Знание и вера

В наши дни есть еще один предрассудок в отношении к вере, согласно которому “знание” есть нечто достовер­ное, доказательное, истинное, а “вера” есть в конечном счете не более чем “суеверие” (т. е. вера всуе, напрасная и неосновательная). Доказанное и обоснованное не приемлется на веру: оно познается и знается, оно мыслит­ся. Верить же можно лишь в то, что не обосновывается и что поэтому не основательно, в то, что не доказуется и потому не имеет за себя ничего достоверного. Поэтому здесь только и можно “верить” или “веровать”.

С этой точки зрения многие из наших современников говорят почтительно или даже с пафосом о мысли, знании и науке, и с презрением, или по крайней мере со снисхож­дением, о вере и верующих людях. Кто расположен к снисхождению и терпимости, тот осуждает веру и веру­ющих не так строго: надо уж предоставить “глупым” и “необразованным” верить в их “фантазии”, что же с ними поделаешь, особенно если фантазии “приличны” и “гуман­ны”. Но кто “серьезно” относится к знанию и доказатель­ству и помнит о вреде предрассудков и об опасности суе­верий, тот уже не обнаруживает ни снисхождения, ни терпимости; он уже категорически требует “просвещения” и “борьбы с обскурантизмом”. Но если всякая вера есть, в сущности говоря, “суеверие”, а насаждают суеверие именно упорные и зловредные обскуранты, с которыми необходимо бороться, то приговор над христианством во всех его исповеданиях оказывается уже произнесен­ным...

Ясно, что в этом предрассудке, при последователь­ном и волевом отношении к нему, уже заложено гонение на христианство.

За этим предрассудком скрывается на самом деле целое гнездо недоразумений и ошибок. С одной стороны, это воззрение безмерно переоценивает мысль и знание и придает так называемым “доказательствам” преувели­ченное значение, ибо на самом деле многое, что люди причисляют к “мыслимому” и “знаемому”, остается не­обоснованным и недоказанным. С другой стороны, вера и суеверие совсем не одно и то же; в области веры имеется своя особая достоверность и свои полноценные основания; не замечать их или отвертываться от них можно только по недостатку духовного опыта.

Так, прежде всего, было бы совсем наивно думать, что человеческое “мышление” и “знание” не делает ошибок или что оно способно доказать каждое свое утверждение. Вся картина мироздания в том виде, как его очерчивает наука, покоится на очень спорных и часто неясных гипотезах, которые иногда отчасти “подтвержда­ются” новыми наблюдениями, а иногда опровергаются и тогда — отвергаются. Эти гипотезы полезны, необходи­мы и драгоценны; без них исследование мира не могло бы совершаться и наука стала бы невозможною. Но они совсем не суть “доказанные истины”, даже и те из них, которые доселе подтверждались при наблюдениях. Чем дальше человек стоит от научной лаборатории, тем более он иногда бывает склонен преувеличивать достоверность научных предположений и объяснений. Полуобразованные люди слишком часто верят в “науку” так, как если бы ей было все доступно и ясно; чем проще, чем элементар­нее, чем площе какое-нибудь утверждение, тем оно кажет­ся им “убедительнее” и “окончательнее”; и только на­стоящие ученые знают границы своего знания и понима­ют, что истина есть их трудное задание и далекая цель, а совсем не легкая, ежедневная добыча.

Настоящий ученый прекрасно понимает, что “науч­ная” картина мироздания все время меняется, все ослож­няясь, углубляясь, уходя в детали и никогда не давая ни полной ясности, ни единства. Достаточно вспомнить, f как изменилась вся картина мира после того, как астро­номическая система Птоломея была вытеснена системой Коперника; или — что дало науке и народам открытие электричества или радия, или беспроволочной передачи, или раскопки доисторических городищ, или спектральный анализ. Настоящий ученый знает, что наука никогда не будет в состоянии объяснить свои последние пред­посылки или определить свои основные понятия, напр., точно установить, что такое “атом”, “электрон”, “вита­мин”, “энергия” или “психологическая функция”; он знает, что все его “определения”, “объяснения” и “теории” суть только несовершенные попытки приблизиться к живой тайне материального и душевного мира. О продуктивно­сти науки не стоит спорить: за нее свидетельствуют вся современная техника и медицина. Но что касается ее теоретических истин и их доказуемости, т.о наука плавает по морям проблематического и таинственного.

Здесь проходит грань между ученым и полуобразо­ванным.

Настоящий ученый знает, доколе простирается его знание, и потому он духовно скромен. Он ищет и пыта­ется доказывать; он всегда добивается максимальной достоверности и доказательности, ясности и точности; но именно поэтому он знает, сколь трудно это дает­ся, и всегда помнит, что полной достоверности у науки нет. Он всегда помнит, сколь ограничен объем того, что “уже познано”, и сколь сравнительно невелика сила и компетентность научной мысли; ибо поистине мысль есть только одна из способностей человека, наряду с другими, а научная мысль нуждается в опыте, для которого необ­ходимо чувственно воспринимать, ощущать, чувствовать, желать, воображать, созерцать и совершать поступки. Настоящий ученый понимает все это и не переоценивает ни отвлеченную мысль, ни науку в целом. Вот почему он не верит в отвлеченные схемы и мертвые формулы и хранит в себе живое ощущение глубокого, таинственного и священного. Этим и объясняется то обстоятельство, что среди настоящих и великих ученых многие питали и питают живую веру в Бога: их взор не ослеплялся тем, что уже познано и добыто, но оставался прикованным к тайнам мироздания и к скрытым в них богатствам, а созерцание этих тайн пробуждало в них тот внутренний, духовный опыт, от которого родится религиозное на­строение и “верующая” вера. Так, истинная ученость не уводит от Бога, а ведет к Нему.

Совсем иное дело полуобразованность. Такой человек не умеет исследовать и познавать; он умеет только “понимать” то, что просто и плоско, и — помнить. Он живет заученными формулами, от которых в голове все становится плоско и просто; он принимает это за “ясность” и поэтому воображает, будто все ему ясно и будто он призван все “объяснять” другим. Вот откуда у полу­образованных людей эта безмерная притязательность и безответственность: добыв без труда свою плоскую ясность, не научившись в труде познания — ни ответ­ственности, ни скромности, они смотрят не вверх, а вниз, не вглубь, а в отвлеченную пустоту, где все легко, легко­мысленно и беспочвенно. Они не создают сами ничего, но заимствуют все у других, перенимая, подражая, под­хватывая и повторяя. Есть немало людей, у которых и самое чтение книг получает такое же значение: по слову одного наблюдательного ученого, “они и читают-то только для того, чтобы иметь право не думать самостоятельно”... Нередко они выбирают себе какого-нибудь одного чело­века, который становится их “авторитетом”, “учителем” и “вождем”. Тогда они начинают верить в него и в его формулы. Все, что не укладывается в эти формулы,— или вовсе не существует для них, или подлежит “искорене­нию”; все несогласные с ними объявляются вредными лжецами и лицемерами. Такие полуобразованные фана­тики верят своему “учителю” с тою же легкомысленною неосновательностью, с какою они верят во всемогущество мысли и в свою мнимую “науку”. Таинственная глубина материального и душевного мира остается им недоступ­ной, и все их воззрение на природу и на людей оказыва­ется предметом их суеверия. И нередко бывает так, что чем пошлее их миропонимание, тем фанатичнее они верят' в него. Веровать же они не способны и к религии относятся с презрением и враждебностью, не подозревая о том, что именно у верующих вера может быть ответ­ственною, серьезною и глубокою. Вот источник современ­ного воинствующего безбожия.

Это состояние души, распространенное в современном человечестве, давно уже было подмечено нашими поэта­ми, описано и осуждено ими.

Так, у друга Пушкина, князя П. А. Вяземского⁴, мы находим следующие гневные строки:

Еще глубже и пророчественнее звучит та же мысль у Тютчева⁵:

Увы, люди этого уклада, по-видимому, далеки еще от сознания своей “погибели”. Они все еще верят в свою “полунауку”.

Достоевский имел это в виду, когда писал: “Полу­наука самый страшный бич человечества... Полунаука — это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, перед которым все преклонилось... с суеверием, до сих пор не­мыслимым”*...

Но если полуобразованные люди склонны переоцени­вать науку и ее силы, то сущность истинной веры и рели­гии остается для них совсем непонятной.

На самом деле религиозная вера вовсе не связана с “глупостью” и “невежеством”; она нужна всем людям: и самым умным, и самым образованным. К сожалению, в мире немало людей, которые не умеют возвести свою слепую веру на уровень духовно-зрячего, религиозного верования; и наряду с ними есть еще больше людей, которые “принципиально” не хотят веровать, но совсем не верить не могут, и потому верят в нелепое и вздорное, а потом не хотят признаться в этом, отрицают свою веру и уверяют, что их нелепости “познаны” и “доказаны” (напр., воинствующие материалисты). И как же не проти­вопоставить им тех многих, умных и научно образованных людей, которые верно постигли сущность науки и границы человеческой мысли и тем освободили в своей душе место для искренней и чистой веры в Бога!

Для того, чтобы это утверждение не казалось голо­словным, приведем несколько живых свидетельств, вы­сказанных великими естествоведами за последние четыре века. Их можно было бы привести гораздо больше**.

Вот суждение великого славянина Коперника⁶ (1473— 1543).

“Созерцая мысленно великолепный порядок миро­здания, управляемый с божественной премудростью, кто не почувствовал бы, что постоянное созерцание его и, так сказать, интимное общение с ним возводят человека к Высшему и к восхищению перед всезиждущим Строите­лем вселенной, в котором пребывает высшее блаженство и который есть венец всякого добра”...

А вот суждение Бэкона⁷ Веруламского (1561— 1626):

“Только поверхностное знание природы может увести нас от Бога; напротив, более глубокое и основательное ведет нас назад, к Нему”...

Знаменитый хирург своего времени Парэ⁸ (1517— 1590) говорил о своих пациентах: “Я перевязывал, целил — Господь”...

Галилео Галилей⁹ (1564—1642) записал: “И священ­ное писание и природа исходят от божественного Слова; первое—как внушение Святого Духа, вторая—как исполнительница Божиих велений”...

У Кеплера¹⁰ (1571—1630) читаем: “В творении— я касаюсь Бога как бы руками”... И еще: “О Отец света, Ты, который при помощи естественного света пробужда­ешь в нас желание света благодати, чтобы возвести нас к свету величия! Благодарю Тебя, о мой создатель и Господь, за то, что Ты обрадовал меня творением Твоим, ибо я был в восторге от дела рук твоих”...

Вот суждение знаменитого Бойля¹¹ (1626—1691):

“Истинный естествоиспытатель нигде не может проник­нуть в познание тайн творения без того, чтобы не вос­принять перст Божий”.

Гете¹² пишет (1749—1842): “Время сомнения про­шло — теперь люди так же мало сомневаются в самих себе, как в Боге”.

Заслуженный физик Эрстед¹³ (1777—1851) отметил:

“Всякое основательное знание природы ведет к познанию Бога”.

Анатом фон Халлер¹⁴ (1708—1777) высказал следу­ющее признание: “Меня познание природы научило мыслить более возвышенно о Боге, пред которым наша земля есть одна из маленьких пылинок, лежащих в бес­численном множестве у подножия его трона”:..

Лаконическую формулу оставил нам астроном Мэдлер¹⁵ (1794—1874): “Настоящий естествоиспытатель не может быть отрицателем Бога”...

Знаменитый геолог Лайэлль¹⁶ (1797—1875) записал следующее: “В каком бы направлении мы ни повели наши исследования, всюду мы открываем самые ясные доказа­тельства творческого Разума или его провидения, силы и мудрости”.

Следующие два замечания мы находим у прослав­ленного химика Либиха¹⁷ (1803—1873): “Это все мнения дилетантов, которые из своих прогулок у пограничных областей естествознания выводят свое право разъяснять незнающей и легковерной публике, как это, собственно говоря, возникли мир и жизнь и сколь далеко зашел человек в исследовании высших предметов”. “Не забывай­те,— говорил он своим студентам,— что мы при всех наших знаниях и исследованиях остаемся близорукими людьми, сила которых коренится в том, что мы имеем опору в высшем Существе”.

Зоолог Агассиц¹⁸ (1807—1873) устанавливает: “Из изучения природы каждый должен вынести убеждение, что все упорядочено неким возвышенным Духом”.

Ботаник Шлейден¹⁹ (1804—1881) высказывается в том же самом направлении: “Именно настоящий и точный естествоиспытатель никогда не может стать материали­стом в современном смысле слова, отрицателем духа, свободы и Божества”.

Весьма интересное признание мы находим у Чарльза Дарвина²⁰ (1809—1882): “В состояниях самого крайнего колебания я никогда не был атеистом в том смысле, чтобы я отрицал существование Бога”.

Известный ученый фон Майер²¹ (1814—1878), открыв­ший закон сохранения энергии, пишет: “Если поверхност­ные головы, охотно выдающие себя за героев дня, не хотят признавать вообще ничего иного и высшего, кроме материального, чувственно воспринимаемого мира, то такую смешную претензию отдельных лиц нельзя ставить в укор науке; еще менее пользы и чести будет самой науке от этой претензии”. “Из целостного, полного сердца вос­клицаю я: истинная философия не может и не смеет быть не чем иным, кроме как пропедевтикой для христианской религии”.

Приведем, наконец, суждение знаменитого француз­ского ученого Дюбуа-Реймона²² (1818—1896): “Только божественному всемогуществу можем мы достойно при­писать, что оно до всякого представимого времени созда­ло всю материю посредством творческого акта”...

Приведенного достаточно. Желающие пусть обратят­ся еще к Ньютону²³, Лейбницу²⁴, Фехнеру²⁵ и к философам всех времен и народов, исходившим непосредственно из духовного опыта*. Один из глубокомысленнейших исто­риков 19-го века (Карлейль) точно передает основной дух приведенных нами формул, когда говорит: “Человек вообще не может знать, если он не молится чему-то в опре­деленной форме. Нет этого — и все его знание оказывает­ся пустым педантством, сухим чертополохом”²⁶...

Но молиться имеет смысл только тому, чему действи­тельно стоит молиться. Как же могут люди воспринять Бога? Где же путь, ведущий к Нему?

Благо тому, в чьей душе этот путь проторен с раннего детства...

Но как быть ищущему и еще не нашедшему?