Источник: Сборник «Здравствуй, ПОБЕДА» Саранск. Типография «Красный Октябрь. 1995 год Издание администрации г.Арзамас-16 в честь 50-летия Победы. Стр.220-232

Дополнение

Из того же сборника:
Стр.30-36

ВОСПОМИНАНИЯ О БИТВЕ ПОД МОСКВОЙ

Нет еще шести часов утра, а город погрузился в темноту. Введена светомаскировка. Ослепли громады домов. Ни в одном окне не брезжит огонек. Улицы пустынны. Парки и скверы наполнились сумраком и таинственным шорохом перемещающихся ветром опавших листьев. Черное небо нависло над городом, и в нем просматриваются призрачные очертания повисших в воздухе аэростатов воздушного заграждения. На крышах домов - посты. На земле у каждого угла - посты. Медленно движутся по улицам автобусы и трамваи с синими фарами впереди. Страшными становятся лица людей, попавших в свет этих фар. Они похожи на лица мертвецов. Тревогой наполнен город. Фашистские полчища подошли к окрестностям Москвы.

Объявлено осадное положение. Правительственные учреждения эвакуированы. Еще раньше эвакуированы вузы и театры. В Москве всем распоряжается Ставка Верховного Главнокомандования.
Сегодня я в последний раз провожу дежурство на крыше нашего института вместе со всеми своими дружками-сокурсниками, а завтра - с ополчением на фронт - защищать Москву. Сегодня я был на городском партийном собрании. Секретарь ЦК Щербаков сказал: «Над Москвой нависла страшная опасность. Сплошной линии обороны вокруг города уже нет. В ряде мест в окопах нет ни одного живого солдата. Предлагаю всем, кто еще способен держать в руках оружие, завтра вступить в народное ополчение».

Наутро я рассказал своим друзьям и о собрании, и о своем решении. Первым вскочил со стула Вахтанг Абашидзе: «Ты битый, ломаный инвалид, пойдешь воевать, а я - здоровый, буду сидеть за партой?! Нет уж - я с тобой!»

Тут вмешался Тима Соколенке: «Ребята, давайте все вместе, всей командой пойдем в ополчение! Черт с ними, с нашими отсрочками. Я с тобой, Володя!» - «Ребята, а меня вы возьмете с собой?» - обратился Костя Соколович.

Решили: в ополчение уходим все. После завтрака в «Пит.пункте» мы направились к зданию Бауманского райкома партии. Там уже шумела толпа. В основном это были пожилые люди, многие в очках, были даже поседевшие. Они-то и волновались больше всех, доказывая, что еще в силах держать оружие в руках.

Это был третий набор в московское ополчение. Два полка уже воевали. Туда ушла молодежь, не имеющая повесток призыва в армию. Мы получили оружие, патроны, ватники, котелки, вещевые мешки и сухой паек на пять суток. «Там на месте вас поставят на довольствие в дивизии», - говорил уполномоченный, проводивший регистрацию.

Сбор был объявлен на завтра, в десять часов. Свои проездные билеты Москва-Новороссийск и эвакуационные удостоверения мы сдали завхозу института. Эвакуация имущества института была завершена, и мы должны были отправиться на восток -продолжать учебу. «Куда вы лезете, ведь там пекло, - говорил нам завхоз института. - Кончится война, кто будет поднимать хозяйство? Ведь вам осталось учиться всего полтора года». Он и ругал, и уговаривал отказаться от задуманного, особенно Костю Соколовича. Но распрощался с нами по-хорошему, по-русски.

Колонна полка народного ополчения Бауманского и Кировского районов вышла на Ленинградский проспект. И днем все напоминало о войне: белые кресты на стеклах окон, орудия на бульварах и в скверах. На одном из домов висел огромный плакат, изображавший женщину, державшую в руке лист с «Военной присягой», а над головой слова: «Родина-мать зовет». Часа через два колонна вышла за пределы Москвы и свернула влево. Мы поняли: нас ведут к Солнечногорску. Весь командный состав полка состоял из кадровых офицеров, начиная с командира взвода. Только младшего комсостава не было, и их назначали политруки - работники райкомов партии. На первом привале мы познакомились с комвзвода и назначенными из добровольцев командирами отделений.

Мы были самыми молодыми бойцами. Вскоре душой взвода стал наш Вахтанг Абашидзе. Спортсмен-разрядник по спортивной гимнастике, он не раз отстаивал честь нашего института в соревнованиях. Как-то быстро он познакомился со многими бойцами, не только из нашего взвода. Одному поправит мешок, у другого возьмет на свое плечо его винтовку. Скоро то тут, то там раздавались призывы: «Вахтанг, Вахтанг». Не оставлял он и меня. Зная, что в воздушных боях в Испании я был сбит и сильно покалечен, он частенько обращался ко мне: «Батоно Володя, ну-ка, дай мне свою винтовку, а то ты скоро устанешь». И нес ее до тех пор, пока я не отниму.

А Тима Соколенко - наш институтский штангист, плотный, сильный парень, добродушный, как все сильные люди, взял на себя заботу о Косте Соколовиче, известном в Москве шахматисте. Здоровьем Костя не блистал. Без очков он вообще ничего не видел. Тонкий, длинный, как лоза, он с трудом нес свой груз. Военная подготовка в институте была поставлена хорошо. Мы умели обращаться с оружием: и с винтовкой, и с пулеметом, и с гранатой. Затемно полк вошел в село Юрлове. Ночь прошла спокойно. Где-то далеко-далеко гремело, как будто там шла гроза. Но мы знали, что это гремели орудия, а значит, погибали люди.

Колонна полка вновь в походе. Но она уже не та, что уходила из города. Далеко впереди рота разведки. Параллельно справа и слева идут дозорные отделения. Мы прошли поля и вошли в лес. Северный ветер, бросавший в лицо холодный колючий снег, утих. К вечеру мы подошли к деревне Еремеево. Нас повели дальше. На опушке большого леса колонна остановилась. Как будто из-под земли вышла группа военных. Незаметно они разошлись по колонне, и вскоре послышались команды построения по батальонам. Полк, на позиции которого мы пришли, оказался полком 78-ой Московской Ополченческой стрелковой дивизии. Горстка мужественных обстрелянных людей - это все, что осталось от полка. Он не то, что поредел в боях - он был почти истреблен и все же продолжал удерживать такие рубежи, какие полагалось держать нескольким полкам. В их обороне оказалось много совсем пустых окопов. «Наши москвичи пришли! Теперь повоюем!» - раздались голоса. В них слышалась и радость, и солдатская благодарность за то, что не побоялись и пришли им на помощь.

Ночью из окопов мы увидели войну более зримо. Она возникла в образе ракетной метели, блеска трассирующих пуль, зловещих багрово-красных сполохов по горизонту. Пожары были видны далеко и справа, и слева. Неподалеку, за речкой, звучали пулеметные очереди. «Это немцы, страх отгоняют», - говорили нам бывалые бойцы. Утром мы с Вахтангом отправились в лес. Траншея вела нас к зарослям, среди которых возвышалась палатка. «Это же наш санвзвод», - сказал Вахтанг. «Пойдем, посмотрим на наши позиции», - сказал я, и мы отправились на угол леса. На опушке мы, прячась за деревья, выбрались из леса и осмотрели наши окопы.

От леса до окопов повсюду видны багрово-красные пятна, слегка припущенные снегом. «Видимо, раненые ползли», - сказал Вахтанг. По другую сторону окопов, спускаясь в низину к протекающей речке, пролегла открытая луговина со множеством бугров, присыпанных снегом. Ни пушек, ни минометов мы не увидели. Осмотревшись, вернулись в окоп. Командир взвода отругал нас за то, что ушли без разрешения. Вскоре мы узнали у «старичков», что бугры на луговине - это погибшие фашисты. Атаки здесь шли ежедневно. Отступая, немцы не уносили с собой не только убитых, но и раненых.

Командиры рассказывали нам, что на нашем участке фронта у немцев идет перегруппировка сил. Несколько дней мы отсиживались, привыкали к обстановке. Командиры проводили учения по ведению боя. Учитывая наш состав, они запретили при атаках немцев выскакивать из окопов и контратаковать фашистов. «Ваша задача, - говорили они, - огнем не подпускать к окопам врага, не паниковать, выручать друг друга».

У немцев с каждым днем усиливался гул танковых двигателей. Все говорили о готовящемся наступлении. Так оно и оказалось. В конце октября рано утром на наши позиции обрушился шквал минометного и артиллерийского огня. Мины с завыванием летели на нас, а затем взрывались, осыпая нас комьями земли. Несколько мин влетело в соседний окоп. Послышались крики и стоны раненых. Прибежали санитары, стали выносить бойцов в лес. Горький, смрадный дух навис над нашей обороной. Было страшно. Когда близился вой мины, казалось, что она летит на меня. Но еще не окончился обстрел, как послышалась команда занять свои позиции. Вздрагивая при каждом очередном взрыве, мы с трудом оторвались от земли и встали в свои ячейки. Подготовили гранаты, патроны, винтовки, бутылки с «горючкой». Выглянув из окопа, я увидел, что речку переходят толпы немецких автоматчиков. Широким фронтом рассыпавшись по луговине, гитлеровцы шли во весь рост.
Грозно молчали наши окопы, и хотя все еще грохотали взрывы мин вблизи, и земля по-прежнему сыпалась на наши головы, мы стояли, смотрели на приближающихся фашистов. Артиллерийский и минометный налет вдруг оборвался. Слышались только стоны раненых. Но вскоре гитлеровцы с пьяными выкриками бросились бежать на наши окопы. Как слепые, бежали и строчили из автоматов. Раздалась команда, и гром выстрелов из окопов разнесся над полем боя. Отгоняя страх, мы стреляли по людям, как по движущимся мишеням, лишь отдельные автоматчики добежали на расстояние броска гранаты. Но и они полегли под нашим огнем. Это был тяжелый день, исполненный неимоверного напряжения сил. Трижды мы отбивали атаки. Только к сумеркам остатки гилеровцев ушли за речку, и прекратилась стрельба. Полковая кухня привезла обед. После обеда мы долго обменивались своими впечатлениями и переживаниями.

На другой день, после минометного обстрела, атака фашистов началась при поддержке танков. В этом бою отличился наш Тимофей Соколенке. Когда танк подошел к окопам, Тима сумел удачно бросить связку гранат под гусеницы. Танк развернулся, и тут же мы с Вахтангом одновременно бросили на него бутылки с горючей смесью. Машина вспыхнула, потом задымила. Выскочивших гитлеровцев мы забросали гранатами. Другие танки повернули обратно, а с ними побежали и автоматчики.

В ноябре атаки шли на нас уже волнами. Отобьем одну, за ней набегает другая. Не считаясь с потерями, немцы шли и шли на нас, пьяные, горластые, а мы их уничтожали огнем, как страшную голодную волчью стаю. Мы тоже несли большие потери.

В одной из атак в мою ячейку влетела немецкая ручная граната. Вспышку огня я помню, а дальше наступила тьма. Очнулся я уже в московском госпитале. Там я узнал от поступивших позднее раненых нашего полка, что наша дивизия стала гвардейской в составе 16-ой армии, командиром которой был Рокоссовский, что в наступлении шестого декабря отличился Тимофей Соколенко, за что был награжден «Красной Звездой». Узнал о том, что мы воевали вблизи поселка Крюково, где размещался штаб армии.

Когда окончилась война, в институте из своих друзей я никого не встретил.