ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 1–15 ДЕКАБРЯ 1994

Григорий Модестович Машковский любил поигрывать тростью, поглаживая костяной набалдашник в виде головы льва, любил постукивать тростью о пол, легонько отбивая ритм какой‑нибудь навязавшейся песенки. Но сегодня Григорий Модестович, этот крупный шестидесятилетний мужчина с властным взглядом и богатой седой шевелюрой, не мурлыкал под нос никакой мелодии, а его пухлые пальцы барабанили по костяной голове льва не весело, а угрожающе. Глаза Машковского неотрывно смотрели на стол, на краю которого лежали два тонких шприца и резиновый жгут.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился Степан, «тридцатилетний оболтус», как называл своего сына Григорий Модестович. Увидев шприцы, Степан остановился, затаив дыхание.

Машковский даже не повернул головы в сторону сына.

– Вот это дерьмо, – глухо проговорил Григорий Модестович, – Николай нашёл в туалете на первом этаже. Будь добр, объяснись.

– Пап, это не моё… Я даже не знал, что кто‑то…

– Покажи руки! – Слова прозвучали хлёстко, повелительно, угрожающе.

– Я же говорю, что не моё. Я этим не занимаюсь.

– Покажи! – повторил отец и медленно поднял глаза на сына.

– Пап, да что ты, в самом деле! Что за чушь.

– Вот это, – старший Машковский вдруг с внезапной яростью ткнул набалдашником трости в шприцы, – это не чушь, идиот! Это – топор над твоей головой. Подойди, я сказал тебе, покажи руки.

Степан с раздосадованным видом закатал рукава и с опаской приблизился к отцу.

– Если когда‑нибудь увижу у тебя следы уколов – застрелю, собственной рукой! – холодно сказал Григорий Модестович. – Ты понял меня? Теперь скажи, кто из твоих практикует это говно.

– Не знаю. Может… нет, пожалуй, не знаю. Кто угодно может быть, сейчас многие балуются…

– Балуются! – мрачно передразнил Машковский. – О своих знакомых нужно знать всё! А ты – «кто угодно может быть»… Эти, с которыми ты вчера тут развлекался, – чтоб больше сюда ни ногой! И вообще никого из «своих» сюда больше не приводи. Не пущу. А если по делу кого притащишь, так запомни, что охрана будет обыскивать твоих дружков.

– Пап, ты что? – Степан изобразил негодование на лице.

Старший Машковский ткнул тростью сына в грудь, и тот вздрогнул от боли.

– Я тебя предупредил, Стёпа. Если у кого‑то из «твоих» найдут шприц или вообще наркоту, пусть траву или таблетки какие, я лично сдам этих людей ментам. Так и знай. И ты будешь выпутываться сам. Я пальцем не пошевельну, чтобы помочь тебе. Пора бы уже головой начать думать, а не только крутить ею в сторону девок…

– Пап, ты со мной как с пацаном говоришь.

– А ты и есть пацан! Сопляк!

– Я, между прочим, давно не школьник. Я директор торговой фирмы.

– Ты с кем разговариваешь, Стёпа? Ноль ты без палочки, а не директор! Ты перед своими приятелями и потаскушками малолетними можешь хвост распушать, а мне не надо рассказывать детские сказки. Ишь, директор выискался… Шмакодявка! Я тебя раздавлю, как клопа, если ты передо мной будешь губы раздувать. И не посмотрю, что ты плоть от плоти моей! Запомнил мои слова?

– Да, папа, – ответил Степан, едва слышно.

– А теперь уйди.

Сын неуверенно помялся, будто не решаясь спросить о чём‑то очень нужном, но промолчал и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

Машковский поднялся из‑за стола и подошёл к огромному окну. Снаружи стояли заснеженные ели, густо росшие на участке вокруг дома. Григорий Модестович почти не жил в городе, Москва утомляла его суетой. В столицу он выбирался только для деловых встреч.

– Как здесь хорошо, – прошептал он, обводя неторопливым взглядом пышные еловые ветви. – Какой покой!

Опираясь на трость, он медленно двинулся в сторону камина, где потрескивали охваченные огнём поленья.

– Николай! – Машковский остановился, уставившись на пламя.

За его спиной бесшумно появился секретарь.

– Уничтожь это, – Машковский указал глазами на шприцы. – Да не сейчас, после… Ты что, курил? Табаком пахнет.

– Курил, Григорий Модестович, что‑то захотелось. Два года ни‑ни, а сегодня вдруг снова соблазнился.

– Брось. Неумно это. – И с внезапным раздражением добавил: – Не бросишь курить – урежу зарплату. Понял?

– Понял.

– Молодец. Мне бы такого сына понятливого… Ты в Белом доме был сегодня?

– Да, Григорий Модестович, был. Сказали, что бумаги ещё не готовы.

– Не готовы… – Он устало опустился на стул и несколько раз стукнул тростью о пол. – Ладно, я подожду. Ну а что там вообще?

– Народ поджал хвосты, – доложил Николай. – В Белом доме ведь теперь СБП обосновалась.

– Служба безопасности президента? Сам Коржаков?

– Нет, отдел «П», начальником поставлен какой‑то Смеляков.

– Надо узнать, кто такой, откуда пришёл, что собой представляет… СБП, говоришь? Наверное, чинуши разом обделались? Что ж, понимаю их. Зато воровать станут умнее, пусть и меньше… Ты всё‑таки соедини меня с Петли‑ным. Перемолвлюсь с ним парой слов.

– Сейчас свяжусь с ним…

* * *

Утро 2 декабря началось для владельца Мост‑банка с неприятностей. Уже на выезде из своего загородного дома Владимир Гусинский заметил, что следом за ним по Рублёво‑Успенскому шоссе двинулись две незнакомые машины «вольво». Одна из них легко вклинилась между бронированным «мерседесом» Гусинского и сопровождавшим его джипом охраны.

– Это наши, Толя? – обратился Гусинский к сидевшему рядом с водителем начальнику охраны.

– Чужие, – ответил тот, внимательно глядя через окно на «вольво».

– Так пусть отстанут! Чего они прилипли к нам? Толя, ты слышишь меня? – Гусинский беспокойно оглядывался на двигавшуюся вплотную к ним «вольво». – А если это хвост? Или ещё хуже?

– Владимир Александрович, сейчас оторвёмся, – попытался успокоить Толя. – Не бойтесь.

– Как это «не бойтесь»? У меня нервы ни к чёрту! Меня малейшая мелочь выводит из себя! Где наш джип?

– Сзади едет, позади этой чёртовой «вольвочки», я его вижу… Сейчас свяжусь с ними.

Охранник нажал кнопку переговорного устройства:

– Мужики, вы что, спите там, что ли? Что за дела? Почему отстаёте?

– Толя, мы не можем к вам подобраться. Сигналим, но «вольво» к вам крепко прилила. И за нами ещё одна увязалась, внаглую прилепились. Не пойму, чего им надо. Поднажмите чуток, мы попытаемся обогнать их…

Гусинский напряжённо вслушивался в переговоры охраны.

«Кто это? Чего им надо? А если начнут стрелять? Мало ли что машина бронированная, всякое может быть. В стране каждый день убивают банкиров прямо на улице! Никакой жизни! Или они хотят похитить меня? Тогда ведь может быть и впереди засада! Господи, что происходит! Скорее въехать в город! Скорее к людям!»

В считанные минуты он успел убедить себя, что на него устроена охота, и от этой мысли, завладевшей всем его существом, банкира начало трясти. По лицу побежали струйки пота.

Он увидел, как охранник приготовил пистолет.

– Чёрт знает что! – вырвалось у Гусинского, и он постучал кулаком по плечу водителя. – Жми! Давай в офис, быстро. Это просто бред какой‑то!

«Мерседес» Владимира Гусинского на огромной скорости влетел в Москву, но «вольво» не отставала, уверенно повторяя все манёвры «мерседеса», держась в каких‑нибудь полутора метрах от него, словно приклеенная. Толя прижал к уху мобильный телефон и отдавал кому‑то распоряжения негромким голосом.

– Кто же это? – прошептал банкир, глядя в заднее стекло.

– На Кутузовский выскочим, там просторнее! – крикнул водитель, напряжённо глядя на дорогу сквозь бешено работавшие «дворники», с трудом справлявшиеся с налипавшей на лобовом стекле грязью.

– И что?

– Тогда наши смогут подобраться к этим козлам сбо‑к у, – пояснил водитель.

– Владимир Александрович, – охранник повернулся к Гусинскому и уверенно улыбнулся. – Ребята вызвали банковский броневичок. Сейчас надёжная бригада выручит нас.

Через несколько минут машины выехали на Кутузовский проспект, затянутый клубившейся над автострадой бурой мокрой пылью.

Внезапно, громко сигналя, справа вырулил банковский бронированный автомобиль для перевозки денег. Лихо объехав мчавшуюся процессию, броневик пристроился слева от первой «вольво». Из открытого окошка высунулась чья‑то рука с пистолетом и сделала знак водителю «вольво», – мол, хватит дурить, убирайтесь.

– Вы что, пальбу хотите устроить? – выдохнул Гусинский.

– Если придётся, Владимир Александрович, – усмехнулся охранник.

– С ума все посходили! – Банкир побледнел.

В ту же секунду у «вольво» опустилось окно задней дверцы, и находившийся на заднем сиденье человек поднял на уровень лица спецназовский автомат с таким расчётом, чтобы его увидели люди в броневике.

– Отваливайте! – крикнул он, но его голос растаял в шуме двигателей и колёс.

В ответ на это открылась боковая дверь броневика, и оттуда показались несколько фигур в камуфляже, все с автоматами. Машины продолжали мчаться на прежней скорости, пронзительно гудя и моргая фарами, пугая всех и заставляя уступать дорогу.

– Что там у них происходит? – Гусинский вертелся на месте, пытаясь разглядеть, что делалось сзади. – Толя, они, кажется, автоматы приготовили!

– Точно…

Прошло ещё несколько мгновений, и из окна «вольво» высунулся кончик гранотомёта «муха» и чья‑то рука.

– Что они показывают нашим? – выдавил из себя банкир, чувствуя, как у него похолодели ноги. – Это что такое торчит? Что там в этой «вольво»?

– Гранатомёт, – упавшим голосом откликнулся водитель, поглядывая в боковое зеркальце. – Мать их, у них гранатомёт… И ещё что‑то показывают… Наши‑то отваливают…

Банковский броневик резко сбавил скорость и отстал, сразу затерявшись в автомобильном потоке.

– Что стряслось, парни? Вы чего?.. – Начальник охраны встревоженно затараторил по радиостанции. – Что у них? Ксивы? Так они менты? СБП?..

Банкир жадно вглядывался в затылок охранника.

– Что там, Толя? Что они говорят?

– Владимир Александрович, – повернулся к нему Анатолий, – там то ли гэбэшники, то ли эсбэпэшники! Я толком не разобрался…

– При чём тут СБП?! – Гусинский сорвал с носа очки и принялся зачем‑то шарить по карманам. Его мозг судорожно работал, но никак не мог сфокусироваться на происходящем. – Чего им от нас надо?

– Не знаю. – Охранник совсем растерялся.

Банкир обхватил голову руками и зажмурился.

– Да никакие это не менты! – воскликнул он вдруг. – Мало ли сейчас липовых документов. У тебя вон тоже ксива ментовская есть, но ты же не мент! Бандиты это! Не посмеют люди Коржакова на меня наезжать! Я для Ельцина столько сделал!.. Да если б не я… Нет, это не гэбэшники, кишка у них тонка наезжать на меня!

Гусинский торопливо достал свой мобильный телефон и дрожащими пальцами набрал номер.

– В РУОП? – догадался охранник.

– Да, хочу с Рушайло переговорить… Только бы он у себя был… Алло! Володя, тут у меня что‑то страшное происходит! Помогай! Меня кто‑то преследует! Две неизвестные машины!.. Не волноваться? Как же не волноваться, когда они нагло прилипли к нам… Они вооружены до зубов! Я же не знаю, кто это… А если бандюки?.. Похоже, хотят убивать! Гранатомётами угрожают! Идут прямо на хвосте у меня! Сделай что‑нибудь! Скорее! Я уже к мэрии подъезжаю… Как же не беспокоиться?! Я воевать не умею, я не бандит какой‑нибудь!.. Хорошо, надеюсь, что скоро твои люди будут на месте… – Гусинский выключил телефон, но не убрал его, а зажал в руке, словно чувствовал себя так надёжнее, словно держал за руку Рушайло.

– Ну что? – спросил с надеждой охранник.

– Обещал людей выслать, разобраться… А если с нами разберутся раньше, чем менты приедут? Вот же дерьмо! Надо ж так вляпаться!..

Автомобили въехали на стоянку перед зданием мэрии, и «мерседес» лихо затормозил. Банкир выпрыгнул почти на ходу и с удивительной прытью побежал к стеклянным дверям, поднимая брызги из грязных луж.

Из обеих «вольво» стремительно выбежали люди в чёрных одеждах, держа автоматы наперевес и окружили «мерседес» и джип сопровождения.

– Служба безопасности президента! – закричали они. – Всем выйти! Приготовить документы!

Поднявшись к себе в кабинет, Гусинский прежде всего бросился к окну. Сверху было видно, как его охранники распластались в мокром снегу.

– Кто ж на меня так наехал? – пробормотал банкир. – Кому это надо? Ну где же Рушайло?

Через несколько минут он увидел две милицейские машины с сиренами. Из них высыпали облачённые в камуфляж и бронежилеты милиционеры с автоматами. Но, к удивлению банкира, приехавшие не бросились в бой, а мирно переговорили с неизвестными людьми в чёрных одеждах, спросили их документы, покивали и спокойно уехали.

– И это всё? – возмутился банкир. – Значит, можно меня вот так, среди бела дня, брать голыми руками? Прямо в центре Москвы?

Он припал к стеклу, и оно быстро запотело, мешая ему наблюдать за разворачивавшимися внизу событиями.

– Кого позвать? Кто выручит? Кто защитит от произвола? – бормотал он. – Сволочи! Менты бестолковые…

Банкир порывисто повернулся и двинулся к столу. Нависнув над телефонным аппаратом, он яростно потыкал пальцем в кнопки, набирая номер.

– Алло! Женя, ты? Женя, выручай! За мной бандюки какие‑то увязались, приехали менты по моему вызову, ничего с ними не сделали, умотали. Надежда только на тебя! Они оружием угрожают! Всех моих людей мордой в снег уложили! Чёрт знает что происходит! Беспредел! И ведь прямо перед зданием СЭВ, ну да, прямо на площадке возле мэрии… Вышли кого‑нибудь срочно!

Человека на противоположном конце провода звали Евгений Савостьянов. Он был начальником управления ФСК[8]по Москве и Московской области. С изумлением вслушиваясь в бурную речь, лившуюся из телефонной трубки, Савостьянов пытался понять, что случилось.

– Владимир Александрович, – сказал он наконец. – Я не очень понимаю. Какие бандюки? Откуда вы звоните?

– Я из мэрии, твою мать! Из моего кабинета! Сделай же что‑нибудь! Там внизу чёрт знает что! Меня чуть не убили!

Савостьянов помолчал, размышляя.

– Там что, стрельба?

– Нет, но вот‑вот начнётся! И тогда уж крови прольётся – мало не покажется! – В голосе банкира слышались истеричные нотки.

– Не паникуйте! Почему же милиция не вмешалась?

– Да струсили они! Хвосты поджали, сукины дети! Ты же их знаешь, на ментов разве можно положиться? Нельзя! Женя, выручай! Отправь сюда ребят, иначе моих просто перестреляют!

– Ладно, сейчас вышлю группу…

Савостьянов опустил трубку на рычаг и нахмурился.

«Бандиты перед мэрией? Нападение на Гусинского? Вот так, нагло? Не может быть! Да и зачем? Если бы ограбление или, скажем, похитить хотели, то уж не стали бы тянуть резину… Ничего не понимаю. Он же ничего внятно сказать сейчас не может, трясётся от страха. Что там происходит‑то?»

Пока Савостьянов, поглаживая коротенькую бородку, размышлял, как ему поступить, сотрудники СБП успели извлечь из джипа несколько пистолетов и помповых ружей, но вытащить наружу водителя «мерседеса» им не удалось.

– Выходи! – кричали они водителю.

– А пососать не хотите? – отвечал тот затравленно.

– Кончай бузить!

– Да пошли бы вы все!

– Ладно, – сплюнул один из офицеров. – Надоела мне эта свинячья возня.

Он с силой ударил прикладом автомата по лобовому стеклу. Водитель сжался, но дверь не открыл. Тогда офицер недобро улыбнулся водителю и решительно пошёл прочь. Через минуту он возвратился и показал водителю гранату. Многозначительно постучав ею по лобовому стеклу, он крикнул:

– Слышь, придурок, можешь не вылезать из своего тарантаса. Сиди, наслаждайся.

Он выдернул из гранаты чеку, положил её на крышу машины и быстро отбежал.

В следующую секунду водитель «мерседеса» распахнул дверь и стремглав вылетел наружу. Поскользнувшись в груде мокрого снега, он упал и тут же получил увесистый удар автоматным прикладом между лопаток.

– Нет! Нет! Уходите все! – кричал он, пытаясь отползти подальше. – Она сейчас взорвётся!

Тяжёлый башмак грубо прижал его голову к асфальту.

– Лежи, сука!

– Она взорвётся!

Кто‑то сунул ему под нос гранату:

– Не трясись, говнюк, а то штаны испачкаешь. Граната не взорвётся, она без запала. Классно мы над тобой пошутили?

Водитель закрыл глаза и мелко затрясся, плача.

В следующее мгновение засвистели тормоза автомобилей, из подъехавших машин выпрыгнули вооружённые люди, некоторые из них – в чёрных масках. Раздались громкие голоса: «Не двигаться!», тут же прозвучала автоматная очередь. Собравшиеся зеваки бросились врассыпную, кто‑то поскользнулся и растянулся на скользких гранитных ступеньках.

– Всем лежать! – кричали приехавшие. – Здесь «Альфа»!

Гусинский напряжённо смотрел сквозь замутневшее стекло на происходившее внизу. После первых же выстрелов преследовавшие его люди спрятались за машины и приготовились к бою. «Альфа» стремительно двигалась вперёд, раздалось ещё несколько коротких автоматных очередей, пули ударились в борт автомобиля.

– Что за хрень! – выпалил кто‑то из сотрудников СБП. – Тут же полно людей!

– Вот! Началось! – выкрикнул нервно Гусинский. – Ну разве нельзя было вовремя остановить их?! Сейчас же начнётся бойня!

Внизу всё смешалось. Задержанные люди Гусинского попытались было подняться, но просвистевшие пули заставили их вновь распластаться. Альфовцы быстро подобрались к ближайшим сотрудникам СБП и, оглушив рукояткой пистолета одного из них, скрутили его.

– Эй! Образцов! Димка! Ты что?! – закричал во всю глотку другой офицер СБП и выпрямился, размахивая над головой автоматом.

Кто‑то из альфовцев остановился и оторопело уставился на кричавшего.

– Серёга, ты, что ли?

– Я… Какого хрена вы стреляете, мать твою!

– Ребята! – рявкнул альфовец. – Отставить! Тут свои! Не стрелять!

– Чего вы накинулись на нас?

– Савостьянов распорядился!

– Сукин сын! Ещё бы минута, и мы друг друга в сито превратили бы…

– Нам сказали, что здесь бандиты.

– Бандиты! Вот они, бандиты, под ногами у нас, – надсадно отозвался кто‑то из группы СБП. – Мы тут торчим уже больше часа, как последние идиоты… Оружие не зарегистрированное нашли, фальшивые удостоверения сотрудников милиции, незарегистрированные радиостанции, сканирующие устройства… Одним словом, тут полный набор… Этих мордоворотов можно прямым ходом в камеру… Но никто за ними не едет. Милиция словно попряталась. Похоже, они все на крючке у Гусинского… Ну ничего, разберёмся…

* * *

Смеляков остановился перед дверью своего кабинета. В щели под дверью виднелся белый конверт.

«Ещё один», – ухмыльнулся Виктор и открыл дверь.

– Здравствуйте, Виктор Андреевич, – сидевшая за столом худенькая секретарша улыбнулась Смелякову.

– Здравствуйте, Таня. Нам почта поступила, а вы и не заметили, – сказал Виктор.

– Ой, не видела. Тихонько подсунули.

Нагнувшись, Виктор подобрал конверт и осмотрел его.

На тщательно заклеенном конверте не было никакой надписи, но Смеляков твёрдо знал, что послание адресовалось ему.

Смеляков прошёл в свой кабинет.

– Таня, сделайте мне чаю…

Он сел за стол и вскрыл конверт. Быстро пробежав глазами по письму, он поцокал языком и вздохнул.

– Любопытно…

Едва отдел обустроился в Белом доме, почти сразу, как по мановению волшебной палочки, отовсюду посыпались анонимки. Вот и сегодня кто‑то подсунул очередную бумажку. Анонимка – не документ, но нередко она содержит полезную информацию.

Смеляков остановился перед своим столом и услышал голос секретарши из переговорного устройства:

– Виктор Андреевич, к вам Трошин.

– Хорошо.

Дверь беззвучно отворилась, и Смеляков увидел молодого человека с бодрой улыбкой на лице. Сергей Тро‑шин пришёл в СБП из Службы внешней разведки. Год назад он вернулся из пятилетней командировки во Францию. Эта была его первая долгосрочная поездка, и Тро‑шин сумел в полном объёме проявить свои профессиональные качества. О разведке с ним завели речь, когда он учился на последнем курсе МВТУ им. Баумана. Сергей согласился, поэтому за одной учёбой сразу последовала другая, затем два года кабинетной работы, парочка двухнедельных командировок в Бельгию и Швейцарию, а затем пять лет в Париже. Он легко сходился с людьми, быстро обрастал связями, любил вникнуть в суть поручаемых ему вопросов.

Смеляков сел за стол. Трошин устроился напротив и начал докладывать. Речь шла о полученной на прошлой неделе информации о том, что кто‑то из аппарата правительства пролоббировал квоту на нефть одной малоизвестной фирме, причём деньги, причитавшиеся государству от этой сделки, в казну не попали. Кто лоббировал и с какой целью, источник информации не знал. Указал только фирму – АО «Проминформкооперация». Трошин уточнил:

– Президентом «Проминформкооперации» является некий Родионов. Он не раз бывал в Белом доме. Пропуск ему заказывали из секретариата премьер‑министра.

– Любопытно.

– Как известно, руководитель секретариата – Геннадий Петлин. Пропуск заказывала его личный секретарь, скорее всего, по указанию самого Петлина. Но это надо проверить.

– Что ещё? – спросил Смеляков.

– Мы выяснили, что «Проминформкооперация» – фирма очень маленькая и никогда прежде нефтью не занималась.

– Не занималась нефтью? А получила право на экспорт… сколько там было?

– Два с половиной миллиона тонн нефти.

– Это серьёзно. Это солидная часть российского экспорта нефти.

– Официально дело выглядело так, – начал рассказывать Трошин. – В мае этого года президент «Промин‑формкооперации» Родионов обратился с письмом к премьер‑министру с просьбой дать ему право на реализацию двух с половиной миллионов тонн нефти и полностью освободить от уплаты налогов. Почти сразу, в том же месяце, Комиссия по оперативным вопросам правительства постановила: поддержать просьбу и освободить фирму от уплаты таможенных пошлин, так как нефть выделяется для государственных нужд.

Трошин многозначительно замолчал.

Смеляков долго смотрел перед собой, затем проговорил:

– Значит, всё решилось в считанные дни. Никаких проволочек. И это здесь, в Белом‑то доме, где размах бюрократии не поддаётся никакому описанию, а они такое дело провернули на раз… Выходит, эта сделка была кому‑то очень выгода… А что у нас по Родионову?

– Родионов Александр Петрович, генерал‑майор Советской армии. В 1989–1992 годах возглавлял Московский радиотехнический НИИ. Параллельно с этим принимал участие в создании коммерческого банка. На счёт этого банка он перечислил крупную сумму денег, предназначенную для осуществления научно‑исследовательских проектов. В результате оборонные разработки были сорваны, а Родионов получил с этой операции кругленькую сумму. Хотя специальная комиссия Минобороны вскрыла финансовые злоупотребления, никакого наказания Родионов не понёс.

– А в прокуратуру дела ушли? – спросил Смеляков.

– Да. Военная прокуратура провела проверку, но в возбуждении уголовного дела отказала.

– Естественно. Пока им не прикажут, они палец о палец не стукнут.

– Это ещё не всё.

– Излагай дальше.

– В материалах проверки обнаружено письмо на имя замминистра обороны Кобеца. В нём Родионов просил оказать ему содействие в поставках вооружения и боевой техники за рубеж. Прилагающийся список «искомого» просто огромен. По оперативной информации, это оружие Родионов намеревался переправить в Ливию. В начале 90‑х он тайно встречался с ливийскими представителями. Помимо этого, в деле есть документы, где подробно излагаются механизмы прокачки шести миллиардов долларов США через один из коммерческих банков. 300 миллионов «зелёных» должны были достаться непосредственно лидерам Революционной ливийской джамахирии – Каддафи и Джеллуду.

Смеляков поднялся из‑за стола и, сунув руки в карманы брюк, сделал несколько шагов по кабинету. Остановившись за спиной Трошина, он сказал:

– Это приобретает уже совершенно другой запах. Я могу, конечно, допустить, что Петлин не знает всех тонкостей столь богатой биографии господина Родионова, всё‑таки правая рука премьер‑министра не так любопытен, как мы, но выделение квоты на нефть прошло. Что ж, будем работать дальше… – Он горько ухмыльнулся и добавил: – Ну вообще, размах у них!

– Вот список фирм… Это пока предварительно. Фирмы, связанные с нефтяным бизнесом, которые особенно часто «ныряли» в Белый дом.

Смеляков взглянул на список:

– Так, так… «Балкан‑Трейд». Смотри‑ка, эти ребята в Белый дом, как на работу… Вот трудяги‑то… Так… Хорошо… Разберёмся, со всеми разберёмся…

* * *

На заснеженной улице лежали груды мусора. Грязная газета, подгоняемая студёным дыханием зимнего ветра, лениво проползла вдоль тротуара несколько метров и зацепилась за ногу Сергея Трошина. Он не обратил внимания на истерзанный множеством башмаков лист бумаги и продолжал стоять, высматривая на витрине табачного киоска нужные ему сигареты.

– Дайте «Кент», – он просунул деньги в приоткрытое окошко. – Спасибо.

Сергей достал сигарету из пачки и попытался закурить, но ветер задул пламя зажигалки. Трошин повернулся к ветру спиной и увидел перед собой молоденькую девчушку в коротенькой шубке.

– Эй, сигареткой не угостишь? – поинтересовалась она.

Трошин оглядел её. Волосы растрёпаны ветром. На стройных ногах – тонкие ажурные чулки. Очень хорошенькая. Только вокруг красивых глаз лежали тёмные круги усталости и безнадёжности – печать времени. Тро‑шин протянул девушке сигареты.

– Тебя как звать?

– Лариса.

– Здоровье не загубишь, Лариса?

– Никотин – не самое страшное в жизни. – Лариса ловко прикрыла ладошками пламя зажигалки и жадно затянулась.

– Да я не про сигареты. – Трошин указал рукой на её почти голые ноги. – Окочуришься ты в такой одёжке, отморозишь много полезного. Не по сезону чулочки, работяга.

– Зато клиент лучше идёт. Сам‑то не хочешь погреться со мной? У меня квартирка вот тут, за углом.

– Спасибо. Но меня греет только жена.

– Жаль. Ты видный. Приятный.

– Тебе сколько лет‑то?

– А тебе на что? В моём деле годы – не главное. Я такое могу, чего тебе и не снилось.

– Тебе это нравится?

– «Нравится – не нравится, соси, моя красавица»… –

Она отвернулась. – Деньги получаю, а остальное мне по барабану. Всё труха, как говаривал Спиноза.

– Так ты философ?

Лариса выпустила сигаретный дым через ноздри и втянула голову в поднятый воротник.

– Философом я стану, когда свободным временем обзаведусь, а обзаведусь, когда деньжат вдоволь будет, – хмыкнула она.

– Вдоволь это сколько?

– Столько, чтобы жить по‑человечески, трахаться только по желанию, а не по обязаловке. – Она поморщилась, словно прожевала лимон. – Что ты глупости спрашиваешь? Деньги – это удобно. Будь у меня бабки, разве я сейчас торчала бы в этих чулках на морозе? – Лариса с вызовом посмотрела Трошину в глаза. – Вот ты вроде нормальный мужик, а не идёшь со мной. Тебе трудно, что ли?

– Меняй профессию, иначе копыта отбросишь.

– Не учи, – поёживаясь, она отступила на пару шагов. – Думаешь, мало у меня учителей было? Во нажралась поучениями. – Девушка выразительно провела пальцем по горлу. – Слушай, а может, так просто деньжат подкинешь?

– Просто так – это подачка. Тебя подачка не спасёт.

– Да у меня каждый клиент – подачка. До зарезу нужна стабильная работа. И вообще…

Она обречённо махнула рукой и пошла прочь, притопывая ножками.

– Эй! Погоди!

Лариса остановилась, обернулась; на лице было написано ожидание:

– Чего?

– А если я помогу тебе пристроиться на нормальную работу?

– Чего‑чего?

– Ты что делать умеешь?

– Трахаться…

– А ещё?

– Да пошёл ты…

Он пожал плечами и направился к своему подъезду.

Сказав Ларисе, что его греет жена, Трошин слукавил. Он не был женат. Женечка Веселова частенько задерживалась у него дома на день‑другой, а однажды случилось, что прожила с ним целую неделю. Но она никак не соглашалась стать женой Трошина. Впрочем, однажды Женя на своём дне рождения, представляя его какому‑то пожилому мужчине, сказала: «Это мой муж». Сердце Трошина радостно забилось.

– Значит, – с надеждой спросил он у неё, – ты наконец‑то решилась?

– Нет, Серёженька. Просто для этого старого обормота я хочу быть мужней женой.

– А он кто?

– Профессор и ужасно занудный приставала…

Вспомнив эту сцену, Сергей горько вздохнул. С каждым днём он всё острее чувствовал боль разлуки с любимой женщиной.

«Милая моя Женечка…»

На ходу развязывая галстук, Сергей зашёл на кухню и воткнул в розетку чёрный шнур электрического чайника. Из кармана пиджака вынул конверт и достал из него фотографии. По большей части на них была изображена Женя. Тро‑шин горько вздохнул и быстрым шагом двинулся в комнату. Плюхнувшись на диван, он поставил себе на колени старенький телефонный аппарат и покрутил диск, набирая номер.

– Алло, Женя, здравствуй… Да, это я… Где пропадал? Работы много… Собственно, я и не пропадал. Каждый день названиваю тебе, а ты всё занята и занята. Ужасно соскучился, хочу тебя увидеть. Может, приедешь? – Он метнул взгляд на настенные часы. – Или поздно уже?

Он представил, как Женя сидит в своей тесной комнатке за столом, обложенная кипами книг с торчащими из них закладками. На её рабочем столе всегда лежало много книг.

– Дело не в поздно, – отозвался женский голос из трубки. – Просто я занята, Серёж.

– Ты не одна?

– Сразу «ты не одна»! Ну разве так можно? – По голосу Жени Трошин понял, что она улыбнулась. – Я работаю! Мне за два дня нужно доклад подготовить для конференции. Понимаешь? И ещё статья висит на мне…

– Хочешь, я через часок заеду за тобой? А ты пока доделаешь свою работу, ладно?

– Серёж, я на самом деле не могу. Мне правда некогда, просто зашиваюсь. Вдобавок мама захворала, простыла. Так что я на несколько дней привязана крепко.

…Женя откинулась на спинку кресла и провела тонкими пальцами по лбу. Она хорошо знала, насколько Тро‑шин привязан к ней. Никто не любил её так пылко и преданно. Ей всегда было хорошо с Сергеем, даже слишком хорошо, и это пугало. Женя любила свою работу, пожалуй, больше всего остального. Этнография была её единственной страстью. В комнате со стен взирали страшные туземные маски и деревянные куклы, висели ожерелья, погремушки и связки перьев, над дверью красовался овальный кожаный щит – о каждом из этих предметов Женя могла вдохновенно говорить целыми сутками…

– Серёжа, – нежно проворковала она в трубку. – Не обижайся. Через пару дней я освобожусь и буду вся твоя. Ты мне веришь, милый?

– Верю. Только тебе и верю, Женечка…

– Целую тебя.

– Я тоже.

Он положил трубку на рычаг. «Что ж, буду пялиться в телевизор. И водки жахну… Ну почему она так привязана к своей работе? Что она нашла в этой проклятой этнографии?»