Глава 22. Проснувшись, Кэт испугалась, что ей так и не удалось справиться с последней волной

Проснувшись, Кэт испугалась, что ей так и не удалось справиться с последней волной. Ее сердце сжалось от страха. Однако через несколько мгновений она поняла, что лежит на чем-то ровном и сухом.

Комната. Кровать. Белые простыни. Бледно-зеленые стены. И тишина.

Все тело у Кэт болело. Она попыталась лечь поудобнее, но обнаружила, что кто-то держит ее за руку.

Кэт повернула голову и не поверила своим глазам. В кресле возле кровати спал Трэвис.

Кэт задрожала, вспомнив грохот волн, разбивающихся о камни, и заливающие ее потоки воды. Она тонула вместе с мальчиком, которого любила, как собственного сына.

Но Джейсону теперь ничто не грозит благодаря Трэвису.

“Джейсон спасен, а я утонула. Значит, мне тоже больше ничто не грозит. Нельзя причинить боль тому, кто уже утонул”.

Эта мысль успокоила Кэт, оградив ее высокой стеной, недоступной для эмоций. Сблизившись с Трэвисом, она потеряла слишком много. Кэт и не представляла себе, сколько потеряет… Такую невосполнимую утрату невозможно пережить.

Кэт осторожно высвободила руку. Это движение разбудило Трэвиса. Взгляд его, чистый и ясный, проник сквозь стену. В Кэт зашевелилось что-то, очень похожее на боль. Она отвела глаза, боясь, что он увидит пустоту внутри ее.

Когда Трэвис снова потянулся к Кэт, она с холодной решимостью отдернула руку.

– Джейсон, – выдохнула она.

Кэт все еще не могла говорить: у нее нестерпимо саднило горло от соленой воды и надрывного крика.

– С ним все хорошо, – быстро ответил Трэвис. – Врач “Скорой помощи” осмотрел его, объяснил, как нужно вести себя во время шторма, а потом передал матери, велев сделать ему нагоняй.

С Джейсоном все хорошо.

Это единственное, что ей нужно знать. На большее Кэт и не надеялась, поскольку сама видела, как кровь растекалась вокруг нее по настилу.

– Спасибо, что спас его. – Она закрыла глаза. – У меня не хватило на это сил.

Воцарившуюся в комнате мрачную тишину нарушал грохот волн, разбивающихся о черные скалы. Но этот грохот звучал только в памяти Кэт. Она надеялась, что если уснет, то все звуки исчезнут, и тишина станет полной. Тогда ничто уже не нарушит ее оцепенения.

Теплые пальцы нежно прикоснулись к руке Кэт.

– Неужели ты ничего не хочешь спросить о своем здоровье?

Кэт открыла глаза. Там, где когда-то зачиналась жизнь, теперь не было ничего, кроме пустоты. К чему же о чем-то спрашивать? После смерти незачем задавать вопросы.

Трэвис видел мрачное уныние Кэт и не узнавал ее. Он помнил ее усталой, сердитой, страстной, смеющейся, погруженной в работу… но никогда – такой, как сейчас, – совершенно безразличной ко всему.

Страх холодными щупальцами сжал ему сердце, волосы зашевелились у него на затылке. Он приготовил для Кэт доводы, оправдания, объяснения… но ее здесь не было.

Трэвис отпустил руку Кэт и нежно погладил ее. Кончиками пальцев он нащупал пульс, и это немного успокоило его.

– Доктор Стоун предупредила, что у тебя в течение некоторого времени будет подавленное состояние, – тихо сказал Трэвис, – хотя ты знала заранее, как мало у тебя шансов доносить беременность.

Но Кэт даже не посмотрела в его сторону.

– Она также говорила, что депрессия пройдет, – продолжал Трэвис. – Физически ты здорова. Небольшое истощение, синяки, но ничего такого, что нельзя вылечить отдыхом.

Кэт молчала.

Трэвис повернул ее лицо к себе и увидел в глазах пустоту. Он прижал Кэт к своей груди, прошептал ее имя и стал легонько покачивать.

Кэт никак не отреагировала на это и даже не отстранилась. Она лежала совершенно неподвижно.

Скованный ужасом, Трэвис провел рукой по лбу Кэт, откинул волосы с ее лица. Выражение глаз не изменилось, она, казалось, не замечала Трэвиса. Ее взгляд, проходящий сквозь него, был устремлен в пространство.

Кэт вела себя так, будто его не было.

– Послушай, – настойчиво проговорил Трэвис, – мы заведем другого ребенка. Кэт? Ты слышишь меня?

Она слышала, но голос доносился издалека, и холод оцепенения заглушал его. Этот голос почти не прорывался сквозь тишину, поглотившую Кэт.

Трэвис напрягся, чувствуя, что Кэт безвозвратно ускользает от него, и снова прижал ее к груди.

– Я знаю, ты ненавидишь меня. – Голос Трэвиса срывался. – Я вернулся к тебе слишком поздно. Если ты не хочешь ребенка от меня, пусть это будет ребенок от другого мужчины. Скажи хоть что-нибудь, Кэт, хоть одно слово, но только не будь такой безучастной. Кричи и ругай меня, я заслужил это. Или заплачь. Слезы помогут тебе.

Но Кэт лежала все так же молча и неподвижно.

Трэвис с ужасом смотрел на нее, не веря в то, что держит на руках живую женщину. Ему казалось, что Кэт здесь нет. Как ни вглядывался Трэвис в лицо Кэт, он не узнавал ту, в ком так недавно кипели страсть и ум, ту, которая стала его частью. Он не узнавал женщину, чья пылкая злость опаляла его с того дня, когда Кэт сказала ему, как ничтожно мало можно купить за деньги.

Слишком мало. Слишком поздно.

Теперь Кэт полностью ушла в себя, и ничто не возвращало ее к жизни.

Трэвис с состраданием и нежностью поцеловал разметавшиеся каштановые волосы Кэт.

– Ты сейчас подавлена, но через несколько дней тебе обязательно станет лучше. Ты возьмешь свои фотоаппараты и снимешь волны, рождающиеся в океане и проходящие тысячи миль только для того, чтобы коснуться твоих ног. – Трэвис провел губами по щеке Кэт. – Быстрые волны, волны удачи. Я многому научился у них, но, увы, слишком поздно.

– Я продала все свои камеры, – безжизненным голосом сказала она.

– Кэт!.. – воскликнул он, не веря своим ушам. В этом возгласе прозвучали боль и глубокое сострадание.

Трэвису незачем было спрашивать, почему Кэт продала фотоаппараты – свою единственную отраду. Он слишком хорошо знал причину и помнил свои холодные слова: “Если тебе так уж нужны деньги, ты всегда можешь продать что-нибудь из своего фотооборудования. У тебя его хватит на трех фотографов”.

Но Кэт рассталась с частью своей жизни, со своим будущим, лишь бы отвоевать немного времени у неумолимой судьбы и сохранить его ребенка. У отца у этого ребенка было много денег, но ни капли доверия.

А ведь Трэвис отдал бы за этого младенца все сокровища мира.

Слишком мало. Слишком поздно. Кэт выскользнула из рук Трэвиса, повернулась к нему спиной и уставилась в стену невидящими глазами.

Дрожащей рукой он провел по ее неподвижному лицу, вспомнив при этом раскрасневшиеся от волнения щеки, затуманенные страстью серые глаза, нежные прикосновения и смех. И тут Трэвиса словно молния поразила очевидная и неоспоримая истина.

Она любила его!

“Ты веришь в чудо? Я беременна, любимый. Беременна! У нас будет ребенок! Трэвис, дорогой, любимый, наш ребенок!”

Трэвис долгое время сидел неподвижно, постигая непоправимость своей утраты… ее утраты… их утраты. Только его рука с бесконечным терпением гладила волосы Кэт.

Он больше не повторял ее имени…

* * *

Когда на следующий день Кэт открыла глаза, Трэвис был рядом, как и всегда, – ночью и днем, – с тех пор как вынес ее и Джейсона из штормовых волн. После того как Кэт сказала ему, что продала свои фотоаппараты, Трэвис молчал, ни о чем не просил ее и даже не утешал.

Он просто был здесь.

Кэт не замечала его. Она не знала, что ему нужно от нее, и не желала этого знать. Его присутствие могло вывести ее из оцепенения, а только эта защитная реакция позволяла Кэт продержаться. Она бы справилась со всеми другими напастями, но только не с Трэвисом.

– К тебе пришли Шэрон и Джейсон, – сказал он. – Мальчик считает себя виноватым в том, что ты попала в больницу. Шэрон хочет, чтобы он увидел тебя и убедился, что с тобой все в порядке. Тогда Джейсон почувствует себя лучше.

Трэвис ждал: он больше ни о чем не просил Кэт, понимая, что не имеет на это права.

Несколько мгновений Кэт думала о Джейсоне – маленьком, веселом и очень ранимом.

– Он не знает о… о… – Ей было невыносимо говорить о своем горе.

– Не волнуйся. Все, что мальчик помнит, – это как ты протянула к нему руки и как нахлынула первая волна.

Кэт смутно чувствовала, что Трэвис понял ее и Джейсону не скажут о выкидыше. Глубоко внутри ее задрожало и замерло слабое эхо злости и горя. Трэвис неизменно угадывал все, что касалось ее. Однако не понял самого главного – что она любила его.

– Хорошо, – тихо отозвалась Кэт. – Пусть Джейсон зайдет.

Пока Трэвис не отпустил ее руку, она и не подозревала, что он держит ее – держит все время, днем и ночью, во сне или бодрствуя. Раньше это взволновало бы Кэт, но теперь не вызывало никаких эмоций.

– Я сейчас вернусь, – сказал Трэвис. Она промолчала.

Через несколько минут Трэвис вернулся вместе с Шэрон и Джейсоном. Кэт заметила напряженное, не по-детски взрослое лицо мальчика и тревогу в его голубых глазах. И в ней шевельнулась глубокая признательность Трэвису за то, что этот маленький человечек остался жив.

– Джейсон, – тихо сказала она, протянув руку мальчику.

Улыбка озарила его лицо. Он подбежал и, крепко обняв Кэт, уткнулся ей в шею. Затем, отстранившись, Джейсон посмотрел на нее огромными глазами, полными слез.

– Я думал, что ты не з-захочешь в-видеть меня.

Кэт, не проронив ни звука, покачала головой, дрожащими пальцами откинула вихры рыжих волос со лба Джейсона и снова обняла его.

– Я очень рада видеть тебя, – сказала она наконец. – Ты мой самый любимый маленький мальчик.

Джейсон прижался к Кэт, а потом опять отстранился.

– Это для тебя. – Он протянул к ней руку. – Я нашел ее сегодня утром.

На ладони мальчика лежала раковина, отполированная волнами так, что обнажился перламутр.

Раньше Кэт охватило бы непреодолимое желание снять эту раковину, но теперь она могла лишь с благодарностью смотреть на нее.

– Она прекрасна, – вымолвила Кэт. – Спасибо.

Шэрон бросила выразительный взгляд на сына, а потом на стоящего в дверях Трэвиса. Мужчина пересек комнату и посадил Джейсона к себе на плечи.

– Я видел в коридоре большой автомат с леденцами. Спорим, что там есть твой любимый яд для зубов, – проговорил Трэвис. – Пригни голову, а то мы с тобой теперь длинные, как труба.

Он нагнулся, проходя через дверь, Джейсон радостно вскрикнул, и они вышли из палаты. Из коридора доносился веселый смех мальчика.

Кэт закрыла глаза.

– Это несправедливо, Кэти, – тихо проговорила Шэрон. – Это ужасно несправедливо, что ты потеряла своего ребенка, спасая моего сына.

Кэт посмотрела в голубые глаза подруги, такие же встревоженные, как и у мальчика, и попыталась улыбнуться, чтобы успокоить Шэрон.

– Джейсон жив, а большей справедливости нечего и ожидать.

– Но ты…

– Я снова не раздумывая сделала бы это, – перебила ее Кэт. – Я люблю Джейсона.

Слезы потекли по щекам Шэрон, и Кэт позавидовала тому, что она может плакать.

– Спасибо, – дрожащим голосом сказала Шэрон. – Ты спасла ему жизнь.

– Благодари того, кто внес Джейсона по лестнице. Это он спас мальчика, а у меня не хватило сил.

– Но если бы ты не продержалась, пока Трэвис добрался до вас… – Шэрон всхлипнула и сжала руку Кэт. – Теперь больше не беспокойся за Джейсона. Мы на некоторое время перебираемся к моей сестре в Джорджию. Я не могу спать, слыша рев волн, днем и ночью ожидая… – Она замолчала. – Джейсон еще такой маленький. – Шэрон нагнулась и поцеловала Кэт в бледную щеку. – Мне не велели тут задерживаться, чтобы не утомлять тебя. Но еще раз спасибо тебе, Кэти. Спасибо тебе за Джейсона.

Как только Шэрон ушла, Кэт опустила голову на подушку и уставилась в потолок. Услышав шаги, она поняла, что вернулся Трэвис, но не обратила на него никакого внимания, даже когда он взял ее руку. Кэт отреагировала лишь на появление доктора Стоун.

– Я хочу домой, – сказала Кэт.

– Тебе лучше еще несколько дней полежать здесь и отдохнуть, – возразила та.

– Дома я отдохну лучше, чем здесь. Скажите, чтобы в кассе закрыли мой счет.

Доктор Стоун перевела удивленный взгляд с пациентки на Трэвиса.

Несмотря на депрессию, Кэт ясно оценивала ситуацию и сразу же поняла, что Трэвис оплатил эту палату. Что-то похожее на злость блеснуло в ее глазах, когда она посмотрела на него.

– Богатый человек. – Ее голос звучал невыразительно. – Да я лучше пойду на панель, чем возьму у тебя хотя бы цент. – Кэт перевела взгляд на доктора. – Я ухожу, согласны вы на это или нет.

В голосе Кэт не было ничего, кроме твердой решимости. Она проведет здесь ровно столько, сколько сочтет нужным, и не задержится в палате ни на минуту. Как только Кэт окажется дома, ей не придется терпеть Трэвиса возле своей кровати, видеть его голубовато-зеленые глаза, следящие за каждым ее движением, считающие каждое дыхание и каждый удар сердца. Ему не разбить лед, ставший теперь ее единственным убежищем.

И доктор Стоун смирилась с неизбежным.

– Если хочешь уйти, не стану тебя задерживать.

– Но вы говорили, что ей необходимо провести здесь еще несколько дней, – возразил Трэвис.

– Да, это было бы лучше для Кэти, но я не собираюсь привязывать ее к кровати.

Трэвис догадался, почему Кэт решила покинуть больницу: она не желала находиться рядом с ним.

– Извините нас, мистер Дэнверс, – сказала доктор Стоун, – я хотела бы осмотреть свою пациентку.

Он молча встал и вышел из палаты. Отыскав таксофон, Трэвис набрал длинный ряд цифр и принялся разглядывать надписи, нацарапанные на обшарпанной стальной панели телефона.

Харрингтон поднял трубку после второго гудка.

– Ну? – спросил он.

– А что бы ты сейчас сделал, если бы это был не я? – поинтересовался Трэвис.

– Повесил бы трубку.

Трэвис едва не улыбнулся, хотя его одолевали злость, боль и отчаяние.

– Физически Кэт лучше, чем можно было надеяться.

– Хорошо. А как все прочее?

– Сегодня утром она видела Джейсона и даже улыбнулась ему.

Харрингтон с облегчением вздохнул.

– Значит, она выходит из этого состояния.

– Я бы не сказал. Кэт выписывается из больницы, чтобы избавиться от меня.

– Проклятие!

– Ну ничего, пусть все идет, как идет! Я буду действовать по твоему плану еще несколько дней, как и обещал, а потом сменю тактику. И ты мне в этом поможешь, потому что тоже обещал это сделать.

– Трэвис… а, черт. И чего же ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты привел ее на мою яхту.

–А потом?

– А потом мы с ней выйдем в море.

– И какой из этого будет толк?

– Она сейчас прячется от того, что случилось, от меня и от себя. Я не могу достучаться до нее. Но я знаю, что поможет нам это сделать – ее фотоаппараты. Они для Кэт дороже всего на свете.

И уж конечно, дороже Трэвиса Дэнверса.

– Ты же говорил, что она продала фотоаппараты.

– Я их разыскал. Сейчас они на борту “Повелительницы ветров”, в спроектированной мной фотолаборатории. Там же новейшая компьютерная система, которая позволит Кэт делать со снимками все, что она пожелает. А благодаря твоим связям с фирмой “Никон” она сможет опробовать как современные цифровые фотоаппараты и программное обеспечение, так и привычное старое оборудование.

– Старое? Клянусь Богом, Фред убил бы тебя, услышав эти слова. Его автоматические объективы с переменным фокусным расстоянием произвели такую же революцию в фотографии, как твои корпуса в яхто-строении. Они тоже самые передовые и непревзойденные.

– Прекрасно. У меня как раз полный комплект его новейших объективов, от самых маленьких до самых больших. В моей коллекции есть даже такие штучки, которые позволяют сосчитать булыжники на луне.

– Кэти упадет в обморок, обнаружив, что ты купил ей все это.

– Обморок был бы очень кстати. Это убедило бы нас обоих, что мы еще живы.

Харрингтон сочувственно крякнул.

– Незачем углублять ту яму, в которой ты сидишь. Я скажу Кэти, что специалисты “Никона”, пораженные ее фотографиями, просили опробовать их новые объективы. Клянусь Богом, судя по тому, как проходит выставка в Лос-Анджелесе, у нее скоро отбоя не будет от фирм, желающих предоставить фотооборудование.

– Выставка проходит хорошо?

– Хозяева галереи не успевают выставлять ее произведения. Они ходят вокруг и, потирая руки, только и говорят о Кэтрин Кохран, Стиглице двадцать первого века.

– Ты уже сообщил ей эту новость? – спросил Трэвис.

– Нет еще. Я жду, пока они распродадут все, а когда останутся лишь голые стены, вывалю на Кэти хорошие новости.

– Не жди слишком долго. Время иссякает.

– Время или твое терпение?

– Какая разница? Еще три дня, Род, а потом сделаем, как я говорил.

– Только, если ты согласишься на два условия.

– Каких?

– Доктор Стоун должна дать согласие на то, чтобы Кэти встала с кровати и отправилась в морское путешествие.

– Она одобряет это.

– Как ты узнал?

– Самым тривиальным способом: спросил у нее. Если не веришь, позвони ей сам.

– Я обязательно позвоню, хотя бы для того, чтобы замолчала моя совесть.

– Но ты ведь ничем не поможешь Кэт.

– А вот это, старина, спорный вопрос. Мое второе условие состоит в том, что если тебе удастся выманить Кэти из ее раковины, а она все-таки не захочет тебя видеть, то ты зайдешь в первый же порт и отпустишь ее на берег. Одну.

У Трэвиса железными тисками перехватило горло. Закрыв глаза, он вспоминал полный ужаса взгляд Кэт в тот момент, когда она стремительно бежала к морю по своей лестнице, беспечно шагающего наверх Джейсона и холодную стену воды, поднимающуюся все выше. И то, как эта стена обрушилась на них.

Трэвис тогда едва не потерял ее. Он не знал, вынесет ли еще одну разлуку с Кэт, снова ощутив холодные черные крылья утраты, простирающиеся над ним и леденящие душу.

– Трэвис? Я не шучу. Если бы я знал, чего будет стоить Кэти эта чертова книга, то никогда не свел бы вас. Как только она захочет уйти, отпусти ее. Пусть Кэти найдет мужчину, которого сможет полюбить. Она заслуживает любви, действительно заслуживает.

– Если она захочет этого, я отпущу ее, – пообещал Трэвис безжизненным голосом.

* * *

Три дня Кэт не позволяла никому нарушить свое одиночество. Все телефонные звонки поступали на автоответчик. Она не ответила ни на один из них и не прослушала ни одного из оставленных сообщений. Кэт лежала в постели, наблюдая, как солнечный свет сменяется темнотой.

Хотя Трэвис и не подходил близко к ее дому, она знала, что он рядом, в нескольких шагах от нее. Каждое утро на рассвете Кэт видела, что он плавает, и спрашивала себя, проводит ли Трэвис такие же ночи, как и она.

“Проваливается ли Трэвис, засыпая, в дыру посреди Вселенной? Просыпается ли в холодном поту, не понимая, где он?”

Кэт горько рассмеялась бы, услышав свои мысли. “У богатых людей не бывает кошмаров. Они никогда не страдают настолько, чтобы это мешало им спокойно спать”.

Зазвонил телефон, Кэт вяло повернулась и посмотрела на аппарат. Она знала, кто звонит. Только один человек отважился бы побеспокоить ее на рассвете.

“Харрингтон, клянусь Богом. У меня нет сил разговаривать с ним, но надо все же ответить. Я просто обязана поговорить с этим человеком”.

Чувство вины заставило Кэт преодолеть апатию, и она взяла телефонную трубку. Кэт понимала, что ей следовало позвонить Харрингтону, как только она вышла из больницы.

– Алло, – сказала Кэт, не узнавая своего голоса.

– Кэти? – В голосе Харрингтона звучало глубокое сочувствие.

– Вы, наверное, ошиблись номером, – ответила она. – Это телефон Кохран.

В трубке что-то тихо потрескивало, заполняя напряженную тишину.

– Я разговаривал с доктором Стоун, – начал Харрингтон.

“Интересно, – подумала Кэт, – откуда он знает фамилию доктора? Наверное, от Трэвиса”.

– Ты слушаешь? – спросил Харрингтон. Кэт нестерпимо захотелось рассмеяться или закричать: “Разумеется, нет – я же утонула. Разве Трэвис не сказал тебе об этом?”

– Кэти, черт возьми! Скажи хоть что-нибудь!

– Привет, ангел, – равнодушно проговорила Кэт. – Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, у меня все хорошо. Просто прекрасно.

Харрингтон помолчал, собираясь с мыслями.

– Отлично. Тогда не вижу причины, которая подмешала бы тебе закончить книгу Дэнверса.

Кэт уставилась на телефон. Наконец что-то задело ее.

– Ты сошел с ума, – сказала она. – Я продала свои фотоаппараты…

– Не беспокойся, обо всем уже позаботились. Ты теперь прославилась, и сама фирма “Никон” жаждет предоставить тебе свое фотооборудование.

– О чем ты говоришь?

– Разве тебе не звонили из галереи?

– Нет, хотя не знаю. Мои сообщения… где-то теряются.

– Твоя выставка распродана, – весело объявил Харрингтон, – и сейчас тебе готовят еще один заказ. Твой успех оценивается в шестьдесят тысяч долларов, Кохран. Кроме того, издатель Эшкрофта тоже “раскололся”. Если тебе не понравится оборудование, которое прислали на “Повелительницу ветров”, купи себе другой фотоаппарат. Черт побери, да хоть двадцать фотоаппаратов! Деньги для тебя теперь не проблема. В твоей судьбе наступил переломный момент.

Кэт понимала, что должна почувствовать не только облегчение. Теперь она может оплатить все – больницу, расходы своей мамочки, кредиты на обучение близнецов, погасить все ссуды и кредитную карточки…

Но Кэт не чувствовала ничего, кроме уверенности, что не сможет снова ступить на палубу “Повелительницы ветров”, вновь посмотреть в глаза Трэвису и увидеть в них собственную пустоту.

– Нет.

– Кэти, – тихо напомнил Харрингтон, – я никогда не просил тебя ни об одной личной услуге, правда. Я вложил слишком большие средства в проект книги о Дэнверсе, но не обращался к тебе раньше лишь потому, что у тебя не было ни малейшей возможности выполнить эту работу. Но теперь доктор Стоун сказала, что ты уже почти в порядке и сможешь провести месяц в море, фотографируя “Повелительницу ветров”. Она только просила тебя не переусердствовать в первую неделю.

– Ангел… – Голос Кэт сорвался.

Она попыталась начать снова. Ей страшно хотелось отказать Харрингтону, но Кэт понимала, что обязана ему слишком многим и должна сделать для него эти фотографии. Она быстро перебирала в уме возможные варианты, подыскивая хоть какой-нибудь выход.

– Хорошо, но при одном условии, – сказала она наконец. – Чтобы Трэ… – Ее голос снова сорвался. Кэт не могла произнести его имя вслух. Ей вполне хватало того, что оно постоянно звучало в ее мозгу.

– Чтобы на судне осталась только команда, – нашлась Кэт. – Чтобы не было никого, кроме меня и команды. Никого.

– Хорошо, устроим, – согласился Харрингтон. – Будь в гавани через час.

– Но этого времени недостаточно, чтобы…

– А сколько же добираться до Мыса Дана? – перебил ее Харрингтон. – Все, что тебе нужно, есть на яхте, абсолютно все, даже одежда. Клянусь Богом. Я знал, что ты не подведешь меня. Запомни, один в час. Пока, Кохран. Я на тебя рассчитываю. – И Харрингтон положил трубку.

Изумленная, Кэт оделась, уложила в небольшой чемодан необходимые вещи и поехала в гавань, где на якоре стояла “Повелительница ветров”. Великолепные бордовые паруса яхты были опущены. Диего встретил Кэт, доставил на борт и проводил в ее каюту.

Кэт испытала облегчение, увидев, что это не та каюта, где она когда-то жила с Трэвисом. У нее не хватило бы сил спать в его постели и не вспоминать о том, что нужно забыть. А если не удастся это забыть, лучше остаться погребенной под толстым слоем льда.

Открыв встроенные шкафы, чтобы сложить туда свои немногочисленные пожитки, Кэт обнаружила фотооборудование, о котором говорил Харрингтон, и внимательно осмотрела каждую вещь. Здесь были новейшие модели трансфокаторов <Автоматический объектив с переменным фокусным расстоянием>, современные фотоаппараты и кинокамеры фирмы “Никон”. Рядом лежали кассеты с пленкой и невероятное множество различных фотообъективов.

Здесь было все, что нужно фотографу, и гораздо больше, чем Кэт надеялась получить в самых смелых своих мечтах. В шкафу лежали даже четыре фотоаппарата и набор объективов – точно такие же, как она продала. Казалось, Харрингтон опасался, что Кэт не сумеет приспособиться к другим моделям фотоаппаратов и объективов.

Она в оцепенении взирала на все это богатство, пытаясь прикинуть в уме его стоимость. Широкоугольный объектив, который Кэт держала в руках, был новейшей моделью “Никона” и стоил больше пяти тысяч долларов. Большой новый автоматический объектив с переменным фокусным расстоянием – по меньшей мере пятнадцать тысяч. Кэт знала его цену, поскольку собиралась купить себе такой, как только появятся деньги.

Она усомнилась, что Харрингтон сказал правду и оборудование, которым нашпигована крошечная каюта, действительно предоставила ей фирма “Никон”. Скорее всего он сам купил все это.

Или Трэвис.

Движимая любопытством, Кэт открыла все шкафы в каюте. И молча замерла, изумленно взирая на сложнейшую компьютерную систему, соединенную с цифровой видеокамерой. Тут было все: планшетный сканер, сканер для слайдов, профессиональный принтер, качество печати которого соответствовало качеству фотографий.

Но даже если бы Кэт пожелала вернуться для вдохновения в двадцатое столетие, то на этот случай в каюте, в точном соответствии с ее потребностями, была оборудована морская фотолаборатория. Здесь стоял холодильник, набитый пленкой. С помощью хитрых приспособлений, позволяющих нейтрализовать неизбежную качку, было подвешено устройство для проявки слайдов. Рядом располагался новый аппарат для их копирования – куда лучше того, что стоял у нее дома. Она увидела здесь и обычную систему для увеличения и печати фотографий.

В этой каюте – мечте фотографа – было все, что можно купить за деньги. Кэт оглядывала каюту, надеясь почувствовать удовольствие, радость, возмущение или… хоть что-нибудь.

Фотоаппараты, наверное, купили совсем недавно, но такую каюту невозможно спроектировать и оборудовать за несколько дней – ни за какие деньги. Это, несомненно, было сделано в то время, когда Трэвис пытался уговорить ее уплыть вместе с ним от надвигающегося шторма.

“Поедем со мной. Авалон. Энсенада. Или еще дальше – Гавайи, Папеэте. Сейшелы, Тасмания или Китайское море. В любое место на этом свете, где дует ветер, а он дует везде, Кэт. Едем со мной”.

А потом, когда она сказала ему, что беременна, шторм все-таки разразился над ней и оставил ее в одиночестве.

Кэт медленно огляделась, ощущая прикосновение Трэвиса в каждой полированной доске, в талантливо спроектированной лаборатории, в замечательном компьютерном оборудовании, в необыкновенной симметрии. Самые обычные вещи были преобразованы умом Трэвиса в обольстительную красоту, сотворенную его умелыми руками.

Вдруг, будто рябь на гладкой поверхности воды, какое-то смутное чувство коснулось души Кэт. Это чувство, подобное дуновению теплого ветра, грозило растопить толстый лед, а значит, угрожало и ей. Кэт вздрогнула всем телом.

Она тщательно и не спеша уложила фотооборудование, закрыла шкафы и, поднявшись на палубу, соприкоснулась с вечной гармонией океана, когда судно расправило паруса и вышло из гавани. Стоя у поручня, Кэт смотрела на быстро удаляющийся берег Калифорнии.

Ветер трепал ее волосы, солнечные лучи ласкали лицо, вкус морского воздуха напоминал о недоступных слезах.

Кэт простояла на палубе весь день и только после того, как на море опустилась темнота, пошла вниз. Открыв свой чемоданчик, она вспомнила, что не взяла с собой пижамы.

“Все, что тебе понадобится, есть на яхте, абсолютно все, даже одежда. Клянусь Богом”.

– Все к лучшему, – устало сказала себе Кэт. – Клянусь Богом.

Выдвинув кипарисовые ящики из-под своей койки, она осмотрела их содержимое. Здесь была одежда всех стилей, но только одного размера – ее.

Харрингтон оказался прав. В ящиках было все, что нужно, в том числе и две шелковые ночные сорочки изумрудного и фиолетового цвета. Но Кэт они не понравились.

В другом выдвижном ящике, стоявшем в дальнем углу, она нашла черную футболку, мягкую после многократных стирок и пахнущую кипарисом. Кэт разделась и натянула футболку.

Футболка оказалась слишком большой. Только один человек мог носить ее.

Кэт отогнала эту мысль. Лучше уж носить футболку Трэвиса, чем сексуальные шелковые одеяния. Опустившись на койку, она услышала шум ветра, и шипение воды под килем, и тихий плеск волн, укачивавших ее. Сквозь ромбовидный иллюминатор над койкой мерцали звезды. Наконец Кэт уснула.

Через три часа она проснулась в холодном поту. Ее тошнило. Кэт сразу же поняла, что причина тошноты – не морская болезнь. Просто она снова провалилась в бесконечную дыру и падала в нее, кружась, как осенний лист.

Но ощущение утраты связи с внешним миром постепенно исчезло, когда Кэт заметила чуть более светлый оттенок черного – иллюминатор. Она ухватилась за него, как за спасательный круг.

Кэт больше не сомкнула глаз в эту ночь, боясь снова увидеть все тот же кошмар, от которого просыпалась в холодном поту. Она понимала, что рано или поздно это пройдет.

Но посреди ледяной ночи и само время, казалось, застыло. Кэт лежала в безнадежной тишине, неотрывно, смотрела в иллюминатор и считала звезды.

“Может, следующая ночь будет лучше, – думала она. – По крайней мере лишь бы не была хуже”.

Кэт поднялась на палубу еще до того, как в небе растаяли последние звезды. Весь этот и последующие пять дней она провела на носу “Повелительницы ветров”, глядя с тоской на горизонт и со страхом думая о предстоящей ночи. Кэт боялась того момента, когда снова проснется и будет смотреть в иллюминатор, с тоской ожидая рассвета.

На седьмой день, на восходе солнца, на палубе ее ждал Трэвис.