Глава 15. Через три дня Билл Квинн вернулся в Сайгон

Через три дня Билл Квинн вернулся в Сайгон. Он позвонил Пакстон, прежде чем приехать, и явился на этот раз нарядным, подтянутым, в отутюженном парадном мундире. Пакстон ждала его в вестибюле. Он сказал, что назначает ей свидание, и Пакстон улыбнулась, наблюдая, как Билл входит в вестибюль – высокий, молодой, немыслимо красивый.

– Ого! – воскликнул он, заметив Пакс. Она распустила по плечам волосы и надела розовое шелковое платье, которое прихватила из Сан‑Франциско. Коротенькое платье оставляло ее ноги высоко обнаженными – Пакетов старалась не вспоминать, как любил этот наряд Питер.

Билл заказал обед в ресторане возле, посольства‑. Пакстон почувствовала себя по‑настоящему «большой», когда Билл ввел ее в ресторанный зал и их проводили к угловому столику. Зал выглядел на французский манер, с романтической подсветкой, на всех столах стояли изящные вазочки с цветами. Почти за каждым столом неподалеку от них сидели американцы.

Пакстон рассказала Биллу об очередном задании, на которое она выезжала вместе с Ральфом в сторону Лонгбиня, и Билл, хмурясь, выслушал ее.

– Похоже, там слишком опасно. – Он, несомненно, испугался за нее и теперь прикидывал, как бы ему поговорить с Ральфом.

– Как и всюду в этой стране. Полна" Билли. Я в безопасности, не то что ты в Кучи.

– Черта с два ты в безопасности, – негромко возразил Квинн, чувствуя странную потребность защитить девушку. Это удивляло его самого, ведь он никогда не думал, каково приходится Дебби там, в Штатах. Впрочем, Дебби жила в Сан‑Франциско, а Пакстон, десятью годами моложе ее, болталась вокруг Сайгона и только и знала, что искала неприятностей.

– Соваться в туннели в поисках вьетконговцев тоже не кажется мне чересчур мирным делом. – Всю неделю Пакстон старалась не думать об этом, тем более что, когда они ездили в Лонгбинь вместе с Ральфом, тот принялся довольно‑таки сурово поучать свою ученицу насчет «братания с войсками». Сперва Пакс посмеивалась, но вскоре поняла, что Ральф не на шутку озабочен, и тогда ее веселье сменилось недоумением.

– Как ты можешь так рассуждать? – Она намекала на Франс, и Ральф догадывался об этом, но не желал уступать.

– Я – иное дело, Пакс. Я – мужчина. А Билл женатый человек.

– Ну и что? Какая разница? Его жена живет на другом конце света, а мы тут. Мы можем завтра же погибнуть, и кому тогда будет дело до нас? – Прошло всего несколько недель, а она уже приобрела свойственный Сайгону образ мыслей.

– А когда он вернется к ней? – тихо спросил Ральф. – Каково тебе будет тогда? Ты ведь уже пережила одно несчастье, неужели тебе мало?

– Ничего не могу поделать с собой. – Она отвернулась от Ральфа. Пакстон не собиралась оправдываться перед Ральфом за свои любовные дела. Он был ее другом, но это не давало ему права указывать, с кем ей можно встречаться, а с кем нельзя.

– Пока еще не поздно остановиться. Но помни: Вьетнам – особая страна. Некоторые вещи здесь слишком быстро становятся серьезными, а те, которые должны были бы казаться важными, ничего не значат, потому что все мы то напуганы до безумия тем, что завтра же можем умереть, то видим, как умирает вокруг столько людей, и нам уже до лампочки, что будет с кем угодно и с чем угодно. Не затевай здесь роман с военным, Пакстон… Даже с журналистом не стоит. Это причинит тебе боль. Мы все тут сошли с ума. – Он старался остеречь ее и говорил очень серьезно.

– А кто же я, раз я всюду разъезжаю вместе с тобой? Я ведь тоже журналист, – оборонялась Пакстон.

Ральф улыбнулся. Она все еще казалась такой молодой, не тронутой ужасами, которые для всех остальных стали уже привычными.

– Ты пока новичок, Пакс. Для тебя еще не все потеряно.

Я пытаюсь предупредить тебя: не связывайся с Биллом. Он прекрасный парень, я люблю его, но, чем бы дело ни кончилось, тебе будет плохо. Зачем тебе переживать такое?

– А как же Франс? – спросила она, желая поквитаться с Ральфом, но тут же прочла по его лицу, что затронула запретную тему.

– К ней это не имеет ни малейшего отношения, – проворчал Ральф и улетел на три часа на вертолете с командой врачей.

Когда он вернулся, никто из них не пытался возобновить прерванный разговор, и Пакстон не стала в тот вечер рассказывать о нем Биллу. Так или иначе, для них обратного пути уже не было. Они сидели и болтали, Билл держал ее за руку, они беседовали о том, о чем обычно говорят люди, когда все становится для них новым в свете зарождающейся любви.

Они как раз доедали десерт, шоколадный мусс, когда в ресторан вошла миловидная вьетнамка в аодай и поставила на стол огромный букет. Пакстон наблюдала за ней, дивясь, как красивы здешние девушки, и тут Билл повернулся и тоже заметил ее.

Он следил за вьетнамкой в течение секунды, отметил, как она выходила из зала, и тут же, не раздумывая, сгреб Пакстон, стащил ее со стула и потянул под стол. Он упал на нее, прижимая тяжестью своего тела к жесткому полу, и в тот же миг раздался оглушительный взрыв. Все окна по фасаду ресторана вылетели, казалось, тела падают со всех сторон вокруг них. На миг повисла тишина, потом послышались отчаянные вопли, Пакстон увидела, как справа взметнулась стена огня. Билл снова схватил ее и потащил по полу туда, где в темноте мерцал луч света. Он вывел Пакстон на улицу, в безопасное место, и тут завыли сирены, люди начали кричать наперебой. Из ресторана все еще доносились вопли и болезненные стопы, и Билл хотел было оставить Пакстон на улице и поспешить назад, на помощь, но девушка последовала за ним. Ее рука кровоточила, осколки стекла порвали платье, но больше никакого ущерба взрыв ей не причинил, только на ногах остались царапины и все тело побаливало от контузии. Тем не менее Пакстон вернулась внутрь и помогла вынести какую‑то женщину. Женщина кричала, она ничего не видела, ее лицо и руки были залиты кровью, и Пакстон осталась возле нее, успокаивая в ожидании «скорой помощи».

Она видела, как Билл и еще один человек вынесли двоих мужчин, но оба оказались уже мертвыми. Наконец за работу принялись полицейские и врачи. Им открылось ужасное зрелище, повсюду кровь и разбитое стекло. Пакстон отчаянно трясло, когда они возвращались к машине Билла. Возле машины он остановился, обнял ее. Оба они были в крови. Когда Билл поцеловал ее, Пакс разрыдалась.

Как ужасно влюбиться в таком месте, как ужасно само это место, эта война, сблизившая их!

– Что мы тут делаем? – спросил Билл дрожащим голосом. Он был потрясен не столько тем, что увидел, сколько тем, что и она могла бы погибнуть, если бы дело обернулось немного иначе, а Билл внезапно осознал, что никак не может потерять эту девушку. – Почему мы не можем вернуться в какое‑нибудь обычное место, в Нью‑Йорк, Техас, Мэриленд?

– Если б мы находились там, – она улыбалась сквозь слезы, – ты бы и понятия не имел о моем существовании, жил бы себе спокойно со своей женой. – Она даже рассмеялась и вытерла глаза, стараясь забыть, что они только что видели и что пережили. – Вот почему.

Он тоже улыбнулся:

– Вы играете словами, мисс Эндрюз.

– Я говорю правду. В этом мой главный недостаток.

– И главное достоинство. Не знаю, смог бы я так полюбить тебя, если бы не твоя искренность. Вьетнам так уж действует на людей: лицемерие становится ненавистным, абсолютно нетерпимым. Мне нелегко приходится, когда я приезжаю в Штаты в отпуск, – продолжал он, садясь в машину. – Я уже не могу выслушивать ложь, всякие там объяснения, в которые никто не верит, но все повторяют. В этом отношении лучше уж быть здесь. – Тут он вновь припомнил, что произошло полчаса назад. – По крайней мере так мне казалось раньше.

– Здесь часто такое случается, верно? – спросила она, имея в виду бомбу, и Квинн кивнул в ответ. Тогда Пакстон печально улыбнулась:

– Вот и выходит, что всякий раз, когда я куда‑нибудь отправляюсь с тобой, я возвращаюсь в таком виде, точно купалась в канаве.

– Это оттого, что ты совершила глупость и приехала сюда. – И он поцеловал ее так, что она поняла: Билл счастлив, что оба они остались в живых и с ними не случилось ничего плохого.

Он проводил ее в гостиницу, и, не промолвив ни слова, оба они направились наверх. Билл заглянул в бар и прихватил бутылку виски, а когда Пакстон отворила свою комнату, Билл поставил бутылку на стол и обернулся к ней. В его погрустневших глазах она безошибочно различала любовь.

– Ты хочешь, чтобы я ушел, Пакс?

Он заказал себе номер в «Рексе», но ему хотелось остаться с ней, пока есть еще время, если только сама Пакс согласится на это.

– Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду.

Пакстон покачала головой, улыбнулась и медленно подошла к нему. Она не знала, как следует поступить. Питер погиб всего четыре месяца назад, она думала, что навеки сохранит верность ему, а теперь казалось, что Питер принадлежит иному времени, иному миру, тому, куда Пакс никогда не вернется. Здесь был только Билл Квинн.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – тихо призналась она.

Он наклонился, обнял ее, и Пакстон приникла к нему со страстью, рожденной утратами, страхом и скорбью, и Билл ласкал ее как сильный мужчина, который каждый день рискует жизнью. Оба они едва не погибли в тот вечер и могли погибнуть назавтра, но теперь, на единственный миг, они были живы и полностью принадлежали друг другу.

Он опустился на кровать вместе с ней и нежно принялся раздевать Пакс. Взрыв превратил ее платье в лохмотья, на его мундире остались пятна крови, и оба они хотели только одного: отодвинуть подальше прошлое, боль, одиночество, которое сблизило их. Он лег рядом с девушкой, ощущая прохладное прикосновение ее кожи, и тихонько застонал.

– Пакс, Пакстон, ты так красива. – Он все гладил ее и прижимал к себе и целовал и не мог насытиться, и тогда она тоже приподнялась, притянула его к себе, и в тот миг, когда он вошел в нее, Пакстон заплакала – уже не о прошлом и не о том, что оба они потеряли, но о том, что оба они обрели.