смысле – ненасильственное нарушение владения, которое дает право потерпевшему на гражданский иск[268] (так, ст.ст. 528, 531, 690 Уложения гражданского говорят о самовольном владении и о праве судебной защиты против самоуправства по имуществу), также и в Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г. не отрицается существование самоуправства над собственностью. Но здесь предполагается, что оно осуществляется без применения насилия, и, поэтому нормы, регулирующие ответственность за данное поведение, расположены в другой главе – о проступках против чужой собственности, в отделение первом «О самовольном пользовании чужим имуществом и повреждении онаго» (ст.ст. 145-153). В.В. Есипов также относил эти случаи к примерам самоуправного поведения[269]. Единым признаком для них выступает признак самовольности, отсутствие корыстной цели, совершение этих действий вопреки существующему запрету.

Наиболее полное определение самоуправства было дано в определении Кассационного Департамента Сената: «такое самовольное и противозаконное осуществление какого-либо действительного (воображаемого) права в отношении к другому лицу, которое сопровождалось физическим и нравственным насилием, или, если не сопровождалось прямым насилием, т.е. нарушением телесной неприкосновенности того лица, то, по крайней мере, выразилось в таких действиях, которые будучи предприняты в присутствии лица, права коего они нарушили, или лица, которому вверено охранение его имущества, явно противоречили выраженной ими воле» (1871 г. № № 1340, 275, 926). Самоуправство немыслимо без физического или нравственного насилия, т.е. сопротивления воле пострадавшего (1869 г. №321)[270].

Из этого определения вытекает, что для понятия самоуправства необходимо, чтобы виновный имел действительное (напр. право собственности, или право, признанное судом) или предполагаемое право (например, самоуправство в отношении имущества, находящегося в споре). Н.А. Неклюдов делает вывод о том, что «понятие самоуправства исчезает и превращается в иное преступление (грабеж, насилие), если обвиняемый и сам не считал за собой никакого права на тот предмет, на который были направлены его самоуправные действия»[271]. Но это условие, называемое Н.А. Неклюдовым самым существенным, не всегда, впрочем, выдерживалось Сенатом, который под понятие самоуправства подводил также действия, не содержащие в себе такого признака и являющиеся иным преступлением; проанализированная исследователем судебная кассационная практика тех лет свидетельствует о большом количестве подобных дел.

Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, изд. 1885 г. оставил, к сожалению, редакцию ст. 142 неизмененной, т.е. не трактуя, что следует понимать под термином «самоуправство».

В Уголовном уложении 1903 г. нет самоуправства как особого деликта, но законодатель выделил несколько деяний соответствующих ему в смысле самоуправного нарушения домового права. Анализ Уложения показал, что ст.ст. 511, 512 включают в себя все необходимые признаки самоуправства: это самовольные действия, совершенные вопреки воле заинтересованного лица, насильственные, противозаконные. Так, наказывается виновный в умышленном неоставлении чужих обитаемых зданий или иного помещения, несмотря на требование хозяина или лица, его заступающего, если виновный вошел тайно или самовольно (ч.1 ст. 511 Уложения). Данные случаи самоуправного поведения были отнесены к преступлениям против личной свободы.

Таким образом, дооктябрьские теоретики уголовного права основными признаками самоуправства, объектом которого выступала личность или права и имущество лица, называли: 1) направленность действий обвиняемого в самоуправстве на осуществление своего действительного или предполагаемого права; 2) самовольный характер этих действий, то есть они должны быть предприняты помимо установленных властей или с нарушением законного порядка; 3) нарушение права другого лица, фактически владевшего или обладавшего им, и 4) применение насилия против владельца права или совершение самоуправства без насилия, но в присутствии владельца и вопреки ясно выраженной им воле.

Е.Е. Амплеева*, Ю.С. Баринина**