Гюберт не хочет в самолет

И кто мог подумать, что шутка Трофима Степановича обернется правдой? А получилось так.

Трофим Степанович подоспел со своими лихими хлоп­цами на поляну буквально за пять минут до прихода самолета. Мы стояли уже у костров, со спичками в ру­ках, вслушиваясь в тишину ночи, поджидая с нетерпе­нием рокота моторов.

Привязав коней и сложив трофеи возле Гюберта и Похитуна, которых охраняли двое бойцов, партизаны во главе с Трофимом Степановичем кучкой устремились на поляну.

И в это время Таня крикнула:

– Летит! Слышите, летит!

Все замерли. Действительно, с востока наплывал гул моторов.

– Пали костры! – во всю глотку крикнул я.

В шести местах взметнулось пламя, такое яркое, что поляна сразу приобрела фантастический вид.

И в этом тоже сказался сметливый ум Миши Березкина. Он еще в то утро, когда мы покидали поляну, при­прятал две бутылки с жидкостью «КС» и не сказал об этом никому ни слова. А сегодня, вернее – несколько ми­нут назад, вручил мне их и сказал:

– Не ругайтесь, Кондратий Филиппович... Так будет лучше. Без них мы обошлись, а случись дождь – могли бы запоздать с сигналами.

Костры пылали, высоко выбрасывая белые языки пла­мени. Я пустил белую, а вслед за ней и красную ракету. Рокот моторов приближался, потом ослаб. Самолет мяг­ко опустился на поляну, побежал по травяному ковру и остановился, урча приглушенными моторами. Все опро­метью бросились к нему.

Кто-то выпрыгнул из открывшейся дверцы самолета, не ожидая, пока спустят лесенку. Я подбежал. Это был майор Петрунин.

– Кондратий Филиппович! Старина! – И он обнял меня. – Как дела? Говори скорее!

– Все в порядке!

– Провели?

– Сделали все, что можно было сделать, и немнож­ко больше.

– Даже?

– Честно.

– Гасите костры! – крикнул Петрунин.

Ребята мгновенно забросали костры приготовленной землей, и они погасли. Сразу стало темно. По поляне по­тек едкий белый дым.

Потом из самолета вылез лейтенант Костя Воронков, и мы обнялись.

– А это что за народ? – спросил меня шепотом Петрунин.

– Партизаны! Они нас крепко выручили!

На землю сошли пилоты, штурман, механик, радист, стрелок и два бойца, вооруженные ручными пулеметами. Тут же подоспели мои ребята и партизаны. Все знако­мились, трясли друг другу руки, засыпали друг друга вопросами, шутили, смеялись.

– Рассказывайте, Кондратий Филиппович, рассказы­вайте! – дергал меня за руку Костя.

– Что тебе рассказывать? – усмехнулся я.

– Расправились?

– Полностью.

– А документы?

– Четыре мешка.

– Вот это да! – воскликнул Костя.

– И два живых фашиста в придачу! – подсказал подоспевший Сережа Ветров.

Костя присвистнул. Петрунин наклонился и стал всматриваться в лицо Сережи.

– Наш радист, – представил я смущенного, крас­неющего хлопца.

– Ветров! – в один голос воскликнули Петрунин и Воронков.

– Он самый! – вынужден был ответить я, так как Сережа молчал. – А это остальные обитатели Полюса недоступности. Знакомьтесь – Кольчугин, Кольчугина, Логачев, Березкин. Все налицо.

Петрунин и Воронков с искренней теплотой жали руки друзьям, которых до этой минуты знали только по фамилиям.

– А что за фашисты? – спросил Костя.

– Фашисты знатные! – ответил ему Фома Филимонович. – И серьезные...

Окружающие дружно рассмеялись.

– Как это понимать?

И тут Сережа Ветров опять не выдержал, хотя мы и договорились молчать до последней минуты о том, кого мы схватили.

– Майор Гюберт и шифровальщик Похитун, – про­изнес он и спрятался за чью-то спину.

На короткое мгновение воцарилось молчание. Берез­кин толкнул в бок «предателя», но было уже поздно.

– Это... это серьезно? – оторопело спросил Пет­рунин.

– Серьезно, друже! Сущая правда, – ответил я.

– А где они?

– Совсем рядом. Упакованы и готовы к отправке, – сказал Логачев.

– Вот оно как... – еще не придя в себя от такой ве­сти, пробормотал Петрунин. – Гюберт и Похитун? Хм... Ну, знаете...

– Сколько пассажиров? – раздался сердитый бас пи­лота.

– Восемь, – ответил я.

– А груз?

– Четыре вещевых мешка, личные вещи и оружие.

– Дайте-ка мне провожатого, – сказал пилот. – Я погляжу поле.

Сопровождать его вызвался Березкин. Вместе с ним пошли и два партизана.

– Давайте грузиться, товарищи! – потребовал вто­рой пилот. – Через полтора часа начнет светать.

Все отправились за вещами. Гюберт отказался идти. Когда его поставили на ноги, он повалился на землю.

– У моего начальника, видать, заскок приключил­ся! – произнес Фома Филимонович и постукал себя пальцем по лбу. – Это бывает. Придется его волоком тянуть.

– Волоком не волоком, а дотянем... – пробурчал рослый партизан, обросший черной бородой. Он без по­сторонней помощи схватил Гюберта в охапку, легко под­бросил и, взвалив на правое плечо, зашагал к самолету.

– Вот каков наш Филя! – похвастался Трофим Сте­панович. – После войны в чемпионы пойдет.

Гюберт извивался, дергал ногами. Филя серьезно и спокойно предупредил его:

– Не ёрзай, не ёрзай, господин, а то уроню.

Похитуну развязали ноги, но он стоял не двигаясь.

– Вам что, господин на тонких ножках, особое при­глашение? – обратился к нему Трофим Степанович. – Или тоже на ручки хотите? Марш вперед!

Похитун пустился вприпрыжку и скоро догнал парти­зана, несшего Гюберта.

Со мной рядом шагал Петрунин, и я обменялся с ним мнением по одному вопросу.

Когда началась погрузка вещей, я распорядился:

– Друзья! Пистолеты, автоматы, гранаты, табак и лишнюю одежду оставить Трофиму Степановичу. Быстро!

Карягин смутился, но остался очень доволен.

– Расщедрился ты, майор! – сказал он. – А не жалко?

– А как бы вы поступили, будучи на нашем ме­сте? – спросил его Петрунин.

– Что ж, спасибо... Больше ничего не скажу, – про­говорил Трофим Степанович.

А когда я объявил ему, что оставляем отряду ра­диостанцию с питанием к ней на четыре месяца, он рас­чувствовался и обнял поочередно меня и Ветрова.

– А уж радиста-то мы отыщем. Есть на примете, – сказал он.

Ветров протянул ему бумажку и наставительно по­яснил:

– Берегите ее, как самого себя. Тут всё, позывные, частота, время... Специалист разберется.

– Залезайте, залезайте! Пора! – строго приказал вернувшийся пилот.

Мы бросились к самолету. Взбирались по лесенке, подавая друг другу руки. Втащили Гюберта и Похитуна.

Опять прощались с партизанами. И пробыли-то мы вместе менее суток, а прощались, как давние знакомые, как закадычные друзья.

Партизаны тотчас побежали к лошадям.

Уже в самолете Сережа Ветров вынул из-за пазухи белку и вручил ее Тане. Зверек вскочил на плечо своей хозяйки и, не обращая никакого внимания на непри­вычную обстановку, начал деловито отряхиваться и при­глаживать свою взъерошенную шубку.

– Скажи пожалуйста! – удивился механик, закры­вая дверь. – Впервые на нашем борту такой пассажир!

Гюберт делал вид, что дремлет.

Взревели моторы и вздрогнул самолет. Белка в испу­ге юркнула и забилась под головной платок Тани. Само­лет вырулил к краю поляны, развернулся и стремительно помчался вперед, освещая дорогу фарами.