О государстве

1. ЕГО ЖИВАЯ ОСНОВА

Государство, в его духовной сущности, есть не что иное, как родина, оформленная и объединенная публичным пра­вом, или иначе: множество людей, связанных общностью духовной судьбы, и сжившихся в единство на почве ду­ховной культуры и правосознания. Строго говоря — этим все уже сказано.

С незапамятных времен люди и народы объединяются в государства и участвуют в политическом общении, и раз­меры исторически накопленного ими политического опыта поистине огромны. И тем не менее мы должны признать, что первая и основная аксиома политики не постигнута большинством людей. Эта аксиома утверждает, что право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа и осу­ществляются через посредство правосознания. Госу­дарство совсем не есть «система внешнего порядка», осуществляющаяся через внешние поступки людей. Оно совсем не сводится к тому, что «кто-то написал», «подпи­сал», «приказал»; что «какие-то люди куда-то пошли», «собрались», «говорили», «кричали», «не давали друг дру­гу говорить», «решили»; что «массы народа скопились на улице»; что «собрание было распущено полицией»; что «начали стрелять», «убили стольких-то», «посадили в тюрьму стольких-то» и т.д. и т.д. Словом: внешние прояв­ления политической жизни совсем не составляют самую политическую жизнь; внешнее принуждение, меры по­давления и расправы, к которым государственная власть бывает вынуждена прибегать, совсем не определяют сущ­ность государства. Это есть дурной предрассудок, вредное недоразумение, распространенное близорукими и поверх­ностными людьми.

На самом деле государство творится внутренно, душев­но и духовно; и государственная жизнь только отражается во внешних поступках людей, а совершается и протекает в их душе; ее орудием, или органом является человеческое правосознание. Разложение государства или какого-ни­будь политического строя состоит не просто во внешнем беспорядке, в анархии, в уличных погромах, в убийствах и сражениях гражданской войны. Все это — лишь зрелые плоды или проявления уже состоявшегося внутреннего разложения. Люди «не видят» этого внутреннего разложе­ния; тем хуже для них, тем опаснее для государства. Люди не умеют ни понять, ни объяснить, ни побороть эту душев­ную смуту, этот духовный распад; тем фатальнее будут последствия. Можно было бы сказать: настоящая полити­ческая жизнь не кричит в собраниях и парламентах и не буйствует на улицах — она молчит в глубине националь­ного правосознания, а крики, буйство и стрельба — это только страстные и чаще всего нездоровые взрывы внут­ренней политической жизни. Политический гений, великий государственный человек умеет прислушиваться к этому молчащему правосознанию своего народа — и считается с ним; мало того он отождествляется с ним; он говорит и действует из него; и если он обращается к нему, то народ, узнав его чутьем, прислушивается к нему и следует за ним. Таким образом, народ и его вождь встречаются и объе­диняются друг с другом в той таинственной глубине, где живет любовь к родине и иррациональное государственно-политическое настроение.

Что же делается с государством, во что оно превраща­ется, если в народе и у его вождей исчезает истинное госу­дарственно-политическое настроение?

Тогда государство превращается в систему судорожно­го насилия, в принудительный аппарат, в неустойчивый компромисс между людьми, исполненными взаимной не­нависти, и между классами, ожесточенно борющимися друг с другом, — словом, в прикровенную гражданскую войну. Тогда вся так называемая «политика» превращает­ся в духовно уродливую, всеуниженную продажную сует­ню. Тогда государство оказывается накануне крушения. Потому что без настоящего государственно-политического настроения чувств и воли государство не может существо­вать.

Истинное государственное настроение души возникает из искреннего патриотизма и национализма*, есть не что иное, как видоизменение этой любви. Здоровая, государ­ственно настроенная душа воспринимает свою родину как живое правовое единство и участвует в этом единении своим правосознанием; это значит, что гражданин призна­ет государство в порядке добровольного самообязывания и называет его «мое государство» или «наше госу­дарство»**.

Если мы начинаем изучать государство формально и поверхностно, то мы замечаем, что принадлежность чело­века к его государству («гражданство» или «подданство») очень редко зависит от его свободного выбора; обыкно­венно она определяется обязательными для него законами государства и не зависит от его доброй воли или согласия. Еще до его рождения было установлено законом, что имеющий родиться младенец будет принадлежать к тако­му-то государству; и в дальнейшем никакие ссылки его на то, что «он этого не знал» или «не выражал тогда своего со­гласия», или «теперь больше не согласен», не могут пога­сить односторонне его гражданство. По общему правилу, проблема гражданства или под-

данства разрешается самим государством, его законами и учреждениями — односто­ронне, формально и связующе.

Понятно, что в таком понимании и трактовании этого вопроса лежит известная опасность. Дело в том, что духов­ный смысл гражданства и жизненная сила его нуждаются в свободной любви гражданина и в его добровольном самообязывании; необходимо, чтобы формальная причисленность к государству не оставалась пустой и мертвой види­мостью, но была исполнена в душе гражданина живым чувством, лояльною волею, духовной убежденностью; необходимо, чтобы государство жило в душе гражданина и чтобы гражданин жил интересами и целями своего госу­дарства. А между тем формальная регистрация граждан, их властное и одностороннее причисление к государству, с этим не считается и от этого не зависит. И вот государст­венная принадлежность, не наполненная живой любовью гражданина к своей родине и к его народу и не закреплен­ная его добровольным самообязыванием, может очень лег­ко создать политическую иллюзию: появляются целые слои мнимых граждан, которые не принимают к сердцу ни жиз­ни, ни интереса «своего» государства, — одни по нацио­нальным побуждениям (они в душе причисляют себя к другому народу), другие по хозяйственным соображениям (они заинтересованы в смысле промышленности и тор­говли в процветании другого государства), третьи по со­циально-революционным мотивам (они желают «своему» государству всяческого неуспеха и военных неудач)... Все эти «граждане» принадлежат к государству только фор­мально юридически, а душевно и духовно они остаются ему чуждыми, может быть, прямо враждебными, не то вредите­лями, не то предателями. Гражданин, который несет свою государственную принадлежность пробив своей воли и без своего внутреннего согласия, есть явление духовно не здо­ровое, а политически опасное: государство и правительство должны сделать все возможное, чтобы приобрести его ува­жение, его сочувствие, его лояльность, чтобы завоевать его сердце, его волю, его правосознание. Но если в государстве имеются целые народности или целые социально-хозяйст­венные классы, или целые политические партии, которые упорствуют в своем нелояльном обособлении, а может быть, и вступают в заговоры, то политическая опасность превра­щается в настоящую угрозу...

Итак, можно было бы сказать, что государственное настроение души, объемлющее и чувство, и волю, и вообра­жение, и мысли (а, следовательно, ведущее к решениям и поступкам) — составляет подлинную ткань государст­венной жизни; или как бы тот воздух, которым государство дышит и без которого оно задыхается и гибнет. Без этого государственного правосознания государство становится простой видимостью, которая, может быть, имеет правовую силу и «давление», но духовно висит над пустотою. Иными словами: государство соответствует своему достоин­ству и своему призванию только тогда, когда оно создается и поддерживается верным духовным органом, т. е. таким духовным органом, который, в свою очередь, соответству­ет своему призванию и своему достоинству — здоровым, государственно настроенным правосознанием. Своекоры­стные, безнравственные, продажные люди, беззастенчивые и беспринципные карьеристы, циничные демагоги, често­любивые и властолюбивые авантюристы — не говоря уже о простых преступниках — не могут ни создать, ни поддер­живать здоровый государственный организм. Ибо государ­ство есть организованное общение людей, связанных меж­ду собою духовной солидарностью и признающих эту со­лидарность не только умом, но поддерживающих ее силою патриотической любви, жертвенной волей, достойными и мужественными поступками... Это значит, что настоящее здоровое государство покоится именно на тех духовных основах человеческой души, которые мы вскрывали в на­шем исследовании*.

Согласно этому, в жизни народов есть известная мера отсутствия правосознания, безнравственности, безразли­чия к родине, продажности и трусости, при наличности которой никакое государство не может более существо­вать, при которой оно оказывается не в состоянии поддер­живать и ограждать культуру в мирное время, ни оборо­нять родину во время войны. Бесспорно, государство не призвано проповедовать людям нравственность и доброде­тель или понуждать людей к любви, совестливости и духов­ности; об этом достаточно уже сказано выше**. Напротив, государство скорее предполагает эти достоинства в челове­ческих душах, как бы подразумевает их и опирается на них. Но горе ему, если оно довольствуется тем, что «подразу­мевает» эти достоинства в своих гражданах, и если в его пределах нет свободных организаций и частных сил, кото­рые идут ему навстречу в деле насаждения в душах добра, духовности и патриотизма! Принудить человека к любви и к духовности нельзя, но его можно и должно воспитывать к духу и любви, и государственная школа, несомненно, должна быть проникнута этим стремлением. Высшая цель государства отнюдь не в том, чтобы держать своих граж­дан в трепетной покорности, подавлять частную инициативу и завоевывать земли других народов, но в том, чтобы организовывать и защищать родину на основе права и справедливости, исходя из благородной глубины здорового правосознания. Для этого государству дается власть и авторитет; для этого ему предоставляется возможность воспитания и отбора лучших людей; для этого оно создает ар-

мию и флот. Этой цели государство и призвано служить, а служить ей оно может только через преданное и верное правосознание своих граждан.

2. ЕГО ИДЕЯ

Итак, государство имеет некую единую и высшую цель. Оно призвано служить этой цели и находится на дейст­вительной высоте лишь постольку, поскольку оно дей­ствительно ей служит. Аристотель определял эту цель словами «прекрасная жизнь»: государство создается, го­ворил он, «ради прекрасной жизни». А мы, христиане, ска­зали бы теперь: государство призвано служить делу Божию на земле. Это совсем не есть призыв к «теократии»: ни церковь не призвана господствовать над государством, ни государство не призвано стать церковью или раство­рить ее в себе; напротив, церковь нуждается в независи­мости от государства, а государство должно служить делу Божию на земле совсем не в церковных формах*. И тем не менее смысл государства состоит именно в этом служе­нии. Как же это понимать?

Неопытному и поверхностному наблюдателю всегда бу­дет казаться, что люди, занимающиеся политикой, пре­следуют множество различных политических целей: с од­ной стороны, у каждого политика имеется своя особая «политическая» цель; с другой стороны, он имеет возмож­ность и право менять свою политическую цель по собствен­ному усмотрению, политически «передумывать» и ставить себе новую, может быть, даже прямо противоположную политическую цель. Каждая из этих субъективных и от­носительных целей является «политической», совершенно независимо от ее содержания и ее достоинства — в силу одного того, что этот человек хочет достигнуть ее посредством завоевания государственной власти. При такой точке зрения понятие «политики» и «политического» опре­деляется не тем, чего именно человек хочет, не содержани­ем его цели, не ее патриотической верностью, не ее госу­дарственным достоинством или национальной ценностью, а той дорогой, которую избрал себе человек (он стремится к государственной власти), или тем орудием, которым он хочет воспользоваться (он желает действовать при посред­стве государственной власти). Согласно этому, каждая цель, сколь бы своекорыстна или противогосударственна, или преступна она ни была, окажется все-таки «по­литической» только в силу того, что нашелся политический авантюрист, который стремится захватить государствен­ную власть ради этой цели... С формально юридической точки зрения на государство и на политику такое толкова­ние будет, может быть, вполне последовательным; но в действительности она открывает настежь двери полити­ческому пороку со всеми его последствиями... Политичес­кий релятивизм, для которого «все условно» и «все отно­сительно», вводит в человеческие души один из своих са­мых опасных парадоксов.

В противоположность этому здоровое правосознание утверждало с древнейших времен, еще устами Конфуция и Лаотзе, а потом устами Гераклита, Платона и Аристоте­ля, единство, объективность и безусловность государствен­ной цели и политического задания. При таком понимании дела термин «политика», «политический» указывает не просто на государственную власть как на путь или орудие, или средство, при помощи которого будет осуществляться известная цель, а на единое, высшее задание государства, на ту цель, которой должна служить государственная власть, на ту ценность, которую призвана осуществлять политическая деятельность. Конечно, люди, занимающие­ся политикой, могут преследовать самые различные цели — и своекорыстные, и нелепые, и разрушительные, и предательские, и чудовищные; но все-таки цели останут­ся в действительности совершенно противополитическими. И мы должны именно так оценивать и характеризовать их, иначе политика превратится постепенно в суетню сумас­шедших и преступных людей. Идея и слово «политика» указывают совсем не на пустую форму властвования и при­нуждения; напротив, они указуют на некоторое определенное содержание. Здоровое правосознание, настоящая госу­дарственно-политическая настроенность будут всегда вер­ны этому содержанию и этой цели. Если же душа гражда­нина изменяет этому содержанию и этой цели, то деятель­ность его вступает на вредные пути, а если оказывается, что гражданин ни к чему иному не способен, как искажать и попирать политическую идею, то его приходится при­знать политически неспособным и к политике непризван­ным. Чем больше людей, лишенных политического право­сознания, активно участвуют в государственной деятель­ности (хотя бы в форме простого голосования), тем боль­шая опасность возникает для государства. Чем большее число граждан теряет из вида единое и объективное зада­ние государства и начинает преследовать не общую цель, а множество частных целей — все равно, личных или классовых, — тем сильнее политика начинает вырождаться и разлагаться, тем слабее становится государство, тем легче оно рухнет и распадется в один непрекрасный день. Здесь обнаруживается некий рок, заложенный в самой сущности государства; и этот рок сулит беду и кару вся­кому политически неразумному вождю и всякому полити­чески ослепленному народу.

В чем же состоит сущность государства? В чем его еди­ная и объективная цель?

Сущность государства состоит в том, что все его граж­дане имеют и признают — помимо своих различных и част­ных интересов и целей — еще единый интерес и единую цель, а именно: общий интерес и общую цель, ибо государ­ство есть некая духовная община.

Многие личные или частные интересы не исчезают; они остаются, и граждане продолжают их преследовать. У каждого из них свой интерес, каждый хлопочет о себе и для себя. При определении этих частных, эгоистических интересов многие люди могут «понять» друг друга: их ин­тересы будут похожи один на другой, но каждый из них будет действовать эгоистически и своекорыстно. Эти лич­ные интересы не будут сливаться в единый, великий и об­щий интерес, перед лицом которого все были бы солидар­ны. Люди остаются конкурентами, но не становятся со­трудниками; они выступают как частные лица, но не как граждане. Жизнь их остается частной жизнью. Они будут склонны бороться друг с другом. И внутренняя установка их душ не сделается ни политической, ни государствен­ной. Ибо политика есть солидарная деятельность ради единой и общей цели. Если эта цель еще не сложилась, если она еще не сознана или если исчезает, то государство уподобляется песчаному морю, которым ветер играет, вздымая и разбрасывая песчинки врозь. Тогда государст­во разлагается и погибает в распылении, от параллелиз­ма и конкуренции, во взаимном ожесточении и в граждан­ской войне.

Без общего интереса, без всеобщей (т.е. всем общей) цели, без солидарности государство не может существо­вать. Политическая цель это та цель, про которую каждый гражданин может сказать: «это моя цель», и будет при этом прав; и про которую он должен добавить: «это не только моя цель»; и про которую все граждане вместе и сообща могут добавить: «это наша общая цель», и будут при этом правы.

Сфера политического начинается там, где все хотят од­ного и того же, и притом такого, что или у всех сразу будет, или чего у всех сразу не будет. Каждый желает этого у себя в душе и по-своему, ибо психологически все люди различ­ны: «интерес», как личное переживание, остается множест­венным и различным; но интерес как желаемый предмет — един у всех и для всех; и удовлетворить его можно только посредством совместной организованной деятельности. Общность цели ведет к общности средств и путей: и вот основа политической деятельности и политики создана.

Дух народа, национальная культура, родина, государ­ственное устройство, государственная власть, законода­тельство, суд, правопорядок, гражданский мир и т.д. суть такие предметы (или можно сказать — интересы, цели, блага), которые принадлежат всем сынам родины, всем гражданам совместно и сообща. Никто не может претендо­вать на них для одного себя; никто не может создать их или распоряжаться ими в одиночку. Каждый пользуется этим общим достоянием; каждый живет излучениям и этого обще­го духовного сокровища; каждый призван к участию в созда­нии и охранении этих благ. Мало того: каждый из нас вооб­ще является сыном своей родины, субъектом права и граж­данином лишь до тех пор, пока это общее достояние су­ществует. В этом смысле Аристотель и Гегель были правы, когда утверждали, что государство «предшествует» гражданину; это означало, что нет гражданина без государства; что государство есть условие бытия для гражданина; что «сначала» должно быть налицо государство, «тогда» могут быть и граждане, а после распадения государст­ва останутся не граждане, а море человеческого песку.

Итак, общее достояние связывает всех между собою: каждый нуждается во всех остальных, и все нуждаются в каждом. Здесь возникает некая великая совместимость, которую можно описать так.

Мы все хотим одного и того же, что является для мае общим; и мы все знаем это друг про друга и доверяем в этом друг другу — мы связаны солидарностью.

Мы все нуждаемся друг в друге; мы связаны этой нуждой друг с другом; от каждого идет нить отношений к каждому другому и, кроме того,— нить отношения к на­шему общему достоянию. Мы, что называется, соотнесены друг с другом — мы связаны коррелятивностью.

Мы все обязываемся друг перед другом беречь друг друга и наше общее достояние: один за всех, все за одного; каждый за общее и общее для всех; и эта связь взаимна (мутуальна) — мы связаны мутуальностью.

На этих основах — мы есмы одно мы — единая ду­ховная и правовая община, управляющаяся единой вер­ховной властью и связанная единством жизни, творчества и исторической судьбы. Мы — государство.

Верно понять идею государства можно только тогда, если продумать до конца и до полной ясности эти, вскры­тые нами, основы (духовной солидарности, коррелятивной связи и мутуальных обязательств). Эти основы можно объединить и изобразить в виде учения об «общественном договоре», который якобы заключается гражданами меж­ду собою. Однако дело не в том, заключался ли такой договор в исторически известных государствах (навер­но — не заключался!), и не в том, чтобы люди, основывая государство, действительно заключали его... Дело в том, чтобы каждый человек, достигающий гражданской зре­лости, продумал и прочувствовал в своем правосознании эти основы. Важно то, чтобы у каждого из нас в правосо­знании была как бы проведена черта, отделяющая сферу нашего Общего, Солидарного, Совместного и Взаимно­го — как политическую и государственную сферу — от нашего личного, частного и эгоистического. Необходимо, чтобы каждый из нас принес в глубине души некую прися­гу — беречь эту сферу, служить ей и действовать в ее пределах государственно и политически. А это значит ут­вердить в своем правосознании не только идею государст­ва вообще, но и идею своего родного государства, своей государственно оформленной родины. Мало того: это зна­чит жизненно приступить к обновлению и возрождению со­временного государства на основах творческого и притом христианского правосознания.

3. О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВОСОЗНАНИИ

Для того, чтобы верно понять и обосновать идею госу­дарства, необходимо прежде всего усмотреть душевный ук­лад здорового государственного правосознания: это есть уклад творческий и притом христианский.

Начнем с необходимых предварительных разъяснении.

Обосновать идею государства совсем не значит провоз­гласить, что все государства, известные нам из истории че­ловечества, были «хороши», находились на высоте идей и творили одно благо. Этого нельзя сказать про человечес­кие дела ни в одной области жизни. Всюду — ив религии, и в нравственной сфере, и в литературе, и в живописи, и в науке, и в праве, и в политике — бывали лучшие и худшие, высшие и низшие создания, а бывали и такие явления, которые следовало бы отнести не к «культуре», а к «анти­культуре». Такие явления не компрометировали, однако, всю свою сферу: пошлый, нехудожественный роман не ком­прометировал всю литературу; религиозные заблуждения скопцов или хлыстов не ставили под сомнение всякую ре­лигиозность; дурные законы не свидетельствуют о невоз­можности справедливого права и т.д. Согласно этому, отвергать идею государства на том основании, что в госу­дарственности и в политике есть немало безобразных яв­лений, было бы неосновательно и неумно.

Точно так же было бы неосновательно, отправляясь от этих искажений государства и политики, настаивать на не­приемлемости государства для христианского сознания. А между тем ныне стали появляться такие софисты, кото­рые решаются утверждать, что государство есть изобрете­ние и орудие «диавола». Понимать государство как формальную систему насилия, как организацию безнравствен­ного притеснения слабых сильными и т.п., значит или об­наруживать полное отсутствие здорового правосознания, или же сознательно вводить в заблуждение темных людей. Не следует, конечно, по-детски идеализировать историчес­кие государства; но, с другой стороны, недопустимо отвер­гать идею государства, не постигая ее здоровой и глубокой сущности.

В противоположность этим ошибочным воззрениям мы выдвигаем идею государства, вынашивавшуюся здоровым правосознанием на протяжении многих веков, и утвержда­ем, что верно понятая государственная политика воспиты­вает людей по-своему в духе христианского учения. Со­гласно этому, настоящее здоровое государство есть светлое и благое начало в истории человечества, и насаждение здо­рового государственного правосознания поможет вывести человечество на пути духовного обновления...

Мы установили только что, что духовная солидарность граждан между собою составляет реальную основу госу­дарства и политики. А это означает, что государство надо понимать как живую систему братства, прямо соответст­вующую духу евангельского учения.

В сердце настоящего гражданина, а особенно истинно­го политика, государственный интерес и его личный инте­рес пребывают в состоянии живого неразложимого тож­дества. Это не значит, что у него нет никаких личных инте­ресов, что он отрекается всецело от себя и живет одними государственными делами. Но это значит, что интересы своей родины и своего государства он принимает так близ­ко к сердцу, как свои собственные; а в случае прямого стол­кновения между ними — он приводит свой собственный интерес к молчанию. Так, он ни за какие богатства в мире не возьмется шпионить в пользу соседнего государства; он ни при каких условиях не будет кривить в государствен­ном деле за взятку; он не станет подрывать валюту своей страны спекуляциями; он не захочет обогащаться вред­ным для своего государства импортом и т.д. До всего это­го его не допустит то живое тождество интересов, из кото­рых он думает и действует в течение всей своей жизни.

Но, принимая интерес своего государства столь же близ­ко к сердцу, как свой собственный, он тем самым испыты­вает каждый духовно-верный и справедливый интерес каждого из своих сограждан, как свой интерес. Ибо каждый такой интерес включен принципиально в интерес всего государства в целом. В этом аксиома здорового государст­венного правосознания.

Именно к этому сводится содержание политической жизни; и можно было бы просто сказать, что только те граждане имеют основание активно участвовать в поли­тической жизни, которые доказали свою способность к такому отождествлению интересов, ибо все остальные бу­дут вести кривую и неверную политику, они будут иска­жать сущность государственного правосознания, подры­вать доверие к государству и насаждать дух гражданской войны*.

Попытаемся теперь заполнить эту аксиому здоровой государственности живой силой воображения.

Может ли быть назван гражданином тот, кто не при­нимает цель своего государство? Такой человек может жить в стране, работать или торговать; но в чем же будет выражаться его гражданство, если ему нет дела до инте­реса, до цели, до задания, до судьбы данного парода и го­сударства? Он явно будет пользоваться удобствами жиз­ни и нравами, но не будет нести ни обязанностей, ни бреме­ни, ни ответственности; он будет паразитом или прижи­вальщиком, или, в лучшем случае, гостем, но не гражда­нином. А чтобы стать гражданином, он должен будет при­нять интерес государства так, как он принимает свой собственный.

Это возможно только двояким образом: или государст­во опустится до уровня его частного, личного своекорыстия и начнет служить ему (напр., частным выгодам одной партии или одного класса) — тогда вся политическая сис­тема окажется извращенной и выродившейся, а госу­дарство рано или поздно разложится и рухнет; или же (вторая возможность) — индивидуальная душа подни­мется к содержанию истинной государственной цели и на­стоящего государственного интереса, т.е. человек станет патриотом и гражданином и начнет служить своей родине. Но тогда окажется, что истинная и высшая цель его жизни не отличается по существу от цели его родного государ­ства; напротив, между ними обнаружится истинное и живое тождество. «Мое дело есть дело моей родины и моего государства; так что, с одной стороны, все вредное моей родине и моему государству не может стать моим делом, а, с другой стороны, дело моего народа и моего государ­ства мне настолько близко и важно, как если бы оно каса­лось меня самого и моей судьбы» — вот формула истин­ного патриотического гражданства.

Не следует понимать это «тождество» только в смысле самоотречения и жертвенности. Потому что в действитель­ности она выражает и акт самоутверждения, осуществляе­мый гражданином: ведь государство не только ограждает и растит всю национальную культуру сообща, но обслу­живает еще и каждый духовно-верный и справедливый ин­терес каждого из своих граждан*. А это означает, что гра­жданин, отождествляя себя со своим родным государст­вом, не только «жертвует», но и «приобретает», не только «отрекается», но и «выигрывает»... Это выражается во мно­гих отношениях: и в том, что каждый гражданин, в каче­стве субъекта права, пользуется своими священными и не­отчуждаемыми правами свободы и защитой своих частных, имущественных прав; и в том, что его жизнь и националь­ная независимость ограждаются государственной армией; и в том, что государство делает для него в порядке социаль­ного строительства, начиная от школы и кончая железны­ми дорогами, начиная от государственного страхования трудящихся и кончая призрением нетрудоспособных...

Призвание государства состоит в том, чтобы при всяких условиях обращаться с каждым гражданином как с духов­но свободным и творческим центром сил, ибо труды и соз­дания этих духовных центров составляют живую ткань на­родной и государственной жизни. Никто не должен быть исключен из государственной системы защиты, заботы и содействия; и в то же время все должны иметь возмож­ность работать и творить по своей свободной, творческой инициативе. Каждый гражданин должен быть уверен, что и он защищен, принят во внимание и найдет себе справед­ливость и помощь со стороны государства; и в то же время каждый должен быть самостоятелен и самодеятелен. Го­сударство может требовать от граждан службы и жертв; но оно само должно служить и жертвовать. Иными словами, государство должно внушать гражданам живую уве­ренность в том, что в его пределах господствует живая христианская солидарность.

Государство говорит каждому из своих граждан: «Не только ты служишь, и тебе тоже служат. Твое служение состоит в отречении и жертвенности. Но если у тебя есть духовно-верный и справедливый интерес, то он должен быть принципиально признан, поддержан или, по крайней мере, защищен государством. Ибо интерес государства состоит именно из всех духовно-верных и справедливых интересов его граждан; часть этих интересов выделяется как общий всем интерес и обслуживается особо; другая часть остается частною и личною, но и она учитывается и поддерживается государством в меру духовной верности и справедливости. Не только ты один желаешь — быть здоровым, получать образование, иметь работу, не под­вергаться эксплуатации, иметь пособие по болезни, поль­зоваться скорым, правым и милостливым судом и т.д.; в этом заинтересован весь твой народ и твое государство в целом. Но и в частных интересах твоих государство под­держивает тебя, если они обоснованы и справедли­вы: то дешевым кредитом, то установлением необходимой опеки над малолетними, то обеспечением земельного наде­ла, то примирительным разбором в столкновении классов. Ты не только средство для государства; ты в то же время — его живая цель.

И, внушая эту уверенность гражданину, государство предоставляет ему творить по собственной, свободной инициативе; оно не связывает его и не стесняет ненужной опекой; оно только заботится о нем, помогает ему. И если эта забота в чем-нибудь не проявляется, то вопрос сводит­ся не к тому, призвано ли государство к этой заботе, а лишь к тому, в чем и как оно должно проявляться...

Все это не означает, что призвание государства сво­дится к справедливому и социальному обращению с от­дельными гражданами. Цель государства совсем не есть механическая сумма, слагающаяся из всех справедливых интересов отдельных граждан. Можно было бы, напротив, утверждать, что государство имеет дело исключительно с общим, всенародным интересом, ибо частный и личный интерес граждан может лишь постольку приниматься в расчет, поскольку он, именно в силу своей духовной верности и справедливости, может быть воспринят и истолко­ван, как интерес общий и всенародный. Это допускает и этого требует всеобщая солидарность и взаимность граж­дан. А именно: в удовлетворении каждого духовно-верного и справедливого интереса каждого гражданина заинтере­сован не только он сам, но и все его сограждане; это инте­рес общий, народный, государственный.

Каждый нищий в стране есть не просто неудачливый бедняк, но живая язва народной и государственной жиз­ни. Каждый безработный, каждый беспризорный есть национальное бедствие. Каждый безграмотный есть все­народная опасность. Каждый противообщественный эксплуататор есть всенародный вредитель. Каждый рос­товщик требует государственного обуздания. Каждое попранное право есть пробел или разрыв в общей сети правопорядка и т.д. И все это не пустые слова; ибо одна из основных аксиом государственности гласит: «один за всех, все за одного». Народ есть живое единство, связан­ное тысячей живых нитей и пребывающее в непрерывном духовном и хозяйственном обмене; он подобен живому организму, где все находится в связи со всем и все питается от всего остального. Частная и личная жизнь разверты­вается в глубоком лоне всенародной жизни и общих интересов. Об этом нельзя забывать; мимо этого нельзя проходить равнодушно и безразлично. Народ, который не умеет и не хочет беречь и укреплять общие основы своего бытия, будет сурово наказан; первое же социальное зем­летрясение даст ему хороший урок и можно только желать, чтобы этот урок пришел не слишком поздно.

Итак: государство не призвано опускаться до частного интереса отдельного человека, но оно призвано возводить каждый духовно-верный и справедливый интерес отдель­ного гражданина в интерес всего народа и всего государ­ства. Если государство это делает или, по крайней мере, стремится к этому, то оно выполняет свое духовное и хри­стианское призвание, становится через это социальным го­сударством и воспитывает этим своих граждан в духе хри­стианской политики. И тогда оно становится орудием все­общей солидарности и гражданского братства*.

4. КЛАССЫ И ПАРТИИ

Согласно всему этому, верная установка личного правосознания была бы такова. Гражданин принимает и усваивает все интересы и задачи государства как свои собственные; тем самым он принимает и каждый духовно-верный и справедливый интерес каждого из своих сограж­дан. Если есть какой-нибудь частный интерес, который духовно верен и справедлив, то он есть уже не просто ча­стный интерес, но субъективное естественное право и тем самым — общий, публичный и всенародный интерес, интерес и задача самого государства. А это значит, что нет гражданина в государстве, который мог бы пройти равно­душно мимо этого интереса. И в этом состоит сущность здорового государственного настроения и правосознания.

Таким образом, государственное правосознание подни­мает частную волю отдельного гражданина на высоту ис­тинной политической цели: оно расширяет ее объем (при­крепляя его к справедливым интересам всех сограждан) и облагораживает ее содержание (указывая ей именно на духовно-верные и справедливые интересы других). Этим политика воспитывает человека, приучая его созерцать весь горизонт своих сограждан и выделять повсюду то, что, по его собственному крайнему разумению, духовно-верно и справедливо. В этом воспитании частная воля гражданина не только подъемлется на государственный уровень и не только расширяется в объеме, но и освобож­дается от личной жадности и классового своекорыстия. В общем же это есть процесс государственного очищения души.

Строго говоря, истинная политика совсем не служит ча­стным и личным интересам — все равно, будь это частный интерес определенного лица, целой группы или целого класса. Истинная политика принципиально отклоняет все и всякие частные вожделения. Она считается только с вер­ными и справедливыми интересами лиц, социальных групп (напр., ремесленников, домовладельцев, инвалидов) и со­циальных классов (напр., крестьян, наемных рабочих, про­мышленников), и притом исключительно с точки зрения целого народа, государства, родины, с точки зрения общего интереса, справедливости, естественного права. Если опре­деленный интерес определенного класса духовно обоснован и справедлив, то это уже не классовый интерес, но интерес народа в целом, интерес самого государства и потому каж­дого отдельного гражданина как такового; и тогда бес­смысленно кричать о том, что это-де классовый интерес. То, что надо отстаивать и обосновывать, есть именно не классовый интерес, ибо классовый интерес, как таковой, есть частное вожделение и потому он не подлежит удовле­творению. Отстаивать надо лишь те классовые интересы, которые суть общенародные и государственные; только они заслуживают удовлетворения. Всякий необоснованный классовый интерес есть частное домогательство, проявле­ние противогосударственной алчности; он должен быть от­клонен; и никакая пропаганда, никакая агитация, никакая классовая травля, никакое вооруженное восстание или гражданская война не могут изменить в этом что-либо: противогосударственная природа этого интереса не изме­нится ни от крика, ни от клеветы и лжи, ни от кровопроли­тия. Конечно, необоснованный классовый интерес может политически «победить», но такая «победа» подготовит только разложение государственного правосознания в стране и превратится неминуемо в опасность — и для го­сударства в целом, и для самого «победившего» класса... Нет государства, состоящего из одного класса; и создать такое государство невозможно, ибо жизнь покоится на разделении труда, на специализации умений, на потомст­венной культурной традиции и на самостоятельности твор­ческой инициативы. Поэтому попытка одного класса побе­дить и подавить или тем более искоренить все остальные классы заранее обречена на неудачу; ничего, кроме расст­ройства жизни, всеобщего обнищания, культурного разло­жения и бесконечной гражданской войны из этого не вый­дет.

Истинная политика ведется там, где царит солидар­ность между гражданами и между отдельными классами. Она возникает не из параллелизма частных интересов, не из конкурирующих своекорыстий, не из классовой борьбы, которая есть не что иное, как прикровенная гражданская война. Она возникает из солидарности и взаимности; она исходит от идеи целого, народного единства, родины; она считается с духом, со справедливостью, с естественным правом, с общими задачами и целями; она ведет не к клас­совым раздорам, не к партийной грызне, не к политическому торгашеству, не к распродаже с молотка государствен­ной власти; она требует, чтобы гражданин отождествлял себя со своей родиной, чтобы он принял интерес своего государства и все справедливые интересы всех своих со­граждан.

Государство, при верном понимании, есть не механизм «принуждения» и «классовой конкуренции», как вообра­жают многие, но организм духовной солидарности. И по­литика означает не партийные притязания, не партийную ложь и не партийные интриги, но подъем правосознания к постижению патриотических целей и к разрешению под­линно государственных задач. Каждый из нас, каждое но­вое поколение должно принять свое государство правосо­знанием; принять как живое духовное единство — единст­во культуры, власти и исторической судьбы; принять и вложиться в это единство, взяться за разрешение его конкрет­ных задач — духовных, национальных, хозяйственных и правовых. И для этого каждый из нас и каждое новое поколение должны прежде всего верно перестроить и на­строить свое правосознание.

Единство родины и государства никогда не сложится и не окрепнет, если правосознание граждан будет нахо­диться в состоянии брожения, соблазна и разложения. Единство родины и государства требует внутренне крепко­го и неколеблющегося правосознания. Для того, чтобы из множества людей и интересов возникло политическое еди­нение и государственное единство, необходимо, чтобы лич­ная воля человека с самого начала была направлена на это единение и на это единство. Только тогда и политичес­кие партии будут строиться на верных основах и политичес­кие голосования приобретут верный смысл.

Политические партии не должны делиться по принципу личного, группового или классового интереса. Они при­званы служить не лицам, не группам и не классам, а роди­не, народу, государству. Поэтому каждая партия обязана иметь программу всенародной справедливости, всенарод­ного органического равновесия, программу общих государ­ственных интересов, программу сверхклассовой солидар­ности, программу естественных прав, учитывающую все слои и все классы. Партий может быть несколько, много. Однако они не смеют расходиться друг с другом на том, чьи интересы они «защищают», ибо все они призваны защищать общие интересы. Расхождение их может касаться лишь того, какие интересы суть солидарные, общие, всена­родные, государственные, сверхклассовые и какая система органического равновесия спасительна для страны...

Согласно этому должны пониматься и проводиться и всевозможные политические голосования. При выборах и голосованиях никто никого не спрашивает о его личных интересах или о классовых интересах. Речь идет об интере­сах сверхличных, сверхклассовых, государственных, все­народных, общих, солидарных. Избирателя совсем не спра­шивают о том, «чего бы ему хотелось?», или: «что было бы выгодно тебе и твоему классу?», или еще: «кто, по твоему мнению, мог бы лучше всего защищать твои интересы?»... Несомненно, что в действительности такая постановка во­проса является на выборах господствующей: каждый тянет государственную ткань к себе и на себя; тянущих много; что удивительного, если эта ткань трещит по всем нитям и расползается? Вся эта постановка вопроса является из­вращенной, ложной и пошлой; она не имеет решительно ни­какого отношения к родине, государству и политике, она возникла совсем не из здорового государственного право­сознания. И поскольку народная масса, ведомая демаго­гами, действительно отвечает при голосовании на такие или подобные вопросы, то ее голосование оказывается про­сто трагикомическим недоразумением, опасным для роди­ны и государства и снижающим весь политический уровень народной жизни... Каждый кричит в свою пользу, и все во­ображают, что получат тем больше, чем громче будут кричать, а там — как-нибудь уже создастся компромисс из громко вопиющих личных и классовых жадностей. И лю­дям до сих пор все еще не ясна противополитическая при­рода этого образа действий.

Верно формулированный вопрос при выборах и голосо­ваниях звучит совсем иначе: «в чем нуждается родина? в чем состоит благо моего народа в целом? какие справед­ливые интересы моих сограждан, принадлежащих ко всем социальным классам, я могу и должен отстаивать как со­лидарные, общие и всенародные? как можно было бы упро­чить органическое единство моего государства на основах христианско-братской солидарности?» и т.д. И если кто-нибудь не может ответить на эти вопросы хотя бы потому, что он никогда о них не помышлял, а думал всегда только о собственной шкуре, то ему следовало бы из честности и скромности воздержаться от подачи своего голоса. Ибо, в самом деле, это простительно только детям — на вопрос: «как упрочить благосостояние семьи?» отвечать требова­нием: «давайте мне сладкого пирога, да побольше!»...

Для того, чтобы дать ответ на верно поставленный вопрос, каждый из граждан должен позаботиться о сле­дующем: во-первых, воспитывать и упрочить свое государ­ственное правосознание на основах христианско-братской солидарности и патриотизма; во-вторых, углубить и рас­ширить свою силу суждения в вопросах духовной культу­ры, права и хозяйства. Каждый из нас должен понять, что пока он не выполнил этих двух условий, он будет давать при всяком голосовании мнимые ответы на ложно постав­ленные вопросы. Пока мы не перевоспитаем в себе и через себя народное правосознание, до тех пор никакие отвле­ченно выдуманные, формальные политические реформы не преодолеют и не устранят современный политический кри­зис. До тех пор и государства будут брести по нехристиан­ским или даже противохристианским путям, и последствия этого будут обнаруживаться в несоциальной или даже противосоциальной политике.

Государственное и политическое обновление может прийти только из глубины правосознания и человеческого сердца. Ибо только оно сумеет найти и новые основы для всенародного единения, и новые государственные цели, и новые формы политического устройства.