Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Темная классика





Человек с пустой бутылкой

 

У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова.

А. Чехов

 

 

I.

 

Валерий Леонов считает себя гением отблеска. Его умение находить стеклянную посуду по случайному блику, мгновенному проблеску (под всяким кустом, в самом темном лесу) известно всему бутылочному сообществу Восточного округа. Талантливейший юноша, популярный и уважаемый сборщик стеклянной тары — и надо же, чтобы жизнь всего за три последних года повернулась таким образом, что исключительное его рукомесло стало бесполезно, никому не нужно.

А было время, Леонов первым приезжал к месту бутылочной сдачи. На дворе было пять, много шесть часов утра. Валерий, празднуя конец ночной охоты, сгружал с велосипеда мешок добычи (тридцать — сорок пустых бутылок) и покупал в суточном киоске одну сигарету «Кент». Покупал, и бережно закуривал. Одна сигарета еще совсем недавно стоила один рубль. Примерно во столько же оценивалась (да и до сих пор оценивается) одна пустая пивная бутылка. Но не всякая — а только «темная классика». Или — так называемая «темная евробутылка». В пересчете же на трудозатраты эта самая одна евробутылка равняется десяти минутам поиска, полутора километрам сомнамбулического велосипедного бега по сырым дорожкам гольяновского лесопарка (очки резинкою удерживаются на постоянно склоненном челе, фонарик веревкой привязан к рулю), и под каждым кустом может блеснуть горло, бок или дно искомого сосуда.

Разве только небезызвестного передвижника Куинджи наш Валерий соглашался считать равным себе знатоком светового преломления. Блики жести, упаковочной бумаги, целлофана, битого стекла, фольги, скомканного газетно-журнального глянца — все особенности мгновенного электрического взрыва цвета и света знакомы Валерию и изучены им; но только на бутылки он научился реагировать, только и именно бутылки находит (вернее — находил) с исключительной сноровкой.

К тому же Валерьян большой знаток парковой инфраструктуры. Садовая архитектура лесопарка «Лосиный остров» груба, но функциональна; и кто лучше Валерия знает про низкую гигиену любовного падения новогиреевских и гольяновских девушек? Пылкое свидание в беседке; несколько пивных бутылок в остатке — достойная добыча…

Валерий Леонов — один из легендарных батлхантеров (поисковиков пустых бутылок) Москвы. Было же их в Москве неистовое множество. Чего стоит один знаменитый Градусник (Пушкинская площадь), а еще была Директор (Чистопрудный бульвар) — эта дама звенела на всю столицу. Звенела — пустой посудой. Или гремела. Или била склянки — что-то вроде этого. Никогда я не думала, что буду петь прощальную песню еще и этой профессии, да вот пришлось. Мы, так сказать, присутствовали при ее (профессии) рождении, мы и провожаем ее в небытие. Выйди вечером, молодой друг, юный читатель, на Чистопрудный бульвар — что ты увидишь своими свежими очами? Груду никому не интересной пустой стеклянной посуды увидишь ты. Ну, еще увидишь группу готов — так и хочется поставить ударение на втором слоге, и обнаружить вместо крашеных в «густое черное», обряженных в тюль девиц (кустарный макияж, дешевое кружево, синтетический бархат) прелестных пионерок. Ан нет — готы так готы.

Но если бы, юный друг, ты был более обычного наблюдателен (да если б еще тешил свою наблюдательность последние два-три года), ты увидел бы Даму-Директора — очень деловитую женщину лет этак шестидесяти в офисном костюме и тапках. Это — наша знаменитая батлхантерша Ди-ди. До десяти-пятнадцати человек сборщиков посуды работали на нее в лучшее время — но разве это предел для настоящего руководителя? Умеешь организовывать себя, сумеешь организовать и других. Она и вправду была в свое время директором Перовского универмага и славилась тем, что умела особенным способом справляться с алкогольной зависимостью. День за днем наша Директор носила в сумочке аптечные склянки, в каждую из которых было налито по двадцать граммов медицинского спирта, и принимала она одну склянку каждые сорок семь минут. Время было рассчитано до секунды. Днем ли, ночью — наш Директор всегда была на посту. Всегда была собранна, деловита. Производила впечатление скупой на слова и движения величавой чиновницы. А Градусник, господа, знаменит был тем, что умел до сотой «цыферки» определять градус любого предложенного ему напитка. И не только — он был как бы врачом, дегустатором всякого бульварного застолья — речь идет, разумеется, о соразмерных этому великому бульвардье ежевечерних торжествах. Помнится, я читала у Макаренко текст о том, как беспризорники коротали вечерние часы, — разумеется, варили в общем котле все то, что попадалось им днем под руку. И был у беспризорников такой же вот «профессор» (что-то мне подсказывает, что даже после ядерного армагеддона этот тип будет востребован), который, пробуя возле всякого очага варево, произносил только два слова: «Отрава» (можно есть) или «Могила» (супчик выливали в кусты). Разумеется, знаменитый Градусник был знаменит только потому, что таким же образом спасал ту или иную компанию прекрасных, великих, деклассированных людей от неразумного употребления совсем уж скверного алкоголя. То есть спасал от смерти.

Итак — я перечислила известных мне знаменитых батлхантеров. А неизвестные-то что? «Бабушки», занимающиеся бытовым, обыденным сбором опорожненной посуды — их же и подсчитать невозможно. Что ж они?

Сотни и сотни сборщиков пустой посуды (со всем своим «рабочим» инструментом, со всеми своими знаниями и умениями) исчезают на наших глазах — целая эпоха валится в пропасть, уходит в небытие. Уходит потому, что пустые бутылки больше никому не нужны; и пунктов сдачи стеклотары в Москве почти не осталось. В самых укромных уголках принимают разве что алюминиевые банки (сорок копеек штука). Ах, эти банки — мы (старые сдатчики) ничего про жестяные банки так толком и не поняли. Ритм нового времени (музыка времени) — четкий, грамотный удар ногой, сминающий банку. Ну, например, какой-нибудь там жестяной «Клюквенный коктейль».

Всего-то три года назад никто и не верил, что бутылка может потерять свое значение, а банка хоть какое-то значение приобрести. Помню сырое лето 2005 года, МГУшный экологический лагерь, праздник, посвященный «селекционному сбору мусора». Предполагалось, что по Москве будут расставлены автоматы по сбору алюминиевых банок; мысль о том, что в автоматы кто-то безумный будет совать бутылки, никому и в голову не приходила. Бутылка была безусловной королевой помойки. По территории лагеря ходили юнцы и юницы в идиотских одеждах.

Поролоновая бутылка (картонная этикетка, жестяная крышка, размером с хорошую табуретку) бродила и пищала:

— Я пустая бутылка, денежная копилка!

А фольговая банка (вырезы для лица и рук; потный румянец, одышка) подзуживала:

— А я алюминиевая банка, не такая уж бесполезная поганка!

Да уж, знала б, насколько не бесполезная…

 

II.

 

Пустая бутылка стоит один рубль. Следовательно, человек с пустой бутылкой — он же и человек с рублем. С пустой, никому уже не нужной, бутылкой; с пустым, маленьким, никому не интересным рублем. Главное-то в чем? В том, чтобы найти в Москве пункт сбора вторсырья, где эту бутылку у нашего постылого героя примут. Берут-то далеко не везде; прямо скажем, почти что нигде и не берут. Пивоваренные заводы перешли на разлив пивка (в региональных газетах пишут: «хмельного напитка») в свои собственные, фирменные бутылки, причем каждый сезон новые: кто зиждет свои рекламные надежды на бутылке с удлиненным горлышком, кто придумал лить из стекла поллитровую бочечку, кто нафантазировал еще какие обводы. Штаты рекламных отделов пивных компаний раздуты до крайности, ребятам делать нечего. Ну, а возвратная тара стала прошедшим днем. Бутылки нынче можно сдать только на бой (на сырье для стекольных заводов) и за совсем уж малые деньги. Двадцать, много — тридцать копеек. Только самые некрупные, самые невнятные подмосковные пивные заводы (не осмеливающиеся замахнуться на собственную тару) принимают темную евробутылку. В Москве осталось (на весь город) десять приемных пунктов. Нет, серьезно — не более десяти. Бутылки никому не нужны. Какая уходит эпоха, господа. Какие люди остаются без дела! Послушайте хоть старушку Пищикову — десять лет подряд (не менее как), я напряженнейшим образом следила за делом сдачи пустых бутылок.

Тема-то яркая, интересная. Бывало, скажут — нужно написать живой репортаж! А чего ж и не написать — дело-то нехитрое.

Вот приемный пункт вторсырья. Скажем, на Амурской улице, дом 31а (теперь, кстати, по этому адресу парикмахерская).

Вот очередь людей, желающих сдать пустые бутылки. Вот журналист, наблюдающий этот простой, но, разумеется, волнующий своей бедностью, своей простотой, своей наготой обмен. Вот разговоры очередников…

Одна дама говорит другой:

— Звонит, еле языком ворочает: мне, говорит, предложение сделали. Сижу, мол, думаю.

— А ты что?

— А я ей: «Ты что, больная?». В том смысле — что тут думать?

— И что?

— Вчера опять звонит: расписываемся! Я: «Ой, хорошо, салатику поедим!» А она мне: «Извини, тебя не позову, мой жених против пьющих женщин!»

— А ты что?

— Я ей говорю: «Ты что, больная?»

Или, или… сколько разговоров можно привести, процитировать — да нужны ли они?

Однажды я просидела две недели возле стопочки пустых бутылочных ящиков — работала (некоего журнала для) приемщицей пустых бутылок.

Я думала о бытовой психологии — как быстро всякий, сидящий в неподвижности человек, становится самодеятельным психологом. Например, писательница Ольга Славникова однажды написала о том, что бутылка, разлитая по бокалам, и бутылка, выпитая из горла, различаются на каком-то вполне невнятном уровне — последняя имеет некоторую эманацию человеческого участия, некую ауру молекулярного внедрения. Что же — права Ольга Славникова — я, например, на второй день работы научилась различать «пустые» и «одушевленные» бутылки. Так же я научилась различать боязнь, стыд, тоску, пустоту тех людей (женщин, в основном, конечно, женщин), которые бутылки приносят.

Всегда было понятно, кто сам выпил свои бутылки, а кто собрал — самое интересное, что стыдились своей деятельности, своего ПОСТУПКА и те, и другие. Собирательницы всякий раз во время сдачи рассказывали мне о некоем мифическом празднике («у мужа юбилей»; «сын выпил пивка с друзьями»), и милые мои пьяницы, сдавая пустые бутылки, рисовали те же самые картины: «На работе был день рожденья»; «Выпили на службе лишнего…» Именно и только праздник является для доброй русской женщины оправданием алкогольного излишества — и только праздник на РАБОТЕ — чтобы некий неизвестный великий НАЧАЛЬНИК как бы благословил случившееся.

 

III.

 

— Сдаю сегодня две бутылки от конька «Арарат», они же ведь по пять рублей каждая?

— Так и есть, по пять.

— Начальник говорит: пью только «Арарат», вот и пришлось покупать. Мы ему: может подешевле, молдавский? Типа: «От „Квинта“?». Нет, только «Арарат». А еще у меня несколько водочных бутылок — может, возьмете? Нет? Ну, Бог с ними, это потом пили, в бухгалтерии. А мы, с начальником — коньячок. А пивные бутылки возьмете? Это уж мне охранники подложили — они, охранники, больше по пивку. Только на бой? Пивные только на бой? Что ж это у вас так некрасиво — час в очереди стояла, и вот выясняется, что пивное стекло только на бой. А баночки принимаете? Девочки у нас пьют «Казанову». Что-то розовое с ромом. На вес баночки или поштучно? Женщина, что вы тут сидите как королева, личико кривите — банки поштучно берете или на вес? Двадцать баночек у меня. Хотите так, а хотите, могу и ногами смять. Мять банки-то?

 

Фигура

Толстая женщина: победительница или проигравшая?

 

 

I.

 

Нью-йоркская журналистка Лесли Ламберт неделю прожила «в теле толстой женщины», для чего ей понадобилось напялить на себя «жировой костюм». Костюм специально для нее смастерил бродвейский художник по спецэффектам Ричард Тоткус, набив силиконовый скафандр «тем же материалом, из какого делают фильтры для кондиционеров». Получилось очень натурально, и сухощавая жилистая Ламберт превратилась в толстую Ламберт. Ну, естественно, за щеки ей ваты насовывали. Зачем, собственно говоря, милая Лесли затруднялась сама и затрудняла великого Тоткуса — не совсем понятно.

В Америке 62 % женщин имеют избыточный вес — неужели не нашлось в Нью-Йорке ни одной толстой журналистки? Скорей всего, нужен был чистый взгляд со стороны, взгляд горячего сердцем правозащитника, внезапно почувствовавшего себя частью угнетаемого народца. Нужно было переодевание!

Ведь и традиция подобных благородных маскарадов наличествует: есть же прекрасный тип английских и американских дам-путешественниц, которые верблюдом готовы прикинуться, только бы совершить благодеяние. Тип мисс Розали Симмс-Пибити из сарояновской «Человеческой комедии» (лошадиные зубы, пенсне, пятьдесят честно прожитых лет), которая во время своих миссионерских вояжей переодевалась то туземной албанской девушкой, то египетским ребенком, то юной эльзасской молочницей.

Так или иначе, Лесли Ламберт облеклась в «жировой костюм» и тотчас почувствовала гнев.

«Я осознала, — пишет она, — что наше общество ненавидит тучных людей, у нас существует предубеждение против толстяков, которое во многом соответствует расизму и религиозной нетерпимости». Далее следуют подробности, леденящие душу.

«Я в первый раз еду на такси в своем новом виде. Похоже, водитель надо мной усмехнулся»; «Забираю детей из школы. Дети говорят, чтобы по дороге я шла отдельно от них» (а детям-то по попе бы надавать. — Е. П.); «Один редактор заметил, что в жировом костюме мои движения кажутся ему более агрессивными»; «Две женщины дошли до того, что откровенно смотрят на меня и шепчутся»; «По дороге домой, я купила десять пончиков. Один съела в поезде. Почему людям противно смотреть, как полный человек ест? Я не обращаю внимания на хмурые взгляды. Я хочу есть». Наконец, катарсис: «Ну ладно, пусть я толстая, зато я мыслящее существо. Я готова поспорить, что среди вас, посетителей ресторана, есть наркоманы, воры, люди, изменяющие своим супругам, плохие родители. Хотела бы я, чтобы ваши недостатки были так же явно видны, как нестандартный размер моего тела (между прочим, многие врачи считают это генетической проблемой, а не слабостью воли). Я отказываюсь от десерта и ухожу». И — завершение маскарада: «Меня провожают заигрывающими взглядами те же самые мужчины, которые до этого смотрели на меня презрительно. А я думаю о том, что полным людям нужно обязательно ощутить свою полноценность. И о том, что мне (о добрая журналистка, готовая разделить позор вместе со своими героями! — Е. П.) нужно собрать всю свою волю и отказаться от десерта».

Уф. Ну, слава богу, отмучилась политкорректнейшая Лесли. Политкаторжанка Лесли. Миссия ее выполнена, выводы очевидны — толщина является преступлением, поскольку наглядно свидетельствует о слабости воли. Слабость воли — предосудительна. Она предвестница жизненной неудачи. Человек виновен в том, что он толст. Это невеликий, но стыдный грех, достойный легкого, однако вполне ощутимого презрения. Грешнику нужно попенять за дела его, но каким-то образом и защитить от всеобщего неодобрения. Вот это — «и попенять, и позащищать» — одна из самых прелестных американских идеологических находок. Что-то вроде того: «Ты не мог бы послать его как-нибудь помягче?» «Конечно, конечно. Пошли вы на хюй!»

Перед нами, так скажем, современный западный взгляд на толстую женщину. Даже не гламурный. Это взгляд просвещенного (поскольку-постольку) человека, разделяющего господствующие в обществе культурные и социальные традиции. А что же отечественный взгляд?

Тут свои клише: «Российские ОТЖ (очень толстые женщины) довольно скромны, застенчивы и добродушны. Заграничные, судя по голливудским блокбастерам и романам Стивена Кинга, — настоящие злобные мегеры в цветастых шортах и чудовищных обтягивающих топах» (Лиля Калаус, «Записки ОТЖ»).

Суждение «понимающего» мужчины-оригинала: «Я люблю толстых женщин. И жена у меня толстая. А с худыми женщинами жить тяжелее, вы знаете… Они нервные. А я сам нервный. Поэтому мне нужен покой: чтобы я пришел домой — как на зеленую травку сел. Но покой может быть только с толстыми женщинами. У нас в деревне Перемилово все женщины толстые, от них спокойствием веет, а мужики все худые. И пропитые» (из интервью с художником Владимиром Любаровым).

Наконец: «У толстой женщины обязательно есть большая грудь, скрывающая большое горячее сердце (ошибаетесь, глупые гаеры. — Е. П.). Толстая женщина умеет хорошо готовить и не тонет даже в пресной воде. Она мягкая и просторная, зимой подберет, согреет, спрячет за пазуху, а в летнюю жару в ее тени можно отдыхать, как под зонтиком» (сетевой юмор, очень смешной).

То есть, в отечественной традиции как бы нет холодного, разящего осуждения толстухи (где твоя сила воли, тетка?), а есть констатация печального факта — вот дождик, вот несжатая полоска, вот толстая баба. Она добрая, хорошая, спокойная. У нее мало личных желаний, поэтому с ней жить легче (ошибаетесь, глупые гаеры. — Е. П.).

Вообще же о толстых женщинах пишут редко, а меж тем — нас большинство. Невротической Лесли в «жировом костюме» казалось, что на нее все смотрят, да усмехаются, а всякая толстая дама знает, что никто на нее не смотрит. Полнота — это невидимость. Даже литература, великая классическая литература, обсудившая все уровни ненормальности, не-нормы, особо-то толстой женщиной не интересуется. Ну, лирическая героиня полновесной не может быть по определению… Что нам остается? Бандерша, сквалыжная мать семейства, диккенсовская старуха? Но, правда, правда-то где? Где тип?

Княгиня Мягкая у Толстого. Трогательные воспоминания Набокова о швейцарской своей гувернантке Mademoiselle: «Когда, бывало, две дамы плыли одна навстречу другой на широкой аллее парка и безмолвно разминались — Надежда Ильинична с лопухом, пришпиленным ради свежести к волосам, а Mademoiselle под муаровым зонтиком, обе в кушачках и объемистых юбках, которые ритмично со стороны на сторону мели подолами по песку, они очень напоминали те два пузатых электрических вагона, которые так однообразно и невозмутимо расходились посреди ледяной пустыни Невы. „Я сильфида по сравнению с этим чудовищем“, — презрительно говаривала Mademoiselle». О, вспомнила! Только певцы буржуазного образа жизни, энциклопедисты буржуазии, писали о толстых дамах всерьез. Буржуазный образ жизни вовсе не всегда влек дам к худобе и голодному блеску в глазах, начиналось-то все с другого. Филипп Эрия, знаменитейший автор семейных буржуазных романов, писал: «Теодорине Буссардель было сорок с лишним лет. Фигура ее расплылась, как у многих женщин критического возраста в ее кругу. Материнство, изобильные долгие трапезы, характер тогдашних женских мод, а может быть, и привычки, порожденные богатством, оцепенение в атмосфере благоденствия превращали жен буржуа в эту пору их жизни в грузные медлительные существа с тучным телом. Они не употребляли ни кремов, ни пудры; считалось, что к притираниям прибегают только распутницы. В молодости они все отличались друг от друга цветом волос, цветом лица, большей или меньшей красотой, живостью и своим характером, а лет через двадцать все становились схожи между собой. И только годам к шестидесяти, потеряв свою толщину, делались приятными старушками. Это временное безобразие, которого они, видимо, не боялись, как будто служило подтверждением того обстоятельства, что в их среде на девушках женились не из-за суетного внешнего очарования и что жизнь женщины в буржуазном кругу не кончалась, как в высшем свете, у рокового предела в тридцать лет».

Да ведь и нынче — как наглядно иной раз различаются девицы из буржуазной семьи и девушки-субретки! Вот в очередь ведут программу «Спокойной ночи, малыши!» Анна Михалкова и Оксана Федорова. Можно ли представить себе двух более различных по умонастроению и укладу дам, нежели тетя Аня и тетя Оксана?

Тетя Аня — представительница большой и знаменитой семьи Михалковых-Кончаловских, семьи, давшей начало новому российскому барству. Анна Михалкова тяжеловата, но, безусловно, хороша — такого рода женщины вызывают интерес и почтительное любование именно потому, что на них лежит печать богатой, добродетельной жизни. Тут опять же что-то от Эриа, от его идеи французской буржуазности: девушки из хорошей семьи не должны быть вызывающе хороши, это излишество. Красота — оружие бедных.

А вот худая «здоровой худобой породистой гончей», псковская красотка Оксана Федорова, победительница конкурса «Мисс Вселенная», как раз сияет бедной, беззаконной прелестью. Той самой, при встрече с которой наша Анна по всем мыслимым моралистическим канонам должна была бы подобрать юбки, чтобы случайно не коснуться парии.

Какое утешение, какая защита брезжит в этой концепции урожденной буржуазности! Но — время прошло. «Мясо — еда бедных», — как сказала мне однажды новообращенная буржуазка. Подумала, и добавила: «И вообще еда — она для бедных». Дама имела ввиду, что у богатых есть значительно более тонкие удовольствия. Вместе с настроением времени поменялся и общепринятый взгляд на толстую женщину.

 

II.

 

Итак, толстая женщина — неудачница. Юная красавица — удачница, и толстухе нет места на празднике жизни. Иди вон, корова, живот не растряси. Чего лезешь в бутик, чехлы для танков в другом магазине.

Мужчина должен (сообразно победительной жизненной философии) увеличиваться, укрупняться — наращивать либо объемы производства, либо мускулы, либо член. А женщина должна уменьшаться, стремиться к прозрачности. В идеале от женщины вообще не должно ничего оставаться, кроме больших сисек и больших добрых глаз.

Таков общепринятый взгляд на вещи, такова логика красоты и успеха.

Но есть ведь еще и логика жизни.

Толстая сорокалетняя женщина в России — символ власти. Ну, пусть не именно сорокалетняя — так скажем, от тридцати до пятидесяти с лишком. Лилия полевая в центнер весом, она и губернаторша, и председательница думского комитета, и чиновница. Бизнесвумен или так, средней руки, предпринимательница. Она и воспитательница в детском саду, и учительница, и завуч, и преподавательница в вузе. Главный бухгалтер, опытный продавец, коридорная в гостинице. Иной раз и офисная начальница, и пиарщица, и журналистка. Свекровь, наконец, теща. Известнейший же тип — сдобная подбористая дама с крутыми боками, с утрамбованным в приличный костюм животом, с добрым круглым лицом и беспощадными глазами.

И самая страшная власть, конечно, у воспитательниц детского сада и учительниц младших классов — эти такое могут с ребенком сотворить (и именно, верите ли, с мальчиком), что всю жизнь потом не расхлебаешь. Власть над ребенком — особая история.

Так кто же на самом деле толстая женщина — победительница или неудачница?

На этот счет у меня имеется своя собственная теория.

Толстая женщина — неудачница, если она, потолстев, остается женщиной, пытается играться в трепетные и страстные женские игры. И, напротив того, удачница и героиня — та дама, которая женщину в себе уничтожает. Не пытается заниматься собственной фигурой, а сама становится властной ФИГУРОЙ.

Помните ли у Гайдара, в прекрасной книжке «Тимур и его команда», хулигана Фигуру, который помимо всего прочего, виртуозно складывал фигу?

Так вот если женщина всем своим внутренним укладом, всем своим бытом, всем своим обновленным мировоззрением показывает фигу плотской женской жизни и мужскому миру, это ее победа. В противном случае — сельдерей и слезы.

Почему веет спокойствием от толстой женщины для художника Любарова? Потому что половая война для толстой женщины закончена. Мужчина более не враг и не объект желания. Он — объект жалости и заботы. НАСТОЯЩАЯ толстая женщина выбирает три главных пути новой, отделенной от пола жизни. Это путь власти, разума или материнства. Материнство — особая и наиболее интересная (потому что наиболее часто встречающаяся) ветвь новой жизни толстой женщины, тем более что смыкается с ветвью власти. Так, моя подруга однажды мне говорила: «Я никак не могла понять, почему я не могу победить свекровь. Казалось бы, она женщина, и я женщина. И я более полноценная (что она не может не признать) — более молодая, красивая, живущая в любви. И вдруг я поняла: моя свекровь — не женщина. Она — Мать. Об нее можно биться, как о бетонную стену».

Третий пол давно уже стал реальностью России. В нашей стране живут не только мужчины и женщины, живут еще великие толстые жены. Как бы нас обозвать? Тетки, бабищи, дамы?

Остановлюсь, пожалуй, на «дамах» — пока не придумается ничего лучшего.

Попытаюсь создать методологию «уничтожения в себе женщины». Поговорим об одежде — она штука разоблачающая, жизнь тела накрепко связана с вещевой культурой.

Принято считать, что «внутри самих женщин давно уже появился обобщенный мужчина-соглядатай, который оценивает женщину как телесное существо», и, соответственно, влияет как на женскую самооценку, так и на ее выбор «скрывающей — показывающей», дразнящей одежды. Так вот, для начала нужно убить в себе мужчину-соглядатая. Этот шпион Гадюкин убивается легко и с удовольствием: не нравится, и не надо. Далее следует уничтожить в себе страх «чуждого взгляда», так измучивший невротичку Лесли Ламберт. Только худые женщины живут внешней оценкой — толстая женщина свободна. Вы только представьте себе: закричать «Свободна, свободна!» — и поскакать по улице. Уже какая радость! При чем тут дефицит силы воли — я напрягаю всю свою силу воли, чтобы только не сесть на диету. Все, что есть здорового в мире, призывает меня к похуданию. Но, господа, а чего в мировом жизнеустройстве здорового? Мужчине, чтобы стать сторонним наблюдателем, нужно как минимум уйти в лес. А женщине достаточно потолстеть.

По тому, какую одежду избирает для себя толстая женщина, понятно, к какому типу самостийности (разум, власть, материнство) она тяготеет.

Вот Джон Харви (кембриджский профессор, автор книги «Романисты Викторианской эпохи и их иллюстраторы») обсуждает известную гравюру «Бо Браммел с герцогиней Ратленд в бальном зале Олмакса в 1815 году». Мы смотрим на гравюру, и что же мы видим? Перед нами — отчаянный модник и отчаянная модница. Костюмы их доведены до фриковского края изящества, так что все их помыслы видны, а все желания — обнажены. У Бо — донельзя обтягивающие панталоны и утяжеленный, «псевдоатлетический» верх (накладные плечи, двойные лацканы). Герцогиня с обнаженными руками, в декольтированном до последней откровенности платье. Затянута в корсет, как оса; юбка пышней некуда.

«Можно задуматься о том, — пишет Джон Харви, — не разделена ли задача показа тела напополам — мужчины надевают панталоны в облипку, т. е. открывают нижнюю часть тела. Женщины же — наоборот, верхнюю. „Оголенный“ верх или „оголенный“ низ — важный момент в разделении полов». Прекрасно. Но у нас-то, толстушек, нет верха и низа. Нет разделения. Нет пояса. Толстая женщина как бы самой судьбой выведена за пределы пола. Полные женщины, сохранившие талию, — совершенно особый и как раз очень женский тип. Скорее средиземноморский (в наших широтах — армянский). Тип трактирщицы Гольдони. Это как раз чрезвычайно кокетливые женщины, даже немного карикатурные «суперженщины». Наша же, русская полнота — равнина без верха и низа. Можем одеться и «по мужскому», и по «женскому типу».

Властные дамы предпочитают подчеркнуто мужской. Г-жа Пугачева донельзя обнажает низ, ноги, а верху придает избыточную пышность.

Все эти властные русские барыни, дай только волю, со временем обзаводятся усами и свитой из мальчиков-эфебов.

Но и толстые женщины — интеллектуалки (выбравшие жизнь разума) тоже ведь одевается, как мужчины. Только по-другому.

Еще из Харви: «Несомненно, мужчины считали, что именно они олицетворяют разум (в то время как женщины любимы за свое тело), и длинные мантии священнослужителей, преподавателей и юристов воспринимаются как одежда Разума. Мантии купцов и принцев, из другого материала, с меховой подкладкой опять таки олицетворяли собой разум, по крайней мере — проницательность, предусмотрительность, авторитет».

Дамы, подчеркивающие, что они отказались от дамских глупостей во имя разума, как раз и одевается во что-то чрезвычайно напоминающее мантии — в разнообразного вида хламиды, под которыми обязательно брюки.

Только женщина-мать (в просторечии — тетка) носит юбку и кофту. И толстая чиновница выбирает свою властную одежду — костюм с золотыми пуговицами, похожий на мундир.

 

***

 

Ну что ж, стройную женщину несет по реке жизни бурное мужское слюнотечение. А «дама», «тетка» плывет сама. Спорит ли она (хотя бы вчуже, для развлечения, внутри себя) с массовой культурой, с обобщенным мужчиной?

Не слишком-то. Естественно, я неоднократно слышала от своих подруг, таких же свободолюбивых дам, как и я сама, о том, что неплохо бы придумать параметры идеального мужчины, мужские «90-60-90».

Мы уж и придумывали эти параметры года три назад. Считается, что размер ХХL (приблизительно пятьдесят четвертый) и есть искомый стандарт. Порукой тому и название известного мужского журнала. Большой размер — благо для мужчины; тем более что речь идет, разумеется, о развороте плеч, о высоком росте, о прекрасной спортивной ВЕЛИЧИНЕ. Месть, однако, должна быть хоть сколько-нибудь изощренной. 112-80-25 — вот какие следует учредить параметры. Сто двенадцать — плечи; восемьдесят — бедра; и двадцать пять — сами понимаете что.

Спорные, безусловно, спорные антропометрические данные. Можно даже сказать, в них заложены излишние дамские ожидания. Пожалуй, не соглашусь. Мы-то ничего особенного и не ждем. Нам-то все равно не обломится. Но подумайте, «90-60-90» — недостижимая мечта для огромного количества женщин, живущих на земле. Уж скоро полвека нам рассказывают, что если кушать брокколи и ходить в спортивный зал, жизнь наладится. Надо только напрячь силу воли! Хотелось бы, чтобы и мужчины поняли, что жребий и сила воли — не одно и то же.

 

Date: 2015-09-18; view: 272; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию