Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Они и мы. Восток и Запад





 

 

Смотри, как запад разгорелся

Вечерним заревом лучей,

Восток померкнувший оделся

Холодной, сизой чешуей!

В вражде ль они между собой?

Иль солнце не одно для них

И, неподвижною средою

Деля, не съединяет их?

 

Федор Тютчев, 1838

 

От персоналий вернемся к общим рассуждениям. Сделаем еще один заход, чтобы вникнуть в суть исторического процесса, хотя, конечно, окончательно понять и разобраться в России невозможно. Русь всегда находилась под давлением западного и исламского мира. «Латинщики хуже татар», – утверждал еще Александр Невский.

Восток и Запад постоянно боролись в России. Споры и распри шли веками. Страсти то накалялись, то ослабевали. Особенно бурно развивались события вокруг реформы Никона в 1654 году. Протопоп Аввакум и часть бояр полагали, что русские обряды «старой веры» ближе к первоисточникам христианства.

Старообрядческий митрополит Московский и всея Руси Алимпий говорит:

«Если посмотреть на современную карту России, то увидим, что она находится в границах 50–60‑х годов XVII века, то есть в дониконовских пределах. А все то, что было присоединено к нашей стране после никоновской церковной реформы, оказалось непрочным, не удержалось под властью правителей России. Эта реформа принесла исконное Православие в жертву имперскому строительству…» («АиФ», 1999, 11 авг.).

То есть раздел СССР был заложен в XVII веке? Еще один любопытный взгляд.

Затем, спустя почти два века, схлестнулись в горячих разногласиях западники и славянофилы. Грановский, Кавелин, Чаадаев считали, что надо следовать по пути западных стран. Славянофилы резко возражали. Они исходили из мысли, что русский народ особенный, то есть такой, которому указаны другие пути, чем народам западноевропейским. У тех – индивидуализм и борьба личности с личностью за счастье, у нас – община; у тех – политическая свобода, нам этого не надо и т. д.

Проповедник славянофильства Константин Аксаков жаловался на порчу нравов и винил в ней Европу. «Назад», «домой» – вот символ его веры. Эта же идея питала и почвенничество. Его представители (Достоевский, Страхов, Григорьев) утверждали, что Россия, мол, оторвалась от «почвы», то есть народа. Короче говоря, не утихал спор, по какому пути идти, – извечная душевная мка и головная боль лучших умов России.

В лекции 1890 года Ключевский отмечал, что русский народ оказался прилежным учеником Запада, хотя иногда «вдруг закроет свои учебники и, высоко подняв голову, начинает думать, что мы вовсе не отстали, а идем своею дорогою, что Россия сама по себе, а Европа сама по себе и мы можем обойтись без ее наук и искусств своими доморощенными средствами. Этот прилив патриотизма и тоски по самобытности так могущественно захватывает наше общество, что мы, обыкновенно довольно неразборчивые поклонники Европы, начинаем чувствовать какое‑то озлобление против европейского и проникаемся верой в необъятные силы своего народа…».

 

Встанет Россия, да, встанет Россия,

Очи раскроет свои голубые,

Речи начнет говорить огневые, –

Мир преклонится тогда перед ней!

 

Встанет Россия, все споры рассудит…

Встанет Россия – народности сгрудит…

И уж у Запада больше не будет

Брать от негодной культуры росток.

 

И кто, вы думаете, такое мог написать? Не поверите! Игорь Северянин в 1923 году, будучи уже не в России, а за ее пределами и ностальгически страдая по родине. И он же афористически выдохнул:

 

Моя ползучая Россия,

Крылатая моя страна!

 

Такие вот «капризные пароксизмы»!

 

Сгинь, Запад, – Змея и Блудница, –

Наш суженый – отрок Восток! –

 

выражал мысли определенно настроенной части России в начале XX века Николай Клюев.

Бывали времена, когда русское общество (не народ, а высшие его слои) находилось буквально в плену французских идей, романов, речи. Даже появился глагол «французить», т. е. делать все на французский манер. У Сумарокова, к примеру, Иванушка французит: «Ваш резонеман справедлив…»

Это преклонение перед чужеземным высмеял поэт Иван Мятлев:

 

Вот в дорогу я пустилась:

В город Питер дотащилась

И промыслила билет

Для себя э пур Анет.

…………………………………..

Берег весь кишит народом

Перед нашим пароходом:

Де мамзель, де кавалье,

Де попы, де зофисье,

Де коляски, де кареты,

Де старушки, де кадеты –

Одним словом, всякий сброд…

 

Типичный пример смеси французского с нижегородским. Алла Кторова, русская писательница и американская гражданка, написала даже статью «Происхождение простонародных русских собачьих кличек от иностранных слов». В ней она доказывает, что ни одна кличка не имеет русского корня.

– Ну, а как же Жучка?

– От французского «жу‑жу».

Ну, это народ. А там, наверху? В высшем обществе кумир Вольтер. Он избран почетным членом Петербургской академии наук. Его переписка с Екатериной II способствовала распространению среди русских дворян вольтерьянства. Вольтера ценили Новиков и Радищев, Рылеев и Пестель. Вольтер был любимым поэтом молодого Пушкина («Ума и мод вождь пронырливый и смелый», – писал российский гений про гения французского). «Сделай милость, любезный Пушкин, не забывай, что тебе на Руси предназначено играть роль Вольтера», – писал Пушкину в 1827 году его приятель Туманский.

Среди поклонников Вольтера в России были Белинский и Герцен, последний писал: «Смех Вольтера разрушил больше плача Руссо».

В русском вольтерьянстве, как утверждает академик Нечкина, на первом плане стоит признание человеческого Разума как главного критерия общественной жизни человека.

Итак, разум и свободомыслие. Однако большинство россиян, закоснелых в самодержавии и деспотизме, сторонились идей Вольтера как заразы. Графиня‑бабушка в «Горе от ума» в ужасе воскликнула по поводу необычных высказываний Чацкого: «Ах, окаянный вольтерьянец!»

Настроение общества ярко выразил другой персонаж Грибоедова – Скалозуб:

 

Я князь‑Григорию и вам

Фельдфебеля в Вольтеры дам,

Он в три шеренги вас построит,

А пикнете, так мигом успокоит.

 

Короче, одни проклинали Вольтера как смутьяна русского общества, другие возносили его до небес. У нас всегда крайности. Но Вольтер – это только частица увлеченности России Францией. «Если Россия когда‑нибудь кого‑нибудь любила, так это – Францию, – утверждает в статье „Галломания“ писатель Виктор Ерофеев. – Она отдала всю свою славянскую душу за Францию. Не спросившись позволения, она бежала за Францией, как дворняжка. Она облизала каждого французского учителя, приехавшего учить барских детей, каждого французского повара. Она любила Францию за бесконечную разницу, которая была между ними, за то, чего в ней никогда не было и не могло быть: за изнеженность носовых дифтонгов, ясность понятий, прогресс, миндалевидные глаза, будуары, за „р“, неподвластное рабской натуре».

«В погоне за Францией, – продолжает Ерофеев, – Россия уже никого больше не встретила, ни на кого не оглянулась, все эти немцы, голландцы и шведы остались на обочине, без должного внимания. Краткая предоктябрьская симпатия к англичанам не смогла развернуться, кроме как в изучении второго языка у питерских барчуков, а климатический рай Италии, помноженный на музеи и простонародный тосканский характер, имел прикладное, художественное значение Юга.

Россия не только говорила по‑французски грамотнее, чем по‑русски. Она думала по‑французски, жила по‑французски, пила по‑французски, сочиняла стихи по‑французски, мечтала по‑французски. Каждый русский мужчина считал за счастье спать с француженкой…» («Общая газета», 1999, 29 апреля).

И сразу вспоминается русский писатель и барин А. Сухово‑Кобылин. Встретившись в Париже с Луизой Симон‑Деманж, дал ей рекомендательное письмо для работы в России. Снова увидел Луизу уже в Петербурге. Любил ее. А в итоге что? Убили бедную француженку. Надоела она. Опротивела. Так что в жизни не все было так восторженно, как представляет почитаемый мной Виктор Ерофеев. Ну а так, на бытовом уровне, конечно, галломания давала о себе знать, достаточно было взглянуть на вывески в дореволюционной Москве: «Ле полотер», «Парикмахер мусью Жорис‑Панкратов» и т. д.

Французские парикмахерские расплодились в Москве в начале XX века особенно бурно. «Барон Шарль», «Кузен» на Петровке, «Теодор», «Шамбрун», «Галис» на Кузнецком мосту, «Сильвер», «Невель», «Леон Эмбо» на Тверской, «Гюго и Жозеф» на Мясницкой, «Мишель» на Чистых прудах…

А за сто лет до этого, в 1807 году, вышла нашумевшая брошюра Федора Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце», в которой автор сетовал и возмущался: «Господи помилуй! Только и видишь, что молодежь, одетую, обутую по‑французски, и словом, делом и помышлением французскую! Отечество их на Кузнецком мосту, а Царство Небесное – Париж».

А где теперь, спустя 200 лет, для молодых русских Царствие Небесное – в Нью‑Йорке? Американский дух гуляет ныне на Кузнецком…

Но оставим это «ныне» и обратим попристальнее внимание на фигуру Федора Ростопчина, который был назначен Александром I генерал‑губернатором Москвы и был, по выражению Льва Толстого, «московским властелином», и властелином довольно суровым. Петр Вяземский давал ему такую характеристику: «Монархист в полном значении слова, враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей». Но вместе с тем Ростопчин дружил с просветителем Иваном Новиковым. Как так? А просто: «В графе Ростопчине было несколько Ростопчиных. Подобная разнородность довольно присуща русской натуре» (Петр Вяземский).

Родословная Ростопчиных восходит к Борису Ростопче, знаменитому выходцу из Крымской Орды, которого считали даже одним из потомков Чингисхана. В начале XVI века он приехал в Москву, принял крещение и стал служить князю Василию III. Сам Федор Васильевич Ростопчин имел репутацию отчаянного русофила, о чем можно судить по его литературным опусам. В книге «Плуг и соха» он восстал, к примеру, против калужского помещика Полторацкого, который пропагандировал английскую систему земледелия и обработку земли плугом.

Ростопчин везде и всюду заявлял: «Я люблю все русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю». И в это же время управляющими имениями Ростопчина были итальянец Тончи и швед Брокар, конный завод возглавлял англичанин Андерсон, домашними докторами неизменно были иностранцы, обеды в ростопчинском московском доме готовил повар‑бельгиец, а воспитание детей Федор Васильевич без раздумий доверил французу‑эмигранту. Вот таким был Ростопчин пламенным русофилом.

Иностранное умонастроение и стремление, особенно ко всему французскому, отрицать невозможно. Многие находились в состоянии помещицы Раневской из «Вишневого сада»: «вечно она будет в вишневом саду, вечно – в Париже, вечно – в любви».

А лакей Яша, так тот просто умоляет Раневскую взять его с собой в Париж: «Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!»

Нет, Чехов это не придумал!..

Преклонение перед всем заграничным высмеял еще Фонвизин. Это очень старая русская болезнь: восхищались немецкой техникой, уверяли, что «немец луну сделал», а одновременно повторяли: «Русский немцу задал перцу».

На Руси было всякое влияние: немецкое, французское… Был даже период, когда пошла «байронизация» русского мыслящего общества. И даже Евгений Онегин у Пушкина читал Адама Смита.

Но бывали и другие времена, когда русские боялись Запада, его проникновения и влияния, опасались за свою славянскую невинность.

«Неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не испортил?» – этот вопрос задавал Иван Сергеевич Тургенев в 1886 году, и его можно смело повторять и сто с лишним лет спустя. Этот вопрос и сегодня свеж, как роза в саду.

Вот эта двойственность (тяга и одновременно боязнь, приятие и неприятие Запада) вообще характернейшая черта русского народа.

Для Достоевского Европа была кладбищем с дорогими покойниками. Герцен видел грядущую гибель Европы, но не хотел в нее верить. А Ключевский считал, что «западная культура… это не свет, от которого можно укрыться, – это воздух, которым мы дышим, сами того не замечая…».

Лесков основную коллизию нашей российской жизни видел в вопиющем несоответствии между неограниченными возможностями развития страны, обладающей огромными природными богатствами, и ее нищетой и отсталостью по сравнению с передовыми странами Западной Европы.

Александр Скабичевский, оглядывая русское общество 80‑х годов XIX века, изрек: «Сердце сжимается, как подумаешь, какая непроглядная средневековая мгла все еще продолжает царить среди нас, несмотря на все наши погони за Западом… Мы до сих пор еще стоим в своем умственном развитии на степени средневековой умственной исключительности, нетерпимости и светобоязненной близорукости» («Вопросы литературы», 1986, № 3).

Ох, уж эта Россия…

«Россия есть игра природы, но не ума», – говорит капитал Лебядкин в «Бесах».

И в заключение этой главы мнение нашего современника, журналиста и дипломата Александра Бовина:

«С Европой у России всегда были трудности. Европа нас не понимала, мы – Европу. Европа боялась русских солдат, Россия не жаловала европейские идеи. И хотя на географических картах Европа всегда была до Урала, на политических картах она заканчивалась где‑то на линии Варшава – Прага» («Известия, 1999, 14 октября).

 

Date: 2015-09-19; view: 265; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию