Музыканты RL: романтики и метал? 9 page

– Чтобы проломить череп тому, кто будет ко мне приставать. Шуруй давай, пока я добрая! – рявкнула Нинка, которую очень нервировало появление синеволосого. Вдруг она из‑за этого идиота пропустит своего Кея? И тогда все пойдет насмарку…

А со сцены он казался таким клевым.

– Ты мне нравишься. Я хочу с тобой пообщаться поближе. Я Келла, а ты? – не обращая внимания на грозные интонации девушки, спросил он, внимательно глядя на нее чуть раскосыми светло‑карими глазами с черными крапинками вокруг зрачков.

– А я твоя смерть, придурок, – ничуть не стесняясь, огрела его по голове туфлей Нина – парень наклонился слишком близко к ее рассерженно искривленным губам.

– Ты чего?! – отпрыгнул Келла, и на его красивом и слегка асимметричном лице появилась неподдельная обида. – А если ты мне этим каблуком голову бы реально раскроила?

– Жаль, что не раскроила. Проваливай, давай в темпе, мальчик, – сжала губы в тонкую полоску Нина, небрежно вертя туфлю в воздухе. – Я же сказала – шуруй!

«Мальчик» молча посмотрел на девушку, явно что‑то взвешивая в голове, потом как‑то нехорошо улыбнулся и неуловимым движением вырвал из ее рук грозное оружие, купленное в дорогом обувном магазине. А потом подхватил Нинку на руки и затащил в гримерку, которая, к ее ужасу, оказалась открытой. А она ведь чуть ноготь не сломала, пока запихивала камень любви в щелку – и нужно ведь было всего лишь повернуть ручку двери!

Одновременно блондинка брыкалась, царапалась и пыталась укусить Келлу за руки. Один раз у нее это даже получилось – только вместо запястья она цапнула музыканта за шею. Наверное, парню стало больно, и он выпустил ее из рук.

– Чертова вампирка! – заорал он громко, перекрывая ее нецензурную трехэтажную брань. – Ты вообще девка?

– Нет, я мужик! – со всей силы огрела его по плечу Журавль (она целилась в голову, но музыкант ловко увернулся) и добавила еще пару ругательств, от которых слегка загорелые щеки Келлы покрылись стыдливым румянцем.

– Капец, ты… – пробормотал он, отбиваясь от цепких рук девушки. Пара ее ударов достигла своей цели. – Ну, в тебе и силы!

Молодой человек вновь приподнял ее и, стараясь увернуться от града ударов, бросил девушку на мягкий диван. А перед этим умудрился чмокнуть в щеку, разозлив Журавлика еще больше.

– Успокойся, – велел он.

– Сейчас. Не подходи! – ощетинилась блондинка, затаившись среди вороха одежды.

Келла неизвестно почему покачал головой и расхохотался.

Нинка краем глаза заметила в гримерной, в которую она раньше так мечтала попасть, небольшой складной ножик, забытый кем‑то на столике около большого зеркала. Кстати, как мельком успела заметить внимательная девушка, в этой комнате выглядело все не совсем так, как по ее представлениям должна была выглядеть гримерная музыкантов или артистов. Минимум мебели: несколько высоких зеркал с заставленными столиками, длинная металлическая вешалка с большим количеством концертной одежды, стол с пепельницами и водой, два мягких дивана, на которых кто‑то складировал в беспорядке кучу вещей. Повсюду бутылки из‑под колы и пива, обертки, смятые тексты песен и ноты, медиаторы, провода, рюкзаки или сумки, чья‑то гитара в чехле в углу, еще одна рядом…

Заметив нож, порядком испуганная поведением уже бывшего кумира, Нинка, которая вполне отдавала себе отчет, что она намного слабее этого кретина с синими волосами и просто так с ним не справится, решила добыть холодное оружие и сбежать. Про Кея она на время вообще забыла. Какой тут Кей, когда на ее честь, возможно, покушаются идиоты!

Келла, весьма удивленный как физическими способностями, так и словарным запасом хрупкой и милой с виду высокой блондинки, решил немного передохнуть и отступил к двери, недовольно морщась. Одновременно он хулиганским голосом уверял девушку, что ей с ним понравится. Мол, он нежный, заботливый и все такое.

Нинка, которую он уронил на диван, затаилась. Осторожно проползая по чьей‑то зеленой толстовке и черному пуловеру, она не сводила прищуренного взгляда с парня. А тот в свою очередь думал: «Боги, она на меня как змея смотрит!» – и размышлял, как бы успеть запереть девушку в комнате и сбежать. Андрей за столь длительное отсутствие на пресс‑конференции по голове не погладит и опять наедет с претензиями… Времени у парня оставалось совсем мало.

Внезапно Нинка сделала прыжок вперед, напомнив Келле дикого миниатюрного кенгуру, схватила нож и, выставив его вперед, кинулась на опешившего барабанщика.

– Ты что?! – заорал он, не сомневаясь, что эта сумасшедшая с легкостью всадит ему нож куда‑нибудь под ребра. – Убери, нельзя!

– Можно! – кровожадно фыркнула девушка, выставив нож перед собой. – Проваливай, наркоман!

– Я не наркоман, – очень скромно отошел от двери синеволосый, косясь на поблескивающий в электрическом свете нож.

– Ты просто псих! И дятел! Тупой скот! – с этим воплем Нина распахнула дверь и выбежала в коридор. Туфли она машинально сжимала в руках.

«Правду про него газеты писали – нарик проклятый!» – на ходу думала она, желая, чтобы барабанщика утащили куда‑нибудь в преисподнюю.

Выглядывая из‑за угла, светловолосая девушка выждала, когда синеволосый наглец уйдет, и вновь вернулась на свой пост, помня о том, что она должна пообщаться с Кеем. Сердце ее гневно выстукивало барабанный военный марш.

Только пообщаться этим вечером им все же не удалось. Когда она, почти через час, с замиранием сердца увидела толпу, идущую с пресс‑конференции и состоящую из музыкантов ее любимой группы, откуда‑то взявшихся техников, многочисленной администрации клуба, а также менеджера ребят с холеным лицо, Нинка уже готова была выскочить навстречу Кею, как вдруг ее опять заприметил сумасшедший огурец по имени Келла и с радостным восклицанием: «Моя малышка!» бросился к ней.

Журавль оторопела.

– Ты чего убежала? – укоризненно обратился он к девушке. – Я тебя напугал, да? Слушай, прости, просто ты мне так реально понравилась, что я ступил… Не знаю, что со мной такое… Ты мне, короче, нравишься, леди.

Дальнейшее Нинка не слышала. Она вдруг перестала чувствовать стук сердца. В ее голове что‑то щелкнуло (она искренне надеялась, что это не клюв), и, к своему огромному ужасу, Нина поняла, что магический ритуал каким‑то образом влюбил в себя не Кея, а Келлу! Может быть, потому, что именно он увидел ее самым первым после ритуала, а может быть, еще по каким‑то причинам.

«Я убью чертову ведьму Альбину своими руками! Чтобы она сгорела!» – никогда не подозревала себя в неправильных действиях девушка. Во всем и всегда были виноваты другие.

– Слушай, давай получше познакомимся, а то ты меня не так поняла, детка! – Направился к Нине Келла, когда как ее драгоценный Кей, не обращая на нее, красавицу с шикарной прической и длиннющими ногами, никакого внимания, заходил в гримерную, разговаривая о чем‑то с черноволосым бас‑гитаристом!

Рядом с назойливым ударником же остался один из близнецов, в котором Нинка не без труда узнала Фила. Ей почему‑то вспомнилось, что младшая сестра Кати, надоедливая и болтливая Нелька, этого самого Фила любит больше всех. Он, видите ли, самый милый, хотя на сцене может выглядеть очень диким.

– Ты знаешь, наркоман, – очень внимательно поглядела на молодого человека Нина, – лучше не надо.

– Почему? – нисколько не обиделся синеволосый, во все глаза уставившись на девушку.

– Потому. И не приближайся ко мне, – сощурилась Нинка.

– Приходи на наш концерт, – вмешался вдруг Фил, поправляя рукой сложную светло‑каштановую прическу. – Я вижу, ты Келле нравишься. И вообще ты здорово выглядишь, очень женственно.

Голос у гитариста был не таким противным, как у Келлы, и выглядел парень так же здорово, как на постерах. И не ел ее глазами. И вообще был каким‑то по‑детски трогательным, явно отличаясь от сценического имиджа. Поэтому ему Нина симпатизировала и грубить не стала.

– Извините, я занята, – с достоинством сказала девушка и направилась в противоположную сторону, одновременно думая, что в первую очередь она отрубит коварной мошеннице‑экстрасенсу и как ей отвязаться от Келлы, которого ей просто хотелось пристрелить.

Второе место уверенно занимали мысли о том, как теперь ей, Нине Журавль, расчетливой и упрямой девушке, привыкшей добиваться своего, приворожить симпатяжку Кея?!

– Нет! Приходи, малышка! – то ли с надеждой, то ли с весельем в голосе выкрикнул Келла и молниеносным движением бросил на стоящий рядом одинокий столик с расположившимся на нем цветочным горшком узкую и длинную цветную бумажку. А потом… миг – и вырвал из рук девушки сумочку.

– Ты что, совсем <запрещено цензурой>!? – далее из уст Нины полетели новые забористые матерные выражения, достойные лучших сапожников. Но поймать коварного музыканта она так и не смогла – помешала непонятно откуда взявшаяся охрана, буравившая девушку тяжелым взглядом.

– Приходи на концерт! Там и отдам! – подмигнул ей синеволосый, прячась в гримерной. – Билет на столике! Я буду жда‑а‑ать!

В душе Нинки яростно заколыхалось пламя злости, грозящее перерасти в лютый пожар. От злости блондинка даже на пару секунд забыла, как дышать, и только лишь яростно сжимала кулаки, едва не сломав при этом ноготь.

В сумке оставались все деньги, кредитная карточка и множество других дорогих сердцу Нинки вещей вроде косметички, духов или флешки с любимыми ужастиками, с которыми девушка не желала расставаться. Конечно, она могла бы сейчас заявиться в гримерную и устроить грандиозный скандал в своих самых лучших традициях, да только она не хотела показывать своего истинного лица Кею. К тому же ей что‑то подсказывало, что ее приходу там явно не обрадуются и, несмортя на ее, Ниночкины, немалые достоинства, примут за фанатку и выставят вон.

Почти что полчаса Журавль успокаивалась, сидя на подоконнике в женском туалете и придумывая разнообразнейшие кары проклятому Келле и не менее проклятой Альбине за такую подставу. В милой головке проносились самые разнообразные сцены казни: от четвертования до утопления.

Это же надо такому случиться! Ее драгоценный план провалился! Кей не сможет быть ее собственным парнем! Наркоманский ублюдок Келла своровал сумку! Еще и шантажирует!

Сначала она хотела позвонить отцу, но потом передумала – тогда ей и самой достанется. Папа и так не одобряет всех этих походов в клубы. И вообще он думает, что средняя дочь сегодня пошла на Музейную ночь…

Чуть успокоившись, Журавль решила поговорить с Катриной, но почему‑то связь отсутствовала, и Нинка смогла отправить смс и позвонить только через некоторое время. Плохая телефонная связь понизила ее настроение еще на пару градусов. Потом она все‑таки написала Радовой сообщение, они встретились, и Нинка с видом рассерженной тигрицы сообщила, что с ней приключилось. Злость проходила. Присутствие лучшей подруги всегда ее успокаивало.

Ох, ну и зла же она была!

А я была поражена. Пусть и неправильно, но любовная магия, или как там называла свои манипуляции с энергетикой Альбина, действовала, и это было самым невероятным!

Это сработало! Нинка почти что приворожила Кея!!! Удивительное рядом! Хоть оно и неправильное…

– Чего радуешься? – хмуро глянула на меня подруга. – И что мне делать? На хрена мне этот кособокий урод?

– Кто? – не поняла я.

– Келла, кто! – взмахнула сразу обеими руками девушка. – Чертов ублюдок, угораздило же его появиться не вовремя!

– Да, я помню, он во время конференции уходил… а пришел счастливый донельзя, – вспомнился мне уход синеволосого.

– Сумку‑то твою пойдем выручать? – спросила я раздраженную подругу.

– А как ты думаешь? – огрызнулась она. – Там все мои вещи… Поганый извращенец! – завопила она внезапно.

Наверное, Келлу вспомнила.

– Слушай, может тебе согласиться хотя бы на этого синего? – спросила я ее. – Глядишь, так и к Кею подберешься. Келла этот не страшный совсем. И тоже музыкант.

– Хватит глупости говорить, – отмахнулась она. – Пошли в концертный зал. Я свои деньги так просто ему не отдам. И вообще – никто не смеет мною манипулировать, тем более такой прыщ!

– Ну, он же из твоей любимой группы, – попыталась поддеть Журавлика я.

– Он теперь – исключение, – рявкнула подруга, которая быстро разочаровывалась в людях. – Идем! И я ему устрою прописку в аду, <запрещено цензурой>!

Лучше бы она вообще на концерт не ходила. Честное слово, я пыталась уговорить ее все‑таки позвонить отцу. Он человек влиятельный. Вмиг разберется с пропажей сумки. Но Нинка упрямее самого противного осла – куда там мне ее уговорить!

На концерт Журавлю даже не понадобился оставленный барабанщиком билет – у нас ведь были журналистские пропуска.

Когда мы вошли в трясущийся и вибрирующий от топота, ора и громкой музыки зал, освещаемый мощными прожекторами, я прижалась к подруге – так страшно мне стало. Я в принципе знала, что такое слем, но попасть в него мне вовсе не улыбалось. Когда мы втиснулись в толпу, уверенный и усиленный микрофоном голос Кея разносился по всему залу:

– …разделяйтесь на две половины! Давайте‑давайте! Сделаем «стену смерти»! Когда я скажу три – и только когда я скажу три – разбегайтесь! Разбегайтесь, слышите?!

– Да‑а‑а‑а‑а! – взревел зал радостно.

Вот же мазохисты!

Слэм – это небольшой персональный ад, когда разгоряченная публика начинает агрессивно толкаться и врезаться друг в друга, махая руками и ногами. «Стена смерти» – своеобразная стенка на стенку. Это когда поклонники тяжелой музыки разбегаются и со всей дури врезаются друг в друга. Кому‑то нравится и кто‑то принимает в этом действе самое активное участие. А вот меня точно затопчут. Парни здесь совсем не маленькие и не хиленькие.

Моя подруга тоже это прекрасно понимала. Поэтому мы с Нинкой, молча взявшись за руки и уворачиваясь от прыгающих парней и девушек, подобрались к стеночке. Некоторые поступили так же – в слеме хотели участвовать не все, хотя желающих было очень много. Самые яростные из них образовали перед сценой с подбадривающими поклонников музыкантами мошпит – круг, в котором самые активные действия слема и производились. Именно там должна была сейчас появиться «стена смерти». Кажется, если я ничего не путаю.

Пробрались мы к спасительной прохладной стене вовремя. Потому что буквально секунд через сорок Кей под мощные аккорды бас‑гитары оглушительно закричал:

– Готовьтесь, готовьтесь! Раз… я говорю раз… два, малыши, не боитесь?… два…. Три!!!

И фанаты побежали друг на друга. Веселье началось под захлебывающиеся резкие звуки музыкальных инструментов.

Вроде бы мне слышались звуки врезающихся друг в друга тел, но, думаю, это мне всего лишь казалось от излишней эмоциональности.

Я не видела, что там происходило с бушующими поклонниками, но, судя по тому, как наверху, находясь в своем красивом ВИП‑зале, прилипли к перилам журналисты, на мошпите было весело! Сверху одновременно снимали на камеры и фотоаппараты. Еще бы, там, наверное, настоящая мясорубка! Кажется, про группу «На краю» напишут очень много статей.

– Распрыгались! – проорала мне на ухо еще больше обозленная Нинка.

Как бы у нее нервный тик не начался.

Я согласна кивнула головой.

Мы с ней стояли возле стенки довольно долго, дожидаясь, пока толпа успокоится полностью. Нинка хотела пробиться к самой сцене, потому как она не совсем понимала, как «синильный козел» разглядит ее в такой толпе.

– Сейчас пойдем к сцене! – громко, чтобы я слышала, орала она мне на самое ухо.

Я, чувствуя, как жесткая и громкая музыка заставляет вибрировать легкие, отвечала ей:

– Да ни за что!!! Я туда не пойду!

Мне было страшно идти в самую гущу разгоряченных любителей альтернативной музыки.

– Пойдешь! – кричала в ответ Нинка. – Ты же моя подруга! Немедленно пошли!

– Я не самоубийца!!! – пыталась я перекричать музыку и с сожалением констатировала, что сделать этого не смогу, даже если мой голос усилить в четыре раза.

Идти нам не пришлось. Наверное, Небеса услышали мои молитвы, и в очередном перерыве между песнями, когда одни музыканты разговаривали с публикой, а вторые жадно пили минералку (между прочим, потом стаканчики с водой ребята отдавали стоящим у самой сцены поклонникам, и те с радостью принимали «угощение» из их рук), синеволосый Келла вновь на какое‑то время завладел микрофоном.

– Сегодня в этом зале моя любимая девушка! – весело прокричал он, близко подходя к микрофону и едва ли не касаясь его губами.

Мужская часть одобрительно подбодрила ударника. Женская – скорее расстроилась, но тоже зашумела.

– Я хочу сказать ей, как сильно я ее люблю! И хочу! – еще громче завопил парень, а я почувствовала боль – так сжала мою руку обозлившаяся Нина. Я за нее держалась, чтобы случайно «не потеряться».

– В полночь, в ВИП‑зале «Конфетти» я жду тебя, моя леди! Приходи, я отдам тебе все самое дорогое! Ай лав ю!

– Е‑е‑е‑е‑е‑е! – поддержали музыканта поклонники. – Приходи!

Я не знала, на кого мне глядеть с сочувствием: на далекого весельчака Келлу или на рядом стоящую, пылающую от гнева Нинку. Что‑то мне подсказывает, что эти двое друг друга стоят.

А зал, приветствуя новую композицию, уже вновь погружался в очередное штормовое море музыки, рискуя в нем утонуть.

Мы покинули концертную площадку и направились к журналистам, за столики.

– «Я офдам теве фсе фамое довогое!» – противным голосом передразнивала Нинка этого странного Келлу. Почему‑то в ее интерпретации он очень сильно шепелявил и имел тонкий гнусавый голос. – Да у него из всех вещей самое дорогое – это моя сумка!

– Думаешь, он такой бедный? – засомневалась я. – Они же вроде как музыканты довольно известные…

– Да ты знаешь, сколько стоила эта сумка? – зло пыхтя, прорычала подруга. – Да меня отец чуть не убил, когда я ее из Италии заказывала! Это, между прочим, «Версаче»! А мои кредитки? А заколка с кристаллами Сваровски? А ручка «Паркер»?

– Зачем тебе ручка «Паркер»? – очень удивилась я.

– Тебе не понять, ты все равно модой не интересуешься!

– Раз ты такая модная, слушала бы гламурный r'n'b! – не отступала я. – А не всякую там альтернативу.

Подруга одарила меня таким тяжелым взглядом, что я перестала с ней спорить. Воспользовавшись этим, она вновь стала ругаться:

– Да если он мне мою сумку не отдаст, я ему сердце через нос вырву! Я его убью!

– Как?

– Его барабанные палочки в уши затолкаю, чтобы мозг…. Хотя, – осеклась она, – откуда у него мозг? У этой сволочи там вакуумное пространство сидит!

– Как вакуумное пространство может сидеть? – поинтересовалась я, припоминая физику. – Вакуум – это же среда.

– Среда, среда, – кивнула подруга. – Понимаешь, дорогая моя, когда мозг у человека выкипает, он превращается в газ. Газовую среду. А вакуум – это как раз состояние газа и есть. У него в башке вакуум, у этого проколотого рыла…

– У него еще и губа проколота, и брови, – вставила я, уже откровенно веселясь. У меня теория с тараканами в голове, у нее с вакуумом…

– Да хватит меня перебивать!

– Успокойся, ты же его приворожила, вот парень теперь и хочет с тобой встретиться, – успокаивала я Нинку, озираясь, – на нас иногда с интересом смотрели люди, проходившие мимо, – подруга говорила вовсе не тихо.

– Там мои деньги! Там мои вещи! Да как он посмел! Моя сумка! Скотина!

– Ну, этот Келла же пообещал вернуть тебе все, – несколько опасливо тронула я за руку подругу. Та яростно прошипела:

– Пусть попробует не вернуть. Пусть. Я ему кишки на шею намотаю и повешу на них этого засранца! Я ему вены вытяну через уши и задушу ими! – очень мерзко расхохоталась подруга.

Даже я немного Нину сейчас боялась: столько ярости было в ее жестах и словах. По‑моему, если Нинку подпустить близко к этому синеволосому, она кинется на него, как разъяренный лев на гладиатора, и попробует узнать, каков он на вкус.

– Я его печень съем! – воинственно заявила она мне, напоминая демона. – Выпью кровь! Порву желудок! Из вен сыр‑косичку сделаю.

Как у нее еще глаза красными огоньками не загорелись и рога не выросли?

– Нина, ну я же ем, – возмутилась я, передергиваясь от таких подробностей.

– И что? – уставилась на меня та.

– Мне немного неприятно. Слегка так.

– Ничего, переживешь, – она подхватила длинной изящной вилкой со дна своей тарелки кусочек хорошо прожаренного мяса. – Вот так вот возьму и съем его селезенку! – с этими словами подруга запихала в рот еду. – И пфофую!

Это она так слово «прожую» произнесла. Я отвернулась от нее. У меня нервы не стальные – вдруг тошнить начнет от ее слов. Воображение у меня богатое.

Хотя я понимаю злость подруги: она ехала сюда, абсолютно уверенная, что влюбит в себя милого сероглазого (или уже янтарноглазого?) Кея, а к ней в буквальном смысле прицепился совсем другой человек! И даже в гримерную на руках зачем‑то потащил – наверное, чести хотел лишить. Или другие пакости задумал.

Представив картину, где синеволосый, мерзко улыбаясь, бросает дико орущую и не желающую сдаваться Нинку на диванчик, я захихикала. Что за глупая ситуация? Это так на него методика экстрасенса подействовала? Может, и мне при случае тогда к Альбине забежать? Мне менеджер понравился…

– Чего хихикаешь? – мрачно осведомилась Нинка, не сводя глаз с поющего Кея. – Проклятый жук‑навозник… я ему ноги вырву и вместо них барабанные палочки вставлю. Ур‑р‑род.

Под навозником и уродом явно подразумевался коварный Келла. А я Нинке говорила, что все эти музыканты с приветом. Кто‑то с маленьким, а этот синий – с большим.

Я не ответила. Пусть подруга и я вместе с ней попали в очередную глупую ситуацию, зато забавно вышло. Будет что вспомнить, так сказать. А Нинка уставилась на сцену, решив не ругаться, а наслаждаться музыкой и голосом ее несостоявшегося звездного парня. Взгляд ее сразу стал мягким.

– Я бы отправил тебя к господину всея пороков, – прошептал Кей завершающие слова одной из песен завораживающим шепотом, – чтоб преподать тебе, тварь моя, пару простых уроков…

Фанаты опять шумно возрадовались непонятно чему, подхватывая его зловещие слова и завершая их:

– Только найду тебя…

Мдэ, ну и песня. Правда, поклонникам нравится…

Я внимательно посмотрела на Кея, уставшего, мокрого, но все еще энергичного и отчего‑то искренне улыбающегося, точно зная, что он поет вживую. Всегда.

Сейчас мы с Журавликом сидели на удобных стульях ВИП‑зала «Карамель», как и остальные журналисты, пришедшие на халявный фуршет и концерт группы «На краю». Само выступление недавно закончилось, и благословенная тишина казалась непривычной, как афроамериканец в далекой сибирской деревеньке.

Писательской братии, впрочем, было все равно – есть музыка или ее нет. Она активно ждала ночного открытия клуба и не менее активно поглощала еду и напитки, которые чудесным образом все не исчезали со столов. Кое‑кто уже так хорошо распробовал алкоголь, что несвязно разговаривал.

До начала ночной работы «Горизонта», тогда, когда все три этажа заполнятся любителями ночной жизни, дискотек, танцполов и диджеев, оставалось около часа. Любезный директор клуба, а также несколько его помощников с милыми улыбочками ходили между приглашенными журналистами и призывали «немного подождать, чтобы увидеть сегодняшнюю божественную ночную программу». Гостеприимно размахивая руками, директор клуба Игорь Иванович сообщил:

– Дорогие гости! Сегодняшний день – специально для вас! По своим удостоверениям вы сможете побывать в любых, так сказать, частях нашего заведения. Начиная от большого танцпола, заканчивая бильярдом. Так сказать, все для вас! Все для вас!

Журналисты ему вяло поаплодировали. Многим уже было все равно, где поглощать алкоголь.

Ой, он так статьи‑то хвалебные хочет, что все разрешает. Наверное, конкуренции все‑таки опасается. Зато это чистой воды везение для моей озлобленной и несчастной Нинки. Кстати, что характерно, по тому поводу, что у нее ничего не получилось с Кеем, подруга почти не переживает – все ее добрые и светлые чувства к нему были отодвинуты на второй план ненавистью к Келле.

– Ну вот, – повернулась я к Нинке, после того как директор растворился среди гостей, – ходи где тебе хочется! Директор сказал, что для журналистов с их удостоверениями все открыто. Может, потом в журналисты податься, а? Халява такая…. Найдешь свой «Конфетти», встретишься с…

Я замолчала, глядя на подругу. Пока я говорила, она ловко перехватила у одного из ребят‑официантов сразу два высоких бокала с ядовито‑синими коктейлями и теперь большими, совсем не женскими глотками поглощала содержимое одного из них.

– Ты что, напиться тут захотела? – вцепилась я во второй бокал. – Не смей!

У Нинки и алкоголя странные взаимоотношения. Пара бокалов вина или одна‑две бутылки пива никак на нее не действуют, разве что делают ее активнее и злее, чем обычно. Но большее количество алкоголя полностью меняет психику этой чудачки – она становится белой и пушистой, лезет обниматься и вообще похожа на вулкан, извергающий из себя добро. Просто не человек, а ангел, меценат и добрых дел мастер в одном лице! В таком состоянии она добродушная и милая, как никогда. Готова сделать все что угодно даже для незнакомого человека. Побыв хорошей, излишне болтливой и чересчур щедрой, Нина начинает слабеть, вянуть, как застоявшийся в воде цветок, и домой ее приходится тащить чуть ли не на руках.

– Я не напиваюсь, – уже присосалась ко второму бокалу Нинка, вырвав его из моих рук, – я себя поддерживаю в тонусе.

Темно‑синяя жидкость коктейля исчезала из бокала с огромной скоростью, и мне лишь оставалось печально наблюдать за этим.

– В каком таком тонусе? Не пей, пожалуйста, много, я не хочу тебя на себе тащить домой!

– А тебе и не придется, балбеска! Я знаю, что я делаю. И вообще в двенадцать я встречусь с синеволосым козлом, заберу свои вещи, ну и, конечно, расскажу ему, что воровать вещи у девушек – плохо. А потом мы с тобой пойдем веселиться, ясно? Тысяча чертей, – процитировала она одного из мушкетеров, – я найду его и заставлю пожалеть, что он такой недоносок!

– Думаешь, он считает себя недоноском? – скептически спросила я, вспоминая барабанщика. По его одному виду можно сказать, что у него самомнения выше крыши. Хотя до Нинки ему все‑таки далеко.

– Я считаю. И этого достаточно, – потрясла кулаком в воздухе подруга. – Я из‑за этого кретина не смогла Кея заполучить! Я его зарежу.

В подтверждение своих слов она потянулась рукой к коленям, на которых обычно лежала ее сумка. Сейчас там, естественно, было пусто – и ее рука нащупала не знакомое кожаное изделие, а воздух. Это рассердило Нинку еще больше, хотя я думала, что больше уже невозможно. Подруга, яростно потрясая гривой светлых волос, некрасиво ругалась, не стесняясь окружающих.

– Еще и мозоль болит! – горестно взвыла она, ударившись о ножку столика.

– Лучше бы папе рассказала, – произнесла я. – Он бы за тобой приехал хотя бы.

Такой вариант развития событий ее не устраивал.

– Ну уж нет. Я тут потусуюсь! И вообще вдруг Кеечку встречу. Я слышала, кто‑то из этих говорил, – обвела чуть затуманенным взглядом присутствующих Нинка, – что Кей останется в клубе. А жаловаться я вообще не хочу. Со своими проблемами могу справиться сама. Сама, и только.

Ее губы вдруг растянулись в неприятной улыбке, а глаза забегали в разные стороны, как у воришки.

– Ты чего? – растерянно посмотрела я на подругу.

– Ничего, – отвечала она. – Мне нужно позвонить. Сиди здесь и никуда не уходи, а то потом ищи тебя по всему «Горизонту»!

С этими словами подруга бабочкой выпорхнула из‑за стола и скрылась в толпе людей.

Вернулась она минут через пять, крайне довольная, поигрывая бусами.

– И кому ты звонила? – смерила я ее подозрительным взглядом.

– Папе римскому! – в руках у Нинки появился новый бокал. На этот раз коктейль в нем был не синим, а рубиново‑красным, где‑то на середине бокала плавно переходящим в желтый.

– Хватит пить! Ты не для этого сюда пришла! – рассердилась я.

– Я же сказала – мне для тонуса, – отрезала подруга. – У меня сегодня день великого стресса, а ты ноешь. И вообще это последний.

– Так кому звонила‑то?

– Папе, – радостно отозвалась Нинка.

Я облегченно вздохнула. Надеюсь, ее родитель заберет нас отсюда.

– И когда он приедет? – осведомилась я.

– Скоро. Сказал, что сейчас с одним мужиком разберется и прикатит с ребятами.

– В смысле разберется? – не поняла я.

– В прямом. Папа сейчас на разборке какой‑то, – хмыкнула Нинка. Она опять сняла свои туфли и, уже никого не стесняясь, сидела без них, босиком.

Я медленно перевела на подругу взгляд.

– На какой такой разборке?

Что‑то не могу я представить представительного дядю Витю, главу семейства Журавлей, который в общем‑то человек довольно хороший, хоть и нудный, пришедшим на бандитскую разборку. И не то у него социальное положение, чтобы такими глупостями заниматься.

Наверное, все‑таки не стоило Нинке пить коктейли, потому что она стала нести какой‑то бред.