Ложный путь

Какие бы вопросы ни разрешал человек в своей земной жизни — теоретические или практические, материальные или духовные, личные или общественные,— он обязан всег­да считаться с реальностью, с данными ему объективными обстояниями и законами. Правда, он может и не считаться с ними, но этим он обеспечивает себе, рано или поздно, жизненную неудачу, а может быть, и целый поток страда­ний и бед.

Человеку реально дан от Бога и от природы особый, определенный способ телесного существования, душевной жизни и духовного бытия: индивидуальный способ. Всякая теория и всякая педагогика и политика, которые с ним не считаются, вступают на ложный и обреченный путь. Этот способ существования отнюдь не исключает ни общения, ни единения, ни совместимости людей; отвержение же ведет по ложному и обреченному пути всякое общение, вся­кое единение и всякую человеческую совместность, ко­торые пытаются игнорировать личную раздельность, са­модеятельность и самоценность человеческого существа. Ложность этого пути обнаруживается в наступающем снижении уровня и качества жизни: снижается уровень внешне-телесного существования (питание, одежда, отоп­ление, жилище, здоровье), снижается уровень душевной дифференцированности (т.е. сложности, многостороннос­ти, тонкости и гибкости), падает качество жизни (труда, продукта и творчества и особенно нравственности, право­сознания, искусства и науки). Всякая культура — и мате­риальная, и душевная, и духовная — падает, разлагается и извращается. Осуществляется провал в некую перво­бытную упрощенность, которая создается искусственно и потому лишена всех былых достоинств былой «докультурной простоты». Творческие различия исчезают из жизни, уступая место монотонной одинаковости, одинаковой опу­стошенности, повальному оскудению. Качественность исче­зает и не восполняется никаким количеством, ибо дурнее множество есть не что иное, как обилие дурных вещей, состояний или усилий, которые никому не нужны. Без ка­чества всякое обилие теряет свой смысл; оно прямо стано­вится бедствием и опасностью подобно тому, как в навод­нении, в налетах саранчи или в многословии глупца. Жизнь вообще имеет смысл и может совершенствоваться только тогда, когда бережется и растится качество; нет его — и гибель становится неминуемой. А качество творится и обес­печивается прежде всего и больше всего культурой лично­го духа. Невозможно создать хорошую ткань из гнилых ни­тей; нельзя построить прочный дом из трухлявого, рассы­пающегося кирпича; больные и умирающие, стеная в уни­сон, не создадут прекрасного хорового пения. Где личный дух пренебрежен и унижен, общественность будет больною и творчески бессильною.

Тот, кто признаёт эту аксиому, признает и начало част­ной собственности. Кто отвергает частную собственность, тот отвергнет и начало личного духа, а этим он подорвет и общество, и государство, и хозяйственную жизнь своей страны.

Итак, коммунизм ведет людей по ложному и обреченно­му пути. Его последовательное противобожие, его недву­смысленный материализм, его отрицание человеческого духа и особенно самодеятельности и самоценности чело­веческой личности создают именно тот духовно больной и творчески бессильный общественный строй, который мы только что очертили.

1. Коммунизм противоестествен. Он не приемлет индивидуального способа жизни, данного человеку от Бо­га и природы. Он пытается переделать, переплавить чело­веческую душу в ее основных свойствах и естественных тяготениях, и прежде всего — погасить личную заинтересо­ванность и личную инициативу человека на всех путях его творчества. Коммунизм отвергает личное начало как ис­точник самостоятельности, многообразия и «анархии». По­этому он угашает не только частную собственность, но и ча­стную семью и стремится искоренить частное мнение, сво­бодное убеждение и личное миропонимание. Для него одинаково неприемлема самодеятельность личного инстин­кта самосохранения и самодеятельность личного духа. Ему нужно социализировать не только имущество, но и весь ук­лад человеческой жизни, чувств и мыслей; ему нужно социализировать душу человека и для этого выработать новый тип — примитивного существа с вытравленной личностью и угасшей духовностью, существа, не способ­ного к личному творчеству, но склонного жить в стадном всесмешении. Эта противоестественная затея обречена в корне на неудачу. Разложить и угасить на время духов­ное начало — возможно, но личная формула человеческо­го инстинкта неразрушима. Возможно взрастить несколько миллионов «особей», лишенных духовной культуры, умст­венно и нравственно довольно похожих друг на друга, бес­страшных в толпе и ничтожных порознь, по-прежнему лично-своекорыстных, но не сдерживаемых в своей жадно­сти никакими высшими началами. Дух временно угаснет; лично-животное начало развернется и историю личной куль­туры придется начинать сначала. Но природа человека не поддается рассудочному произволу; и на животнообразных особях ни семья, ни общество, ни хозяйство, ни государ­ство держаться не смогут. Вот почему отмена частной соб­ственности противоестественна.

2. Коммунизм противообществен. Это выражается в том, что он пытается создать такой строй, который поко­ится целиком на началах ненависти, взаимного пресле­дования, всеобщей нищеты, всеобщей зависимости и пол­ного подавления человеческой личности. В основе комму­низма лежит идея классовой ненависти, зависти и мести, идея вечной классовой борьбы пролетариата с непролетариями; на этой идее строится все образование и воспи­тание, хозяйство, государство и армия; отсюда — взаим­ное преследование граждан, взаимное доносительство и ис­коренение. Идея всенародной солидарности и братства от­вергается и попирается. Проводится всеобщее изъятие имущества; добросовестные и покорные теряют все, недоб­росовестные грабят и втайне наживаются. Согласно ос­новному замыслу, все должны превратиться в пролетариев, т.е. в неимущих людей, могущих кормиться только наем­ным трудом. После всеобщей экспроприации и пролетари­зации оказывается, что в стране имеется только один монопольный работодатель — диктаториальное государст­во, ведомое монопольной коммунистической партией и уп­равляемое аппаратом коммунистических чиновников. Таким образом, всеобщее обнищание восполняется всеобщей зависимостью от государства, от партии и от бюрократического аппарата. Никто сам по себе не может ничего пред­принять; кого государство лишит права на работу, тот погибает голодной смертью; условия жизни, продовольст­вия и труда предписываются монопольным работодателем; монополия печати и образования, преследование веры и церкви довершают дело, и к хозяйственному подавлению личности присоединяется ее духовное порабощение. Та­ким образом, коммунизм есть попытка создать вампиристический строй, покоящийся на страданиях порабощенного человека и высасывающий жизненные соки из обнищав­ших и беспомощных граждан. Человек оказывается бес­правным и раздавленным; а государство является его не­ограниченным эксплуататором. Вот почему отмена частной собственности создает самый противообщественный строй, известный в мировой истории.

3. Коммунизм осуществляет растрату сил. Это выража­ется, во-первых, в том, что он не хочет и не умеет пользо­ваться творческою силою живого инстинкта, личного инте­реса и личной инициативы; вся творческая самодеятель­ность всей массы единоличных хозяев подавляется и мерт­веет. Во-вторых, растрачивается впустую вся та масса энергии, которая необходима для самого подавления этих личных сил, — вся разрушительная и искоренительная ра­бота коммунистического чиновничества. В-третьих, рас­трачивается вся та масса энергии, которая пытается выз­вать в душах новую, теоретически выдуманную и властно навязываемую мотивацию (т.е. внутренние побуждения) хозяйственного труда,— вся работа по «агитации» и «про­паганде», все усилия переделать естественный уклад чело­веческих душ. В-четвертых, растрачивается та масса энер­гии, которая пытается осуществить хозяйственное и куль­турное всепредвидение, всеучет, всеруководство, ибо ника­кое правительство не может стать «всезнайкой», «всеучителем» и «всепогонщиком». Вся эта попытка заменить живой организм выдуманным механизмом, сварить на огне всенародной муки искусственного человека и его никому не нужную искусственную жизнь для того, чтобы руководить всеми его поступками и делами, как это делается с ма­рионетками, противоестественна и безнадежна. И, нако­нец, в-пятых, растрачивается вся та масса сил, которая уходит на возвеличение этого опыта в мировом масштабе, на то, чтобы внушить другим народам, будто этот нелепый и безнадежный способ хозяйствования есть самый лучший и самый продуктивный. Таким образом, отмена частной собственности ведет к величайшей растра­те сил, известной в мировой истории.

4. Коммунизм осуществим только при помощи системы террора, т. е. насильственно, силою страха и крови. В ос­нове этого лежит его противоестественность. Живой и здоровый инстинкт может принять его только как нена­вистное иго, которое будет навязываться ему угрозою, уни­жением, мукою голода и страхом смерти. Навыки тысяче­летий, порожденные самою природою, нельзя отменить про­стым запретом. Всемогущество государства осуществимо только там, где народ застращен до конца. Побороть сопротивление масс и разрушить исторически данный ук­лад жизни нельзя «добром», особенно если добиваться бы­строго, «революционного темпа». Уничтожение враждеб­ных классов неосуществимо на словах: оно неизбежно ве­дет к массовому избиению людей. Таким образом, отмена частной собственности требует потоков человеческой крови и ведет к системе террора.

5. Коммунизм отнюдь не ведет к справедливости. Он начинает с призывов к равенству так, как если бы равен­ство означало справедливое устройство жизни. Однако на самом деле все люди от природы не равны и уравнять их естественные свойства (возраст, пол, здоровье, мускуль­ную силу, нервную конституцию, таланты, склонности, вле­чения, потребности, желания) — невозможно. Но в таком случае справедливость требует не «равенства», а чего-то иного, именно предметно-неравного обхождения с пред­метно-неравными людьми. Формула справедливости гла­сит: не «всем одно и то же», а «каждому свое». И потому уравнивать людей во всех правах было бы делом вопиющей несправедливости. Задача иная: надо устранять вредные и несправедливые неравенства, так же, как и несправедли­вые и вредные равенства, и устанавливать новые, жизнен­но полезные и справедливые неравенства.

Вместо этого коммунисты провозглашают «равенство людей от природы» и обещают им всеобщее уравнение в правах, которое будет якобы справедливым. На самом же деле они создают сначала всеобщее уравнение в беспра­вии, а потом — новое, обратное неравенство в пользу чле­нов своей партии, которая превращается в привилегированную касту, набранную из наиболее завистливых, жесто­ких, ловких и раболепных людей. Таким образом, отмена частной собственности не только не ведет к справедливос­ти, но создает систему новых вопиющих несправедливо­стей.

6. Коммунизм отнюдь не освобождает людей. Он вво­дится принудительно и насильственно и для этого отменяет все жизненные права и свободы. Он осуществляет высшую и безусловную форму трудовой зависимости, систему все­общего наемного труда, монопольного работодательства, эксплуатации, беззащитности, необеспеченности и поваль­ного снижения уровня жизни. Коммунизм не освобождает трудящегося, а порабощает его окончательно: все превра­щаются в пролетариев, а у пролетариев отнимаются все возможности защищать свои классовые и профессиональ­ные интересы (исчезает частная конкуренция, нет свобод­ных профессиональных союзов, свободной печати, коопе­рации и т.д.). Все недостатки и пороки капиталистичес­кого строя осуществляются в преувеличенных, чудовищ­ных размерах, и притом сознательно и планомерно, со ссылкою на то, что «в рабочем государстве рабочим за­щищаться не от кого и не для чего». Таким образом, отме­на частной собственности не только не дает людям освобо­ждения, но и отнимает у них всякую и последнюю свободу. «Прыжок из царства необходимости в царство свободы», предсказанный Марксом и Энгельсом, оказывается иллю­зией или обманом.

И вот идея коммунизма, последовательно вытекающая из материалистического безбожия, принадлежит к числу тех ложных идей, которые, по-видимому, много обещают, но в действительности разочаровывают и ведут человеческую жизнь к настоящему крушению. Попытка отвергнуть и отменить частную собственность колеблет одну из пос­ледних и необходимых основ жизни; ее можно сравнить с попыткою отпилить тот сук, на котором сидит сам отпили­вающий, или с попыткою перестроить человеческий орга­низм посредством оперативного удаления из него легких. Эта попытка в ее историческом осуществлении доказывает с силою очевидности, что проблема частной собственности отнюдь не сводится к тому, какие именно внешние вещи на­ходятся у людей во внешнем распоряжении, и притом, у ка­ких именно людей... Частная собственность связана с человеческою природою, с телесным и душевным устройством человека, с жизнью человеческого инстинкта, с теми внут­ренними мотивами, которые заставляют человека трудиться над внешними вещами и строить хозяйство. Эти внутренние мотивы, эти инстинктивные побуждения к труду нельзя «разрушать» или «отменять» безнаказанно. Частная соб­ственность зовет человеческий инстинкт к труду; отменяя ее, надо заменить ее зов чем-нибудь равносильным. Но «идеал» всеобщей зависимости, принудительности и не­справедливости не заменяет этого зова ничем; напротив, он может вызвать только тяжелое отвращение к работе, настоящее бегство от труда, всеобщую надежду на хозяй­ственную безуспешность нового строя, безмолвную всеоб­щую стачку личных инстинктов. И это самоизвлечение массового инстинкта из хозяйственного процесса будет столь же естественным и психологически понятным, сколь фатальным для коммунистического строя.

А это означает, что введение коммунизма не только не скомпрометирует идею частной собственности, но окончательно реабилитирует ее. Так, попытка предпочесть ложный путь непременно вернет человека на верную дорогу, ибо рано или поздно он увидит свою ошибку. Во­прос лишь в том, после скольких неудач и страданий он поймет ее и сделает надлежащие выводы.

3. ОБОСНОВАНИЕ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Обосновать частную собственность значит показать ее необходимость для человека, ее жизненную целесооб­разность и ее духовную верность. Это значит указать те существенные свойства человека — естественные, инстинк­тивные и духовные, — в силу которых частную собствен­ность нужно принять, признать, утвердить и оградить.

Однако это не значит одобрить и оправдать всякое на­личное распределение имущества и богатства. Обыкновен­но эти два вопроса смешиваются, что совершенно недо­пустимо. Институт частной собственности может быть не­обходим, целесообразен и верен; но наличное распределе­ние имущества может быть неверным и жизненно нецеле­сообразным. Необходимо, чтобы вещи принадлежали лю­дям с такою полностью, исключительностью и прочною обеспеченностью, которая вызывала бы в душе каждого полную и неистощимую волю к творческому труду: но сов­сем необходимо, чтобы люди делились на сверхбогачей и нищих или на монопольных работодателей и беззащит­ных наемников. Фактическое распределение имущества неодинаково в различных странах; в силу одного этого его нельзя «оправдывать» или осуждать его целиком. Но и в пределах каждой отдельной страны целесообразность иму­щественного разделения может быть неодинаковой в раз­личных областях жизни (землевладение, домовладение, леса, фабрики, промысловые снасти, железные дороги, скот, библиотеки и т.д.). К тому же имущество все время переходит из рук в руки, состояния распадаются, выдви­гаются новые слои людей, уровень народного благосостоя­ния колеблется, уровень частного накопления подвижен и неустойчив. В довершение всего возможно государствен­но организованное перераспределение имущества (напр., так называемый «земельный передел», срв. реформу Сто­лыпина⁸⁷), которое должно проводиться так, чтобы идея частной собственности и чувство частной собствен­ности не приходили в колебание. Одним словом, обосно­вывать частную собственность не значит оправдывать лю­бое и всякое распределение имущества или тем более лю­бое и всякое злоупотребление имуществом (шикану⁸⁸, рос­товщичество, эксплуатацию, поджигание своего дома для получения страховой премии и т.д.)*.

Говоря о частной собственности, я разумею господство частного лица над вещью — господство полное, исключи­тельное и прочно обеспеченное правом (т.е. обычаем, законом и государственной властью). Итак, я разумею именно право собственности, т.е. закономерное полномо­чие, а не фактическое господство силы и не произвольный захват. Я разумею именно право лица, т.е. прежде всего индивидуального человеческого существа, одаренного лич­ным инстинктом и личным духом, имеющего субъективное правосознание и субъективную хозяйственную волю, и при­том частного лица, преследующего свои частные интересы трудового, хозяйственного характера*. Этому-то лицу следует предоставить полное господство над вещью, т.е. право во всех отношениях определять ее судьбу (право пользоваться ею или не пользоваться, распоряжаться ею, видоизменять ее, отдавать, продавать, дарить, бросать ее или даже уничтожать)**. Это господство должно быть ис­ключительным, т.е. собственник должен иметь право уст­ранять всех других лиц от пользования вещью или от воздействия на нее, он должен иметь право требовать ее возвращения от похитителя и т.д. Наконец, это господство должно быть прочно обеспеченным, т.е. оно должно быть оговорено в законах, ограждено правосознанием сограж­дан, полицией и судом, и не подвергаться постоянным уг­розам отчуждения или тем более бесплатного отчуждения со стороны политических партий или государственной вла­сти. Частный собственник должен быть уверен в своем господстве над своими вещами, т.е. в законности этого господства, в его признанности, почтенности и жизненной целесообразности; он должен быть спокоен за него, за его бесспорность и длительность, за то, что имущество его не будет подвергаться ни нападению, ни расхищению, ни под­жогу, ни экспроприации; он должен спокойно помышлять о судьбе своих вещей замыслом долгого и творческого ды­хания, предусматривая частные интересы своих детей и внуков.

Это необходимо человеку и в инстинктивном отноше­нии, и в духовном измерении; и притом в силу того, что как инстинкту его, так и духу от природы присуща личностная, индивидуальная форма жизни.

Идея частной собственности отнюдь не выдумана про­извольно лукавыми и жадными людьми, как наивно дума­ли Руссо и Прудон. Напротив, она вложена в человека и подсказана ему самою природою подобно тому, как от природы человеку даны индивидуальное тело и индивидуальный инстинкт. Тело человека есть вещь, находящаяся среди других вещей и нуждающихся в них (человек лежит, ходит, дышит, согревается, питается, лечится и т.д.). Для того, чтобы жить, человек должен заниматься этими вещами, приспособлять их к своим потребностям, посвящать им свое время, отдавать им свой труд (телесно-мускульный, нервно-душевный и созерцательно-духов­ный), совершенствовать их, вкладывать в них себя и свои ценности, как бы «облекаться» в них*, — словом, пре­вращать их в объективное выражение и продолжение собст­венной личности.

Эту связь свою с вещами, это вкладывание себя в них человек может сводить иногда к самому скудному мини­муму: один делает это от лени и беспечности (напр., италь­янские лаццарони⁸⁹), другие — ради высшего духовного сосредоточения (индийские йоги, христианские аскеты). Но совсем обойтись без этого человеку не дано. У человека же, создающего хозяйственную культуру, это общение с вещами становится основной формой деятельности.

Хозяйствуя, человек не может не сживаться с вещью, вживаясь в нее и вводя ее в свою жизнь. Хозяин отдает своему участку, своему лесу, своей постройке, своей биб­лиотеке не просто время и не только труд; он не только «поливает потом» свою землю и дорабатывается до утом­ления, до боли, до ран на теле; он творчески заботится о своем деле, вчувствуется в него воображением, изобре­тается, вдохновляется, напрягается волею, радуется и огорчается, болеет сердцем. При этом он не только опре­деляет и направляет судьбу своих вещей, но он и сам свя­зывает с ними свою судьбу, вверяя им свое настоящее и свое будущее (свое, своей жены, детей, потомства, рода). Все страсти человеческие вовлекаются в этот хозяйствен­ный процесс — и благородные, и дурные — от религиоз­но-художественных побуждений до честолюбия, тщесла­вия и скупости. Все интересы человеческие связуются с ус­пехом и неуспехом дела — от инстинкта самосохранения до самых высших, духовных потребностей. Это значит, что человек связывается с вещами не только «матери­альным» интересом, но и волею к совершенству, и твор­чеством, и любовью.

Человек не только живет «вещью», т.е. плодами и до­ходами ее, но живет вместе с нею и в ней; он творит ее, творит из нее, ею; он объективирует себя в ней, художест­венно отождествляется с нею, совершенствует ее своим трудом и воздержанием в ее пользу, и совершенствует себя ею; он изживает в ней энергию тела, души и духа. Все это не пустые слова и не отвлеченные выдумки. Называя свою землю «матушкой» и «кормилицей», пахарь действительно любит ее, гордится ею, откладывает и копит для нее, тоску­ет без нее*. Садовник не просто «копается в саду», но твор­чески чует жизнь своих цветов и деревьев и, взращивая их, совершенствует их, как бы продолжает дело Божьего миротворения. Строя себе дом, человек создает себе оплот телесного существования и средоточия, духовной жизни, он устраивает себе лично-интимный угол на земле, свой священный очаг, как бы свое внешнее «я». Все знаменитые коневоды и зоологи были художественно влюблены в свое дело. Погромщик и поджигатель страшны не столько убытками, сколько неутомимой завистью и дикой ненави­стью к чужому достижению и совершенству, презрением к чужому творчеству, слепотою к «инвестированной» ду­ховности.

Человеку дано художественно индивидуализировать не только свое отношение к людям, но и свое отношение к внешним вещам, к природе, к зданиям, к земле, к быту. Человеку дано художественно отождествляться не только с друзьями и с поэтическими образами любимых поэтов, но и с розами в саду, со взращенным виноградни­ком, с насаженным его руками лесом, с колосящеюся нивой и с построенною им фабрикой. Только люди рели­гиозно мертвые и художественно опустошенные, люди ме­ханического века, люди рассудочные и бумажно-кабинет­ные могут думать, что хозяйственный процесс слагается из эгоистического корыстолюбия (жадности) и физическо­го труда и что он состоит в том, что «классовые пауки» «вы­сасывают кровь» из «чернорабочих». Трудно сказать, чего больше в этом воззрении — отвлеченной выдумки, лукавой демагогии или морального ханжества; но несомненно, что живая и глубокая сущность хозяйственно-творческого про­цесса просмотрена и упущена в нем совершенно. Расцвет и обилие создаются не «голодом» и не «жадностью», и да­же не просто здоровым инстинктом и интересом, но всею душою, при непременном участии духовных побуждений и запросов — призванием и вдохновением, чувством ответ­ственности и художественным чутьем, характером и твор­ческим воображением. Само собой разумеется, что у каж­дого человека сочетание этих побуждений и сил слагается по-своему, но каждый вовлекается в творческое общение с вещами всем своим существом и успех его творчества обусловливается не только напряжением его инстинкта, но и усилиями его духа.

Итак, хозяйственный процесс есть творческий процесс; отдаваясь ему, человек вкладывает свою личность в жизнь вещей и в их совершенствование. Вот почему хозяйствен­ный труд имеет не просто телесно-мускульную природу и не только душевное измерение, но и духовный корень. Хо­зяйственный труд имеет религиозный смысл и источник, ибо в основе его лежит религиозное приятие мира; он имеет нравственное значение и измерение, ибо он есть проя­вление любви, осуществление долга и дисциплины; он имеет художественную природу, ибо он заставляет человека вчувствоваться в жизнь вещей, отождествляться с ними и совершенствовать их способ бытия; он имеет свои познава­тельные корни, ибо он ведет человека к изучению тех законов, которые правят вещами и их судьбою; и, наконец, он имеет общественную и правовую природу, ибо он поко­ится на организации совместной жизни и требует верного распределения правовых полномочий и обязанностей. Лич­но-инстинктивное и лично-духовное общение человека с вещами имеет сразу и хозяйственно-производственное и духовно-творческое значение, и потому оно непременно должно быть признано, закреплено и ограждено правом, осмыслено как необходимое, справедливое и без крайнос­ти ненарушимое полномочие. Человеку необходимо вкла­дывать свою жизнь в жизнь вещей: это неизбежно от природы и драгоценно в духовном отношении. Поэтому это есть естественное право человека, которое и должно ограж­даться законами, правопорядком и государственной властью. Именно в этом и состоит право частной собст­венности.

Это право должно быть властным и прочным, хотя, ко­нечно, не безграничным. «Безграничного» права вообще нет: всякое полномочие где-нибудь кончается, именно там, где начинается чужое полномочие и соответственно — моя обязанность и моя запретность. В разных государствах эти границы частной собственности (и по объекту права и по содержанию урезанных полномочий) вычерчиваются законами различно. И тем не менее в своих, установленных пределах это право остается и должно оставаться власт­ным и исключительным. Это необходимо для того, чтобы человек хотел и мог вкладываться в свои вещи уверенно и цельно, то расширяя их круг трудом и законным при­обретением, то суживая этот круг продажей, дарением или уничтожением*. Предоставление такого права есть элементарное доверие к индивидуальному человеку, к его здоровому инстинкту, к его хозяйственной практичности, к его правосознанию — доверие к тому, что он захочет и сумеет творчески использовать предоставленное ему право. И в то же время это есть мера, пробуждающая и поощряю­щая его творческую инициативу, инициативу частного лица, преследующего свои частные интересы, но способного согласовать их с интересом чужим и общим — с одной стороны, созданием новых хозяйственных ценностей и их обменом, с другой стороны, соблюдением и укреплени­ем законного правопорядка. Частная собственность как бы «зовет» человека к трудовому и созидающему «инвести­рованию», и этот «зов» должен быть обставлен реальными и прочными гарантиями, ибо настоящее «инвестирование» возможно только там, где трудящийся уверен в огражденности своего права, где к вечному риску, идущему от сти­хии и от природы, не присоединяется риск общественно-политический. Право собственности, как полное, исключи­тельное и обеспеченное господство лица над вещью, дает человеку лучшую и благоприятнейшую обстановку для душевного и трудового напряжения в хозяйствовании. И этим вопрос с политико-экономической точки зрения может считаться решенным.

И вот ныне, после испытаний коммунистической рево­люции, мы можем с уверенностью сказать, что только тот способ владения и распоряжения вещами имеет будущее, который действительно поощряет человеческий инстинкт творчески вглядываться в вещи, изживаться в этом само­деятельно и интенсивно, создавать свое будущее уверенно и без опасливых оглядок. Именно таков строй частной собственности. Напротив, те способы владения и распоря­жения вещами, которые подавляют человеческий инстинкт, застращивают его, обессиливают или как бы кастрируют, осуждены с самого начала и лишены будущего. Когда хотят наказать каторжника, то сводят круг его имущест­венной власти к минимуму или угашают его совсем; но и каторжник имеет право продать свое изделие, получить милостыню, съесть свой паек, отдать его животным или об­менять его у соседа. Когда вводят или поддерживают сель­скохозяйственную общину с ее периодическими передела­ми, то этим превращают собственника в условного и вре­менного пользователя участком и подрывают в нем трудовой интерес и волю к качественному, интенсивному хозяйству; он уподобляется арендатору и начинает выпа­хивать землю и склоняться к хищническому хозяйству. Когда над какой-нибудь группой собственников или над целой страной повисает угроза принудительного или тем более безвозмездного отчуждения, то это пресекает и убивает «доверие» собственника к вещам и к людям и хозяйственно вредит всей стране. Социализм и комму­низм отвергают естественное право людей на хозяйствен­ную самостоятельность и самодеятельность и соответствен­но их право частной собственности; этим люди практичес­ки приравниваются к каторжникам или ставятся в поло­жение хозяйственных кастратов. Все это относится в осо­бенности к частной собственности на «средства производ­ства», ибо человек инвестирует себя творчески — не в по­требляемые вещи, а в вещи, служащие производству.

Итак, частная собственность является тою формою об­ладания и труда, которая наиболее благоприятствует хозяйственно-творящим силам человека. И заменить ее нельзя ничем: ни приказом и принуждением (коммунизм), ни противоинстинктивной «добродетелью» (христиан­ский социализм⁹⁰). В течение некоторого времени воз­можно принуждать человека вопреки его инстинкту; есть также отдельные люди, способные усвоить себе противо-инстинктивную добродетель. Но противоестественное принуждение и противоестественная добродетель ни когда не станут творческой формой массовой жизни.

Если воспретить человеку творить по собственному по­чину и побуждению, то он вообще перестанет творить. Лю­бить, созерцать, молиться и творить можно только сво­бодно, исходя из своей собственной потребности. Этот закон действует не только в религии и в искусстве, но и в жизни семьи и в хозяйстве. Ибо и семья, и хозяйство вы­растают из любви и остаются живым творчеством. Из без­различия же родится не творчество, а мертвое, механиче­ское отправление, индифферентное и формальное отбыва­ние «очередного номера» для видимости и напоказ. Без­различный человек работает без одушевления: вдохнове­ние незнакомо ему, творческая глубина его инстинкта ос­тается холодной, не напрягается и бездейственно молчит. Брак без любви не создает ни здоровой семьи, ни одарен­ного потомства; он духовно и общественно вреден. И подо­бно этому — хозяйство без свободного внутреннего по­буждения, без личной инициативы и частной собственно­сти, бюрократически ведомое безразличными чиновника­ми, — не создает ни благосостояния, ни даже достаточного и сколько-нибудь доброкачественного продукта: оно об­щественно и государственно вредно. Исключить из хозяй­ственного процесса начало инстинктивной самодеятельно­сти, начало личного интереса, начало духовной свободы и начало доверчивого самовложения в вещи значит отдать все на волю формального и продажного бюрократизма, безразличной нерадивости, пустой притязательности, яв­ной безответственности, тайного саботажа и самой жалкой бесхозяйственности. Вот почему введение коммунизма не подрывает идею частной собственности, а реабилитирует и обосновывает ее.

Это обоснование может быть вкратце выражено так.

1. Частная собственность соответствует тому индиви­дуальному способу бытия, который дан человеку от приро­ды. Она идет навстречу инстинктивной и духовной жизни человека, удовлетворяя его естественному праву на са­модеятельность и самостоятельность.

2. Частная собственность вызывает в человеке ин­стинктивные побуждения и духовные мотивы для напря­женного труда, для того, чтобы не щадить своих сил и тво­рить лучшее. Она развязывает хозяйственную предприимчивость и личную инициативу и тем укрепляет характер.

3. Она дает собственнику чувство уверенности, доверие к людям, к вещам и к земле, желание вложить в хозяйст­венный процесс свой труд и свои ценности.

4. Частная собственность научает человека творчески любить труд и землю, свой очаг и родину. Он выражает и закрепляет его оседлость, без которой невозможна куль­тура. Она единит семью, вовлекая ее в собственность. Она питает и напрягает государственный инстинкт челове­ка. Она раскрывает ему художественную глубину хозяй­ственного процесса и научает его религиозному приятию природы и мира.

5. Частная собственность пробуждает и воспитывает в человеке правосознание, научая его строго разделять «мое» и «твое», приучая его к правовой взаимности и к уважению чужих полномочий, взращивая в нем верное чувство гражданского порядка и гражданственной само­стоятельности, верный подход к политической свободе.

6. Наконец, частная собственность воспитывает чело­века к хозяйственной солидарности, не нарушающей хо­зяйственную свободу: ибо каждый собственник, богатея, обогащает и свое окружение, и самое народное хозяйство: и конкуренция собственников ведет не только к борьбе, но и к творческому напряжению, необходимому для народ­ного хозяйства. И путь к организации мирового хозяйства идет не через интернационально-коммунистическое пора­бощение, а через осознание и укрепление той солидар­ности, которая вырастает из частного хозяйства.

Так раскрывается и обосновывается духовный смысл частной собственности.

4. СОЦИАЛЬНОЕ ПОНИМАНИЕ СОБСТВЕННОСТИ

Все высказанное нами в обоснование частной собствен­ности отнюдь не следует понимать в том смысле, будто вырастающий из нее общественный и правовой строй не имеет своих проблем, затруднений и опасностей. Он имеет их, и разрешить или преодолеть их совсем не легко. Однако сначала надо удостовериться, во-первых, в том, что все отрицательные проявления частно-правовой дисгармонии капиталистического строя, все опасности нецелесообразно­го и несправедливого деления на классы, а особенно — завистливой и мстительной классовой борьбы, все бремя порабощения, безработицы, все убытки от анархии произ­водства — нисколько не преодолеваются отменою частной собственности: ибо коммунизм создает государственный капитализм, небывалое порабощение и нищету, вызывает к жизни новую анархию производства, углубляет чувства зависти и мести, усиливает классовую борьбу и доводит до высшей беззастенчивости эксплуатацию трудящегося человека. Во-вторых, надо понять, что частная собствен­ность коренится не в злой воле жадных людей, а в инди­видуальном способе жизни, данном человеку от природы. Кто хочет «отменить» частную собственность, тот должен сначала «переплавить» естество человека и слить челове­ческие души в какое-то невиданное коллективно-чудовищ­ное образование; и понятно, что такая безбожная и неле­пая затея ему не удастся. Пока человек живет на земле в виде инстинктивного и духовного «индивидуума», он будет желать частной собственности и будет прав в этом.

Ввиду всего этого в дальнейшем надо искать иного выхода, и притом именно на путях духовного и правового воспитания людей, на путях свободного труда и свободной доброты, на путях изобилия, щедрости, неуравнивающей справедливости и естественной солидаризации людей. Эти пути суть пути христианские; они приведут человечество к социальному пониманию собственности.

Согласно основному учению Евангелия, «Царство Божие» обретается во внутреннем мире человека (Лук. 17. 21), и потому людям следует начинать очищение и пре­ображение их жизни изнутри (Мтф. 23. 26; Мрк. 7. 20—23; Лук. 11. 39). Это первое и основное, что должно быть усвоено христианином: все обновляется, очищается и пре­образуется изнутри — вся жизнь и вся культура. Это относится и к государству, и к хозяйству. Христос никогда не осуждал и не отвергал частной собственности, а говоря о «богатых», коим «трудно войти в Царство Божие» (Мтф. 19. 23—24; Мрк. 10, 23—25; Лук. 18, 24-25), Он имел в виду не размер их имущества, а их внутреннее от­ношение к богатству: они «надеятся» на него (Мрк. 10. 24); «служат ему, а не Богу» (Мтф. 6. 24; Лук. 16. 13); «собирают себе» земные сокровища и пребывают в них «сердцем» (Мтф. 6. 19—21), и потому богатеют «не в Бога» (Лук. 12. 21). Но изнутри Божия благодать* уже посетила и преобразила души множества богатых людей, начиная с мытаря Закхея⁹¹ и Иосифа Аримафейского⁹² Согласно этому, и нищий, и зажиточный, и богач могут быть добрыми и злыми; и только апостолам («следуй за Мною». Мтф. 19, 21; «возьми крест свой». Мтф. 16, 24, 10, 38; Мрк. 8, 34) Христос советовал полное отречение от имущества (срв. Мтф. 10. 8—10; Мрк. 6. 8; Лук. 9, 3). Остальным же он заповедовал милосердие (Мтф, 9. 13; Лук. 10, 37; соав. Рим. 12, 8; Филип. 2, 1) и щедрость (Мтф. 5, 42; Лук. 6, 30; срв. Ефес. 4, 28 и др.).

Идя по этому пути, мы должны искать разрешения проблем, возникающих в связи с частной собственностью, прежде всего через внутреннее воспитание и просветление человеческого существа, с тем, однако, чтобы постоянно отыскивать и проводить те духовно-верные и целесообраз­ные государственные, мероприятия, которые могли бы внешним образом исправить внешние последствия внут­реннего несовершенства людей.

Согласно этому, вся проблема хозяйства, и в особенно­сти частно-правового хозяйства, должна быть поставлена заново как в науке, так и на практике: это есть проблема хозяйствующей души и ее верной мотивации; это есть проблема духа, строящего культуру, и его верных жизнен­ных форм. Те способы хозяйствования, которые повреж­дают естественную мотивацию человеческой души, должны быть отклонены с самого начала. Отклонению подлежат и все хозяйственные формы и установления, которые противоречат человеческому духу. И в то же время в людях должна непрерывно воспитываться жизненно-целесооб­разная и духовно-достойная мотивация хозяйственного труда и творчества. Напрасно думать, что поврежденный инстинкт и разложившийся дух могут создать могучее и цветущее хозяйство. На самом деле только здоровый инстинкт в сочетании с сильным и воспитанным духом смогут найти верный исход и создать хозяйственное изобилие при социально справедливом строе.

Вся человеческая духовная культура — «много-лич­ная» по субъекту и «сверх-личная» по своей ценности — возникла из личной духовности, из той первичной ячейки Духа, которая именуется духовной личностью. Человек восходит к Богу и совершенству не через отвержение природы, не мимо ее и не вопреки ей, а через нее. Кто хочет подняться к сверхличному, тот должен принять личное на­чало и творить из него. Сто невежд не создадут науки; тысяча трусов не образует боеспособного отряда; мил­лион нищих не создадут цветущего народного хозяйства. Во всех областях человеческой культуры личное начало подлежит не подавлению и искоренению, а приятию, утверждению, воспитанию, одухотворению и гармониче­скому дисциплинированию. Нужно не погасить «частное», а создать гармонию и равновесие множества «частных». Вредна не частная инициатива, а противообщественное настроение и поведение единичного человека. Опасно не личное творчество, а безудержное своекорыстие невос­питанного индивидуума. Спасителен не социализм, а творческое сочетание свободы и справедливости.

Но социальная справедливость должна быть найдена без того, чтобы душа была изуродована, а духовность утрачена: ибо стадо деморализованных варваров погубит и утратит всякую справедливость, если бы даже удалось ее найти. И свобода личного творчества должна быть утверждена без того, чтобы в общественной жизни водво­рилась несправедливость капиталистической эксплуатации и массовой безработицы: ибо кому нужна «свобода» без­работицы и голодной смерти?

Каждый человек должен иметь в жизни такое «место», где он мог бы хозяйственно-творчески стоять на ногах; ту сферу, о которой он имел бы право сказать: «мое, а не твое». Это создаст из него живую ячейку обществен­ного хозяйства и облегчит ему беззавистное и лояльное признание чужого достояния: «твое, а не мое». Чем больше в народе таких живых хозяйственных ячеек, тем прочнее частно-собственнический строй жизни*. Напротив, чем больше в стране омертвевших хозяйственных ячеек, чем больше людей утратило хозяйственно-творческую почву под ногами, чем больше в народе кандидатов на звание «безработного», а потом и настоящих безработных — тем ближе частно-собственнический строй к катастрофе. Опасно не различие между богатым и бедным, а хозяй­ственная беспочвенность среди бедноты, творческая бес­перспективность среди низшего имущественного слоя.

Безнадежно теряя «мое», масса перестает чтить «твое», т. е. все чужое; она незаметно начинает склоняться к «кулачному» или «разбойничьему» решению вопроса: «что мое — мое, а что твое — мое же». Чтобы увести ее от этого соблазна, неправильно звать ее на пути апостольско­го и аскетического отречения от всего, что есть на земле «мое»: это не идеал для земной жизни; это есть идеал ухода от земного строительства, идеал для немногих из­бранных, призванных строить «землю» именно этим своим уходом от нее*; масса за этим зовом не пойдет в силу здо­рового жизненного инстинкта, а если бы она пошла, то погубила бы и себя, и духовную культуру на земле. Но еще неправильнее, подобно коммунистам, внушать массе, что ни «моего», ни «твоего» вообще не должно быть, что можно иметь «общее» и «только общее», не имея «моего»: если народы пойдет за этим зовом, то они скоро убедятся, что «общее» без «моего» есть «ничье» и что до «ничьего» никому и нет дела.

Задача не в том, чтобы на земле от праведности угасло хозяйство и с ним культура и человечество (Будда, Толстой). Но задача не состоит и в том, чтобы хозяйство стало самодовлеющей силой человеческой жизни, порабо­тило людей и погасило — и справедливость, и нравствен­ное существо человека (коммунизм).

Разрешение проблемы состоит в том, чтобы сочетать строй частной собственности с «социальным» настроением души: свободное хозяйство с организованной братской справедливостью.

Чувствовать и действовать «социально» значит прежде всего признавать на деле начало христианской любви и братства; это значит, далее, руководиться не уравниваю­щей справедливостью («всем поровну»), а распределяю­щей («каждому свое, кто чего заслужил»); это значит — оберегать слабых, нуждающихся, больных и беспомощных, связывать благополучие целого с благоденствием личности и, наконец, будить и поощрять во всех слоях народа качественные, творческие силы человеческого инстинкта и духа. За последние десятилетия сложился предрассудок, будто «социальный образ мыслей» составляет монополию социалистов, которые предлагают будто бы наилучшее, хотя и радикальное разрешение вопроса о социальной справедливости. Трагический опыт коммунизма смыл этот предрассудок, ибо он показал, к каким мучительным и унизительным анти-социальным последствиям ведет водворе­ние социализма в практике. И ныне человечество будет искать новую социальную идею, новое социальное пони­мание собственности.

Это новое понимание будет исходить из древних хри­стианских основ*. Основы его можно было бы вкратце формулировать так.

1. Иметь частную собственность и проистекающую из нее хозяйственную самостоятельность есть великое бла­го. Чем меньше людей лишено этого блага, тем лучше. Чем больше людей оторвано от собственности, тем не­справедливее общественный строй, тем менее жизнеспо­собно государство.

2. Количественное поравнение имущества бесцельно и вредно: естественное неравенство человеческих сил, спо­собностей и желаний все равно скоро опять приведет к имущественному неравенству. Имущественное неравенст­во преодолевается не переделом богатств, а освобождени­ем души от зависти, естественным, братским доброжела­тельством, искусством довольствоваться тем, что есть, помышлением не о тех, кто «богаче меня», а о тех, кто «беднее меня», уверенностью, что богатство не определя­ет человеческого достоинства, и творческим трудолюбием. Воспитание должно давать людям умение духовно пере­носить неравенство.

3. Существенно не владение человека, а его сердце и воля, а также дела, проистекающие из его внутреннего мира. Есть люди, достойные всяческого богатства; и есть люди, не умеющие употребить во благо даже свою нищен­скую суму.

4. Важно не то, чтобы не было имущественного нера­венства, а то, чтобы в стране не было хозяйственно-беспоч­венных, бессильных, безработных, бесперспективных людей. Каждый такой человек должен испытываться всеми как национально-хозяйственная рана, вредная и опасная для всего народа. Важно, чтобы у каждого был хозяйствен­но-отправной пункт; чтобы подъем к благосостоянию не был искусственно затруднен; чтобы полезный и продуктив­ный труд реально обогащал трудящегося; чтобы масса живо чувствовала поощряющее влияние частной собствен ности, а также успешность и почетность честного труда.

5. Новые поколения должны воспитываться в убежде­нии, что частная собственность не просто «право», а нрав­ственно обязывающее право. Собственность обязывает каждого к творческому использованию всех ее возмож­ностей; к несению больших общественных тягот и госу­дарственных повинностей; к человеческому обхождению со всеми, кто так или иначе зависит от вещной власти соб­ственника; к постоянной заботе о хозяйственно-беспочвен­ных людях.

6. В частном хозяйстве заложена тяга к самодовлению и самосильности. Этой тяге должны быть противо­поставлены поиски новых форм солидаризации и сотрудни­чества частных хозяйств («кооперация» в широком и тес­ном смысле слова). Каждый частный хозяин должен чувст­вовать себя связанным законами хозяйственного ин­стинкта (рынок) и законами хозяйствующего духа (роди­на) со всею системою частных хозяйств своей страны.

7. Три требования: изобилия, качества продукта и щед­рости должны быть включены в нравы народа. Первые два требования приведут к строгой экономии, к дисципли­нированности труда и к поднятию техники в производстве. Третье требование придаст распределению дохода и про­дукта характер мягкой социальности и доступности.

8. Особые меры необходимы для борьбы с противо­общественным пользованием собственности (эксплуата­ция, «потогонный труд», ростовщичество и шикана). Должны быть проведены законы, которые сделали бы социальное пользование собственностью выгодным, а анти­социальное — невыгодным. Собственник, лишенный чув­ства ответственности и чувства сверхклассовой солидар­ности, распоряжающийся своим имуществом ко вреду дру­гих и поступающий антисоциально, должен убедиться в том, что его образ действия предосудителен, что собствен­ность его пользуется меньшей защитой, что такое ведение хозяйства оказывается экономически, юридически и нрав­ственно невыгодным для него самого так, чтобы он сам захотел вступить на другой путь, и т.д.

Все это, вместе взятое, может быть выражено так: частная собственность должна быть утверждена, но народ должен систематически воспитываться к верному понима­нию ее идеи. Это воспитание должно связать внутреннее переживание частной собственности и внешнее распоряже­ние ею — с благородными мотивами и социальными по­буждениями человеческой души и соответственно вскры­вать и обезвреживать дурные мотивы и побуждения. Част­ная собственность есть власть: непосредственно — над вещами, но опосредствованно — и над людьми. Нельзя давать власть, не воспитывая к ней. Частная собственность есть свобода. Нельзя представлять свободу, не приучая к ее благо-употреблению. Частная собственность есть право: этому праву соответствуют не только юридически-выгово-ренные обязанности, но и нравственно-социальные, и пат­риотические, нигде не оформленные и не выговоренные обязательства. Частная собственность означает самостоя­тельность и самодеятельность человека: нельзя исходить от предположения, что каждый из нас «от природы» соз­рел к ней и умеет ее осуществлять в жизни.

Только сильный и духовно воспитанный дух сумеет верно разрешить проблему частной собственности и соз­дать на основании ее цветущее и социальное хозяйство.

И в этом отношении частная собственность подчинена всем основным законам человеческого духа.