Введение. В своем реферате я бы хотела освятить тему «оттепели» в культурной жизни страны

В своем реферате я бы хотела освятить тему «оттепели» в культурной жизни страны. Для этого, я бы хотела сначала рассказать с чего же началось это время, его исток.

13 января 1953 г. газета «Правда» поместила передовую статью под сенсационным заголовком «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей».

В статье сообщалось, что арестованы девять «врачей-вреди­телей» (профессора Вовси, Виноградов, Фельдман, Этингер, Гринштейн и др.). «Правда» писала: «Участники террористиче­ской группы, используя своё положение врачей и злоупотребляя доверием больных, злодейски подрывали здоровье последних... Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи Жданов и Щербаков. Преступники признались, что они, восполь­зовавшись болезнью товарища Жданова, умышленно скрыли имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопока­занный этому тяжёлому заболеванию режим и тем самым умерт­вили товарища Жданова».

«Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлин­ги, советский народ раздавит, как омерзительную гадину», — го­ворилось в заключение.

Об атмосфере следствия по «делу врачей» писал позднее один из арестованных Яков Рапопорт: «М. С. Вовси и В. Н. Вино­градов говорили мне, что они признали все свои вымышленные преступления. М. С. Вовси даже рассказал мне, как от него потре­бовали признания в том, что он был ещё и немецким шпионом и что он при этом расплакался, сказав: „Чего же вы ещё от меня хотите, ведь я же признался, что был американским и английским шпионом, неужели этого мало? Немцы расстреляли в Двинске всю мою семью...". В ответ он получил матерную ругань и требо­вание: „Профессор, нечего запираться, признавайся, что был и немецким шпионом!". С. Вовси подписал, что был и немец­ким шпионом тоже». Сам Я. Рапопорт «признаваться» отказался, как и некоторые другие арестованные.

На общество «дело врачей» произвело сильное впечатление, особенно тот факт, что большинство из них носили еврейские фамилии. Люди отказывались лечиться у врачей-евреев. Пусто­вали поликлиники и аптеки. Хирург Борис Петровский расска­зывал о своём рабочем дне 13 января: «В большой 12-местной па­лате меня встретил гул голосов спорящих, возбуждённых боль­ных. Когда я вошёл, все смолкли, выжидательно и настороженно уставились на меня. Я по возможности спокойно сказал, что после публикации в сегодняшних газетах мы вполне понимаем волнение,но у нас в коллективе вредителей нет. Тем не менее, учитывая происходящее, хотим отменить операции. Каково: было моё облегчение, когда больные твёрдо, почти хором закричали: „Мы вам верим! Не надо отменять операции!". Но в некоторых клиниках всё же произошли неприятные эксцессы: нескольких врачей избили».

Дочь Якова Рапопорта Наталия, бывшая в то время школьницей, вспоминала: «Широко обсуждался вопрос, как будут казнить преступников. Информированные круги в моём классе утверждали, что их повесят на Красной площади. Волновались: б дет туда открытый доступ или только по пропускам. Сходил» на том, что по пропускам: иначе любопытствующие подавят друг друга и могут снести Мавзолей. Кто-то утешал: ничего, наверняка будут снимать кино. А я видела во сне повешенного Вовси просыпалась с криком...».

Ходили слухи, что во время публичной казни разгневанная толпа вырвет осуждённых из рук палача и сама расправится ними. После этого повсюду пройдут еврейские погромы, и всех евреев, «спасая их от народного гнева», вывезут в Сибирь. «Правда» уже будто бы заготовила статью об этих событиях под заголовком «Русский народ спасает еврейский народ».

Но развязка оказалась совершенно неожиданной. 5 мар 1953 г. скончался Иосиф Сталин. Его соратники с самого начала были настроены против «дела врачей». Они хорошо помнили, что на процессе Бухарина в 1938 г. тоже судили «убийц в белых халатах». Теперь они опасались, что «вдохновителями врачей-вредителей» окажутся они сами. Поэтому сразу после смерти Сталина решено было дело прекратить.

4 апреля 1953 г. было опубликовано «Сообщение МВД ССС о том, что, как выяснилось, 15 врачей, привлечённых по этому делу, «были арестованы бывшим МГБ неправильно, без каких-либо законных оснований». «Показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, полученных путём применения недопустимых и строжайше запрещённых советскими законами приёмов следствия». Все арестованные в тот же день были освобождены.

Писатель Илья Эренбург упомянул освобождение врачей своей известной повести «Оттепель» (1954 г.). Конец «дела врачей» стал первым признаком общего смягчения режима в стране — «оттепели».

Литература.

«Оттепель» — так называлась повесть Ильи Григорьевича Эренбурга,

напечатанная в журнале «Знамя» в 1954 г. В ней рассказывалось о жиз­ни большого завода. Главные герои довольно чётко делились на положи­тельных и отрицательных, а их по­ступки — на плохие и хорошие. Автор во многом следовал правилам соци­алистического реализма (см. статью «Литературная борьба 20-х годов»): положительный персонаж обязан быть не только высоконравственной личностью, но и замечательным ра­ботником; личное должно отступать перед общественным и т. д.

Но немало в «Оттепели» было и непривычного для литературы тех лет. Главная героиня повести, Лена, уходила от мужа-директора, равно­душного и мстительного человека. Однако первым толчком к охлажде­нию стало то, что супруг не разделил возмущения Лены «делом врачей» и заметил, что «доверять никому нель­зя». Моральный облик отрицательно­го героя связывался с приверженно­стью его к казённой сталинской идеологии. Покидая «плохого» мужа, героиня как бы расставалась с «пло­хим» прошлым своей страны. Среди персонажей повести — два приятеля-живописца. Один стремится к быстрому успеху и рисует на заказ портреты знатных передовиков; дру­гой не гонится за славой и предан ис­тинному искусству. Тем самым Эренбург защищал право художника на свободу творчества и на его независимость от требований идеологии и сиюминутной государственной поль­зы. А это, по тем временам, тоже было довольно дерзко. На повесть обрушил­ся шквал сердитой критики и не менее сердитых читательских писем.

В «Литературной газете» появилась статья Константина Симонова, в ко­торой «Оттепель» называлась «огор­чительной для нашей литературы не­удачей автора». Эренбург ответил Симонову полемической репликой, где утверждал, что тот неправильно понял его произведение. Интерес к повести резко возрос — ведь шёл спор между Симоновым, любимцем Сталина, и Эренбургом, чьё имя пос­ле «Оттепели» стало связываться с ан­тисталинскими настроениями в об­ществе.

В 1956 г. в журнале «Новый мир» был напечатан роман Владимира Дмитриевича Дудинцева (1918— 1998) «Не хлебом единым». Главный герой, талантливый изобретатель Лопаткин, почти восемь лет безуспеш­но пытался внедрить в производство свою машину для литья труб. Он сталкивался с бюрократической сте­ной и даже попадал в тюрьму по вине противников-интриганов. Кончался роман, как и «Оттепель», полной по­бедой добра над злом. Крупицы прав­ды о жизни советского общества принесли автору огромную популяр­ность. За романом выстраивались очереди в библиотеках, ему посвяща­лись конференции, школьники спо­рили о книге с учителями. В то же время официальная критика, призна­вая, что в романе изображены «неко­торые отрицательные явления перио­да культа личности», упрекала автора в явном сгущении красок В одной из рецензий говорилось, что «положи­тельное начало утонуло в бесконеч­ных страданиях одиночки-изобрета­теля, который представлен неким мучеником».

В том же 1956 г. увидели свет по­вести Павла Филипповича Нили­на (1908—1981) — «Жестокость» (см. статью «Детектив и шпионский ро­ман») и Сергея Петровича Антоно­ва (1915-1995) — «Дело было в Пенькове». Их герои резко отличались от шаблонных положительных персонажей: они ошибались, совер­шали неправильные поступки — при­влекали живыми характерами.

В конце 50-х гг., кажется, вся стра­на спорила. На кухнях коммунальных квартир, в семьях, на улице, даже на танцплощадках... Главная тема дис­куссий — пойдёт ли страна назад, по пути удушения всякой неофициаль­ной мысли, или произойдёт «мяг­кая» революция и люди начнут ды­шать более или менее свободно? Абсолютное большинство не отказы­валось от социалистических идей, а только пыталось как-то их «очелове­чить» (позднее это стало называться борьбой за социализм «с человече­ским лицом»). И лишь немногие, как Александр Солженицын (см. статью «Александр Исаевич Солженицын»), начинали понимать гибельность коммунистического пути.

Споры проникали и на страницы печати. Границы дозволенного были очень зыбкими, поэтому литература стала наиболее удобной областью для критических высказываний. Ещё со времён полулегендарного древне­греческого баснописца Эзопа суще­ствовал так называемый эзопов язык с его системой «обманных средств», когда идея произведения зашифро­вывалась в разного рода намёках, символах, аллегориях и т. п. Во вре­мена «оттепели» эзопов язык позво­лял авторам создавать нечто среднее между художественной прозой и от­кровенной публицистикой. Парадо­ксальным образом это определило и силу, и слабость «оттепельной» прозы. Её сила была в том, что она непосредственно «врезалась» в жизнь, становилась частью самой жизни. Слабость же состояла в том, что ве­ления времени не позволяли литера­туре углубляться в вечные темы: в чём смысл человеческого бытия, есть ли Бог, существует ли не классовая, не национальная, а общечеловеческая мораль и в чём она заключает­ся и т. п.

Литература понемногу освобожда­лась от государственной зависимости. Однако — ирония судьбы! — она впадала в новый «грех», пусть не столь тяжкий, но всё же серьёзный. Читатели по большей части интере­совались не тем, хорошо или плохо написано произведение, а тем, спо­собствует оно переменам или нет. Знаменитые слова М. Горького «С кем вы, мастера культуры?» (см. статью «Максим Горький») отныне приобре­тали иной, прямо противоположный смысл, но не теряли своего значения.

«Оттепель» Эренбурга популярной оставалась недолго.