Глава 1. Скажи мне, на чем ты ездишь, и я тебе скажу, кто ты

Дженнифер Рардин

Землю грызет мертвец

Жасмин Паркс – 2

Дженнифер Рардин

Землю грызет мертвец

Глава 1

Скажи мне, на чем ты ездишь, и я тебе скажу, кто ты. Моя лошадка – это полностью восстановленный «Корнет Стинг Рей 327» 1965 года, унаследованный от бабули Мэй после того, как ушел Попс Лью. Он меня научил всему, что я знаю о быстрых и мощных машинах: научил их водить, поддерживать в рабочем состоянии и любить с неослабевающей страстью.

Поэтому вполне заметно – хотя шлем скрывает мое лицо, – что, если сейчас вдруг передо мной распахнется яма, я радостно в нее прыгну навстречу преждевременной смерти, лишь бы не сидеть лишней секунды на этом мопеде 1993 года.

Да, бывают в моей работе такие хреновые моменты.

Но моему товарищу по мопедному несчастью Коулу Бимонту такие переживания были по барабану. Он трюхал со мной по Бэй‑трейл на величественно неспешной скорости и мурлыкал какую‑то песенку в микрофон шлема, объезжая в последний момент очередного прогуливающегося техасца. Блин, похоже, в этот ласковый солнечный день половина жителей Корпус‑Кристи прочитала наши ищущие приключений мысли и про себя каждый сказал: «Класс! Пошли попадаться им на дороге».

Скейтеры, байкеры и рыбаки сражались за территорию вдоль широкой полосы асфальта, которую мы делили с родителями, волокущими коляски, и мечущимися детьми. От раскинувшейся слева ярко‑синей бухты Мексиканского залива сушу отделял ослепительно белый волнолом с манящей беседкой посередине. Справа широкая полоса травы вела по пологому склону вверх, мимо пустой эстрады к рядам отелей, ресторанов и кое‑где попадающихся дансингов. Лежащая впереди обсаженная пальмами парковка и забитая яхтами пристань отмечали конец обычной зоны отдыха и начало чего‑то совершенно особенного – куда мы, собственно, и въехали.

Мы взяли на себя задачу выполнить разведку на территории зимнего фестиваля в Корпус‑Кристи, и эта территория сейчас вырастала перед нами из растоптанной травы. Потом мы должны будем доложить о том, что нашли, нашему боссу Вайлю. Когда он восстанет – типа восстанет из мертвых. Он вамп и принадлежит к тому постоянно увеличивающемуся меньшинству, что связало свою судьбу с обществом, к добру или – куда чаще – к худу.

Как бы там ни было, нам с Коулом уже сообщили почти все необходимые подробности о нашем объекте, и мы решили, что будет забавно и уж по‑любому профессионально обнаружить место, где этот объект окопался. Не повредит также ознакомиться с общим планом фестиваля, учитывая, что мы в самое ближайшее время станем одним из его аттракционов.

Через несколько минут мы оказались на месте. Мельтешили сотнями технари из музыкальных групп, суетились владельцы лавочек, расставляя игровые кабинки, трейлеры с едой и лотки, где можно выложить кучу монет за зелья, подвески или свечки, запах которых навевает сны об утраченных возлюбленных. Пробираясь среди столиков ремесленников и будочек охраны, Коул сказал:

– Жасмин, обещай мне, что мы сюда зайдем перед отъездом!

Он показал на киоск, где на вывеске в виде руки четыре фута высотой неоновыми оранжевыми буквами было написано: «Буги‑чикенс». Согласно мелкому шрифту, достаточно было инвестировать доллар, чтобы четыре породистых курицы тут же завели классические хиты «Би‑джиз».

– Надо их нанять, чтобы за нас выступали, – сказала я.

– Не выйдет, – ответил Коул. – Мне случалось видеть такой взгляд у Вайля. От коронного номера с танцем живота ты его не отговоришь.

Ой‑ой‑ой.

Вайль даже не пытался смягчить удар – он обрушил его на меня со всей силы два дня назад, когда мы еще ехали по Индиане. Мы его спросили, что будет делать наша группа на зимнем фестивале в Корпус‑Кристи, и он ответил:

– Нашего объекта зовут Чень Лун, он привез труппу китайских акробатов – развлечь толпы техасцев в последнюю неделю февраля. Охрана у него непревзойденная, а потому лучший способ для нас выманить его из укрытия – стать зрелищем. Нашей главной приманкой будет Кассандра – Ясновидица, Читающая Таро. Лун совершенно помешан на паранормальных явлениях и против соблазна посетить ее шоу не устоит. А до ее появления на сцене мы своими неповторимыми талантами разожжем у него аппетит. Коул будет жонглировать, ты – исполнять танец живота, а Бергман займется аппаратурой: освещение, звук и наблюдение.

Я вскинула руки, будто они и вправду могли остановить эту ракету.

– Эй, стой! Осади назад, я танец живота исполнять не буду!

– Будешь‑будешь. Древнее и красивое искусство, им гордиться надо.

– Да не умею я исполнять танец живота!

– Умеешь. Это в твоем лич…

– Хватит уже читать мое личное дело!

Никто не сказал ни слова. Было тихо, как становится в классе, когда учитель выйдет из себя и швырнет учебник в окно. Я было подумала выйти тем же способом, как выброшенный учебник, но мы ехали в огромном рекреационном фургоне по шоссе I‑70, и вариант показался мне чересчур экстремальным.

Вся эта концепция «шоу должно продолжаться» объясняла присутствие Кассандры, которая нам помогла укротить нашего последнего монстра, хотя монстр – Тор‑аль‑Деган – чуть не успел пожрать мою душу, пока наша чернокосая красавица отправила его обратно в Киронленд, где ему самое место. Но присутствия Бергмана эта концепция не проясняла. Шоу на семейном подряде, которое запланировал для нас Вайль, не требовало, чтобы прожектор и CD‑плеер обслуживал талантливый и психованный изобретатель. Ну ладно, с этой загадкой разберемся потом, сейчас на карту поставлены мои моральные принципы!

– Должен же быть иной и лучший способ подобраться к этому Чень Луну, – произнесла я – очень рассудительно, я думаю, потому что мне хотелось выдрать у Вайля брови и приклеить ему же к верхней губе суперклеем.

Он не ответил – просто потянулся на своем бежевом диване. Диван был в точности такой, как напротив, где сидела я, но Вайль смотрел не на меня, а на сидящую рядом со мной Кассандру. И обратился тоже к ней:

– Чень Лун – древний вампир, помешанный на драконах. Говорят, что вскоре после обращения его поймали, когда он осушал дочь вождя. За такое преступление он был сварен заживо. – Кассандра издала звук, выражающий нечто среднее между отвращением и сочувствием, и расправила воображаемую морщинку на ярко‑красной юбке. – Он утверждает, что его спас какой‑то дракон, хотя и с опозданием. Лун утратил здравый рассудок, но не остроту мысли. При его характере смесь получилась взрывная. В периоды правления трех предыдущих президентов Чень Лун пользовался дипломатической неприкосновенностью и под ее прикрытием воровал ядерные технологии и оказывал влияние на внешнюю политику в пользу Китая. Потом он исчез. По сообщениям наших источников, он пытается завершить превращение из вампира в дракона.

Коул, не отрывая глаз от дороги (и хорошо, потому что машину вел он), вставил реплику:

– Секунду, не понял. Превращение? В дракона? Это вообще про что?

– Он считает свой вампиризм личиночной стадией, из которой он при должной стимуляции выйдет в виде дракона.

Бергман, сидящий рядом с Коулом на пассажирском сиденье, резко обернулся:

– Не может быть. Ты шутишь?

– Я же сказал, что он сумасшедший.

Пусть так, но это не причина вызывать ликвидаторов, подумала я и спросила:

– А что он натворил на сей раз?

Вайль приподнял правую бровь, давая мне понять, что сейчас выдаст нечто очень важное.

– Он вступил в заговор с Эдуардом Самосом.

Минута молчания – все осмысливали сказанное. На последнем задании мы предотвратили катастрофу в масштабе страны, запланированную Самосом и несколькими его последними союзниками. Только тогда мы его называли Раптором. К несчастью, за все преступления расплатились лишь его партнеры – Самос исчез из нашей сети без следа.

– И что они замыслили? – спросила я, сохраняя небрежный тон вопреки желанию врезать по чему‑нибудь кулаком.

– Нам удалось перехватить разговор по сотовому. Обсуждалось, как конкретно Самос организует Чень Луну возможность въехать и выехать в Уайт‑Сэндз необнаруженным.

Бергман улыбнулся, как пес, учуявший мозговую кость.

– Я эту базу знаю, – сказал он. – Посылал туда кое‑что на испытания.

Меня так потрясли эти новости про танец живота, плюс теперь еще и бомба, что я чуть не пропустила кивок Вайля и его поджатые губы – а это достоверные признаки бури на горизонте.

– Вы мне хотите сказать, – спросила я, – что какой‑то сукин сын, который чуть не напустил на нашу страну чуму, получил доступ к нашей военной базе?

Вайль так стиснул зубы, что желваки заходили на скулах.

– Меня тоже это ужасает, – согласился он. – Но нам известно, что на прошлой неделе Чень Лун со своими китайскими акробатами прибыл в Лас‑Крусес. Он повез свое представление на базу и там воспользовался инсайдерскими сведениями Раптора, чтобы похитить важный элемент технологии. – Вайль посмотрел на Бергмана – тот сконфуженно заерзал под острым взглядом вампира. – Сочувствую, Майлз, этот элемент – твое изобретение.

– Но у меня сейчас в Уайт‑Сэндз только… – Взгляд Бергмана сделался бессмысленным. Он покраснел, побледнел, потом завалился вперед – мне даже показалось, что он теряет сознание. – О нет! – простонал он, хватаясь за кустики редких каштановых волос. – Только не «М‑55»! Только не это!

– А что это такое? – спросил Коул.

– Ученые, с которыми я работал, назвали эту защиту «драконовой броней». Вид личной защиты, который взаимодействует с носителем на клеточном уровне. Я потратил на нее восемь лет, и теперь вы мне хотите сказать, что ее украли?

Бергман заткнул себе рот кулаком, будто боялся подавиться словами.

– Мы заберем у них эту броню, Майлз, – сказал Вайль таким уверенным тоном, что даже мне стало лучше. – Это входит в нашу задачу. Хотя в подслушанном нами разговоре не выяснилось, что Чень Лун и Раптор работают вместе, можно предположить, что Самос рассчитывает осуществить свои нечестивые посягательства, как только заполучит броню. Такого мы допустить не можем.

Даже в этой гробовой ситуации я не могла не восхититься на миг нерушимой привязкой Вайля к его корням восемнадцатого века. Нет‑нет, он пытается адаптироваться. В нашей конторе (мы работаем из Кливленда – потому, наверное, что ЦРУ надоело платить за аренду помещений в округе Колумбия) Вайль и наш босс Пит могут долго обмениваться футбольными байками, как оба они играли за штат Огайо и надеялись от всей души, что в год их выпуска «Браунам» понадобится квотербек пятой линии. Для Пита это так, а для Вайля… ну, услышав от него словечко вроде «нечестивые», сами поймете, что он никогда не прикасался к свиной коже – разве что она была на свинье.

Он перевел взгляд на меня:

– Вторая часть нашей задачи непосредственно связана с первой. В целях возвращения брони мы должны будем элиминировать ее носителя. Когда Бергман придет в себя, он нам объяснит почему.

Больше я выдержать не могла. Подойдя к Бергману, я присела возле его стула и взяла его за дрожащие обветренные пальцы.

Он посмотрел на меня выпученными глазами.

– Боже мой, Жасмин, прошу тебя, верни ее!

Вид у него был такой, будто он только что потерял единственного ребенка. В каком‑то смысле так оно и было: он всего себя вкладывал в свои создания.

– Вернем, – ответила я. – Обещаю.

Бергман замолчал и дальше почти всю дорогу молчал. Когда мы наконец припарковали нашею колосса возле бензозаправки и магазинчика с вывеской «У Мо» и Коул предложил нам с ним пойти на разведку, я с радостью согласилась вырваться из этой мрачной атмосферы. А то она так сгустилась, что казалось, будто дышишь грозовыми тучами.

– А вон телефонная будка и в ней справочник, – сказала я, когда мы вышли из фургона, направляясь к пластиковой будочке в северном углу стоянки.

– И кому будем звонить? – поинтересовался Коул.

– Вызовем такси. Боюсь, фестиваль отсюда далеко, пешком не дойти.

– А идти и не придется, – сказал он.

Я остановилась, обернулась и пошла за ним к задней стенке трейлера, который мы тащили с собой всю дорогу от Огайо. Маленький трейлер, но в нем поместилось бы все мое имущество. Поскольку последним вел машину Коул, ключи были у него, сейчас он нашарил их в кармане и открыл дверь. Я заглянула – и у меня ребра застучали друг о друга, как костяшки домино, падающие к ногам. Наверняка этот стук слышали аж в Амарилло.

– Боже ты мой, этого не может быть! – воскликнула я в отчаянии.

– Чего именно?

– Мопеды? Это и есть колеса, которые дал нам Пит? Я же знала, что у него на меня зуб! За то, что я так долго в больнице провалялась, да? Или за аварию? Но я же в последний раз разбила только одну машину, и то я была не виновата‑а‑а! – завыла я.

– Жасмин, остынь, – попросил Коул. – На территории фестиваля более мощные моторы запрещены. Он решил обеспечить нам максимум возможностей при существующих правилах.

– Вот оно как, значит.

Я мрачно смотрела, как Коул выволакивает мопеды из трейлера и запирает дверцу. Бледные заводские цвета – этот голубой бензобак и бронзовые сиденья – подавляли мое усиленное Чувствительностью зрение. Драндулеты чертовы! И наверняка предел скорости у них такой, что обеспечит финиш в средней группе Бостонского марафона.

Но они доставили нас к фестивалю, и мы ехали теперь – дыр‑дыр – между палатками всеамериканской цветочной выставки, мимо будущей арены состязания по поеданию бургеров, мимо аттракционов. Старье, думала я, разглядывая изношенную технику, облупившуюся краску, капающее масло. Непонятно, у кого был более печальный вид: у машин или у людей, которые снова заставляли их работать.

– Надо бы завести такое, – сказала я Коулу, кивнув в сторону многорукого чудовища, на котором скоро закрутятся люди, как тарелки на шестах у циркового жонглера. – Когда будем кого‑нибудь допрашивать, можно перед допросом покатать клиента минут двадцать на такой фиговине.

– Это ж сколько денег на сыворотке правды сбережем!

– И Пит нам даст повышение.

– Мне кажется, или правда толпа здесь гуще подгорелой овсянки?

– Знаешь, чем дальше, тем труднее не наехать на ползающего младенца. Давай поставим эти бульдозеры и пойдем пешком.

Мы направились к северу фестивальной площадки, к парковке «Четырех сезонов», поставили мопеды, а шлемы забрали с собой. Дай Бог, кто‑нибудь сопрет эти дурацкие игрушки, пока мы не смотрим. А если нет – я всерьез подумывала швырнуть ключи какому‑нибудь глазеющему подростку.

Следующие полчаса мы брели по широкой пешеходной тропе, усыпанной щепой. Тропа тянулась через всю фестивальную площадку, вилась среди аттракционов длинной лакричной лентой, и мы шли мимо каруселей и лавок, мимо эстрад, где завораживали зрителей певцы, танцоры, комедианты, медиумы и фокусники. Но нас они не привлекли. Коул мне сказал, что у нас есть своя палатка, и это лучше с точки зрения контроля за случайными событиями. А контролировать их надо: если их оставить без внимания, они могут всю нашу операцию размазать по стене тонким слоем.

Китайские акробаты Чень Луна готовили свое представление на огромной площадке в северо‑западном углу территории. Как раз сейчас вдоль аккуратных пластиковых туннелей выстроился бесконечный с виду ряд воздушных насосов, каждый размером с косметичку Кассандры. Им предстояло надуть огромную массу красного, желтого и лилового материала, который акробаты продолжали разворачивать в подобие здания. Поскольку мы с Вайлем четыре месяца назад следили за одним типом в аналогичном строении во Франции, я знала, что это получится, – но сейчас, при взгляде на сдутую конструкцию, мне это казалось невероятным.

– Ух ты, – сказал Коул, – какие они организованные.

– И аккуратные, – добавила я. – Похоже, ходить неряхами можно только гражданам США.

В ответ на мое замечание послышались писк и хихиканье. Я оглянулась посмотреть, кому это тут так смешно и кто так удачно делает вид, что смеется не надо мной.

На клетчатом пледе сидела по‑турецки молодая китаянка в красных брюках «капри» и в зеленой футболке, подбрасывала младенца в воздух и ловила. Подбрасывала не как теннисный мячик перед подачей, а как футболист, вводящий мяч в игру. А мальчишка был в восторге: каждый раз он заливался смехом, и каждый раз, когда мама его ловила, начинал дергаться, требуя, чтобы она бросила его еще выше.

Я толкнула локтем Коула – по его широкой улыбке было ясно, что он тоже обратил внимание на летающего младенца.

– Знаешь, – сказала я ему, – попробуй я так покидать мою племянницу, она бы меня с головы до ног обтошнила.

– Желудок чувствительный?

– Назовем это так. Я три недели помогала за ней ухаживать, и каждый день у меня на рубашке было столько слюны, что можно выжимать в корыто для соседских котов.

Но я не жаловалась. После месяца в больнице, где мне лечили пробитый бок, сломанные ребра и коллапс легкого – последствия схватки с Тор‑аль‑Деган, я не могла дождаться, когда уже полечу к Эви и помогу ей возиться с новорожденной дочерью И‑Джей. Это было бы забавно: молодые родители, когда я говорила с ними сразу после рождения дочери, веселились, как дети на Рождество. Но когда я приехала, девочке было уже пять дней, поспать им удавалось не более четырех часов каждую ночь, а малышка выла койотом, не умолкая стой минуты, как ее принесли домой.

– Колики, – заявил педиатр на первом осмотре, когда Эви пристала к нему, отчего И‑Джей так много плачет. – Пройдет, – успокоил он нас рассеянно, и я сдержалась, чтобы не вытрясти из него стетоскоп и не дать ему – заслуженно, видит Бог – ногой по яйцам. Тим бы это сделал, но в тот момент он воспользовался случаем подремать в кресле‑качалке в углу.

В этот день я нашла новый способ срывать злость.

Привезя изможденное семейство домой и оставив Эви укладывать Тима в койку, а потом кружить по гостиной с И‑Джей на руках, я схватила шесть банок пепси и свалила во внутренний дворик.

Накануне ночью шел снег, укрывая морозную землю белой порошей, и теперь она играла живыми вдохновляющими цветами. Колун Тима стоял у стены красного дерева, где Тим его оставил после колки дров. Я поставила его прямее, повернула рассеянно – и тут мне в голову пришла мысль.

– Знаешь что? – тихо спросила я, вытаскивая банку из пакета и ставя на землю. – А это может оказаться очень удачно.

Я оценила дистанцию, замахнулась колуном – и опустила его со всей силы. Банка лопнула с металлическим звуком, газировка залила все вокруг. Я не могла сдержаться – улыбнулась.

Потом я свой метод спасения рассудка рассказала Эви и Тиму, но вряд ли этот метод понадобился бы китайской маме – при таком жизнерадостном и общительном мальчике. Наконец она устала и приземлила своего космонавта в прогулочную коляску с заблокированными, кажется, колесами. Когда мальчик вдруг лишился радостного движения и оказался в коляске, да еще и стоящей на тормозах, я ожидала бури протеста – но он лишь весело осклабился, сверкнув в свете уходящего дня четырьмя жемчужными зубами. Я перехватила взгляд его матери, когда она дала ему горсточку мелко нарезанных кусков сосиски и детскую чашку молока с крышкой и трубочкой.

– Потрясающий ребенок! – сказала я, улыбаясь.

Она улыбнулась в ответ:

– Спасибо.

М‑да, судя по акценту, она английских слов не чертову уйму знает. Но все же я должна была спросить:

– Он всегда так радуется?

Она гордо кивнула:

– Плакать только устал или голодно.

– Ух ты, здорово. А вы из труппы акробатов?

– Да. Мой муж и я выступать оба. Но я быть раненая, – она показала на лодыжку, перетянутую по классике «сильное растяжение», – и эту неделю сидеть.

Коул вдруг метнулся вперед, напугав нас обоих.

– С ребенком что‑то случилось, – объяснил он, присаживаясь перед коляской, лицом к лицу с мальчиком. Ему не хватает воздуха.

Мы с Китайской Мамой переглянулись в ужасе, одновременно заметив, как синеют у младенца губы.

Коул попытался прокашляться.

– Воздух не выходит.

Он вытащил мальчика из коляски, положил на спину, а потом мягко, но решительно выполнил прием Геймлиха, выталкивая воздух из легких в горло всего лишь двумя пальцами каждой руки. После четырех бесплодных попыток это наконец удалось: ребенок выхаркнул кусок сосиски, да такой здоровенный, что слон бы задохнулся.

Мальчик сделал глубокий вдох, пораженно посмотрел на мать – и разревелся. Это на нее подействовало, и она тоже заплакала, протягивая руки к Коулу, так что он смог ей передать ребенка. Счастливая семья заревела дуэтом, и мать стала укачивать деточку, чтобы успокоить.

– Нам уйти, что ли? – наконец спросил Коул.

– Я не очень твердо знаю этикет приема Геймлиха, – ответила я. – Но вроде бы уже поздновато. – Я потрепала по руке китайскую маму: – Мы так рады, что все обошлось. Вам уже тоже лучше? – Она кивнула. – Вот и хорошо. А нам пора.

– Нет‑нет, я должна вас благодарить! И мой муж! Он тоже должен!

Она непритворно ужаснулась при мысли, что мы уйдем, но Коул ее тут же успокоил:

– Мы же не насовсем уйдем, мы тут тоже выступаем. Знаете что? Приходите к нашей палатке завтра. Мы вам дадим контрамарку, и тогда и познакомимся с вашим мужем.

– Ой, это будет отлично! А потом вы приходил к нам и тоже на нас посмотрел.

– Разумеется, – согласился Коул, и я не успела толкнуть его под ребра, напоминая, что мы приехали, чтобы убить вампира, а не заводить дружбу с его работниками.

Все заулыбались, закивали друг другу, мы с Коулом попрощались с летучим младенцем, уже осушившим слезы и предающимся более интересным занятиям – например, тасканию за сережки родной матери, пока она еще тридцать раз говорила нам «спасибо».

Когда мы пошли дальше, я сказала:

– Bay! За такие вещи на небесах золотые звездочки дают.

Коул пожал плечами:

– У меня была одна медсестричка. И одна фельдшерица со «скорой». – Я глянула на него, он подмигнул: – Я тоже проходил через эту стадию – «женщины в форме».

– Поняла, меняю тему. Ребенок потрясающий. Ты только не говори моей сестре, что есть дети, которые совсем не плачут. Она так помешана сейчас на материнстве, что решит, будто те колики были по ее вине. А дальше окажется в каком‑нибудь монастыре и будет каяться в грехах несчастному исповеднику – в перерывах между ежечасными самобичеваниями.

– Я не знал, что вы католики.

– Так мы и не католики.

Объезд оставшейся территории занял совсем немного времени. За зданием китайских акробатов стояла оранжевая дешевая изгородь, обозначающая северо‑западную границу территории, и ее сторожили два охранника – пузатые мужики, осознающие собственную важность. Они стояли спиной к зданию и всем палаткам и наблюдали за группой из девяти пикетчиков, которые для своей демонстрации облюбовали последние двадцать пять ярдов узкой подъездной дороги.

Четыре женщины и пятеро мужчин окружили группу детишек, сидящих на пластиковых стульях. Детки изображали, будто сидят на уроке в домашней школе, а на самом деле тщательно рассматривали фестивальную площадку. Двое подростков наверняка прикидывали, как бы потом втихаря смыться и покататься на аттракционах, но сейчас все они тщательно притворялись, а родители развернули вокруг здоровенные плакаты – и эта работа так их утомила, что очень неубедительно звучала из последних сил повторяемая речевка: «Отмечены проклятием – другие нам не братья!» На плакатах куда как красочнее было написано: «СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ – ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОЕ!», «ПОДОБЬЕ БОЖЬЕ – ЧЕЛОВЕК!», «БОГ НЕНАВИДИТ ДРУГИХ!» И почему‑то еще: «НАШ ГОЛОС – ЧИСТОЙ ВОДЕ!»

– Это еще кто такие? – пробормотал Коул.

– На девяносто процентов уверена, что это половина всей паствы «Церкви освященной Христа распятого».

Коул рассмеялся:

– Навскидку бы я это название не вспомнил.

– А откуда ты о них знаешь?

– Один прихожанин этой секты написал письмо президенту с угрозой убить его, если он согласится дать другим право голоса. Пит прислал служебную записку.

– У президента даже полномочий таких нет.

– Вряд ли этот вопрос поднимался во время проповеди.

Я поискала глазами фургон этой группы. Как утверждает Пит, ее лозунги настолько оскорбительны, что даже тем из других, кто старается не выделяться, может захотеться плюнуть на все на это. Ага, вот он, припаркован чуть дальше по дороге. Отсюда мне не очень много было видно, только приоткрытое переднее окно, два американских флага на переднем бампере и транспарант на радиаторе, где кричащими буквами было написано:

«С НАМИ БОГ!»

– Как ты думаешь, они могут когда‑нибудь перестать и убраться?

– Я думаю, это был бы грех.

Коул бросил на меня взгляд, которого я не поняла.

– А что такое? – спросила я.

– Тебя не бесят эти идиоты?

– А должны?

Он пожал плечами:

– Вайль – другой. А если вспомнить, что было в Майами, то ты, быть может, теоретически тоже. Подруга, они же вам затыкают глотку!

– Ты слишком беспокоишься о том, что о тебе думают. Да и вообще у них есть право на свое мнение. Как, кстати, и у меня. Проблема не в том, что мы с ними не согласны.

– А в чем?

– Проблема в том, что они от несогласия так злятся, что хотят кого‑нибудь убить. Например, президента. И если до этого доходит, тогда кто‑нибудь зовет меня, и мне приходится убивать кого‑то из них. А первое правило нашего дела…

Я замолчала, давая ему возможность закончить фразу.

– Не убивай, когда злишься, – договорил он, – потому что тогда это может быть убийство.

Я не стала ему говорить, сколько раз нарушала это правило. Очень скоро он сам сообразит.

Глядя на скучающих охранников, я почувствовала, что мне тоже это зрелище надоело, и уже была готова предложить Коулу идти обратно к мопедам (дай бог, чтобы их украли), как вдруг один из охранников повернулся что‑то сказать своему товарищу.

– Ты это видел? – спросила я.

– Что именно?

Какой‑то инстинкт толкнул меня потянуть Коула в укрытие белой палатки, у которой были опущены скаты – чтобы ветер не сдул несколько коробок вафельных стаканчиков, готовых принять тонну льда и чайную ложку сиропа. Я заглянула в щелку между тканью и шестом, к которому она была привязана. И через секунду снова это увидела.

– Тот охранник, справа. Посмотри на его лицо, когда он шевельнется.

Коул уставился, прищурившись так, что стал напоминать китайского мальчика.

– Ничего не вижу.

Странно. Я рассчитывала, что он подтвердит. Происшествие в детстве его переменило, сделало Чувствительным, как я. Он теперь чувствовал присутствие вампиров и иных существ, что бродят в ночи. Но так как я давала кровь вампиру – своему начальнику, то я вроде бы как продвинулась.

– А что видела ты, Жас?

– Когда он движется, у него лицо расплывается, будто отстает в движении.

– Забавно, – выдохнул Коул.

– Ага. И почему‑то у меня такое чувство, что не стоит нам к нему идти знакомиться.

– И что ты думаешь? Хочешь поторчать здесь и посмотреть, что он станет делать?

Я глянула еще раз.

– Он никуда не собирается. Поговорим с нашими, они могут что‑то знать.

Судьба, которая часто давала мне в глаз так, что я потом ничего не видела, сдала мне двух тузов в виде Кассандры и Бергмана. Хотя у меня всегда есть возражения против использования консультантов, сейчас все они куда‑то исчезли. Было у меня такое чувство, что заглаживание вот этой новой морщинки потребует от нас всех наших сил. Да и то…