Всесильная книга Махагри 1 page

С баней Любовод все-таки промахнулся. Под помывкой в горном дворце понимали именно обтирания влажными ароматными тряпочками после экономного обливания водой из ковшика. Зато в остальном путники отдохнули от души: почти полсуток сна на мягких перинах, чистая одежда, груши, абрикосы, персики — всего вдосталь, мясо вареное, жареное, печеное, тушеное, рыба — на любой вкус. Но ничто не приходит просто так — и вороненые чешуйчатые брони, что были принесены мужчинам вместе с рубахами, войлочными поддоспешниками и меховыми накидками, лишний раз подтверждали эту незыблемую истину.

Два дня отдыха — на третий путники выехали из ворот селения, имея в поводу по паре заводных скакунов. На этот раз мудрый Аркаим самолично выступил в поход. Может, не очень доверял однажды изменившим ему чужеземцам, может, считал, что цель нового наступления слишком важна, чтобы наблюдать за боевыми действиями с высоты птичьего полета. Урсула тоже покачивалась в седле рядом с Олегом. Ведун не решился оставить ее одну: слишком уж много развелось в Кайме желающих глянуть в ее разноцветные глазки, слишком большую цену назначали правители за ее жизнь и кровь.

Двигались они знакомым путем: по тракту к реке, затем по ледяному мосту, созданному магией Аркаима, на отмель, потом направо к ручью, с версту скакали по мелкой гальке и наконец оказались на поляне, с которой начиналась дорога к первому прибрежному городу Раджафа — Киве. Правда, на рысях путь в четыре пеших перехода всадники одолели часов за восемь и первый раз остановились на привал возле родника среди некошеных лугов.

— Завтра Кива нашей будет, — вспомнил Любовод, когда, расседлав своего коня и отерев его от пота, повел к ручейку на водопой. — Опосля, помнится, Ламь, за ними Птух, Аналараф, Та-кем — и все, мы под стенами столицы. Коли нигде не задерживаться, дня за три добраться можно.

— За Ламыо Туеслов стоит, — поправил Аркаим.

— Нет больше Туеслова, — ответил Олег. — Во время прошлого похода сопротивляться он стал. Вот и разорили мы его вчистую, ничего не осталось.

— Да, помню, я видел, — спохватился правитель. — Там ныне токмо холмы, да трава зеленеет. А как вы ныне, без армии, города брать намерены, чужеземцы?

— Мы? — не понял Середин.

— Конечно, — кивнул правитель. — За что же я вам такую груду самоцветов отсыпать обещал? За разговоры путевые, что ли? Вы помочь со взятием Кайма подрядились. А коли так, то и городки путевые подчинить должны. Как же мы столицу осадим без опоры прочной за спиной?

— Интересно... — согласился ведун. — Чего примолк, Любовод, друг мой? Поведай нам тайну сию великую, как мы вчетвером, невольницы не считая, города на своем пути покорять станем?

— Ну, дык... — сбив на лоб укрепленную железными пластинами ушанку, зачесал в затылке купец. — Ну, дык, ты придумаешь чего-нибудь, колдун. Ты завсегда выкручиваешься. А?

— А, ведун Олег? — с кривой усмешкой поддакнул новгородцу мудрый Аркаим. — Придумаешь чего али назад вертаться станем? Три сундука самоцветов даже для меня цена немалая. Пусть в казне остаются.

— Зачем же их покорять, правитель? — пожал плечами Олег. — Насколько я помню, все эти города тебе клятву верности во время предыдущего моего похода принесли. А раз так, то это они нам ополчение для нового похода дать обязаны, а не мы их снова штурмовать. Подойдем завтра, о клятве напомним. А как ответят, так и решать станем.

Кивцы не ответили никак. Когда рано утром небольшой отряд появился возле склона города, его встретила полная, абсолютная, мертвая тишина. Ни детишек наверху, возле цветочных клумб, ни женщин, увязывающих снопы на недалеком поле, ни скотины с караулящими ее пастушками, ни мужчин с косами на плечах либо на возках со столь необходимыми при наступающих холодах дровами.

Ведун, подъехав к самому селению, натянул поводья, повернул голову к мудрому Аркаиму:

— Не встречают чего-то красны девицы хлебом-солью. А лезть наверх да в люки стучать несолидно как-то. Правитель ты — или бродяжка простой, которому пожрать на обед нечего Встречать должны у ворот, да с уважением.

— У них же нет ворот в городе, — встрял с неуместным напоминанием Будута, но на него никто не обратил внимания.

— Может, не заметили нашего приезда, господин? — наивно предположила Урсула.

— Собственно, именно это они и пытаются изобразить, — согласился Олег. — Когда я с сотнями пехоты появился, дураку ясно было, что запертые двери выбивать стану. А так, вшестером... Думают, пересидят тихонько, да и обойдется как-нибудь. Побродим над запертыми дверьми да и дальше уедем. Скажи, мудрый Аркаим, ты можешь как-то дать знать о своем приезде? А то глашатаев мы как-то не захватили.

Правитель нахмурился, вскинул руку — и прямо с чистого неба в земляные валы города ударили несколько ослепительных молний. Невольница, испуганно вскрикнув, зажала уши, под Любоводом и холопом, всхрапнув, шарахнулись в стороны кони, двое заводных и вовсе понесли — Будута кинулся в погоню. Однако город оказался не только слепым, но и глухим. На нем не открылся ни один люк и не появилось ни единого человека.

— Вот, значит, как они своего законного правителя встречают, — сделал вывод Середин. — А ведь так освобождению радовались, присягу мудрому Аркаиму добровольно, считай, принесли. А как дубина над головой висеть перестала, так сразу двери на замок, сами под лавку и лежат, валенками прикидываются.

— Валенками? — рассмеялся правитель. — Это ты ладно молвил — «валенками». Весел ты, чужеземец. С таким и дружить, и биться ладно. Однако же что делать станем? Я могу к вечеру бурю собрать, ливень на них обрушить, молнии.

— А проку? — пожал плечами Середин. — Дома ведь для того как раз и строятся, чтобы бурю-непогоду в тепле, сухости и безопасности пережидать. Киве от шторма ничего не станется, а вот мы вымокнем да замерзнем, как цуцики.

Дальше тогда поскачем? — спросил Любовод.

— Тоже нельзя, — покачал головой Олег. — Одному селению неповиновение спустишь, все остальные после примера такого тоже взбунтуются. Киву нужно вразумить. Один город воспитаешь — стало быть, и в прочих хлопот уже не будет... Разбивайте лагерь. Будем Киву брать.

— Как скажешь, друже, — потянул правый повод купец, поворачивая коня. — Тоды я за холопом поскачу. Вижу, не угнаться ему за скакунами сбежавшими.

Невольница же спешилась, отпустила подпруги и стала снимать с конских спин узлы с походными припасами.

— Как же ты город брать собираешься, ведун Олег? Нешто у тебя армия небольшая за пазухой спрятана?

— Нету у меня ничего за душой, мудрый Аркаим, это ты верно заметил, — согласно кивнул Середин. — Но утро вечера мудренее. Глядишь, и придумаю чего.

А разве ныне не утро, чужеземец?

— Утро, — согласился Олег. — Но в голову пока ничего не лезет.

Он приподнялся на стременах, огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь подсказки.

— Кладбище здешнее, чую, там дальше, за березняком лежит, — указал правитель.

— Знаю, — кивнул ведун. — Но всех мертвецов, пригодных для битвы, я отсюда во время прошлого похода поднял. Токмо дети малые да женщины остались. Куда их, пусть и мертвых, в сечу бросать? Пусть покоятся с миром... Мне вот что интересно, мудрый Аркаим, а у соседних с вашей страной племен могильники есть? Может, навестить их, со стороны сил набраться?

— Не получится, чужеземец, — покачал головой правитель. — На юг степь лежит. Тамошние обитатели своих мертвых земле предают, однако же кладбищ не имеют, хоронят своих там, где те путь свой заканчивают. Сказывают, помечают они как-то могилы знаками тайными. Однако же поди найди их средь просторов! Все ноги стопчешь, пока хоть сотню соберешь. На закат, за горами, народы своих умерших на кострах жгут. И добираться к ним через скалы и горы тяжко, да и проку не будет. На восход от нас народ иши обитает. Те боятся, что их мертвые могут стать добычей злых духов, и оттого съедают покойника на прощальном пиру, всех родственников и друзей его собирая. Кости обглоданные — и те в тайные места прячут. В общем, совсем дикие люди.

— Не уверен, — тихо пробормотал ведун. — Имея соседей вроде вас, поневоле трупы прятать начнешь.

— На севере от Кайма остяки обитают, а немного восточнее — югры. Они тоже кочевать любят, вблизи от порубежья нашего кладбищ не делают. Сказывают многие, дальше на север у них и обычные селения имеются, с домами, из дерева рубленными, и кладбища есть. Однако же далеко до тех мест больно, ох, далеко... Коли на рысях, то и с месяц, может, скакать придется, а то и более.

— Понятно, — кивнул Олег. — На чужих зомби можно особо не рассчитывать.

— Я же сказывал, чужеземец. Мы используем силу мертвых куда быстрее, нежели она появляется. Боюсь, после нас ее не останется вообще, и наши потомки будут жить в дикости и голоде.

— Но ты, мудрый Аркаим, как я заметил, к этому уже готов?

— О чем молвишь, чужеземец?

— О тебе, правитель. За все время нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы ты ел.

— Не о себе пекусь, ведун Олег. О народе своем, что по воле богов от отца во владение мое остался.

— Не пропадет народ твой, мудрый Аркаим. Поверь мне на слово, не пропадет. Хотя силой мертвых пользоваться действительно уже не сможет. А пока нужно подумать. Наверняка слабина какая-то в тупом упрямстве горожан имеется. Не может ее не быть.

— Зима наступает, чужеземец. Урожай собран, дрова запасены. В каждом доме колодец, так что и с водой у них хлопот нету. Мыслю я, ныне до весны, до первых полевых работ они отсиживаться за стенами могут.

— Подумать нужно, правитель. Слабое место есть всегда. Его нужно только найти. Нас здесь двое колдунов, причем один из них — правитель страны, коему горожане клятву верности принесли. Не может быть, чтобы мы этих смутьянов к порядку не призвали! Подожди немного, осмотрись. А там, глядь, и по-нашему все обернется.

Заводные кони — великое дело. Когда не нужно все походное добро носить с собой, то и обосноваться в любом месте можно со всеми удобствами. Уже через полчаса после решения о привале на прогалине в ивовом кустарнике горел бодренький костерок, вокруг которого поднялись три шатра. Крытый войлоком, поверх которого лежал золотистый шелк — мудрого Аркаима, и еще два, больше похожие на навесы из плотной парусины — для Олега и его друга. Холопа купец милостиво обещал пускать ночью к себе — на то время, когда приглядывать за лошадьми останется ведун либо он сам.

В палатке невольница расстелила кошму, поверх которой лежала большая овчина. Накрываться, словно одеялом, предполагалось другой, такой же широкой шкурой. В общем, несмотря на ночные заморозки, спать в этом походе путники могли хоть голышом. Во всяком случае, Олег, под боком у которого в последние ночи сладко посапывала горячая, что натопленная печь, ласковая дева.

Во время обеда правитель соизволил удалиться к себе на отдых. Ведун, поев, решил последовать его примеру — и тут же оказался в жадных объятиях Урсулы, опрокинувшей его на мягкую подстилку:

Как хорошо, что в этот раз ты взял меня с собой, господин!

— Ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что ты тогда осталась во дворце, девочка, — погладил ее лицо Олег. — Нам досталось на орехи немало. А уж в конце, когда мы в плену оказались... Я думаю, хватит с тебя и одного повешенья.

— Ради тебя я готова на все, господин... — прижалась к его ладони девушка. — Хотя не знаю, как ты мог так долго находиться вместе с этими... С мертвецами живыми. Я бы, наверное, в первую же ночь от страха умерла.

— Да чего их бояться-то, девочка? Они безобидны, как тележная оглобля. Пока никто ею никого огреть не попытается, вреда от нее никакого быть не может. Так и зомби. Если ему приказа нападать нет, то он безобиднее пугала. Ты его хоть на куски руби — он и сопротивляться не догадается. Овца, и та злее будет.

— А все равно жутко, господин. Этакое-то страшилище! Полугнилые, облезлые, кожа лохмотьями, глаза вытекли — и все вокруг с мечами да копьями бродят.

— Да-а, несладкое соседство... — Ведун отстранил от себя невольницу, присел на кошме. — Это ты права, соседство несладкое.

— Я что-то не так сказала, господин? — удивилась такой неласковости рабыня.

— Ты молодчина, девочка моя, — поднявшись на ноги, затянул снятый было ремень Олег. — Ты просто гений!

Кладбище Кивы на две трети было покрыто пустыми ямами — следами прошлого призыва в армию ведуна. Мудрый Аркаим не желал проливать человеческой крови, а потому открыл Середину тайну оживления мертвых и подчинения их своей воле. Правда, поход тот закончился неудачей: великий Раджаф под стенами столицы смог-таки истребить мертвые легионы. Но, нужно признать, несмотря на полнейший разгром армии Аркаима, в горных селениях ни одной матери не пришлось плакать над сгинувшим в походе сыном, во владениях законногоправителя Кайма не появилось ни вдов, ни сирот. Армия из мертвецов, при всей своей ужасности, оказалась самым гуманным изобретением. Для своих, разумеется.

Но второй раз этот фокус повторить было невозможно: могилы пусты, их недавние владельцы обращены в костную пыль за много, много верст отсюда. Остались могилки только женщин и детей, похожие на дома в самом городе — небольшой овальный холмик, украшенный цветами, да маленькая дощечка с краю, похожая на ведущий вниз люк. На дощечке имя и еще несколько слов, начертанных незнакомыми Олегу рунами.

— Что-то случилось, чужеземец?

— Мудрый Аркаим? Разве ты не прилег отдохнуть вместо обеда?

— Ты тоже хотел прилечь, чужеземец. Однако вдруг вскочил и помчался сюда. Мне подумалось, что у тебя появились долгожданные идеи про то, как вразумить жителей Кивы?

— Не уверен, что это хорошая мысль, — пожал к плечами ведун. — Думаю, мысль действенная — но с душком нехорошим. Пожалуй, надо иное чего прикинуть. С такими воспитательными мерами мы любви никогда не добьемся... То есть, я хотел сказать, ты не добьешься, мудрый Аркаим.

— Что же это за мысль таковая крамольная, что ты ее даже произнести боишься, чужеземец? Али ты просто вид на себя напускаешь, а на деле не придумал еще ничего? Так ты не стыдись, я тебя понимаю. Задача тяжкая, пустыми руками город целый к покорности привести мало кому по силам. Ну не можешь — так не можешь. Карать не стану.

— Скажи мне, мудрый Аркаим, а что будет, коли детей этих и женщин из могил поднять да велеть по домам возвращаться?

— Ничего не будет, — пожал плечами правитель. — В жилища, где раньше обитали, уйдут да стоять там станут.

— «Стоять станут», — хмыкнул Середин. — Не знаю, как ты, мудрый Аркаим, но даже я чувствовал бы себя сильно нехорошо, коли ко мне пришел бы труп, пусть даже друга или родственника, и торчал все время над душой. А Урсула, я думаю, так вовсе бы из дома этого удрала.

Правитель с минуту обдумывал услышанное, а потом прямо на глазах начал расцветать:

— Воистину, ты мудр не по годам, чужеземец! Отныне я верю, что пророчество гласило именно о тебе. Без тебя я бы до такого не додумался!

— Ты хочешь сказать, мудрый Аркаим, — не поверил своим ушам Середин, — ты хочешь сказать, что намерен все это осуществить? Вынуть из могил мертвых детей, послать их к родителям, а сгинувших жен — к уже забывающим горе мужьям?

— Ты так же мудр, как наивен, ведун Олег, — похлопал его по плечу правитель. — Разве ты не знаешь, что такое замирение бунта среди подданных? Это горящие амбары и селения, кишки детей, намотанные на деревья, распятые у дорог женщины и виселицы, на которых повешен каждый третий, что жил на взбунтовавшихся землях! Ты хочешь этого?

— Да хранят меня боги от таких мыслей, — передернул плечами Олег. — Я думал, такое возможно только в средневековой Европе.

— Такое возможно везде, где люди не чтят клятвы верности, — ответил правитель. — Ты только что придумал, как усмирить бунтовщиков без крови и казней, без пожаров и разорения. И ты думаешь, я откажусь от такой возможности? Я не люблю крови, чужеземец. А ты?

— Я тоже не люблю... — вздохнул ведун. — Но посылать мертвых детей в дома родителей...

— Это лучше, чем вешать родителей на окрестных березах, чужеземец. Зови своего слугу и невольницу, а твой сотоварищ пусть пока за лошадьми присмотрит. Нам главное первую могилу вскрыть. Дальше мертвецы все сами сделают...

Урсулу на это дело Олег все-таки не послал, предпочел копать землю сам, вместе с Будутой. Ни заступов, ни лопат среди походных припасов не нашлось, поэтому землю пришлось рыхлить мечом. Середин рыхлил, холоп выгребал ее наружу. Так, в четыре руки, где-то за час и вырыли яму над первой из могил. После того, как показалась укрывающая лицо женщины ткань, вперед выдвинулся мудрый Аркаим, простер руку и речитативом напел уже знакомое ведуну заклинание:

— Аттарахрашкоми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!

Ткань на глазах шевельнулась — это покойница открыла глаза.

— Вылезай ко мне, девочка, — ласково поманил ее правитель.

Та зашевелилась, избавляясь от удерживающих тело пут савана, рывком вскинула руки, принялась выбираться наверх. Судя по относительно благополучному внешнему виду, слабо тронутому тленом, ее предали земле еще совсем недавно. Внизу осталась только черная нора — словно тайный лаз в обитель мертвых.

— Теперь раскапывай эту могилу, — указал на соседнюю клумбочку мудрый Аркаим. — Раскапывай сверху, там, где голова. Чтобы быстрее подружку высвободить.

Олег передернул плечами, кинул вымазанный в земле меч под ноги холопа и пошел в лагерь. Ему происходящее никакой радости не доставляло. Разумом он понимал, что на земле есть очень много дел, которые не приносят удовольствия, от должности палача и вплоть до нелегкого труда золотаря — однако работу сию все равно необходимо выполнять. Умом понимал — но на душе все равно оставался очень нехороший осадок.

Правитель трудился несколько часов — если можно так назвать процесс руководства оживающими мертвецами. Копали те, естественно, сами. Каждый восставший из небытия тут же принимался освобождать соседа, затем они вдвоем освобождали двух других, потом четверых — и так далее. Вскоре в месте вечного упокоения ни одной клумбы уже не осталось. Вымазанные в земле, дурно пахнущие, темные фигуры замерли, ожидая следующей команды.

— Представляю изумление будущих археологов, — пробормотал Олег, — когда они раскопают здешние селения. Десятки городов, сотни селений — и ни одного захоронения. Разве только случайно какое где уцелеет.

— Ты о чем, господин? — не поняла рабыня.

— Совесть мучает...

Со стороны кладбища подошел довольный правитель, кивнул:

— Я подожду темноты. Ночью смертные особенно пугливы. Мыслю, пары дней хватит, чтобы разбудить в горожанах совесть. Ты молодец, чужеземец. И вправду придумал, как Киву без воинов одолеть.

— Слабое место есть всегда, — пожал плечами Олег.

— Но какую виру с них истребовать, когда раскаются?

— Нам нужны сильные мужчины, мудрый Аркаим. Воины. Столицу так просто захватить не получится. Раджаф не позволит. Он ведь тоже маг. Нужна армия. Нормальная, из живых людей. Из тех, кто сможет отличить воина от безоружного, мужчину от ребенка и во время штурма не станет убивать всех подряд. Чтобы захватить столицу понадобится много людей. Все города на нашем пути должны будут вооружить и выставить отряды из мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет.

— Ты хочешь воевать с моим братом ополченцами? — удивился правитель. — У него же сильная армия, ты сам ее видел и сражался с ней! Он просто затопчет эту толпу своей конницей!

— У тебя тоже была крепкая сотня из черных смолевников, — напомнил Середин. — После того, как мы сразились у тебя во дворе, твоей сотни не стало, как и сотни из дворцовой стражи Раджафа. А это, я уверен, были его лучшие люди. Из них уцелело всего двадцать бойцов, из которых половина ранены и небоеспособны. Сотня на сотню. Почти размен. Я воевал с Раджафом несколько недель, разбил его мелкие отряды и разгромил в первой из битв. Да и во второй потрепал немало. Так что, мудрый Аркаим, его сильная армия ныне превратилась в дым. У него после моего похода осталось в лучшем случае несколько полноценных сотен, а с ними мы как-нибудь управимся, если наберем достаточно ополченцев.

— Он тоже может набрать ополченцев.

— Ну и что? — усмехнулся Олег. — Ведь у тебя есть кумаи и стеклянные стрелы, которые они умеют сбрасывать с огромной высоты.

— Какой смысл в орлах, если Раджаф научился бороться с ними? Ты забыл, что он сотворил с моими птичками в прошлый раз? Половина из них оказалась ранена и не исцелилась до сих пор.

— Ты просто неправильно использовал их, мудрый Аркаим. — развел руками Олег. — Твой брат сам выбрал место для битвы, приготовился к сражению, с помощью магии собрал всех пернатых, что только обитают в ваших лесах, и швырнул их против твоих орлов. Но птицы, бросающие стрелы с высоты полета, применяются не во время битвы, а до нее. Если Раджаф желает использовать ополченцев, для начала он должен собрать их в столицу, вызвать к себе из многих городов. Пусть твои кумаи летают над Каимом и забрасывают стеклянными стрелами любые скопления людей. Особенно мужчин. А уж тем более — мужчин, идущих большой колонной по дороге. Это будет происходить по всей стране, во всех местах. Лесные птицы, собранные большой стаей в одном месте — это страшная сила. А птицы, рассеянные по лесам — всего лишь птицы, которые не страшны могучим орлам. Раджаф не сможет остановить атаки на колонны, идущие по разным дорогам в разных краях страны. Ты сам обмолвился, мудрый Аркаим, что ополченцы — это не воины. Они не готовы умирать, они привыкли возделывать землю и растить детей. Когда их начнут убивать сотнями еще в пути, когда они поймут, что перемещаться по дорогам опасно, что идущие к Раджафу рискуют никогда не вернуться домой — они просто разбегутся. На помощь к твоему брату не придет никто. Вообще. Останутся только самые преданные сотни, выжившие после второй битвы, да горожане столицы. И все! Собери хотя бы пару тысяч ополченцев — и они сомнут отряды Раджафа просто числом, своей массой. Я поставлю их широким фронтом, двину вперед, и после начала сечи они обойдут противника, окружат его. И все, на этом битва прекратится. Враг или сдастся, или погибнет. Надеюсь, в твое отсутствие кумаи смогут наполнять стрелами свои нагрудные сумки?

— Разумеется, — задумчиво кивнул правитель. — Этому искусству обучены жители одного отдаленного селения высоко в горах, само существование которого я храню в тайне. Забрасывать врага стрелами еще до начала битвы? Не дать ему дойти до места сражения? Как просто и гениально. Пожалуй, я правильно сделал, что простил тебя, чужеземец. Это хорошо, что сейчас ты со мной, а не... не с другим.

Вечером был ужин с запеченной в тесте ветчиной, которую оставалось только подогреть над огнем, с густым сладким медом в восковых шариках, которые разламывались только во рту, а потому совсем не пачкали руки, с хмельным пивом, еще не успевшим добродить в подвалах дворца, а потому пенистым и пахнущим хлебом.

Ведуну выпало по жребию сторожить коней в последнюю смену, на рассвете, а потому вечером он смог разбавить сласти медовые сладостями невольницы, чтобы потом заснуть, раскинувшись в густом овечьем мехе и совсем забыв о грядущих холодах.

— Друже, вставай... Вставай, друже... — разбудил Олега тихий голос купца.

Вокруг было темно и тихо, если не считать далекого настырного кваканья не заснувшей осенней лягушки. Ведун на ощупь нашел саблю, подтянул ближе, потом нащупал штаны и рубаху, начал одеваться:

— Сейчас, иду!

Когда он выбрался из темной палатки под слабое, рассеянное сияние звезд, Середину показалось, что на улице очень даже светло, никаких костров не нужно. Он кивнул Любоводу:

— Иди, отдыхай.

Сам, отчаянно зевая, двинулся к пасущимся за дорогой стреноженным скакунам — и замер, заметив вдруг со стороны города какое-то изменение. Рука непроизвольно метнулась к рукояти сабли, ведун медленно повернулся.

Это были горожане. Они стояли полукругом на коленях, лицом к палатке законного правителя Кайма. Многие плакали. Сотни горожан. Наверное, даже все.

Мудрый Аркаим оказался милостив. Он сделал вид, будто поверил, что жители приграничного городка не собирались нарушать своих клятв, что верны присяге и просто не заметили его приезда. Поэтому он никак не выказал своего гнева, истребовав лишь «того, чтобы три сотни мужчин из города взяли с собой топоры, пересадили косы на древках, превратив их из оружия против травы в кривые, но все равно смертельно опасные копья, а также прихватили припасы на три недели пути.

Надо сказать, что большого горя призванные на войну ополченцы не испытали, да и жены с детьми провожали отцов и мужей без особых слез. Дальновидная тактика ведуна дала благотворные плоды. Как ни жадился купец, Середин позволил обозным крестьянам грабить покоренные города наравне со всеми. В итоге все, кто был в походе, вернулись с немалым добром, а погиб из всех кивчан только один. Теперь добычи, богатства, славы жаждали все — о смерти же не думал никто. Каждый полагал, что если опять кто и погибнет — то уж, конечно же, не он. Друг, сосед — может быть. Но не он. Ведь других так много, а он один. Так чего бояться?

Горожане собирались почти до полудня, после чего первый отряд из трех сотен пехотинцев двинулся в поход. И скорость движения сразу упала. Расстояние, что на рысях одолевалось за пару часов — пехотинцы с обозом вышагивали целый день. Выгадывая версты, Олег даже передал на телеги вьюки с заводных коней, в седла посадил ополченцев и вместе с ними после полудня уходил вперед: чтобы разбить лагерь, заготовить дрова, развести костры еще до прихода войска. Пехотинцам оставалось только поесть да завалиться спать. Утром лагерь сворачивали тоже специально оставленные дежурные, которые потом обгоняли колонну на марше, чтобы там, впереди, снова приготовить ночлег. Эта простая уловка позволяла проходить в день на четыре версты больше — но все равно на путь до следующего города ополченцы потратили целых три дня.

Как и в прошлый раз, обитатели Лами как-то успели узнать, что случилось с их соседями, а потому в прятки играть не стали — встретили правителя за полверсты от города цветами, хлебом и салом, причем десяток специальных плакальщиц в вышитых красным катурлином сарафанах восхваляли мудрость Аркаима и свою ему преданность. Внешне тот на откровенную лесть внимания не обратил — однако потребовал с города только двести воинов, хотя и запросил сверх того еще десяток лошадей.

Спустя два дня уже значительная по численности рать устраивалась ночевать на жнивье, возле узкого ручейка, ради которого на дороге даже настила класть не стали, но вполне достаточного, чтобы напоить полсотни лошадей и полтысячи людей. Прежде чем уйти в свой шатер на ночлег, мудрый Аркаим остановился рядом с Олегом, положил руку ему на плечо:

— Ты оказался прав, чужеземец. Сегодня мои кумаи углядели несколько сотен мужчин, что шли к Кайму, к столице нашей земли, с закатного тракта. Птицы высыпали на них семь сумок со стрелами, полтораста штук. Ополченцы разбежались, но, когда орлы вернулись через два часа с новыми сумками, они шли к столице опять. Второй раз кумаев было одиннадцать — почти две сотни стрел. Смертные после нового дождя стрел разбежались и больше уже вместе не сходились. Орлы летали там весь день и завтра снова полетят. Я смотрел сверху их глазами. Мертвых тел было всего около полусотни, но ополченцы, похоже, испугались. Повернули назад. Этих сотен братцу уже не видать. Я запомню твою помощь в моем деле, чужеземец, будь уверен. Награда будет достойной твоих деяний. Но откуда ты проведал, как удобнее всего использовать птиц, что есть только у меня, у меня одного?!

— Спроси об этом бога Итшахра, мудрый Аркаим, — предложил Олег. — Мне кажется, он знает про мои приключения куда больше меня самого.

— Спрошу, чужеземец. Обязательно спрошу... — Правитель удалился к себе, а ведун остался у огня, задумчиво кидая в огонь катышки мерзлой земли и не обращая внимания на невольницу, что гладила его по волосам.

— О чем печалишься, друже? — удивился его настроению купец. — Пройдоха холоп пива тебе в этот раз не долил али мясо недосоленным оказалось?

— Если бы, Любовод, друг мой, если бы... Гнетет меня сильное сомнение, на той ли я стороне сражаться иду.

— Конечно, на той, колдун! — удивился новгородец. — Три сундука самоцветов, судно с командой, тебе еще отдельную награду обещают. Конечно, на той!

— Я не о серебре говорю, Любовод. Ты слышал: полсотни людей птицы смерти предали, — а он только радуется. Разве это хорошо?

— А когда это воевода не радовался, коли ворог его лишней силы лишился? И ты радоваться такому должен, раз при рати состоишь.

— Все равно не так все вокруг, друг мой, неправильно. Я сражаюсь на стороне, которая ведет войну с помощью оживших мертвецов, которая добивается преданности, посылая в дома умерших младенцев, которая убивает беззащитных людей и не испытывает при этом мук совести. Я не знаю, Любовод. Неправильно все это. Нет в этом справедливости.

— Колдун Олег, друг мой, — тяжело вздохнул новгородец. — Ты зачем приплыл сюда, друже, — за справедливостью али за товаром? Какое тебе дело, кто кого убивает, зачем и почему? Чужая сия страна, земля чужая, и дела у нее свои. Наше дело — свой товар продать, чужой забрать. А как тут люди живут — то дело не наше.

— Люди — везде люди, Любовод. И обращаться с ними нужно по справедливости. Разве дело это, когда их, словно скот, на бойню ведут? Когда мертвецов на живых натравливают, когда мир вверх ногами переворачивают? Почему Аркаим говорил нам, что от тирана землю свою освободить желает? Что все жители страны этой спят и видят, как с трона Раджафа выкинут?