Черная весть и кончина

В следующий раз в Сергиев Посад Крашенинниковы поехали уже втроем, вместе с папой Славика. Отец Наум как будто ждал их. Не было никого: ни монахов, ни паломников. Обутый в валенки, отец Наум сидел на табуретке под навесом. Мальчик сразу подошел к нему и встал перед ним на колени. Родители остались в стороне, зная, что, когда старец с кем‑то беседует, подходить нельзя. Они поговорили о чем‑то и вместе подошли к родителям Славы. Отец Наум предложил семье переехать жить в Сергиев Посад, обещал оказать помощь в этом. Пообщавшись с отцом Наумом какое‑то время, паломники пустились в обратный путь.

На обратном пути в поезде Валентина с мужем обсуждали вопрос, как ему уйти из армии, чтобы ради сына переехать и жить возле Лавры. В то время уволиться из вооруженных сил было очень сложно. Когда отец вышел из купе, Слава сказал маме: "Мамочка, не думайте вы ни о чем. Вы не переедете". – "Почему, Славочка? – возразила мама. – Ради тебя мы готовы на все, даже бросить службу в армии и жить у монастырских стен". Славик на это вдруг произнес: "Нынешней осенью, когда я пойду в школу, где‑то в 20‑х числах сентября мне станет плохо. Я заболею и умру…"

Это был шок для родителей, и с этих пор в семье Крашенинниковых поселилась тревога за сына.

О своей кончине Слава сказал в июле, а в марте следующего года его не стало. В этот период Славик продолжал ходить в школу с несколькими короткими перерывами, когда ему приходилось по несколько дней находиться в больнице. Он только последние две недели перед своей кончиной не посещал школу.

Ему не хватило пяти дней до 11 лет. Он творил: "Бог сократил мой век потому, что люди очень уж быстро предают Бога, и поэтому я не успею вырасти, а так бы был вначале врачом, а потом – монахом". И еще он сказал, что некоторые люди сильно разозлятся на его пророчества, когда они начнут сбываться, и назовут его злым колдуном.

Последние дни жизни Славы мама описала очень подробно, так как они с Сергеем Вячеславовичем дорожили каждым часом, каждой минутой общения с сыном. Вот что пишет Валентина Афанасьевна:

"Расскажу о некоторых чудесах, происходивших перед кончиной и после кончины Славика. Если ему, маленькому, согласно записи в медицинской карточке не делали прививок, то, когда мы с ним лежали в больнице города Челябинска, он сам не разрешил вливать ему чужую кровь. Но когда врач настояла на этом, и ему попытались влить кровь, то не смогли этого сделать. Кровь сама не поступала, и они вынуждены были убрать капельницу. Славик сказал, что с чужой кровью в человека входят чужие грехи, а кровь все равно не приживается, так как она мертвая.

Слава носил свой большой крест, а в детском отделении гематологии города Челябинска помощником заведующего отделения была экстрасенс. Она ругалась: "Повесил крест на все пузо! Убери его!" Она пыталась взять пункцию костного мозга у Славика в области груди, и тоже не смогла этого сделать. Невидимая сила выбила из ее рук эту иглу. Пункцию взяли, но другие.

Диагноз мальчику так и не определили. Когда я его спросила: "Славочка, у тебя рак?" Он ответил: "Хуже, мамочка. Есть рак – он, а есть рак – она. Так вот у меня – она". В хирургическом отделении после всех проверок предположили, что, видимо, была лимфосаркома. Но его никто не лечил, и болезнь была в таком запущенном виде, что невозможно было определить, отчего он умер.

Однажды Славика пригласила к себе в кабинет врач (не помню уже, какой кафедрой она заведовала в институте) и попросила продиагностировать ее. Славику это ничего не стоило. Он в считанные минуты удовлетворил ее просьбу. На ее вопрос: "Сможешь ли ты мне чем‑нибудь помочь?" Славик при мне ей ответил: "Вот вы всю жизнь лечите людей. Вылечили ли вы кого‑нибудь?" Она ответила, что не знает, наверное, вылечила все‑таки кого‑нибудь. Славик сказал: "Почему не можете себе вылечить ноги? У вас ведь всю жизнь были самые хорошие лекарства. Самое лучшее вы оставляли себе, другое раздавали своим знакомым, так почему вы все же не вылечились?" Опустив голову, она тихо ответила: "Вот, не вылечилась…" Славик сказал, что он здесь для того, чтобы помочь умирающим детям, и если у него хватит сил, то поможет и ей. Но больше она не приходила к Славочке.

Когда нас с ним перевели в хирургическое отделение, он мне сказал: "Мамочка, я умирать буду, а они будут петь и плясать". Я ничего не ответила. Я даже вообразить не могла, что бы это значило.

Два дня, проведенные в палате, были спокойными. За стеной у нас была так называемая ординаторская, а почти напротив, в коридоре, стоял большой телевизор, где больные ребятишки из отделения смотрели вечерами телепередачи.

Накануне 8 марта в этой ординаторской у нас за стеной началась гулянка. Славику в это время было очень плохо после лапароскопии. Гулянка постепенно усиливалась, а ребятишки постепенно увеличивали звук телевизора. Гулянка с песнями и плясками уже все отделение сотрясает, телевизор орет на полную мощность, дети, подражая разгулявшимся медработникам, скачут и пляшут возле телевизора… Я выглянула в коридор, и у меня от ужаса на голове зашевелились волосы. Это не иносказательно. Волосы от ужаса действительно шевелятся. А Славик лежит тихонечко, чтобы меня не расстраивать: вроде как спит.

В то время, пока мы лежали в больнице, в Челябинск приехала Стефания, прилетела Джуна, прибыл и Лонго, и Кашпировский. После того, как многие из медперсонала побывали у этих колдунов, один из врачей сказал мне, что у больных тяжелыми недугами бывает видение будущего и что у Славика такие способности от болезни. Такой вот диагноз дару прозорливости поставили Славику, но диагноза его болезни так и не было.

Когда они отошли, подошла другая врач и сказала мне: "Не слушайте вы их! Я 30 лет работаю здесь. Всяких раковых ребятишек повидала, но провидца из них ни одного не было. Я вообще впервые в жизни вижу такого человека! Слава Богу, что вообще увидела в своей жизни такое!"

Хочу заметить, что на Урале, особенно в гематологической больнице, просто работающий конвейер умирающих от лейкоза детей. И вот, будучи в таком же состоянии, как и все больные дети, Славик старался своими советами помочь родителям болящих детей. Подсказывал, какие молитвы читать, какую траву заваривать, чтобы облегчить страдания умирающим детям. Один 15‑летний мальчик сказал, что если не умрет, то пойдет учиться в семинарию и будет священником, потому что его поразило, что Славик все о нем знает и видит все его болезни и что есть надежда на хороший исход (у этого мальчика, к счастью, заболевание оказалось не смертельным).

С 14 на 15 марта около полуночи мы с мужем, до этого все время дежурившие у Славиной постели, уснули почти одновременно беспробудным сном. Когда очнулись от сна, тоже мгновенно, с ужасом посмотрели друг на друга: не проспали ли мы сына. Муж заглянул к нему, а Славик, улыбаясь, поздравил его с днем рождения и сказал: "Папочка, поспи. Ты, наверное, устал, проговорив со мною всю ночь". Изумленный муж ответил ему, что мы крепко спали. А удивленный Славик спросил: "А кто же всю ночь держал меня за руку и разговаривал со мной, успокаивал и говорил: ничего бойся, Славочка, все будет хорошо?" Сказал, что у него ничего не болело всю ночь.

Еще один случай. После обеденного времени я стояла на кухне. Было около трех часов дня. За окном мороз –20 °C, а я четко слышу урчание грома, как во время грозы. Не пойму – откуда. Внезапно, как будто ниоткуда, подлетает к окну голубь. Порхая на одном месте перед окном, смотрит мне прямо в глаза. Долго порхает. Мне его стало очень жаль. Я подумала: "Наверное уже устал?" – подошла вплотную к окну, чтобы он улетел. Из окна внизу я увидела на крыше двухэтажного детсада громадное кучевое облако, очень пушистое, с ярко‑белыми краями и синеватым верхом, а внутри него звучат раскаты грома. Я подумала, что так не бывает, и, видимо, это связано со Славиком. Так оно и было – утром следующего дня Господь забрал Славика.

Хоронили Славика всем военным городком. Хорошо организованные похороны были всеобщим последним подарком нашему сыну. Школа была закрыта, и все дети были участниками похорон.

Слава говорил, что после его кончины ему лучше будет удаваться излечивать болезни глазные и нервные, а находиться он будет там, где Богу хвалу поют. А чтобы я за него не беспокоилась, он мне сказал, что будет приходить и помогать нам и после своей кончины.

Славик был очень мужественным человеком. Он до последних дней ходил в школу. Умолял меня, чтобы я пускала к нему всех приходящих. Без посетителей перед кончиной он пробыл всего лишь одни сутки. Тело Славы уже лежало в гробу, а в дверь стучали те, кто ждал от мальчика помощи…

Когда я спросила его: "Славик, за что тебе такие муки?" – он, строго и проницательно посмотрев мне в глаза, ответил: "Какие муки – такая и награда".

Еще Славик говорил: "Когда вы узнаете, кто я есть на самом деле, то сначала испугаетесь, оттого что так запросто обращались со мною, а потом будете мною гордиться, и многие мне сильно позавидуют".

Перед самой кончиной, когда Славику стало очень тяжело, он, обратившись к лику Христа, сказал с сомнением: "Вот я умираю… А может, моя смерть напрасна? И муки мои напрасны? Может, Тебя вовсе и нет? И все это напрасно?"

У меня волосы на голове зашевелились от ужаса. Через некоторое время ему стало получше. Он с большим изумлением широко распахнутыми синими глазами посмотрел в иконный уголок, где были старинные иконы, и сказал: "И все‑таки Ты есть! Слава Богу!"

В 4 часа 50 минут его душа отошла к Господу, и почему‑то остановились часы в его комнате. Так на этом времени они до сих пор и стоят.

Перед сороковым днем после кончины Славика мне напомнила о себе та "медсестра" из роддома, которая перед нашей выпиской принесла мне в палату сына.

Вижу в тонком сне, что стою на железнодорожной платформе нашего городка, жду электричку, чтобы ехать в церковь города Челябинска. Время будто бы около 5 часов утра. На платформе, кроме меня, никого нет. Вдруг совершенно бесшумно по рельсам как бы подлетает электричка. Вагоны широкие, светлые и очень чистые. Электричка остановилась, и открылись наружные автоматические двери. Я подумала, что билеты в этой электричке, наверное, дорогие, стою и раздумываю: садиться мне в эту электричку или нет. Электричка стоит. Может, ради меня электричка остановилась? Мне стало неловко за себя, и я решила войта в вагон. Только зашла в тамбур, как электричка бесшумно помчалась дальше.

В тамбуре идеальная чистота и необычная тишина. Я без билета. Проходить в вагон боюсь. На больных отекших ногах стоять тяжело. Все‑таки решила зайти в вагон. Попыталась открыть дверь, но она не открывается. Я заглянула через дверное стекло вовнутрь вагона и поняла, что это вроде и не электричка, потому что вагон высшего класса и там белоснежное белье. И вижу спящим нашего Славика. Я еще раз осторожно попыталась открыть дверь в вагон, но она не открывалась. Мне хотелось увидеть проводника. Начала волноваться за Славочку: "Как же он один? Что же это за поезд? Кем он управляется? Неужели никого нет? Где проводник?"

И вдруг с другой стороны вагона появляется проводник. Я мгновенно ее узнала! Это была та роддомовская "медсестра". На ней была та же одежда! Я села на пол в тамбуре и подумала: "Куда привезут, туда и привезут. Мне и в тамбуре хорошо. Главное – рядом Славик". На душе стало спокойнее. Затем видение исчезло.

Славику чужды были корыстолюбие, лукавство, хитрость, ложь, лицемерие, искание выгоды и прочие отрицательные качества обычного человеческого характера. Ему было сказано так: "Весь мир погубит выгода!"

Славик рассказал, как наша семья будет жить после его кончины. За 10 минувших лет уже очень многие предсказания сбылись. Исполнения еще несбывшихся предсказаний ожидать страшновато…

Записи, которые он начал вести при жизни, во время похорон исчезли, а вместе с ними почему‑то исчезли мой шарф и одна венчальная свеча. На простую кражу это не похоже, потому что в доме было что украсть. Так и нет объяснения этому факту", – заканчивает свои воспоминания его мама.

После похорон, спустя какое‑то время, родители Славика заметили, что с могилки сына исчезают земля и камешки. Оказалось, что их берут приходящие на кладбище люди. Сергей Крашенинников подсыпает камешки и землю на могилу сына каждую неделю, но паломники разбирают их вновь. На счастье и удачу… И уже есть немало свидетельств, будто Слава помогал в трудных ситуациях и исцелял больных, воздействуя своей силой с того света, где он сейчас пребывает.

…Я не знаю, не могу судить однозначно, насколько его феноменальные способности подходят под определение "дети индиго", но многое говорит о вполне вероятной такой миссии юного пророка и целителя. Он нес Бога в душе, но ведь и многие индиго рождаются с неистребимой верой в Бога и не сомневаются в Его существовании… Достучаться до нас Ему очень не просто…