Глава пятая. Ворон смотрел на меня из дверей, ведущих в коридор, как будто просто влетел в открытую дверь

Ворон смотрел на меня из дверей, ведущих в коридор, как будто просто влетел в открытую дверь. Но вороны, несмотря на свой цвет и репутацию, не ночные птицы. Этого одного хватило бы, чтобы я поняла – в этой птице есть что‑то необычное.

Но мало того. И даже – прежде того.

Уловив блеск лунного света на перьях ворона, я учуяла его запах – такого здесь раньше не было.

Вороны пахнут падалью, которой питаются; вонь падали перекрывает общий для них с воронами и сороками острый запах плесени. От этого ворона пахло дождем, лесом и жирным плодородным весенним черноземом.

Еще его размер.

В Тройном городе встречаются очень крупные вороны, но ничего подобного этой птице. Он выше меня в обличье койота; величиной с беркута.

Вся шерсть на моем теле встала дыбом в волне магии, которая пронеслась по комнате.

Ворон вдруг прыгнул вперед, и голова его попала в слабый луч света, пробивавшийся сквозь окно. На голове обнаружилось белое пятно, как снежок. Но больше всего меня поразили его глаза: кроваво‑красные, точно у кролика‑альбиноса, они странно сверкали, глядя прямо на меня… и сквозь меня, словно ворон был слеп.

Впервые в жизни я побоялась опустить глаза. Вервольфы придают большое значению контакту взглядов – и я всю жизнь беззаботно пользовалась этим. Мне легко было потупить взгляд, признавая чье‑нибудь превосходство, а потом поступать, как хочу. Когда у вервольфов установлен порядок доминирования, волк‑доминант по обычаю может разве что столкнуть меня со своего пути… после чего забыть обо мне и позволить готовить месть, если я захочу.

Но ворон – не вервольф. Я была уверена, что стоит мне хотя бы шевельнуться, он меня уничтожит – хотя никаких воинственных движений он по‑прежнему не делал.

Я уважаю свое чутье и потому оставалась неподвижной.

Ворон раскрыл клюв и хрипло каркнул, словно старые кости встряхнули в деревянном ящике. Потом перестал замечать меня. Прошел в угол и уронил на пол дорожный посох. Взял этот старинный посох в клюв и, даже не взглянув на меня, вылетел прямо сквозь стену.

Пятнадцать минут спустя я была на пути домой – в облике человека вела машину.

Не вполне человек, воспитанная вервольфами, я считала, что повидала всякое: ведьм, вампиров, призраков и с полдюжины других существ, которые считаются не существующими. Но эта птица была самой настоящей, вещественной, как я сама; я видела, как при дыхании вздымается и опадает ее грудь… сама прикасалась к дорожному посоху!

Но впервые видела, чтобы один твердый предмет пролетал сквозь другой твердый предмет – конечно, если не считать весьма выразительных компьютерных эффектов или представлений Дэвида Копперфилда.

Что бы ни показывали в «Зачарованных» и «Мечте джинна»[26], магия так не действует. Если бы, прежде чем удариться о стену, птица рассеялась, стала бесплотной или сделала еще что‑то, я бы сказала: да, это магия.

Может быть – только может быть – я ничем не лучше остального мира, принимающего малый народ таким, каким тому угодно себя показать. Малый народ, иные ведут себя так, словно они что‑то знакомое, словно они ограничены правилами, которые мне понятны и внушают уверенность.

Если кто‑то и должен знать правду, так это я. Ведь мне известно, что знания общественности о вервольфах, – лишь отлакированная вершина страшного айсберга. Я знала, что малый народ хранит свои тайны гораздо строже вервольфов. Я больше десяти лет дружу с Зи, но почти ничего не знаю о той стороне его жизни, которая связана с малым народом. Я знаю, что он болеет за «Стилеров»[27], что его жена‑человек умерла от рака незадолго до нашего с ним знакомства и что он любит поливать жареную картошку соусом тартар, – но не знаю, как он выглядит на самом деле – без чар.

Когда я подъехала и остановила свою машину рядом с мерседесом Сэмюэля и незнакомым «фордом эксплорером», в доме горел свет. Я надеялась, что Сэмюэль дома и не спит и я смогу выплакаться ему в жилетку, расскажу, а он выслушает, – но незнакомая машина похоронила эту надежду.

Я посмотрела на нее. Два часа ночи – необычное время для посетителей. Для большинства посетителей.

Я глубоко втянула ноздрями воздух, но не уловила запаха вампира – или еще чей‑нибудь. Ночной воздух пах обычно, даже скучнее, чем обычно. Вероятно, последствия частых переходов от человека к койоту и обратно. Человеческое обоняние у меня острее, чем у большинства людей, но далеко не такое чувствительное, как у койота. Когда я из койота становлюсь человеком, я как будто нуждаюсь в «нюховом» аппарате… И все же…

Вампиры могут скрыть от меня свой запах, если захотят.

Я вздрогнула несмотря на теплый ночной воздух. Можно было бы подождать здесь до утра, но я услышала гитарный перебор. Не могу себе представить, чтобы Сэмюэль играл для Марсилии, госпожи местной семьи вампиров. Я поднялась по ступенькам и вошла.

В роскошном мягком кресле, которым Сэмюэль заменил купленное мной на блошином рынке, сидел дядюшка Майк. Сэмюэль, как горный лев, полулежал на диване и негромко наигрывал на гитаре. Сэмюэль казался спокойным и расслабленным, но я хорошо его знаю. Единственным действительно расслабленным существом в комнате была кошка, которая мурлыкала на спинке дивана, за головой Сэмюэля.

– Есть горячая вода для какао, – сказал Сэмюэль, не отводя взгляда от дядюшки Майка. – Свари себе. Потом объясни, как Зи пустил тебя по следу их убийцы, чтобы они могли с ним покончить. А потом расскажешь, где провела ночь и почему от тебя несет кровью и магией.

Да, Сэмюэль был сердит на дядюшку Майка.

Я порылась в ящике и нашла запасную пачку какао. Не молочный шоколад с зефиром, а крепкий темный шоколад, приправленный для вкуса халапеньо[28]. Я не настолько расстроена, чтобы обращаться к такому средству, но приготовление какао дало мне время подумать, как представить все самым мирным путем. Настоящее какао требует молока, поэтому я налила немного в кастрюльку и стала греть.

Утром, когда я уезжала от Сэмюэля и других вервольфов, они знали только, что Зи в тюрьме и нуждается в адвокате. Очевидно, с тех пор кто‑то просветил Сэмюэля. И почти несомненно не дядюшка Майк.

Вероятно, и не Уоррен, который может знать о встрече с адвокатом: я разрешила Кайлу пересказать Уоррену все, что говорила адвокату. Но Уоррен умеет хранить тайны.

Да. Но не от Альфы стаи – Адама. А у Адама не было причин не выложить все Сэмюэлю, если тот попросил.

Так всегда с тайнами: стоит поделиться с одним, и неожиданно знают все. Однако если бы я исчезла, мне хотелось бы знать, что вервольфы будут меня искать. Надеюсь, малый народ (в лице дядюшки Майка) это понимает, поэтому мое исчезновение маловероятно. Если Серые Повелители готовы организовать самоубийство Зи, хотя он для них обладает определенной ценностью, мной они пожертвуют не колеблясь. А стая усложнит им эту задачу.

Нагреть молоко недолго; я налила его в чашку и сделала первый горько‑сладкий обжигающий глоток; потом присоединилась к мужчинам. Размышления на кухне привели к тому, что я, войдя в комнату, села на диван, но так, чтобы между мной и Сэмюэлем была подушка: тогда Сэмюэль не решит, что я принимаю его сторону в противостоянии, ареной которого стала моя гостиная: ни дать ни взять чернильная поверхность озера Лох‑Несс перед появлением чудовища. Спасибо, но мне в гостиной не нужны извержения. Извержения означают кровь и счета за ремонт. Я выросла среди вервольфов и потому опасаюсь состязаний в силе и в том, о чем не говорят.

С другим вервольфом демонстрация поддержки могла бы на несколько градусов снизить уровень насилия, потому что вервольф почувствовал бы себя увереннее. Но Сэмюэлю не нужна дополнительная уверенность. Ему нужно знать, что дядюшка Майк правильно поступил, приехав ко мне ночью, каково бы ни было мнение самого Сэмюэля на этот счет.

– Я нашла Зи хорошего адвоката, – сказала я дядюшке Майку.

– Она из общества Джона Лорена, – возразил он. Сейчас он владел собой лучше, чем когда звонил мне. А значит, снова надел маску «добродушного трактирщика». И я не могла понять, доволен он моим выбором адвоката или нет.

– Кайл… – Я замолчала и взяла себя в руки. – Мой друг – лучший адвокат по бракоразводным процессам в городе. Когда я ему позвонила, он предложил эту Джин Райан из Спокана. Сказал, что в суде она барракуда и что ее членство в обществе, настроенном против малого народа, только поможет. Все решат, что она убеждена в абсолютной невиновности Зи, раз взялась его защищать.

– Это правда? Она считает его невиновным?

Я пожала плечами.

– Не знаю, но и Кайл и она твердят, что это совершенно неважно. Я постаралась убедить ее.

Я сделала еще глоток какао и пересказала им все, что говорила мне мисс Райан, включая ее совет не совать нос в дела полиции.

При этих словах губы Сэмюэля дрогнули.

– И сколько же ты ждала после ее предупреждения, чтобы отправиться домой к О'Доннеллу?

Я негодующе посмотрела на него.

– Я не стала бы этого делать до наступления темноты. Слишком многие начали бы звонить в службу контроля за животными, если бы увидели в городе койота, пусть даже в ошейнике. Из приюта для бродячих собак я ничего расследовать не смогу, к тому же летом меня туда однажды уже забирали.

Я взглянула на дядюшку Майка, ломая голову над тем, как бы заставить его выложить все, что мне нужно узнать.

– Вы знали, что О'Доннелл был связан с «Обществом светлого будущего»?

Он сел прямее.

– Я думал, он умней. Если бы в БДМН узнали, он лишился бы работы.

Однако я заметила: он не сказал, что не знал.

– Он как будто не очень опасался, что об этом узнают, – сказала я. – У него в одной комнате все стены увешаны плакатами «Светлого будущего».

– Ну, БДМН обычно не обыскивает дома своих работников. Только что им опять урезали финансирование. Из‑за острой ситуации на Ближнем Востоке.

Беды БДМН нисколько не тревожили дядюшку Майка.

Я потерла усталое лицо.

– Поиски дали гораздо меньше, чем я надеялась. Кроме запаха самого О'Доннелла, я не нашла ни одного из тех, которые были на местах убийств в резервации. Не думаю, что с ним кто‑нибудь был, когда он убивал иных. – Кроме Человека с Одеколоном, подумала я. Я не могла сказать, каков настоящий запах этого человека и почему он облился одеколоном, прежде чем убить О'Доннелла, и не душился перед убийствами в резервациях. Вряд ли он ожидал, что убийцу О'Доннелла будет искать вервольф или кто‑то вроде меня.

– Значит, твое посещение прошло без происшествий. – Это Сэмюэль, голос у него лишь чуть более напряжен, чем мягкие, как у арфы, звуки, которые он извлекает из гитары. – Почему же от тебя так разит кровью и магией?

– Я не сказала, что без происшествий. Кровь – потому что гостиная в доме О'Доннелла вся ею залита…

Дядюшка Майк слегка поморщился, чему я совсем не поверила. Конечно, я лучше знаю вервольфов, но и малый народ не отличается добротой и мягкостью. Разумеется, то, что Зи попал в тюрьму, должно сильно задеть дядюшку Майка, но кровь никогда не тревожила таких древних существ.

– А магия… – Я пожала плечами. – Может быть несколько объяснений. Я видела убийство.

– Магия? – Дядюшка Майк нахмурился. – Не знал, что ты экстрасенс. Мне казалось, магия на тебя не действует.

– Да, это было бы ужасно, – сказала я. – Вообще‑то действует, я лишь частично к ней невосприимчива. Чем менее опасна магия, тем меньше шансов, что она на меня подействует. Самая опасная обычно дает о себе знать.

– Она видит призраков, – сказал Сэмюэль, выведенный из терпения моей уклончивостью.

– Я вижу умерших, – возразила я.

Странно, но дядюшка Майк рассмеялся. Не думала, что он тоже любит кино.

– Так призраки сказали тебе что‑нибудь?

Я покачала головой.

– Нет. Я видела только «запись» сцены убийства, единственным участником которой был О'Доннелл. Думаю, убийца что‑то искал. О'Доннелл ничего не украл у малого народа?

Лицо дядюшки Майка утратило всякую выразительность, и я поняла две вещи: ответ на мой вопрос положительный и дядюшка Майк не собирается рассказывать, что именно украл О'Доннелл.

– Из любопытства, – сказала я, не дожидаясь ответа, – а многие ли иные умеют оборачиваться вороном?

– Здесь? – Дядюшка Майк пожал плечами. – Пять или шесть.

– В доме О'Доннелла был ворон, и от него так и несло магией.

Дядюшка Майк вдруг хрипло рассмеялся.

– Если ты спрашиваешь, посылал ли я кого‑нибудь в дом О'Доннелла, – ответ отрицательный. Если ты считаешь, что О'Доннелла убил кто‑то из этих иных, ответ тоже отрицательный. Ни у кого из тех, кто может принять обличье ворона, не хватит физических сил, чтобы оторвать кому‑то голову.

– Может, Зи? – спросила я.

Иногда неожиданный вопрос способствует получению ответа.

Брови дядюшки Майка взлетели, акцент стал заметнее.

– Зи, конечно, может. А почему ты спрашиваешь? Разве я не сказал, что он не имеет к этому отношения?

Я покачала головой.

– Я знаю, что Зи его не убивал. Но у полиции есть эксперт, который утверждает, что он мог это сделать. Не сомневаюсь в достоинствах этого эксперта. Однако Зи могло бы помочь, если бы я знала, почему эксперт это утверждает.

Дядюшка Майк тяжело вздохнул и склонил голову набок.

– Это мог бы сделать Темный Кузнец из Дронтхейма[29], но то было очень давно. За годы холодного железа и христианства мы в большинстве своем утратили прежние способности. Зи, конечно, потерял меньше других. Может, он смог бы это сделать. А может, не смог бы…

Темный Кузнец из Дронтхейма. Нечто подобное он говорил и раньше. Мое любимое занятие – пытаться понять, кем был Зи раньше. Но в данных обстоятельствах у этого драгоценного обрывка сведений был вкус пепла. Если Зи лишат жизни, какая разница, кем он был раньше?

– А сколько иных в резервации… – я подумала и чуть изменила вопрос: –…или в районе Тройного города способны на такое?

– Мало, – не задумываясь, ответил дядюшка Майк. – Я весь день ломаю голову. Это мог сделать один из наших огров, но будь я католический монах, если понимаю, зачем бы. И огры обязательно откусили бы от него пару кусков. Никто из огров не дружил с жертвами убийств в резервации – и вообще ни с кем, за исключением, может быть, Зи. Еще кое‑кто мог бы это сделать в прошлом, но все они устроились в современном мире далеко не так, как Зи.

Я вспомнила силу иного из моря.

– А тот, кого мы встретили в доме селки… – Я посмотрела на Сэмюэля и прикусила язык. Я знала, что происшествие у океана – тайна, да и на судьбе Зи оно никак не могло сказаться. Я не стала вспоминать о нем в присутствии Сэмюэля, и мой незаконченный вопрос повис в воздухе.

– Кого это?

Вопрос Сэмюэля прозвучал спокойно, но тотчас заговорил дядюшка Майк, и его тон был далек от спокойствия и небрежности.

Я почувствовала страх дядюшки Майка, резкий и неожиданный, как его слова. Вот уж не ожидала от него таких эмоций.

Быстро и осторожно оглядев комнату, дядюшка Майк настойчивым шепотом заговорил:

– Не знаю, как тебе удалось… только разговор об этой встрече не принесет тебе добра. Тот, кого ты встретила, мог бы это сделать, но в последние несколько сотен лет он вообще не появлялся. – Он перевел дух и заставил себя успокоиться. – Поверь, Мерседес, О'Доннелла убили не Серые Повелители. Для них он убит слишком некрасиво и неаккуратно. Расскажи мне о вороне, которого ты встретила.

Я какое‑то время смотрела на него. Значит, морской иной – Серый Повелитель?

– Расскажи о вороне, – мягко напомнил он.

И я рассказала: начав с того, как нашла посох, и заканчивая тем, как ворон с посохом пролетел сквозь стену.

– Как я мог проглядеть посох?

Дядюшка Майк был явно потрясен.

– Он стоял в углу, – сказала я. – Он ведь из дома одной из жертв, верно? Того, кто курил трубку и чье заднее окно выходит на лес.

Дядюшка Майк как будто взял себя в руки. Внимательно посмотрев на меня, он сказал:

– Ты знаешь слишком много наших тайн, Мерседес.

Сэмюэль отложил гитару и оказался между нами раньше, чем я осознала угрозу в голосе дядюшки Майка.

– Осторожней, – предостерег он с сильным валлийским акцентом. – Осторожней, Зеленый Человек. Она рискует головой, помогая вам… да будет стыдно тебе и всему твоему роду, если она из‑за этого пострадает.

– Два, – неожиданно ответил дядюшка Майк. – Два Серых Повелителя видели тебя в связи с этим делом, Мерси. Один мог бы забыть, но два – никогда. – Он нетерпеливо махнул рукой Сэмюэлю. – Остановись, волк. Я не обижу твоего щенка. Я говорю только правду. Есть существа, которые менее благосклонно отнесутся к тому, что она знает то, чего ей не следует знать, – и двое уже взялись за дело.

– Двое? – спросила я тише, чем намеревалась.

– Ты встретила не ворона, – мрачно продолжал он. – Это была сама Великая Пожирательница Падали. – Он долго смотрел на меня. – Странно, что она тебя не убила.

– Может, подумала, что я койот, – по‑прежнему тихо ответила я.

Дядюшка Майк покачал головой.

– Она, может быть, и слепа, но видит лучше меня.

Наступила короткая пауза. Не знаю, о чем думали они, но я вспоминала, сколько раз за последнее время оказывалась на волосок от смерти. Если вампиры не поторопятся, малый народ или еще кто‑нибудь убьет меня раньше, чем это сможет сделать Марсилия. Куда ушли те годы, когда я старалась затаиться и не ввязываться в неприятности?

– Ты уверен, что О'Доннелла убили не Серые Повелители? – спросила я.

– Да, – решительно ответил он и помолчал. – Надеюсь. В противном случае арест Зи задуман сознательно, и сам Зи обречен. Я тоже. – Он погладил рукой подбородок, и этот жест подсказал мне, что когда‑то он носил бороду. – Нет, это не они. На кровавое убийство они способны, но ни за что не оставили бы полиции посох. Пожирательница Падали пришла, чтобы посох не попал людям в руки… хотя странно, что она не забрала его раньше. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Мы с Зи в гостиную не заходили, но я уверен, что мы не пропустили бы посох. И вот я думаю…

– Да что это за посох? – спросила я. – Я могу сказать только, что он волшебный, но ничего больше.

– Думаю, тебе это неинтересно, – сказал дядюшка Майк, вставая. – Не об этом нужно думать, когда в дело вмешалась Пожирательница Падали. Здесь деньги… – Я впервые заметила висящую на спинке кресла коричневую кожаную сумку. – Если недостаточно для расходов по делу Зи, дай мне знать.

Он повернулся к Сэмюэлю, приподнял воображаемую шляпу, потом взял мою руку, наклонился и поцеловал.

– Мерси, я бы оказал тебе медвежью услугу, если бы не попросил бросить расследование. Мы высоко ценим то, что ты для нас уже сделала, но больше пользы ты не можешь нам принести. Возникли обстоятельства, о которых я не имею права тебе рассказывать. Если ты не остановишься, ничего нового все равно не узнаешь – а вот если Безымянные узнают, как много ты видела, для тебя это плохо кончится. Их и так уже двое. – Он резко кивнул сначала мне, потом Сэмюэлю. – Доброго утра вам обоим.

И вышел.

– Внимательней приглядывай за ним, Мерси, – сказал Сэмюэль. Он по‑прежнему стоял спиной ко мне, глядя в окно на удаляющиеся задние фары машины Майка. – Это не Зи. Он предан только самому себе и больше никому.

– Я ему доверяю, но не теряю осторожности, – согласилась я. Дядюшка Майк по своей воле не станет мне вредить, но… – Знаешь, живя с волками, я кое‑что поняла: если собеседник не может тебе солгать, самое интересное, на какие вопросы он не отвечает.

Сэмюэль кивнул.

– Я тоже заметил. Этот посох – чем бы он ни был – похищен из дома одной из жертв. И вот об этом он говорить не захотел.

Я дважды зевнула и услышала, как во второй раз у меня щелкнула челюсть.

– Пойду спать. Утром мне нужно пойти в церковь. – Я поколебалась. – Что ты знаешь о Темном Кузнеце из Дронтхейма?

Он улыбнулся.

– Наверно, гораздо меньше тебя. Ведь ты десять лет с ним проработала.

– Сэмюэль Корник! – рявкнула я.

Он рассмеялся.

– Знаешь историю Темного Кузнеца из Дронтхейма?

Я устала, и на меня навалилось слишком многое сразу: Зи, Серые Повелители, Адам, Сэмюэль – и ожидание: когда же Марсилия узнает, что Андре убили не его беспомощные жертвы? Однако я годами пыталась разведать что‑нибудь о прошлом Зи. Со слишком уж подчеркнутым уважением относились к нему иные, чтобы за этим не стояла какая‑то история. Я просто не смогла ее найти.

– Темный Кузнец, Мерси, Темный Кузнец.

Я притопнула, и Сэмюэль сдался.

– Как только я увидел его нож, я подумал, а не Темный ли он Кузнец. Тот самый, что сковал по меньшей мере один меч, способный разрубать камень.

– Дронтхейм, – пробормотала я. – Трондхейм? Старая столица Норвегии? Но Зи немец.

Сэмюэль пожал плечами.

– Или притворяется немцем, – а может, то, что я читал, неправда. В тех историях, что я слышал, Темный Кузнец – гений и злобный выродок, сын короля Норвегии. А меч, который он сковал, обладал скверной привычкой оборачиваться против своего владельца.

Я немного подумала.

– Хочешь, чтобы я считала злодеем того, кого многие годы считала героем?

– Все со временем меняются, – ответил Сэмюэль.

Я пристально посмотрела ему в глаза. Он говорил совсем не о Зи.

Между нами всегда несколько футов, но пропасть истории гораздо шире: когда‑то я слишком его любила. Мне было шестнадцать, ему – на несколько столетий больше. Я видела в нем нежного защитника, рыцаря, который спасет меня и создаст вокруг меня собственный мир. Видела кем‑то, для кого я не буду обузой или лишним обязательством. А он видел во мне женщину, способную родить ему жизнеспособных детей.

Вервольфы, за одним исключением, не рождаются. Их создают. Нужно нечто гораздо большее, чем укус или, как я однажды прочла в комиксе, царапина, оставленная когтями. Человек, который хочет стать вервольфом, должен быть ранен так тяжело, что либо умрет, либо станет вервольфом, и тогда его спасет свойственное вервольфам быстрое выздоровление, которое вервольфу, вспыльчивому чудовищу в мире чудовищ, необходимо, чтобы выжить.

Почему‑то женщины выдерживают перемену гораздо хуже мужчин. И при этом не могут вынашивать детей. Они могут зачать, но менструации в полнолуние у них такие сильные, что любая беременность – от человека или от вервольфа – заканчивается выкидышем.

Вервольфы могут скрещиваться с людьми и часто берут в жены обычных женщин. Но и у таких женщин процент выкидышей очень высок, и смертность их детей также высока. У Адама есть дочь, родившаяся после его перемены, но у его жены за время нашего с ней знакомства произошло три выкидыша. Те редкие дети, что выживают, бывают только людьми.

Однако у Сэмюэля есть брат, тоже вервольф. Единственный, как я слышала, ребенок, рожденный вервольфом. Его мать была наделена магией – местной, а не европейской, как большинство наделенных магией людей. Ей удавалось вплоть до рождения Чарльза останавливать свои ежемесячные перемены. Ослабленная этими усилиями, она умерла при родах – но ее опыт заставил Сэмюэля задуматься.

Когда меня, не человека и не вервольфа, отдали в стаю его отца, где мне предстояло расти, Сэмюэль увидел свой шанс. Я не обязательно должна меняться – и даже если меняюсь, перемена не бывает очень тяжелой. Хотя настоящие волки убивают койотов, забредших на их территорию, они могут скрещиваться с ними и рождать жизнеспособное потомство.

Сэмюэль ждал до моих шестнадцати лет, а потом влюбил меня в себя.

– Да, мы все меняемся, – сказала я ему. – Я иду спать.

Я всегда знала, что в мире есть чудовища – чудовища и твари злее чудовищ, но еще я знала, что существует Бог, который держит зло на привязи. Поэтому у меня вошло в привычку по воскресеньям исправно ходить в церковь и молиться. После убийства Андре и одержимого демонами вампира только в церкви я чувствовала себя в безопасности.

– У тебя усталый вид.

Руки у пастора Хулио Арнеза большие, мозолистые, с крупными костяшками. Подобно мне, он, до того как выйти на пенсию и стать нашим пастором, зарабатывал на хлеб физическим трудом: работал лесорубом.

– Я слышал о твоем друге, – сказал он. – Он не будет возражать, если я его навещу?

Зи понравился бы мой пастор – пастор Хулио всем нравится. Может, он даже облегчил бы Зи пребывание в тюрьме. Но приближаться к Зи очень опасно.

Поэтому я помотала головой.

– Он из малого народа, – виновато сказала я. – Они не очень высокого мнения о христианстве. Спасибо за предложение.

– Если я чем‑нибудь могу помочь, только скажи, – попросил он. Поцеловал меня в лоб и отправил со своим благословением.

Непрерывно думая о Зи, я, едва добралась домой, позвонила на мобильный Тони: не знала, как добиться свидания с Зи.

Он ответил весело и дружелюбно, совсем не как профессионал‑полицейский, так что, должно быть, говорил из дома.

– Привет, Мерседес, – сказал он, – не очень любезно с твоей стороны было напускать на нас мисс Райан. Умно, но неприятно.

– Привет, Тони, – ответила я. – Я бы извинилась. Но Зи очень много для меня значит. А он невиновен, поэтому я обратилась к лучшему, кого смогла найти. Но если тебе от этого легче, мне с ней тоже тяжко.

Он рассмеялся.

– Ну ладно, в чем дело?

– Конечно, это глупо, – сказала я, – но до сих пор я ни разу никого не навещала в тюрьме. Как мне навестить Зи? У вас есть часы посещений или что? Мне подождать до понедельника? И где его держат?

Он помолчал.

– Кажется, посещения только по выходным и вечером. Но прежде чем идти туда, тебе стоит поговорить со своим адвокатом, – осторожно сказал Тони.

– Что плохого в нашей с Зи встрече?

Он повторил только:

– Поговори с адвокатом.

Я так и поступила. На карточке, которую мне дала мисс Райан, был указал ее телефон и служебный адрес.

– Мистер Адельбертсмайтер ни с кем не разговаривает, – сказала Джин Райан ледяным тоном, как будто я была в этом виновата. – Мне трудно будет успешно защищать его, если он не поговорит со мной.

Я нахмурилась. Зи, может быть, упрям, но не глуп. И если молчит, на то есть причина.

– Мне нужно с ним увидеться, – сказала я. – Может, я сумею убедить его поговорить с вами.

– Не думаю, что вы сможете его переубедить. – В ее голосе слышалось легкое самодовольство. – Он не стал со мной говорить. Я сказала, что знаю о смерти О'Доннелла, – все, что вы мне рассказали. И вот тут он единственный раз открыл рот. Мол, вы не имели права раскрывать его тайны посторонним. – Она поколебалась. – Дальше шли угрозы, и я не обратила бы на них внимания, поскольку делу моего клиента это пользы не приносит. Но… думаю, следует вас предупредить. Он сказал: «пусть надеется, что я не выйду» – и что он требует немедленного возврата долга. Вы понимаете, что он имеет в виду?

Я ошеломленно кивнула и только потом поняла, что она этого не видит.

– Я купила у него мастерскую. И все еще не рассчиталась за нее.

Я платила Зи ежемесячно, точно как банку. Но у меня пересохло в горле и защипало глаза не из‑за денег.

Он думает, я его предала.

Зи из малого народа: он не может лгать.

– Что ж, – сказала адвокат, – он совершенно ясно дал понять, что не желает с вами разговаривать, после чего снова замолчал. Вы по‑прежнему хотите пользоваться моими услугами?

В ее голосе прозвучала надежда.

– Да, – сказала я. Ведь я плачу не из своего кармана: в сумке дядюшки Майка лежит вполне достаточно даже для ее расценок.

– Буду честна, мисс Томпсон: если он со мной не разговаривает, я для него совершенно бесполезна.

– Делайте, что можете, – тупо сказала я. – А я тоже постараюсь кое‑что сделать.

Тайны. Я слегка вздрогнула, хотя, вернувшись домой, сразу установила нагрев больше 60 градусов, которые установил Сэмюэль, собираясь на последний день «Перекати‑поля». Вервольфам нравятся более низкие температуры, чем мне. Сейчас в доме 80, достаточно тепло, и нет никаких причин, чтобы меня знобило[30].

Я стала думать, что из рассказанного мной разозлило Зи: убийства в резервации или то, что с ним был еще один представитель малого народа.

Черт побери, я не сказала мисс Райан ничего такого, что можно рассказать полиции. Если подумать, то мне следовало рассказать это полиции.

Однако прежде чем говорить с полицией или адвокатом, я должна была у кого‑то спросить разрешения, это я знала. Таков первый закон стаи: перед посторонними держи язык за зубами.

Мне следовало узнать у дядюшки Майка, что можно рассказывать полиции – или адвокату, а не полагаться на собственное суждение. Я не сделала этого, потому что знала: если полицейские начнут искать настоящего убийцу, они узнают больше, чем готовы им сказать дядюшка. Майк или любой представитель малого народа.

Легче просить прощения, чем разрешения… конечно, если не имеешь дела с малым народом, не склонным прощать. Способность прощать они считают христианским качеством, а к христианству относятся не слишком хорошо.

Я не стала лгать себе и утешаться тем, что Зи справится с собой. Я мало знаю о его прошлом, но его самого знаю хорошо. Он вбирает в себя гнев и делает его таким же вечным, как татуировка у меня на животе. Он никогда не простит мне, что я предала его доверие.

Нужно чем‑то отвлечься, что‑то делать, чтобы руки и мозг были заняты, чтобы не думать с тоской, что сделала что‑то ужасное. К несчастью, в пятницу я позже обычного задержалась в мастерской и выполнила там всю работу, полагая, что следующий день, субботу, проведу на музыкальном фестивале. У меня сейчас нет даже машины‑проекта, над какими я обычно работаю. Мой нынешний восстановительный проект – «карманн гиа»[31]– сейчас проходит стадию обивки сидений.

Тревожно побродив по дому, я испекла печенье с ореховым маслом, отправилась в маленькую третью спальню, служившую мне кабинетом, включила компьютер, соединилась с Интернетом и принесла печенье.

Ответила на письма сестры и матери, потом просто побродила по сети. Печенье оставалась в тарелке. Когда я расстроена, я готовлю. Но это не значит, что я ем.

Нужно чем‑то заняться. Я принялась вспоминать разговор с дядюшкой Майком и решила, что он действительно не знает, кто убил О'Доннелла. Хотя совершенно уверен, что это не огры, иначе вообще не стал бы их упоминать. Я знала, что убийца не Зи. Дядюшка Майк считает, что и Серые Повелители ни при чем – и я с ним согласна. С точки зрения малого народа убийство О'Доннелла – большая неприятность, каких Серые Повелители стараются избегать.

Старинный посох, который я нашла в углу гостиной О'Доннелла, имеет какое‑то отношение к убийству. И настолько важен, что ворон… нет… как же его назвал дядюшка Майк… Пожирательница Падали явилась забрать его, а дядюшка Майк не хотел об этом говорить.

Я обратилась к поисковой программе, которой пользуюсь, когда захожу в тупик. Набрала посох и волшебство и нажала клавишу.

И получила ожидаемый результат. Заменила «волшебство» «фольклором», но только после замены на дорожный посох (после того как попробовала волшебный посох и волшебная палочка) я нашла сайт, на котором приводилось множество волшебных сказок и книг о фольклоре.

Я нашла свой дорожный посох – точнее, просто дорожный посох.

Его подарили фермеру, который оставлял на пороге молоко и хлеб для малого народа. Пока он владел посохом, все его овцы приносили по два здоровых ягненка в год и давали фермеру возможность процветать, хотя и скромно. Но (в волшебных сказках всегда есть «но») однажды вечером, когда фермер шел по мосту, он выпустил посох из рук, посох упал в воду, и его унесло течением. Вернувшись домой, фермер увидел, что его поля затопило, а почти все овцы утонули – все то, что дал ему посох, ушло вместе с ним. Он так и не нашел больше этот посох.

Маловероятно, что посох, дающий своему владельцу ежегодно по два ягненка от каждой овцы, стоит того, чтобы из‑за него убивать, – особенно если убийца О'Доннелла его не брал. Либо я нашла не тот посох (этот не так важен), либо убийца О'Доннелла искал не его. Единственное, в чем я была уверена, – О'Доннелл взял его в доме убитого иного из леса.

Жертвы, хотя я знала их только по именам, постепенно становились для меня реальными. Коннора, иной из леса, селки… Зи часто говорил мне, что у людей в обычае всему приклеивать ярлыки. Обычно он говорил так, когда я пыталась заставить его рассказать о себе.

Повинуясь неожиданному порыву, я набрала «темный кузнец» и «Дронтхейм» и нашла историю, рассказанную мне Сэмюэлем. Дважды прочитала ее и откинулась в кресле.

Вообще‑то похоже. Я могу себе представить, как Зи кует меч, способный разрубить что угодно – в том числе и своего хозяина.

Но в рассказе не было ни Зибольда, ни Адельберта. Имя Зи Адельбертсмайтер значит «кузнец из Адельберта». Я однажды слышала, как один из малого народа разговаривал с другим, называя Зи «тот самый Адельбертсмайтер». При этом он понизил голос.

Я набрала Адельберт и невольно рассмеялась. Первым появился святой Адельберт, миссионер из Нортумбрии[32], пытавшийся в восьмом веке крестить Норвегию. О нем я смогла узнать только, что он принял мученическую смерть.

Неужели этот Адельберт – Зи?

Зазвонил телефон, прервав мои размышления.

Прежде чем я смогла что‑то сказать, очень английский голос произнес:

– Мерси, бегом ко мне.

Фоном был шум – рычание. Звучало оно странно, и я, отведя трубку от уха, убедилась, что слышу его из дома Адама и без телефона.

– Адам? – спросила я.

Бен не удостоил меня ответом, только добавил крепкое словцо и повесил трубку.

Этого оказалось достаточно, чтобы я пронеслась по дому и выскочила, все еще держа в руке телефон. Его я бросила на пороге.

Я перепрыгивала через проволочную изгородь, отделяющую мои три акра от гораздо большего участка Адама, когда мне впервые пришло в голову – почему Бен позвонил именно мне, а не позвал, например, Сэмюэля, который, во‑первых, вервольф, а во‑вторых, более доминантен, чем Адам?