Как равнодействующая давления социальных групп, абонентом коих он состоял и состоит

Очерченная множественность «я» одного и того же индивида или мозаичность его сознания обязаны своим бытием тому, что современный человек является абонен­том не одного общества, а многих групп, друг с другом не совпадающих и друг друга не покрывающих. Они неизбежный результат этого последнего условия. Поче­му?—легко понять. Выше мы видели, что принадлеж­ность к любой элементарной или кумулятивной группе — факт небезразличный для поведения и переживаний або­нента. Каждая группа дает императивы поведения своим членам. Каждая из них сознательно или бессознательно определенным образом деформирует психику индивида, видоизменяет его интересы, желания, стремления, убеж-

дения, верования и чувства. И профессия, и имуществен­ная группировка, и государственная, и партийная, и дру­гие группы, как мы видели, давят на поведение индивида, видоизменяют его по своему образу и подобию, дефор­мируют его физическую и особенно психическую сторо­ну. Избавиться от этого влияния и деформации абонент не может. Оно фатально и неизбежно в той или иной степени. В этом мы убедились выше. Раз так, то легко понять, что как только человек «соединяется» с той или иной группой, как только он выступает в роли абонента одной из них, он подпадает под влияние давления этой группы и принужден быть тем, чем она повелевает ему быть. Если бы каждый из нас принадлежал только к од­ной группе, напр., к профессиональной или к государст­венной, то наше «я» могло бы быть целостным и единым. Оно было бы таким, каким заставляет его быть эта группа. Интересы, стремления, оценки, симпатии и ан­типатии, обязанности и права, верования и убеждения индивида в этом случае были бы соответствующими требованиям данного коллектива. Все его поведение находилось бы под давлением одной группы и направ­лялось бы исключительно ею. Индивид похож был бы на шар, толкаемый одной силой в определенном направле­нии. Но такой картины нет. Мы видели, что существует ряд различных группировок, друг от друга отличных. Мы видели, что каждая из них дает императивы поведения, несходные между собою и часто противоположные. Мы видели также, что индивид является абонентом не одной, а ряда разнородных элементарных и кумулятивных групп. Раз так, то неизбежным результатом такого поло­жения индивида является множественность его «душ». В одном и том же индивиде будет столько различных «я», сколько имеется гетерогенных элементарных и кумуля­тивных групп, членом которых он состоял и состоит, Иными словами, «душа» каждого индивида—маленький микрокосм, точно воспроизводящий тот социальный ма­крокосм—социальную группировку,— среди которой он жил и живет и с отдельными группами которой он связан. «Мозаичная душа» каждого человека—это маленькое зеркало, отражающее картину социального расслоения, среди которой он жил и живет. Он оказывается похожим на абонента, от которого и к которому идет ряд прово­дов от многих разнородных обществ. Каждое из них давит на него, каждое подчиняет своей дисциплине, навя-

зывает свои интересы, внушает свои убеждения и верова­ния, накладывает свои права и обязанности, словом, захватывает в индивиде, в его психике свою «сферу влия­ния», свою территорию, свое «я». К каждой из этих групп приложимы слова Острогорского, характеризующие вли­яние группы «джентльменов» в старой Англии. «Невиди­мое и всюду присутствующее в жизни понятие джентль­мена... подчиняет неумолимой дисциплине каждого члена общества, не оставляя места его личным склонностям, начиная с религиозных убеждений и кончая прической»⁴. Так как таких групп много, так как их физиономия и ин­тересы различны, то индивид оказывается неизбежно «многодушным» и «мозаичным», а не единодушным и це­лостным. Поставленный среди ряда таких групп, принуж­денный постоянно циркулировать от одной к другой, он неизбежно обречен на вышеочерченное «перевоплоще­ние», на постоянную смену своих «я».

Поведение его, исключая те стимулы, которые даны в нем как в организме, подобно его «мозаичной душе», представляет равнодействующую влияния и давления тех групп, с которыми он связан. Каждый из нас ведет себя так, как требуют влияющие на нас группы.

Почти вся наша жизнь представляет выполнение тех функций, к которым толкают нас связанные с нами группы.

Множество актов, совершаемых нами ежедневно, представляет выполнение функций, требуемых от нас на­шей семьей (добывание средств существования для нее, семейные заботы, ласки, воспитание детей, устройство домашнего уюта и т. п.), нашим государством (явка на учет, выполнение трудовой повинности, дежурство у во­рот по приказу гос. власти, фигурирование в роли истца, ответчика, свидетеля и т. д.), нашей профессией (акты лечения и соблюдение врачебной этики для доктора, ра­бота на фабрике для пролетария, чтение лекций и подго­товка к ним для профессора, etc.), нашей партией (посе­щение партийных собраний и др.), нашей церковью (акты посещения церкви, молитвы, etc.) и т. д. Мы почти еже­дневно переходим от одной группы к другой. На время соединяемся с одной из них, и на сцену выступает соот­ветственное «я»; затем разъединяемся с ней на время и соединяемся с новой; соответственно меняется и наше

⁴ Ostrogorski. La démocratie, 6.

«я» и наше поведение. И так кружим мы всю жизнь от группы к группе. Вместе с этими включениями и вы­ключениями меняются и наши «я». Вместе с последним и все поведение. Связанные с рядом групп, мы непре­рывно испытываем на себе их давление; каждая из них, пуская из своего центра ток, дергает нас и заставляет так или иначе реагировать: то нас дернет семья, и мы часы и дни тратим на устройство семейных дел; то дернет государство—и мы исполняем обязанности подданного; дергает профессиональная группа—и мы чуть не каждый день тратим ряд часов на исполнение профессиональных обязанностей; дернет партия—и мы бежим на заседание, на выборы, на митинг; дернет соответственное научное общество—и мы летим на его заседание и т. д. Мы похожи на шар, который с разных сторон непрерывно толкают разные силы. Шар крутится. Его движение будет равнодействующей этих сил. Поведение индивида — рав­нодействующая давления тех групп, вольным или неволь­ным абонентом коих он состоял и состоит.

«Души» и поведение каждого из нас таковы, каковы те группы, с которыми мы связаны.

В данном отношении применимы вполне принципы физической механики. Проиллюстрируем основные слу­чаи в упрощенном виде. Случай сложения сил (давлений), исходящих, от двух (для простоты беру две группы) групп, абонентом которых индивид является.

Предположим, что индивид является членом двух групп, дающих согласные между собой императивы пове­дения (напр., государства и церкви, единодушно призыва­ющих его к войне). Допустим, что давление первой из них равняется 2 единицам, давление второй—3 единицам и нет противоположного давления. Поведение индивида в этом случае примет характер движения шара, толка­емого двумя силами в одну сторону, с интенсивностью 5 единиц. Он совершит ряд поступков, направленных на защиту родины, требуемых церковью и государством. С субъективной стороны его психика будет целостной, последовательной, решительной. Все поведение — лишен­ным противоречий. Борьба мотивов и конфликт обязан­ностей ему будут неведомы. Обе души его, душа церкви и душа государства, действуя согласованно, сольются в одно целое. Так же будет обстоять дело во всех случаях солидарной кумуляции двух или большого числа элемен­тарных группировок. Разделения личности не будет. Та же картина получится во всех подобных случаях.

Случай вычитания сил (давлений), исходящих от двух групп. Предположим теперь, что индивид — член двух различных групп—получает от них императивы поведе­ния, противоположные друг другу (напр., государство требует от него явки на фронт, семья — уклонения от опасности, могущей лишить ее кормильца и поильца). Допустим, что давление государства равно 10 единицам силы, давление семьи — 5-ти единицам. Перед нами ти­пичный случай вычитания сил. В конце концов индивид пойдет на фронт, но сила давления государственной груп­пы будет равна не 10, а 5-ти единицам (Ш —5 = 5). Субъ­ективное отражение этого объективного процесса борьбы двух противоположных групп выразится на полотне пси­хики индивида в «борьбе мотивов», в столкновении раз­ных обязанностей, в борьбе «двух душ», двух я, отрица­ющих друг друга, в пассивном повиновении приказу, в ленивом и вялом исполнении своих обязанностей сол­дата, в постоянном сожалении о покинутой семье, в жела­нии к ней вернуться и т. д. В подобных именно случаях с яркостью вскрывается многодушие индивида, налич­ность в нем разных «я» и зависимость его поведения от давления групп, с которыми он связан. Если бы не было «многодушия», то совершенно непонятным был бы факт борьбы мотивов, борьбы разных долженствований, борь­бы разных душ в одном и том же человеке. Как может одно «я» бороться с самим собой? Откуда этот конфликт? Откуда эти угрызения совести? Они были бы совершенно непонятны. С очерчиваемой точки зрения дело просто: «борьба разных душ, мотивов, долженствований и т. д. в одном индивиде—это субъективно-психическое отра­жение объективного процесса борьбы разных групп, чле­ном которых он состоит. Индивид—это полотно, на территории которого сталкиваются силы, исходящие из борющихся групп.

Еще ярче эти факты проявляются тогда, когда давле­ние борющихся групп совершенно одинаково. Тогда эти процессы выступают в обнаженной форме и легко могут наблюдаться каждым вдумчивым человеком. Раз давле­ние обеих групп одинаково, индивид превращается в шар, толкаемый равными силами в противоположные стороны. Шар остается на месте, так как обе силы унич­тожают друг друга. Индивид буквально на месте не останется, но его поведение примет характер полной нерешительности или полного противоречия. Он неиз­бежно будет раздираться на части. Его две души будут

бороться друг с другом. Одно «должен» будет отрицать другое «должен». Одно «я» — второе. Поведение всех лиц, сидящих между двумя стульями, число которых особенно велико в наши дни (среди них некоторые крупные имена особенно резко своими действиями иллюстрируют ска­занное), будет неизбежно таким противоречивым или не­решительным. Нерешительность, гамлетовщина и абсо­лютное самопротиворечие поступков — таковы черты по­ведения индивида, оказавшегося местом битвы двух рав­носильных давлений. Не ждите от него решительности и последовательности. Подобно Гамлету он дни и часы будет решать «быть или не быть»; или его правая рука будет делать то, что разрушает левая. Сейчас, под давле­нием одной силы, он совершит один поступок, завтра — под давлением противоположной группы—другой, от­рицающий первый. Сейчас, на одном собрании (напр., Петрогр. Совета) он будет говорить одно, завтра, на другом собрании (напр., литераторов или рабочих) он будет доказывать обратное. Вся его психика будет прони­зана сплошным противоречием. Мир его идей и верова­ний будет несогласован и противоречив. Моральные оценки—также. Воления его будут вечно в конфликте. Раздвоение личности дано в самых четких формах²*. Почти все случаи непоследовательности поведения людей и непоследовательности их взглядов, идей, убеждений, стремлений представляют частные случаи этого явления. Они снова говорят нам о «многодушии» индивида и его причинах. Без этого многодушия они необъяснимы. А по­следнее необъяснимо без сложности социальной группи­ровки. Таким образом, снова и снова мы находим под­тверждение тезису многодушия индивида, и тезису, рас­сматривающему поведение и переживания индивида как отражение и функцию социального расслоения, среди которого он жил и живет.

Не следует думать, что такое состояние противоречия, нерешительности и нелогичности — редкое явление. Увы! Оно дано на каждом шагу. Такие поступки составляют едва ли не большую часть актов каждого человека. Заслу­гой Парето является доказательство положения, что че­ловек был,и остается нелогическим существом по пре­имуществу. Логика человеческого поведения решительно расходится с логикой разума. В последней противоречие недопустимо, в первой оно норма. В логике разума царит принцип тождества. В логике действий он постоянно нарушается. Трудно найти трактат по социальным и пра-

вовым наукам, где авторы их не противоречили бы себе. На примере Канта и Конта, Спенсера и Бентама и ряда других мыслителей Парето блестяще показал изобилие противоречий и непоследовательность мыслителей⁵. J

Все юридические трактаты полны нелогичности. Ког­да государствовед блестяще приписывает государству всемогущество и суверенитет, а вслед за тем столь же блестяще доказывает существование «неотъемлемых» прав гражданина, он противоречит себе. Такое поведение означает, что первые тезисы он доказывал под давлением государства, вторые — под давлением другой группиров­ки, вмешавшейся и толкнувшей его в противоположную сторону. Когда собственник доказывает священность собственности, а пролетарий доказывает тезис: «соб­ственность— кража», каждый из них является только трубой, передающей голос соответственной группы. Сло­вом, противоречий и нелогичностей, гамлетовщины и хромания на оба колена сколько угодно в поведении всех людей⁶.

Все такие противоречия идей и чувств, волений и по­ступков—результат очерченного положения индивида в системе социальных групп, борющихся друг с другом. Он только точка приложения их сил. Он простая проек­ция строения социального агрегата. Отсюда его многоду-шие, отсюда борьба разных душ в нем, отсюда — его нелогичность. Так будет обстоять дело всегда, когда ин­дивид будет абонентом антагонистической кумулятивной группы.

Случай параллелограмма сил (давлений), исходящих из разных групп, к которым индивид причастен. Так как число группировок, на которые расслаивается современ­ное население, как мы видели, больше двух, то конкретно любой индивид оказывается точкой приложения сил не двух, а большого числа групп. Эти последние толкают его в разные стороны. В силу этого в индивиде сосуще­ствуют не две, а большее число душ. В силу этого же он в каждый данный момент находится под воздействием ряда сил, направленных в разные стороны, идущих от групп (семейных, расовых, государственных, професси­ональных, имущественных и т. д.), к которым он прича­стен. Равнодействующая линия, по которой пойдет его

⁵ См.: Pareto. Trattato, т. I, гл. о нелогических актах, т. II, гл. IX и X.

⁶ Доказательство см. у Pareto. См. также: Сорокин. Общедоступный
учебник социологии. Подробно об этом в «Социальной Механике».

поведение, будет дана в виде равнодействующей всех этих сил. Последняя получается, как известно, путем сложного параллелограмма сил. Принужденный реагиро­вать на «дергание» всех этих групп, индивид в общем и целом во всем своем поведении даст эту равнодейст­вующую. Субъективно это выразится в постоянной цир­куляции индивида из одной группы в другую, в постоян­ном его перевоплощении, в постоянном изменении аккор­дов, даваемых его «я», т. е. в смене этих «я». Он будет «кружить» от группы к группе, соединяться и выключать­ся, отдавать свои силы и время то одной, то другой, то третьей в разных пропорциях. Если императивы этих групп—в случае антагонистической их кумуляции — бу­дут конфликтны, антагонизировать будут и соответствен­ные души в индивиде. Если они (как в солидарной куму­лятивной группе) будут солидарны,— гармоничны и со­лидарны будут и души индивида, его совесть — без­мятежной и спокойной; его воля—последовательной; его поведение — выдержанным.

Таковы основные случаи положения социальной точ­ки—индивида — в социальном пространстве, в системе социальных координат, характеризующих строение насе­ления. Из сказанного выясняется «мозаичность» нашего «я», с одной стороны, с другой — причины этой мозаич-ности. Сказанное же объясняет, почему поведение любо­го индивида представляет равнодействующую давлений тех групп, к которым он причастен. Из этого правила нет исключений ни для малых, ни для великих людей, ни для лидера революционной партии, ни для абсолютного дес­пота. Каждый из них является шаром, движения которо­го определяются не их личным капризом или произво­лом, а давлением тех групп, фокусом пересечения сил которых они служат. Их сила и власть—не их собствен­ное достояние, а достояние тех групп, простым органом которых они являются. «Можем ли мы сказать, что деспот имеет абсолютную власть? — спрашивает Bentley и отвечает:—конечно, нет. Властвует не деспот как лич­ность, но деспот армии, или деспот землевладельческой группы, или деспот другого класса; то, что называется властью деспота, представляет просто власть той груп­пы, лидером которой он является... Поэтому, ничем не обоснована та фундаментальная противоположность, ко­торая обычно устанавливается между деспотизмом в ви­де монархии и остальными правительствами. Процесс представительства так же неизбежен в деспотизме, как

и в демократиях»⁷. Людовик XVI или Николай Романов такие же представители ряда групп, какими являются Ленин, Кромвелль и Робеспьер. Только группы эти раз­личны. Их интересы противоположны; несходной поэто­му является и политика первых и вторых представителей, а равно и их души. Наполеон и Бисмарк, Спартак и Петр Великий, Перикл и Иван Грозный, Азеф и Каляев и все другие «деспоты» и «вожаки» были такими, какими мы их знаем, потому, что такова была система социальных координат, в центре которой они стояли. Если бы было место, можно было бы детально распластать их души, пункт за пунктом объяснить их поведение и политику, как равнодействующую давления тех групп, которые даны были в это время, и боролись друг с другом. (Особенно интересны в этом отношении такие «хамелеоны», как Азеф или Гапон и др.)

Если верны предыдущие положения, то из них следу­ет, что как только меняется место индивида в системе социальных координат, неизбежно должны меняться и его души, неизбежно изменится и его поведение. Человек, бывший в группе бедняков и обделенных, занимавшийся, напр., функциями фабричного рабочего, этот человек, перешедший в группу богатых и властвующих, перемени­вший профессию рабочего на профессию правителя, неиз­бежно, фатально будет иным человеком. Если рань­ше он имел интересы, психику, поведение пролетария, теперь он будет иметь интересы, психику и поведение господина. Если раньше он был точкой пересечения сил, идущих от группировок: бедной, обделенной и фабрично-рабочей по профессии, то теперь он становится полем действия давлений, идущих от группировок: богатой, привилегированной и властвующей по профессии. Из его тела при таком переходе помимо его воли вынимаются «души»: бедняка, обделенного и фабричного рабочего и вкладываются на их место «души»: богача, привилеги­рованного и правителя (губернатора, комиссара, etc.). Перемена положения индивида в системе социальных координат делает его новым человеком: со старым он схож только по своему организму. Теперь вполне поня­тно, почему всякое правительство, из какой бы среды, вплоть до архи-пролетарской, ни вышли его представи­тели, неизбежно будет иметь интересы свои, отличные от

⁷ Bentley. Op. cit., 314—315.

интересов управляемых, почему всякий делегат и упол­номоченный, раз он долго остается в последних ролях, неизбежно трансформируется в олигарха и властителя sua sponte, почему его «души» меняются, почему его поведение становится иным, почему архи-пролетарий, по­пав в правители, фатально становится изменником про­летарского дела, отрезанным ломтем от пролетариата⁸. И обратно, если кто-нибудь из верхних слоев съезжает в нижние, напр., капиталист становится пролетарием, властитель — подвластным, то неизбежно меняются их психика, их души, интересы и поведение. Побыв некото­рое время в новой роли, они становятся подлинными пролетариями по содержанию их «я», по интересам и по­ведению. Наше время дает благодарный материал для таких выводов.

Благодаря революции масса бывших богачей и вла­стителей оказались выбитыми из своих позиций и стали бедными и обделенными. Встретить их легко. Понаб­людайте за ними, поговорите с ними, и вы увидите, что старые «души» вынуты из них и заменены «новыми».

Такими же фактами полна история. Сколько лиц, пе­рекочевав из одного имущественного слоя в другой, ме-

Фактов, подтверждающих сказанное, в наше время сколько угодно. Многие пролетарии, переменив при революции место в системе со­циальных координат, став властным комиссаром, обращаются с на­стоящими пролетариями так же, как обращались с ними старые квартальные, если не хуже. Забастовки пролетариев ими квалифициру­ются как нечто возмутительное, недопустимое, требующее беспощад­ного подавления и наказания. Как раньше начальство квалифициро­вало их «изменой» перед родиной и царем, как оно объясняло их злокозненной агитацией, так и теперь они квалифицируются как удар в спину революции, как результат агитации белогвардейцев, зс-деков, эсеров, как измена своему долгу и шкурничество. Фразеология иная, суть—старая, методы воздействия прежние; пропасть между началь­ством и управляемыми—та же. Для иллюстрации я мог бы привести ряд прокламаций пролетарской власти бастующим рабочим (напр., Трубочного завода и др.), где, переменив два-три слова, мы получаем типичное воззвание градоначальника, только более энергичное и бес­пощадное. Но цитирование их излишне, ибо все их читали на стенах и заборах, где они были вывешены для назидания и сведения. Причем, субъективно такие лица, переменившие место в системе социальных координат, могут искренно считать себя прежними пролетариями, ибо «такова иллюзия страстей и аппетитов, что, занимаясь и преследуя свои личные интересы, они воображают часто, что работают только для общего блага»! Barras. Mémoires, т. II, 446. Эта субъективная иллюзия нисколько не мешает им быть объективно «бывшими проле­тариями», в настоящем, по своим действиям и интересам, подлин­ными антагонистами существующих пролетариев. Пишу это не для

няли свои души. Какой-нибудь бедняк, яростно бичу­ющий и ненавидящий богачей-«грабителей», провозгла­шающий собственность — кражей, попав в богачи, быст­ро трансформируется и очень скоро с пеной у рта на­чинает защищать «священные права собственности», возмущаться забастовками и волнениями, короче, меняет свою душу. Сколько лиц, попав из управляемых в власти­тели, или обратно, коренным образом менялись. Сколько лиц, меняя свою профессию или партию, менялись и са­ми. Такие «мутации» индивидов имели место всегда. Они не говорят ни о «подлости», ни о «благородстве» челове­ка, а являются неизбежным результатом перемены места индивида в системе социальных координат. Они фаталь­ны. Единственное противоядие против них — это частая перемена позиции индивида в системе социальных коор­динат, частое превращение богача в бедняка и обратно, правителя в управляемого и обратно и т. д. Не оставляя надолго индивида в его роли, меняя систематически его положение в социальном пространстве, можно помешать «кристаллизации» и «оседанию» в нем определенных «душ». Едва они начнут формироваться, как перемена позиции индивида прерывает это формирование, появля­ется муть перемены, вместо прежних «душ» на новом месте начнут оседать новые; передвинув индивида снова, мы помешаем этой последней кристаллизации и т. д. В таких условиях в индивиде не смогут застыть и закоче­неть определенные «души», его состояния сознания неиз­бежно будут разносторонними, корпоративный дух, если он и был в нем, будет выветриваться, групповая узость и моноидеизм в нем исчезнут и т. д. Человек в таком случае не будет покрываться тем или иным «ярлыком». Пройдя чрез ряд позиций в системе координат, он позна­комится с психикой всякой группы, будет понимать язык и вожделения разных слоев, будет причастен к многим из них и в то же время не будет прикрепленным навеки ни к одной из них. От этого уменьшится взаимная нетер­пимость и привычка отождествлять человека с тем или иным «ярлыком» («буржуй», «пролетарий», «дворянин», «монархист», «православный», «атеист», «русский», «не­мец» и т. д.), часто заставляющая из-за ярлыка забывать о человеке. Подтверждение сказанному мы видели выше,

порицания кого-либо, а просто указываю факты, могущие быть проверенными каждым. Парето, исходя из иных посылок, приходит к тому же выводу. См.: Pareto. Trattato, т. II, 541 и ел.

в параграфе о профессиональных перегруппировках; в C.-A. С. Штатах, где эта перемена позиций индивида в со­циальном пространстве имеет более интенсивный ха­рактер, люди более разносторонни, корпоративная пси­хика менее развита, взаимной терпимости и понимания больше⁹.

К сожалению, интенсификация такого перевода ин­дивидов из одной социальной квартиры в другую встре­чает ряд препятствий (необходимость специализации ин­дивидов, etc.) и потому не легко осуществима. Но иного противоядия нет. И всякий, кто хочет бороться с очерчен­ными явлениями, должен стремиться к увеличению эла­стичности и проницаемости агрегата в указанном смысле.

Из сказанного же легко понять и неизбежность мас­совой деформации «душ» и поведения людей в эпохи рево­люций. Всякая революция с этой точки зрения состоит в интенсивнейшем и массовом процессе перемены множе­ством индивидов своего положения в системе социальных координат (в социальном пространстве). Раз так, то в си­лу вышеочерченного, такой процесс неизбежно должен вызывать массовую замену «душ» и изменение поведения всех переместившихся и перемещенных индивидов. В пер­вое время революции, когда вся старая система коор­динат, характеризующих социальное расслоение, времен­но падает, а новые расслоения еще не оформились, когда все строение агрегата покрыто мутью перестройки, такая же муть наступает и в «душах» людей. Падают старые воззрения, убеждения и нормы поведения. Новые еще не успели кристаллизоваться. Перемещенные индивиды, у которых вынуты «старые души», но не вложены еще

⁹ Тот же факт констатирует и M. Я. Острогорский: «Где свобода еще не вошла в нравы, там с трудом отделяют человека от его идей (ярлыка). Но в передовом, цивилизованном обществе, где эмансипировались от нравов клана и церковного понятия универсального credo, люди легко привыкают смотреть друг на друга под различными точками зрения, в изменяющихся сочетаниях, не колебля (из-за ярлыка) своих личных отношений. Мы видим постоянно лиц, принадлежащих к различным сектам и в то же время имеющих общее дело вне церкви и солидарных.в этом пункте; другие лица согласны в политике, но различаются [в области,научных, литературных и др. контроверз». Ostrogorski. Op. {cit., 661. См. также: Bougie. La démocratie, 154—156. В свое время я покажу, что степень взаимной терпимости несходных индивидов является одним из самых надежных признаков социального и мораль­ного развития общества. С этой точки зрения наше «общество» во всех его слоях безнадежно отстало и поистине «много дренажа требу­ют наши черноземы». Герцен. Сочинения. СПб., 1905, т. III, 482.

новые, становятся похожими на «обалделых» или «очуме­вших» лиц. Они не знают своего места; превращаются в утлую ладью, без руля и без ветрил, гонимую бурей революции. Пропасть между дозволенным и недозволен­ным падает. Сознание права и обязанности ослабевает и затушевывается. Подобно сомнамбулам «обездушен­ные индивиды» в такие моменты совершают многое, что «при старых душах» они считали недопустимым и от­вратительным. Не убийца в такие моменты становится убийцей, не грабитель—грабителем¹⁰, верующий атеис­том, монархист ведет себя республиканцем и обратно. Люди находятся в полном психическом — и интеллекту­альном и моральном—столбняке (кроме тех, кто остался на старых позициях или заведомо занял желаемую пози­цию). Первый период кончается. Взбаламученное со­циальное море начинает оседать, муть уменьшается, яснее и яснее кристаллизуется новая система социального рас­слоения, оформляется архитектоника строения социаль­ного агрегата. Параллельно с этим происходит процесс кристаллизации «душ» в перемещенных индивидах. Ма­ло-помалу они осваиваются с своим новым положением, входят в свою роль, и в итоге каждый из них вольно или

¹⁰ Отсюда неизбежное следствие—повышение всякого рода преступно­сти и особенно кровавой преступности в эпохи революций. Г. Ришар прекрасно показал это... «Когда общество находится само в нормаль­ном состоянии медленного, гармоничного и регулярного развития, оно сознательно или бессознательно организует сопротивление преступ­ным тенденциям; когда оно само находится в состоянии кризиса, оно неизбежно,обусловливает появление и развитие преступности... Всякий кризис социальной жизни образует соответственный криминальный процесс. Он вызывает сначала рост кровавой и коллективной преступ­ности, прямо пропорциональный по интенсивности себе самому (убий­ства, погромы, грабежи, междуусобные и гражданские войны и т. д.). Смягчение социального кризиса сопровождается позже падением кол­лективной и кровавой преступности, заменяющейся более мягкой пре­ступностью, выполняемой отдельными лицами в ущерб праву соб­ственности». Отсюда следует неверность положения многих кримина­листов, что кровавая преступность сменилась преступностью более мягкой, главным образом, преступлениями против собственности: все зависит от состояния социального агрегата. Далее Ришар в историче­ском обзоре на кризисах XV в. и позже в Германии, на революциях Франции, Италии, переворотах Индии, Индокитая и др. стран, подтвер­ждает свои тезисы. Richard. Les crises sociales et les conditions de la criminalité. L'année sociologique, v. III, 15—42. См. также: Сорокин. Преступление и кара. Гл. о колебании кар и наград; Гернет. Преступле­ние и борьба с ним; Стеле. Преступления толпы. СПб., 1896. Это моральное отупение и нравственное обездушение—частный случай общего «обалдения» и «обездушения» индивидов в такие моменты.

19 П. А. Сорокин, том 2

невольно получает те «души», которые соответствуют его новому положению в социальном пространстве. Если его новое положение радикально отлично от прежнего, радикально отличными будут его «души» и поведение от старых душ и поступков. Если он остался «все в той же позиции», старыми будут его души и поступки. Поэтому не приходится удивляться, когда мы видим теперь бы­вшего монархиста в роли рьяного коммуниста, или обра­тно, бывшего буржуа в роли пролетария, возмущающего­ся запрещением свободы стачек, бывшего пролетария в роли начальника карательной экспедиции, подавляюще­го восстание крестьян или мятеж рабочих. Согласно ска­занному—это неизбежно, ибо перемещение их положе­ния в социальном пространстве означает замену их ста­рых душ новыми. Подобно граммофону они био­логически те же, но социально они иные: старые пла­стинки из них вынуты и вложены на их место новые. Оттого поют они иные песни, чем раньше, и делают они часто то, против чего боролись их старые души. Это — фатум, освободиться от которого никто не может.

Всякий, кто имеет глаза и уши, кто может вдумчиво и правильно наблюдать, на фактах нашей революции может проверить все сказанное о множественности душ индивида, о причинах и функциональной связи этого явления с строением населения, об очерченном парал­лелизме изменений положения индивида в объективной системе социальных координат с измененем его душ и по­ведения и т. д. ^и

Все эти положения, в свою очередь, подкрепляют правильность всего предыдущего анализа строения со­циальных агрегатов и вместе с тем показывают, что не только для познания строения самого населения, но и для понимания психики и поведения индивида использован­ный мною метод изучения социальных явлений и полу­ченные положения являются весьма ценными и плодо-

¹¹ В иной плоскости много интересного в этом отношении дается у Де-Роберти в ряде его работ: «Новая постановка», Sociologie de l'action, Constitution de l'éthique, Les fondaments de l'éthique и др.; y Draghicesco. Du rôle l'individu dans le déterminisme social. Passim. cm. также: Дюркгейм. О разделении общ. труда. После сказанного легко понять, почему «души» дикарей сходны друг с другом, почему здесь мало индивидуальности и почему индивидуальность развита в со­временном обществе. Там социальная позиция индивидов в системе соц. координат была сходна, в наше время—она различна. Отсю­да—указанные явления.

творными. Они бросают своеобразный свет на явления, с первого взгляда далекие от социологии, и помогают лучше и проще понять многое, над объяснением чего иногда бесплодно бьются другие дисциплины и другие исследователи, идущие иной дорогой.

Ограничимся сказанным. В «Социальной Механике» я детально покажу многое, что здесь я задел мимоходом. Пока же констатируем, что после распластания социаль­ного агрегата нам не трудно было распластать его маленькую проекцию—индивида. Как раньше мы вы­разили группу в терминах индивидов, так теперь мы определили индивида в терминах групповых; таким об­разом мы осветили явления с двух сторон и замкнули разорванный вначале, но неразрывный в действитель­ности круг явлений¹².