Доктор наносит Визит

День был на исходе. Я, майор Петрунин, лейтенант Воронков и еще два офицера из отдела полковника Решетова ехали «встречать» Доктора.

В два часа ночи он должен был выброситься на нашу территорию.

Этому предшествовал оживленный обмен радиограм­мами между мной и Гюбертом: уточнялись даты, место приземления.

Машина плавно катилась по чистому и ровному шоссе. Я сидел в кабине, откинувшись на спинку си­денья, и дремал: долгая езда укачала меня.

В пути мы дважды попадали под дождь, и я серьез­но опасался, сможет ли машина добраться до отдален­ного от шоссе и жилых мест пункта встречи, к которому вел длинный отрезок обычной грунтовой дороги.

Перед развилкой Петрунин забарабанил по крыше кабины и крикнул:

– Сворачивай направо!

Шофер остановил машину, сошел на землю и, оглядев дорогу, проворчал:

– Гиблые места!

– Не паникуй, Петя! – сказал Петрунин.

Петя почесал в затылке и полез обратно в кабину. Машина съехала с шоссе на большак и сразу завиляла из стороны в сторону. Мы поехали по жидкой грязи мед­ленно, на второй скорости. Спасало то, что под верхним оттаявшим слоем земли лежал еще мерзлый слой.

– Жми, жми, Петя! – подбадривал Петрунин.

– «Жми, жми»! – ворчал тот. – Начнешь жать – обязательно заночуешь в кювете!

Он ловко выруливал машину, а машина так и норо­вила сползти с горбатого большака в кювет. А тут еще клонящееся к закату солнце играло своими лучами в лобовом стекле и слепило глаза.

Кое-как, перегрев мотор, мы преодолели этот зло­счастный участок, но перед самой деревенькой все-таки основательно завязли. Задние колеса затянуло в канаву, и машина прочно села на дифер. Мы выбрались из ку­зова.

Шофер повздыхал, выругался и отправился в деревню. Вслед за ним ушел и Петрунин.

Вернулись они с двумя бревнами. Мы стали «выва­живать» машину и кое-как вытянули ее из канавы.

В деревню попали затемно. Остановились в доме председателя колхоза и остаток вечера прокоротали за чаем и разговорами. В половине первого я и майор Петрунин покинули дом, предварительно еще раз проин­структировав остающихся. Мы взяли с собой мешок с сухой паклей, банку с машинным маслом, бутылку с бен­зином, ракеты и ракетницу.

Ночь стояла тихая, полная какого-то значительного спокойствия. Все небо было усеяно звездами. Луна ухо­дила за горизонт и, прячась за тучку, как бы подмиги­вала нам.

Подмораживало. Лужицы, затянутые тонким мато­вым ледком, похрустывали под ногами.

– Погодка на нас работает, – заметил Петрунин. – Обратно по морозцу быстро выберемся.

Мы вышли из деревни, миновали кладбище, обо­гнули небольшую березовую рощу, наполненную бодря­щим весенним ароматом, перебрались по мостику через крошечную речонку и зашагали по открытому полю. Пройдя два километра, увидели белый шест – метку, поставленную нами заранее. Мы вынули из мешка пак­лю и выложили из нее на земле круг трех метров в диа­метре. Паклю полили машинным маслом.

Петрунин зарядил ракетницу, я приготовил карман­ный фонарик. Мы закурили и стали ждать.

Минут за пятнадцать до назначенного времени с за­пада послышался стонущий рокот мотора. По звуку мы без труда определили, что идет немецкий самолет.

– Смотри, еще спутает, – заметил Петрунин. – Возьмет да и пройдет стороной.

– Не должен, – сказал я. – На всякий случай надо посигналить.

Я поднял в небо сильный фонарик и просигналил условленным шифром.

Кажется, Петрунин оказался прав – самолет явно отклонялся в сторону и удалялся. Шум его мотора ста­новился глуше. Тогда я плеснул из бутылки бензина на паклю, чиркнул спичку, и пакля, мгновенно вспыхнув, загорелась круговым пламенем. Звуки мотора стали вновь нарастать и приближаться. Наш сигнал заметили. Самолет снизился и проплыл над головами.

Я отошел в сторону, и снова начал сигналить фона­риком.

Самолет трижды подмигнул нам зеленым огоньком.

– Все идет, как по нотам, – проговорил Петрунин и начал подливать в огонь масло.

Самолет развернулся и снова пошел на нас. Под его крылом на мгновение зажегся красный фонарик.

– Прыгнул, – сказал я. – Гаси костер.

Красный огонек подтверждал прыжок. Петрунин на­чал затаптывать костер. Я напряженно всматривался в звездное небо и наконец заметил в нем купол пара­шюта и болтающуюся на стропах человеческую фигуру.

Доктор не мог похвастаться точностью приземления. Его сносило к деревне, и я побежал.

Он опустился шагах в четырехстах от огня, упал жи­вотом на землю и остался лежать неподвижно. Я под­ходил, мигая фонариком, но он не поднимался. Я ре­шил было, что Доктор ушибся или потерял сознание, но тут же услышал, как щелкнул затвор пистолета. Доктор готов был ко всяким случайностям.

– Кто? – повелительно крикнул он, когда я остано­вился от него в двух шагах.

– Хомяков, – ответил я. – Вы не ушиблись?

– Как будто нет.

– Ну вот и великолепно! А помните, как вы боялись прыгать?

– Было, было... – И Доктор упругим движением вскочил на ноги.

Я осветил его лучом фонарика. На нем была армей­ская шапка-ушанка с вдавлинкой вместо звезды, стега­ный ватный костюм и солдатские кирзовые сапоги.

– Выключите фонарь, – сказал он мне и протянул руку. – Здравствуйте, Хомяков! Жребий брошен! Точь-в-точь, как в американском кинобоевике...

Я почувствовал, что рука Доктора по-прежнему была в тонкой перчатке. Доктор сунул пистолет в карман.

Я спросил:

– Кто вас провожал?

– Гауптман... А кто там вытанцовывал над огнем?

– Один из тех шести, – ответил я. – Он достал ма­шину. Сам за шофера. Он сейчас подойдет.

Доктор угостил меня сигаретой, осветил зажженной спичкой мое лицо и спросил:

– Куда мы сейчас?

– В Москву. Куда же еще? Я ведь сообщил, что все подготовил.

– Понимаю, понимаю. – И он, пыхтя дымом, погля­дел по сторонам.

Подошел майор Петрунин.

– Познакомьтесь, – предложил я.

Доктор протянул руку, не называя себя, и лишь про­молвил:

– Очень приятно.

– Звонарёв, – отрекомендовался Петрунин.

– А как с парашютом? – спросил Доктор.

Я сказал, что оставлять здесь парашют нельзя и что его придется захватить с собой, а по дороге где-нибудь припрятать. Доктор согласился. Петрунин скатал пара­шют, затиснул его в мешок из-под пакли и взвалил на плечо. Мы тронулись к деревне.

– Значит, прямо в Москву? – спросил Доктор.

– Сначала зайдем в деревню, – ответил я.

– А зачем? – поинтересовался Доктор.

– Машина наша стоит у отца Звонарёва.

– А как там?

– Это что-то на вас не похоже, Доктор, – усмех­нулся я. – Деревушка глухая, в девятнадцать дворов. Остались одни бабы да деды...

– Оно конечно, – бодро ответил Доктор, но тут же спросил: – А нас по дороге в Москву не прихлопнут на контрольных пунктах?

– Мы ночью не поедем, а днем не проверяют.

– А где же мы будем торчать до утра?

– У отца Звонарёва.

– Удобно?

– Удобнее и быть не может, – вмешался в раз­говор Петрунин. – Старику моему уже за восемьдесят стукнуло, и он глух, как доска.

Немного помолчали, потом я спросил:

– Что нового на станции? Все живы?

– Там всё по-старому, вот у вас тут дела неваж­ные...

– Именно?

– А Саврасов? Завалился?

– Тут уж я ни при чем. Без меня это стряслось.

– Идиотина! – сказал Доктор. – Денег ему не хва­тало!.. А Брызгалова не отыскали?

– Нет.

– Ну этого-то я найду, – уверенно заявил Доктор.

«Едва ли», – подумал я.

Подходя к деревне, Доктор осведомился:

– Радист Курков далеко?

– А что?

– Надо же отстучать Гюберту.

– Всё сделаем. К обеду господин Похитун доложит гауптману телеграмму.

Когда вошли в деревню, Доктор заметил:

– Действительно, медвежий уголок. Тут можно це­лый десант высадить, и никто не почешется. Сказано, Русь-матушка...

У дома председателя колхоза я предупредительно пропустил Доктора вперед и сказал:

– Сюда... вот сюда...

Доктор толкнул дверь, вошел в освещенную комнату и тут же, без команды, поднял руки: на него в упор смотрели три пистолетных ствола.