Глава 6. Оставшаяся часть учебного года пролетела незаметно, кроме, пожалуй, нескольких важных событий

Оставшаяся часть учебного года пролетела незаметно, кроме, пожалуй, нескольких важных событий. После Рождества террористы Вьетконга взорвали несколько бомб во Врикс‑отеле, где поселились американские офицеры. Это произошло как раз под Новый год, и американские военные собирались там со всего Сайгона, чтобы повеселиться на вечеринке, закончившейся для многих трагично. Два офицера были убиты и пятьдесят восемь ранены. И опять Линдон Джонсон не решился ответить на этот террористический акт силой. Однако подобные атаки продолжились, и седьмого февраля президент отдал приказ о первой массированной бомбардировке Северного Вьетнама. Две с половиной недели спустя началась запланированная операция «Раскат грома». Еще через две недели первые боевые части пехоты высадились во Вьетнаме, а восьмого марта в Дананг прибыли морские пехотинцы.

Прошло еще две недели, американское посольство в Сайгоне было атаковано, только тогда американская общественность стала понимать, что обзавелась серьезными проблемами во Вьетнаме.

В это же время в Штатах Национальная гвардия получила приказ остановить движение Марша свободы Сельма – Монтгомери, а университет Мичигана провел антивоенную забастовку.

К сожалению, забастовки не могли прекратить развязанную войну, а бомбардировки – остановить Вьетконг. Снабжение по‑прежнему доставлялось на Юг неуловимыми отрядами Хо Ши Мина. И в мае в День Вооруженных сил прошло невиданное количество митингов протеста против войны. Питер и Пакстон участвовали в одном из них в Калифорнийском университете.

Это было уже в самом конце учебного года. Пакстон начала беспокоиться по поводу предстоящего отъезда в Саванну. Она так привыкла быть все время вместе с Питером, что не могла представить себе ни дня без него.

Питер записался в группу поддержки юридического проекта, о котором говорил еще осенью. Он планировал провести почти все лето на Миссисипи, пообещав приехать к ней при первой же возможности. Она же собиралась летом работать в редакции газеты в Саванне, а Габби опять уезжала с родителями в Европу. Она не проявила энтузиазма, когда отец предложил ей поработать в редакции, но пообещала, что непременно сделает это на следующий год. Сейчас она хотела «в последний разочек» погулять с друзьями на Ривьере и с мамой в Париже. Эд Вильсон не одобрял, что жена потворствует прихотям дочери, но все же считал, что «еще один годик» свободы не повредит девушке.

Трое друзей уехали в Беркли первого июня. Питер и Пакстон провели чудесный уик‑энд в домике, который он снял на озере Тахо. Они в последний раз лежали вместе в постели перед тем, как разъехаться на лето.

– Я сойду с ума без тебя, – шептал он ей на ухо и ворошил длинные золотые волосы. – Мне будет так одиноко на Миссисипи.

– В Саванне будет гораздо хуже, – с горькой усмешкой ответила она.

Но они моментально забывали обо всем на свете, как только попадали в объятия друг друга. Так они провели самые длинные и счастливые выходные в своей жизни. Его родители и Габби стали подозревать, что между ними что‑то произошло, но ни Питер, ни Пакетом не давали им повода убедиться в реальности этих подозрений. Они все время были вместе, оценки у них были отличные, так что причин для недовольства не было. Питер, Пакстон и Габби согласились поискать дом на троих на следующий год, так чтобы можно было жить посвободнее, вне университетского кампуса. В этом случае их с Питером отношения уже нельзя будет скрывать от Габби и придется ей все рассказать, но счастье жить вместе стоило того.

Первой из Сан‑Франциско уехала Габби с матерью. Они полетели в Лондон, чтобы навестить друзей, затем собирались переехать в Париж. Следующей улетела Пакстон, с тоской попрощавшись с Питером в аэропорту. Он улетел в этот же день на Миссисипи, чтобы успеть проголосовать против ущемления прав тысяч людей, находящихся в заключении. Для этого он срочно принял присягу и чувствовал воодушевление перед первым профессиональным «крещением».

Представление Пакстон на работе было совершено по всем правилам этикета, но она была жестоко разочарована, узнав, что ее определили к редактору, курирующему общественные новости, и ей предстоит составлять сообщения о том, кто устраивает приемы, кто во что одет и что происходит в Юниор‑лиге и Обществе дочерей Гражданской войны. Такая работа пришлась по душе матери, она даже прониклась уважением к занятиям Пакстон, но сама Пакстон считала их совершенно бесполезными. Она часами сидела в редакции', в отчаянии следя за сообщениями‑с телетайпа об акциях протеста в Алабаме, увеличении числа войск во Вьетнаме «всего» до ста восьмидесяти одной тысячи солдат и офицеров, многие из которых были рассеяны по всей зоне военных действий. Джонсон в два раза увеличил призыв в армию этим летом. Пакстон знала, что некоторых ее одноклассников и их младших братьев забрали в армию. Один из них был убит, и она не могла спокойно говорить об этом.. Внезапна ее поразила мысль, что Питера тоже могут призвать в армию., Почти каждый день она звонила ему или он ей, и в самом конце июля ему удалось вырваться на выходные. Он хотел сделать это раньше, но дважды работал в тюрьме за это время, и работа оказалась тяжелее, чем он ожидал. Когда она наконец взяла машину, чтобы поехать за ним в аэропорт, не было на свете человека счастливее ее. Он заключил ее в объятия, и она отметила, что он очень хорошо выглядит – загорелый, с золотыми, выцветшими на солнце волосами такого же цвета, как у нее.

– Малыш, как хорошо увидеть тебя снова, – Он улыбнулся. – Я так устал вытаскивать людей из тюрьмы, что с трудом выражаю свои мысли.

– А я изнемогаю от этих бесконечных завтраков в саду и дневных концертов. Боже мой, я думала, что займусь чем‑нибудь стоящим, а вместо этого все лето пишу о друзьях своей матери.

Он опять улыбнулся и поцеловал ее, мечтая очутиться с ней в постели поскорее, прямо по дороге из аэропорта.

– А как поживает твоя мама?

– Как обычно. Ей не терпится увидеть тебя.

– О! Это звучит довольно угрожающе. – Он снова поцеловал ее и не смог остановиться. Они не виделись два месяца и страшно соскучились друг по другу. Она сняла для него комнату в симпатичном отеле за городом, где вряд ли можно было натолкнуться на знакомых матери, о чем и сообщила по дороге в Саванну.

– У меня есть предложение; – Он лукаво взглянул на нее и опять наклонился, чтобы поцеловать.

– Все, что пожелаешь, – весело откликнулась она.

– Как насчет того, чтобы посмотреть отель по пути домой?

Ей оставалось только рассмеяться этой хитрости.

– Недурная идея.

Она вся принадлежала ему. Она взяла два выходных в редакции, несмотря на общественно значимую свадьбу, отчет о которой надо было сдать.

Вскоре они подъехали к небольшому отелю, и Питер выглядел чрезвычайно серьезным и ответственным в костюме и галстуке, когда записывал их в регистрационный журнал как мистера и миссис Вильсон. Он внес единственную сумку в чистую, просторную комнату, которая стала для них раем на ближайшие несколько часов.

Был уже поздний вечер, когда она взглянула на часы и ахнула:

– Господи, мать ждет нас на коктейль.

– Мне кажется, я не в состоянии встать, еще один поцелуй. – Он снова опрокинул ее на постель, но только на минуту.

Затем они вместе приняли душ и оделись. На короткий миг им показалось, будто они действительно муж и жена.

– Слушай, а она знает, что мы будем жить вместе в следующем году? – Он вовремя задал этот вопрос, а то они попали бы в очень неприятную ситуацию.

– Ты сошел с ума? Она думает, что я буду жить с Габби и еще одной девочкой, иначе она устроила бы такой скандал!

– Прекрасно. В таком случае мне нельзя будет брать телефон. – Он озадачился,: но, не всерьез. Все, чего он хотел, это жить вместе с Пакстон, даже если к ней прилагалась его собственная сестра. Мать рассказала ему по телефону, что Габби не пропускает ни одного мужчину старше тридцати на Ривьере, – Мне кажется, это жест отчаяния, – сказал Питер, когда они ехали обратно в город. – Она еще совсем глупенькая и маленькая для того, чтобы выходить замуж.

Пакстон улыбнулась в ответ, и он поцеловал ее:

– Между вами большая разница. Она еще ребенок, а ты нет, хотя я считаю, что ты тоже еще мала для этого. По крайней мере, еще три года, А потом… посмотрим! – И они рассмеялись.

Она знала, какой он рассудительный, и никогда не чувствовала давления с его стороны. Он хотел, чтобы она занималась только тем, что ей интересно, как этим летом, когда она решила поработать в редакции газеты в Саванне. Правда, она призналась, что чувствовала себя несчастной без него.

Джордж с матерью уже ждали их, когда они подъехали к дому, и мать была явно сердита на Пакстон.

– Я надеялась, что вы будете дома гораздо раньше.

У них была Аллисон, и мать думала, что Пакстон изменит свое поведение ради гостьи, но Пакстон проигнорировала это замечание.

– Я показывала Питеру достопримечательности. Питер, – сказала она официальным тоном, – моя мама, Беатрис Эндрюз, мой брат Джордж и его… подруга Аллисон Ли. – Мать обычно добавляла, что Аллисон является родственницей великого генерала конфедератов.

Пакстон ждала все лето, пока Джордж сделает предложение Аллисон, но по каким‑то причинам он не делал этого. В тридцать три года он не хотел торопиться, несмотря на то что Аллисон в свой тридцать один год уже давно созрела, для замужества.

– Это Питер Вильсон, – объяснила она всем, будто они ни разу не слышали о его существовании. – Его сестра Габби – моя соседка по комнате. – Все обменялись вежливыми приветствиями и рукопожатиями. Джордж предложил Питеру выпить, Питер попросил джина с тоником. В комнате было очень жарко, и вентилятор не справлялся с массой горячего воздуха с улицы, но все старались не замечать этого. Квинни приготовила свои лучшие закуски, но Аллисон попробовала их с обычным сдержанным и невозмутимым видом. Пакстон уже давно поняла, что общаться с ней она не сможет.

Питер был общителен со всеми, хотя мать казалась чересчур церемонной, Джордж невыносимо скучен, а Аллисон выглядела безмолвной куклой. Они с Пакстон никогда не говорили, но она несколько раз призналась Джорджу, что не понимает ее. Про себя она считала Пакстон грубой и упрямой. Аллисон весь вечер рассказывала Джорджу, какие занавески она заказала себе в спальню. Питер попытался было рассказать, чем он занимается на Миссисипи, но никто не проявил к этому никакого интереса, и мать решила переменить тему разговора. Питер решил, что Беатрис разочарована тем, чем он занимается, и таким образом помогла ему выйти из затруднения. Но потом понял, что им просто не интересно все, О чем он с таким жаром распространялся. Он вдруг увидел воочию, насколько сложно общаться с родными Пакстон. От них веяло холодом и тоской, как будто их мнения сохранились неизменными со времен средневековья.

Он переключился па разговор о путешествии родителей по Европе, что казалось вполне нейтральной темой. Матери Пакстон показалось любопытным, что люди отдыхают на юге Франции, и как можно более вежливо она поинтересовалась, чем занимается его отец. Питер был удивлен, что Пакстон не сказала ей этого.

– Он… ну… он работает для газеты в Сан‑Франциско. – Он посчитал нескромным сообщать, что отец владеет газетой.

– Как замечательно, – произнесла Беатрис Эндрюз с разочарованными нотками в голосе. – А ты, значит, собираешься стать юристом. – Он кивнул, лишенный дара речи от ее ледяной интонации. Беатрис оказалась в точности такой, как ее описала Пакстон, даже больше того… От ней веяло ледяным холодом. – Отец Пакстон был адвокатом. Ее брат, – и она указала глазами на Джорджа, – врач. – Врач была единственная профессия, которая, по ее мнению, чего‑то стоила.

– Это прекрасно, – ответил Питер, чувствуя, как деревенеет его язык, и желая знать, долго ли ему еще придется разговаривать с ними, и как Пакстон удается жить в этом доме?!

Ничего удивительного в том, что она стала такой грустной, когда вошла в дом. Пакстон была так не похожа на них всех. – Аллисон, а чем вы занимаетесь?

– Я… а почему… Ax… – Аллисон даже вздрогнула от неожиданного вопроса, обращенного прямо к ней, и совершенно растерялась, не зная, что же ответить. Что с тех пор, как окончила школу, искала себе подходящего кандидата в мужья? – Я… я увлекаюсь работой в саду…

– Аллисон оказывает большую помощь нам в Юниор‑лиге, не так ли, дорогая? – пришла ей на помощь миссис Эндрюз.

После чего обратилась к Питеру:

– Ее прапрадядя был генерал Ли. Тот самый генерал Ли. Я уверена, вы знаете, кто это такой?

– Да, конечно. – Питер чувствовал, что сейчас не выдержит и с криком выбежит из комнаты. В его жизни не было более длинного обеда с таким молчанием за обеденным столом, неловкими попытками поддержать беседу, и только ободрительные подмигивания и похлопывания по спине Квинни и взгляды Пакстон помогли ему вынести эту муку. Казалось, прошла вечность до того, как они вернулись к нему в отель и он сорвал с себя галстук и с рычанием рухнул на кровать. Все было ясно, и вряд ли стоило делиться впечатлением от вечера. Они решили съездить куда‑нибудь немного потанцевать.

– Боже мой, малыш, как ты терпишь? Это самые тяжелые и зашоренные люди, которых я когда‑нибудь встречал. Я знаю, мне не стоит так говорить о твоей семье, но мне казалось, я не доживу до конца обеда.

– Они на самом деле невыносимы. Я не знаю, о чем с ними разговаривать. Я все время чувствую себя чужой. – Пакстон приблизилась к нему.

– Так оно и есть. Трудно представить себе, что ты их родственница. Твой брат – самый занудный из знакомых мне мужчин, его подруга – самая пресная и закомплексованная особа, с которой я когда‑либо общался, но твоя мать – это просто какой‑то айсберг.

Пакстон радостно улыбнулась, благодарная ему за поддержку. Она нашла у него оправдание своим поступкам и поняла, что у нее теперь в этом мире есть еще один родной человек, кроме Квинни.

Питер не думал, что существуют люди, так не похожие на его семью и Пакстон.

– Я хотел бы увидеть твоего отца.

– Я тоже. Он полюбил бы тебя.

– Уверен, что тоже полюбил бы его. Но не могу понять, как такой человек, о ком ты столько рассказывала, мог жить с твоей матерью.

– Не думаю, что он был очень счастлив с, ней. Мне было всего одиннадцать, когда он умер, и я не знаю всех подробностей их отношений.

– Может быть, это и к лучшему. Слава Богу, ты уехала в Беркли. – Ему трудно было вообразить, что произошло бы с ней, останься она здесь. Это могло покалечить ей жизнь и душу.

Он выпил три порции джина с тоником за вечер, и они, наверное, решили, что гость Пакстон алкоголик.

Пакстон побыла с ним столько, сколько смогла, затем он отвез ее домой. К великому удивлению Пакстон, мать ожидала ее, чего никогда не делала, и это было недобрым предзнаменованием.

– Скажи мне честно, что этот парень значит для тебя? – огорошила она Пакстон, едва та переступила порог.

– Он мой друг и нравится мне.

– Ты любишь его. – Слова матери звучали так резко, будто она стреляла ими из пушки. Беатрис явно хотела, чтобы дочь упала перед ней на колени и просила прощения.

– Возможно. – Пакстон не хотела врать и не хотела ссориться в этот вечер. Мать сидела на диване в вечернем платье, перед ней стоял бокал с шерри. – Мне нравится его семья, его сестра – моя подруга, его родители прекрасно относятся ко мне.

– Почему? – Вопрос был настолько несуразным, что Пакстон не сразу нашлась, как на него ответить.

– Что значит «почему»? Потому, что я нравлюсь им.

– Может быть, потому, что они считают, что ты – удачная стартовая площадка для карьеры их сына? Ты никогда не задумывалась над таким объяснением? – Пакстон могла только расхохотаться над этим предположением, но это было бы слишком грубо в разговоре с Беатрис.

– Не думаю, что это похоже на правду.

– Почему бы нет?

– Мама… – Пакстон не знала, как лучше объяснить ей, но правда, вероятно, была лучшим выходом из ситуации. – Они владеют второй по величине газетой Сан‑Франциско. Они не хотят меня использовать в своих интересах, они просто любят меня.

– В таком случае они чересчур просты, – резко сказала мать. По ее мнению, все люди с Запада были простаками, не исключая и Питера Вильсона.

– Они не простаки. – Пакстон стало больно от неприкрытой неприязни, которую демонстрировала мать по отношению к человеку, которого она любила. Это так сильно отличалось от той теплоты, которую проявляли по отношению к Пакстон родители Питера. – Они чудесные люди, поверь мне.

– Я не желаю, чтобы ты возвращалась в Беркли. – Это требование сразило Пакстон наповал, она тяжело опустилась в ближайшее кресло, не веря собственным ушам.

– Но мне хорошо там. Беркли замечательная школа, я неплохо учусь. Мама, я не хочу оставаться здесь.

– Ты останешься, если я потребую этого. Тебе всего девятнадцать, и то, что отец оставил тебе небольшое содержание, ничего не значит. Ты не можешь быть независимой в этом возрасте.

– Мне грустно, если ты так думаешь. – Пакстон изо всех сил старалась сохранять спокойствие, она была гораздо опытнее и взрослее многих своих сверстниц. – Я не останусь в Саванне.

– Можно мне полюбопытствовать, почему?

– Потому, что мне плохо здесь. Я хочу увидеть мир. После того как я закончу колледж, я собираюсь поехать за границу на некоторое время. – Даже Питер одобрял ее стремление узнать другие страны.

– Ты спишь с ним, не так ли? – Это был самый тяжелый удар, которого Пакетов; никак не ожидала.

– Конечно, нет.

– Нет, ты спишь. Это видно по тому, что ты ведешь себя, как дешевая потаскушка. Калифорния испортила тебя, это заметили даже твой брат и Аллисон. – Мать специально говорила самые страшные слова, чтобы побольнее ранить Пакстон.

– Мне неприятно слышать это. – Пакстон встала, не желая больше выслушивать подобное. – Я иду спать.

– Я хотела бы, чтобы ты подумала о моих словах.

– О том, чтобы стать проституткой? – холодно отрезала Пакстон, но мать не заметила ее обиды.

– О том, чтобы остаться здесь. Подумай хорошенько, прежде чем возвращаться в Калифорнию.

– Я не буду думать, я просто уеду, – с грустью ответила она и пошла к себе наверх.

Пакстон встретила Питера на следующий день у него в отеле и рассказала о произошедшем разговоре. Но еще раньше он догадался обо всем по выражению ее лица.

– Она что‑то сказала тебе? Она расстроилась?

– Расстроилась? – Пакстон засмеялась, в первый раз она позволила себе резкость тона. – Нет, моя мать никогда не расстраивается, к сожалению. Она хочет вернуть меня в здешнюю школу. – Питер изменился в лице, услышав это, но Пакстон поспешила поцеловать его и успокоить. – Представляешь, она сказала, что я превратилась в Калифорнии в потаскушку и что даже мой брат и Аллисон заметили это и это очень обеспокоило их.

– Вот сволочи… как они могут. – Питер рассвирепел, но она закрыла ему рот поцелуем.

– Бог с ними. Я приеду в Беркли через четыре недели. Но не знаю, вернусь ли сюда когда‑нибудь. Не уверена, что смогу это сделать, она слишком сильно оскорбила меня. Они все время хотят уязвить меня.

– А может она запретить тебе уехать? – обеспокоенно поинтересовался Питер и стал придумывать, как защитить Пакстон, но она покачала головой. Она была огорчена и от этою выглядела еще взрослее и независимее.

– Нет, не может. Отец оставил мне достаточно денег, чтобы оплатить обучение и прожить первое время. Потом я буду работать, не в этом дело. Она может помочь мне, если я вернусь домой и проведу остаток дней в Юниор‑лиге, но я не сделаю этого, так что я все равно ничего не теряю. Я ни за что не вернусь сюда. – Она была уверена в своих словах.

– А как же Квинни? – Он знал, как много черная няня значила для Пакстон.

– Я буду приезжать, чтобы навестить ее. – Пакстон улыбнулась ему, ее жизнь была теперь с ним в Калифорнии. И самое главное, се жизнь принадлежала теперь ей самой. С этим придется смириться матери, хочет она того или нет.

Питер уезжал на следующий день, ей было очень тяжело, ведь она остается без его поддержки. Ему тоже очень не хотелось оставлять ее с людьми, которые ее не любят. Он пообещал звонить каждый день и даже чаще, если не окажется в тюрьме, пошутил он на прощание в аэропорту. Он целовал ее долго и жадно, просил почаще думать, как сильно он любит ее, и не позволять родным расстраивать себя.

Но они все равно умудрялись делать это. Мать стала откровенно враждовать с ней после отъезда Питера, брат говорил при любом удобном случае, что она должна ради матери остаться дома.

– Джордж, ради самой себя я должна сделать что‑нибудь стоящее в этом мире, – заявила она, больше не думая о том, что он гораздо старше. Джордж казался теперь надутым провинциальным доктором, который до сих пор держится за материны юбки, не осмеливаясь иметь какие‑либо контакты без ее разрешения Она была уверена, что ее отношения с Питером были более цельными и настоящими, чем все связи Джорджа, вместе взятые.

– Ты можешь добиться чего‑нибудь и здесь, – настаивал Джордж однажды вечером перед ее отъездом, пока мать была в Бридж‑клубе.

– Глупости, – взорвалась она. – Посмотри на себя, на своих знакомых. Посмотри на Аллисон… на девушек, с которыми я училась в одном классе.

– Следи за тем, что говоришь, Пакстон. – Его вывели из себя обвинения в адрес людей его круга, но Пакстон знала их жизненные требования и имела право на свое мнение. – Ты забила себе голову сумасшедшими идеями и неприличными словами, это не идет тебе, Пакстон.

– Мне не идет ваша жизнь. Вот это действительно не мое.

Так же как это не было папиным. Просто он смирялся с окружающим, он был слишком мягким человеком и, наверное, решил, что так будет лучше.

– Ты многого не знаешь о нем. Ты была еще ребенком, когда он умер.

– Я знаю, что папа был хорошим человеком с большим сердцем, и я любила его больше, чем кого‑либо.

– Ты не знаешь, что он сделал маме. – Он сказал это таким голосом, будто бы всю жизнь скрывал какую‑то ужасную правду об отце, но Пакстон было трудно в это поверить.

– Что он мог сделать ей? – Она не в состоянии была даже предположить что‑то, а Джордж не мог удержаться, чтобы не уколоть ее побольнее. Он предпринимал последнюю попытку сломить ее независимость, независимость, которой сам никогда не имел, потому что был слишком похож на мать.

– С ним была женщина, когда он разбился, – Неужели? – поначалу Пакстон растерялась, но это многое объясняло. Например, отношение матери. Однако отца можно было понять. И на самом деле Пакстон даже обрадовалась, что он нашел кого‑то, кто любил его и кого он любил. Отец был достоин любви, но не смерти ради нее. Но ведь не любовь убила его, а судьба, несчастная судьба, которая была ему начертана на небесах. – Ничего удивительного, – спокойно ответила она, чем явно разочаровала Джорджа. – Мама всегда была холодна с ним, а ему, возможно, требовалось больше, чем она могла дать.

– Что ты можешь знать об этом в своем возрасте?

– Я знаю это, потому что я – его дочь, – ответила она. – Кстати, я еще и твоя сестра, но мы с тобой совершенно разные люди.

– Да, это так, – разозлился он. – Мы совершенно не похожи. И тебе стоит дважды подумать о том, чего ты добиваешься в Калифорнии, со всеми тамошними наркоманами, хиппи и демонстрациями, с их дурацкими простынями вместо одежды, цветочками в волосах и поддержкой негров, когда они в жизни не видели ни одного черного.

– А может быть, они все‑таки знают больше, чем ты, и больше переживают, чем ты?! Это их путь.

– Господи, как ты глупа.

– Нет. – Она покачала головой, глядя ему в глаза.

Нет, но я поглупею, если останусь здесь. Пока, Джордж.

Она протянула руку, но он не взял ее. Он только посмотрел на нее и через несколько минут вышел из дома; больше она не видела его в этот раз в Саванне.

Прощание с Квинни было особенно горьким. Пакстон уже решила, что в этом году не приедет домой на Рождество, хотя и не стала заранее говорить об этом няне. Но Квинни чувствовала, что они расстаются надолго, и покрепче прижала Пакстон к себе, с грустью глядя в ее глаза:

– Я люблю тебя, девочка моя. Заботься о себе.

– Ты тоже. И обязательно сходи к доктору, когда начнешь кашлять. – Пакстон выглядела повзрослевшей и неторопливой. – Я люблю тебя, – прошептала она, поцеловала теплую черную щеку няни и вышла из кухни.

Мать не повезла ее в аэропорт в этот раз, а Джордж даже не пришел проводить. Мать попрощалась с ней в прихожей, дав понять дочери, что ее отъезд в Калифорнию для Беатрис Эндрюз значил многое, и не потому, что она будет скучать по ней, а потому что Пакстон подвела их – как человек, как уроженка Джорджии, как дочь своей матери и как сестра Джорджа. Это значило больше, чем небольшая размолвка.

– Ты только теряешь там время.

– Я сожалею, что ты так думаешь, мама. Я очень стараюсь не делать этого.

– Говорят, ты хорошо поработала в редакции. – Это была единственная похвала, которую Пакстон слышала от матери. – Ты бы могла однажды стать редактором новостей общественной жизни, если бы усердно работала. – Пакстон не стала объяснять ей, что лучше умрет, чем проведет остаток жизни за описанием свадеб приятелей Беатрис.

– Это приятно. Всего хорошего, – мягко попрощалась Пакстон, жалея в душе о том, что они так и не смогли стать близкими друг другу.

– Приглядись к этому парню. Он нехороший человек.

– Питер? – Сказать такое о нем было просто невозможно. Он был так добр, так ласков и так дружелюбен… Слова матери поразили ее. Что такое знала мать, чего не знала она?

– Это видно по нему. Если ты позволишь ему, он использует тебя, а потом выбросит, как ненужную вещь. Так все они поступают. – Это она говорила скорее для себя, чем для Пакстон, и Пакстон стало жаль ее. Должно быть, сильным ударом было узнать, что муж летел в самолете с другой женщиной.

Джордж не сказал, кем она была, и, может быть, она уцелела после крушения, хотя на самом деле это не имело значения.

Пакстон не хотела знать больше, чем он сказал ей.

– Я позвоню тебе, как только узнаю свой номер. – Им еще предстояли поиски квартиры или дома в Беркли.

Мать кивнула. Она проследила за отъездом Пакстон, не приближаясь к дочери, чтобы обнять или поцеловать ее. По дороге в аэропорт в такси Пакстон уже думала о своем возвращении в Беркли и о Питере.