Версия третья

Таня

Аврора потянула носом. Хм... запах свежемолотого кофе! Словно бусинка, которую нанизали на ниточку, она пошла на чудный запах, и он привел ее на веранду. На веранде было почти темно, она освещалась только светом от фонаря за окном.

На небольшом диванчике, подавшись друг к другу и подперев руками щеки, сидели двое: Таня и Рита. Они только что пили кофе. Аврора с сожалением взглянула на стоявшие на угловом столике кофейник и две маленькие чашечки – из чужой чашки пить негигиенично, а ей хотелось кофе прямо сейчас, немедленно.

Таня что‑то тихо рассказывала Рите, и Аврора скромно остановилась в дверях – подождать, пока ее позовут присоединиться. Заметив ее, Таня приглашающим жестом показала на кресло рядом с собой и, повысив голос, продолжила свой рассказ:

– Да, Кирилл был такой возвышенный, такой романтичный... целовал мне пальчики... наша любовь была нежной и одновременно терпкой...

– Репкой? – не расслышав, спросила Аврора.

– Терпкой. Терпкой была наша любовь, понимаете? – недовольно ответила Таня. – Терпкая и одновременно нежная, что тут непонятного?

– Я понимаю, – поспешила успокоить ее Аврора.

Таня поднялась и потянулась, красиво изогнувшись и почти по‑балетному отставив ногу. Взяла с дивана тетрадку в зеленом переплете, на которой она, видимо, сидела, открыла на середине и принялась ходить из угла в угол, что‑то бормоча себе под нос. А Аврора крепиласькрепилась и, решив, что в такую «ночь длинных ножей» можно и пренебречь правилами гигиены, налила себе кофе в ее чашечку.

– Это я роль учу, – оторвавшись от тетрадки, наконец пояснила Таня.

На веранду заглянула Кирочка – просунула в дверь аккуратную, волосок к волоску, головку, быстро окинула всех взглядом и, услышав последние слова матери, нервно дернув носиком, исчезла.

Походив с тетрадкой еще несколько минут, Таня уселась между Ритой и Авророй и сообщила, что была Кириллу самым близким человеком. И то, что они с Кириллом якобы увиделись сегодня впервые после многолетнего перерыва, – это просто ерунда.

– Легенда, сказка, ложь! Для Ларисы. Хотя Лариса была Кириллу абсолютно чужим человеком. Абсолютно!

– Но ведь в ваших отношениях с Кириллом был такой большой перерыв... – осторожно напомнила Рита.

– Никакого перерыва не было. Мы с Кириллом всю жизнь любили друг друга... Кирилл всегда приходил ко мне от Ларисы с печатью страданий на лице, – высокопарно проговорила Таня. – А на Ларисе он женился из мести. Он просто объявил войну своим чувствам ко мне.

Рита сочувственно кивнула. «Да она просто создана быть чужой жилеткой!» – сердито подумала Аврора.

– За всю жизнь Кирилл столько раз написал мне «люблю», что я могла бы выложить его письмами дорогу... вот... – Таня вытащила из‑за Аврориной спины свою сумочку, вынула из нее бумажный комок и принялась тщательно разглаживать на коленях какие‑то записочки.

– Но это же не его почерк, не Кирилла, – вырвалось у Риты, и она тут же смутилась: – Ох, простите...

– Это мои ответы ему, – вздохнула Таня. Ну не глупышка ли? Ведь врет, все врет......Танин рассказ лился, как тоненькая струйка, нежно, переливчато:

– Кирилла никто не понимал, кроме меня... У него была тончайшая психическая структура... Он был такой талантливый, у него был открытый канал, которым он улавливал волны никому не ведомого мира, и в жизни он часто находился в пограничном состоянии между тем и этим миром...

На этих словах Аврора вздремнула.

– Я всегда была с ним... Любовь с Кириллом была нежная, воздушная... – вдохновенно сочиняла Таня.

– Вы были любовниками? Я имею в виду не в том, а в этом мире, – встряхнувшись, Аврора для убедительности поочередно ткнула пальцем в диван, кресло и столик.

– Да, были, в другом измерении... Только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвется нить.... И никакого секса. Ему это было не нужно, он выше этого.

«Ну не дурочка ли?..» – и Аврора опять задремала, а Таня продолжала свой рассказ:

–...Кирилл был такой, знаете... «мальчик резвый, кудрявый, влюбленный», его очень девочки любили, становились от него как чокнутые. А он меня единственную любил, но свои чувства ко мне скрывал... Любовь у нас была бурная, но... это была моя любовь, а Кирилл

был как статист, понимаете?.. Это я глотала снежинки в снегопад, это на меня падали звезды... Я нашу любовь сама создавала, как пчела производит мед. А Кирилл – он ненадежный, уклончивый, как кукла, которую надевают на руку: пошевелишь пальцами – кукла любит... А если недоглядишь, кукла раскланялась – и ее нет... У него еще кто‑то был, кроме меня. Ему так было интереснее всего – сказать, что едет к одной, а поехать к другой... А на самом деле для него мама была главной. Кира была удивительная!...И она хотела владеть своим сыном безраздельно. И мной, своей Таней, тоже... Наша любовь была для нее тайной... Однажды мы вместе пришли – так она с нами не разговаривала, ей невыносима была мысль, что у нас есть что‑то свое. Знаете, как я Кирилла вижу: вот он будто катается на карусели, сидит на лошадке и грустит... Проезжает мимо кого‑нибудь и натянуто так улыбается, машет рукой. А сам только и мечтает слезть с карусели и приникнуть к маме...

Вежливая Рита все кивала и кивала головой.

– Теперь справедливость восторжествует! Его дочь получит наследство от своего отца, – задумчиво произнесла Таня, – это знак судьбы. Ведь мы с Кириллом связаны навеки... теплым ветром, звездным небом...

– Да, у Кати теперь начнется совсем другая жизнь, – подтвердила Рита, явно не желая обсуждать теплый ветер и звездное небо.

– При чем тут Катя? – удивилась Таня. – Наследство получит его единственная любимая дочь, наша дочь, Кирочка. Вы знаете, ведь он не хотел, чтобы Кирочка знакомилась с Маришей. Он говорил, пусть его дочь думает, что она единственная.

При слове «наследство» Аврора оживилась. Похоже, тут не одна девочка‑наследница и даже не две...

– Но разве Кирочка по закону дочь Кирилла? – спросила она.

Таня устало прикрыла глаза.

– Ах, это драма моей жизни... Но люди, живущие чувством, имеют право на ошибку, на трагическую ошибку... Вот только не нужно клевать труп нашей любви... А кстати, вы не знаете, где делают генетическую экспертизу?.. – открыв глаза, томно произнесла Таня.

Казалось, в ней что‑то в мгновение ока переменилось: опустившиеся уголки узких губ, выражение торжествующей хитрости в глазах, злые морщинки. Но уже спустя секунду Таня опять была ангелом или, по крайней мере, бывшим ангелом.

На этом разговор о любви и наследстве закончился, и Таня стала рассказывать о том, что ее жизнь вот‑вот изменится – ей дали главную роль в спектакле, которому заранее предрекают большой успех.

– Это будет событие! Самое важное событие в моей жизни! Я всю жизнь мечтала сыграть Нину Заречную, – воскликнула она, – я же прежде всего актриса! Понимаете, я – актриса...

– Я чайка! – нечаянно вырвалось у Авроры, и она смутилась. Но Таня ничуть не обиделась, а с энтузиазмом повторила:

– Я актриса... Я чайка!.. Нет, я актриса...

Когда Таня отправилась на кухню принести еще по чашечке кофе, Аврора сказала:

– Какое у нее богатое воображение! Мне еще не приходилось встречать таких... м‑м‑м... легковозбудимых женщин, которые сами верят в свои небылицы!

* * *

Таня приехала из города Горького, где на дипломном спектакле театрального училища ее заметил известный питерский режиссер, Мастер. Мастер сказал «трогательная девочка», и это был ее звездный час.

Мастер взял Таню в Ленинград, на последний курс – доучиваться, и это поначалу показалось ей еще одним звездным часом.

Дома у Тани всегда была своя крыша над головой, хоть и комнатка в коммуналке с мамой, но своя, а тут свою крышу нужно было искать, снимать, платить... В общаге все было противное и чужое, в незнакомом городе тоже все было чужое, и Таня сама себе стала казаться неродной.

До встречи с Ракитиными она постоянно болела, и все какими‑то неожиданными болезнями: то у нее мононуклеоз, болезнь студентов, а то вдруг дизентерия, болезнь грязных рук, хотя она всегда мыла руки после туалета (если Таня вообще ходила в туалет, будучи совершенно неземным созданием). Это чужой город напал на нее болезнями! Но только она прибилась к Кире, как болеть перестала, как будто наконец получила право здесь, в Питере, находиться.

– Таня очень способная девочка, – говорила Кира.

Таня, и правда, была способная девочка. Утонченная натура, расшатанные нервы, глаза такие, словно откуда‑то она уже знала, как любят, страдают, хотя у нее еще и личного опыта не было.

Но что‑то не случилось, хотя и талант был, и обязательный дамский театральный набор (утонченная натура, нервы и др.).

– Таня по своей психофизике героиня, – любила повторять Кира.

* * *

В театре у Тани все не складывалось. Почему у одной складывается, а у другой нет? Неужели все дело только в везении?..

Таня попала в хороший театр, хороший, но особенный. Там все были будто не актеры и актрисы, а одна сбитая артель, «братцы». Для героини в артели места не предусматривалось. Но Таня была героиня и вела себя как героиня в образе, но в данных предлагаемых обстоятельствах образ «не катил».

Она разрыдалась на первой же репетиции. Обиделась, ушла, закрылась в туалете. Никто не приходил за ней, и Таня посидела‑посидела и сама вернулась в зал.

– У тебя что, расстройство желудка? – спросили ее.

На следующий день опять беда – радио в гримерке мешает настроиться перед репетицией.

– Мой организм как скрипка, я должна себя настроить, – объяснила Таня и выдернула штепсель.

– Скрипка, откуда это у тебя повадки примадонны? – поинтересовались «братцы»‑актрисы.

Таня разрыдалась, обиделась, ушла.

– Крыша у тебя некрепкая, – сказали ей вслед «братцы»‑актрисы.

Надо же, крыша некрепкая... а Кира говорила: «Чтобы три часа на сцене карячиться, надо быть здоровой, как скотина». Интересно, у скотины крепкая крыша?..

Актеры во время спектаклей прикалывались – кто неожиданную бороду наклеит, кто нос, и все смеялись, а Таня никогда.

– Я актриса, – говорила она.

– А мы так себе, бухгалтера, нам просто дали поиграть!

«Братцы» смеялись и говорили: «У этой таланта на грош, а актерства на рубль».

* * *

– Женских ролей в репертуаре в три раза меньше, чем актрис, роли можно ждать годами. Привыкай, присматривайся, думай, – говорила Кира.

Таня болталась в массовке, и никакой, даже самой завалящей ролишки, ей не светило, но учиться и думать не хотелось, а хотелось играть.

Таня уже почти не появлялась в общежитии. Утром три часа шла репетиция, после которой можно было прикорнуть тут же, в театре, на диванчике. Она же никому не мешала! А потом, вечером, болтовня в курилке, грим, костюм, после спектакля режиссер оставляет на замечания. А ночевать приезжала домой, то есть к Кире.

– Наконец‑то мне повезло – Беляева заболела! У меня срочный ввод на роль Агаты (пьеса была из иностранной жизни), на два спектакля всего, но все же... Кира, ты со мной поработаешь? – сказала однажды вечером Таня. Они с Кирой уже на «ты» перешли. – И вы, Б. А., ну пожалуйста...

Всю ночь репетировали. Кира ее хвалила.

Ввод на одну из главных ролей – дело для любого актера трудное, но у нее, кажется, получилось. Из театра, с репетиции, Таня пришла тихая от невыносимого счастья: режиссер ее похвалил, погладил по голове. А в перерыве он ел бутерброды и предложил ей, и это было счастье. Бутерброд был с докторской колбасой.

Режиссер позвонил вечером, беседовал с Б. А., затем с Таней. Таня после этого телефонного разговора поцеловала трубку.

На туалетной бумаге написала: «Я – исполнительница роли Агаты. Кто же исполнительница роли Агаты? Актриса Беляева? Нет! Я! Я.Я.Я».

На следующей репетиции убрали финальный монолог Агаты, а Таня больше всего рассчитывала именно на него.

– Переигрываешь, – сказал Тане режиссер, – орешь и рыдаешь для пэтэушников в последнем ряду.

Но ведь он только вчера говорил ей хорошие слова и именно об этой сцене! И вот прямо перед спектаклем убирает ее лучший текст, да еще грубит при всей труппе.

– Я неудачница, – прошептала Таня перед спектаклем себе под нос, с тем и вышла на сцену.

После первого спектакля Таня кому‑то пожаловалась на партнеров: мол, ее подставляют – специально уходят в глубину сцены, понижают голос.

Пожаловалась кому‑то одному, но вскоре ее слова стали известны всем, и вот – всего два спектакля, а отношения испорчены.

С вводом на пару спектаклей Таня справилась, и после того как роль Агаты вернулась обратно к ее законной владелице Беляевой, Таню наконец отметили – дали ей постоянную роль.

Постоянной Таниной ролью был Крошка Ру.

– Не капризничай, – говорила Кира, но Таня с ней не соглашалась: ну разве это не издевательство над ней, актрисой с психофизикой героини?

Таня играла Крошку Ру, а что ей было делать?.. По сцене бродил Крошка Ру с печоринским выражением лица и пластикой уставшего надломленного существа. Сцена визуально вытягивает фигуру, и крошка Ру был явным переростком, – Таня была тоненькой, но высокой.

В дни школьных каникул Таня моталась по области, играла по три спектакля в день, и однажды пришла ночевать к Кире в костюме Крошки Ру, даже хвост не сняла.

– Не могу, – сказала Таня, – больше не могу и не хочу...

Кира, всегда такая жесткая, почему‑то Таню жалела. Ну а раз уж в этом театре не получилось, то она решила переустроить Танину судьбу.

С Кириной подачи Б. А. организовал показы в другом театре. Таня репетировала с Б. А., с Кирой, с актером своего театра и ждала. Показы бесконечно переносили, а в день показа у Тани с утра была такая тошнота, что она даже перестала волноваться о роли, а боялась только, как бы тошнота не перешла в рвоту.

В каком‑то случайном, похожем на подсобку помещении сидели главный режиссер и ведущие артисты и переговаривались:

– У нее тело двигается вразнобой с текстом, – будто сквозь вату услышала Таня чьи‑то слова.

Но разве удивительно, что у актрисы, которую так тошнит, тело двигается вразнобой с текстом? В театр Таню не взяли.

С показа она отправилась к гинекологу.

...Таня точно знала, что беременна от Кирилла. Ее роман с одним из «братцев» в театре – это же полная ерунда, просто от отчаяния. Ребенок от Кирилла!

«Сделай все, что надо», – Кирилл ни разу не произнес слово аборт.

Таня с Кириллом не ссорились, не спорили, они как будто произносили известные слова давно надоевших ролей. Оба это знали и даже не особенно старались быть убедительными.

Кирилл произнес все, что обычно говорят в таких случаях: он не знает, они еще и сами такие молодые, все так сложно, что скажет мама...

Таня тоже говорила все, что обычно положено в таких случаях: она его любит, ребенок будет похож на него, мама будет рада, а если она не захочет делать «все, что надо», вот возьмет и родит, тогда что?! И вообще, она уже все Кире сказала.

– Быстро ты из кроткой провинциалки превратилась в мерзавку, – произнес Кирилл, и это были единственные живые слова – от себя, а не по роли.

– И знаешь, что она мне сказала? – словно не слушая Кирилла, продолжала Таня: – «Быстро вы из кроткой провинциалки превратились в мерзавку». На «вы» со мной, представляешь?

Б. А. удивился – куда Таня пропала? Жила‑жила на диване в гостиной и вдруг пропала.

– Она уехала в свой родной город, – сказала Кира.

– И правильно сделала. В Питере ей ловить нечего, – жестко проговорил Кирилл.

Б. А. пожал плечами. Актриса его театра год жила с их же актером, а недавно вышла замуж за другого. «Для него было полной неожиданностью, что я вышла замуж», – рассказывала она. Б. А. толком и не понял, для кого это было неожиданностью, – для актера, с которым она жила, или для ее мужа, или, может быть, для обоих? И как это у них получается?... Одно слово, актрисы...

Тани все еще не было.

– Долго ли сварить кофе? – проворчала Аврора. – Ох уж эти поэтические натуры...

– Лоток уже, наверное, мокрый, – тоскливо произнесла Рита. – Она ни за что не будет пользоваться грязным лотком – пойдет искать угол...

– Кто, Таня?

Рита укоризненно покачала головой и элегически продолжила:

– Но что такое ободранный диван и разбитая ваза по сравнению с покоем, который дают кошки...

Вместо Тани кофе на веранду принесла Кирочка.

Она поставила поднос на стол и замерла, словно раздумывала, уходить или нет, но и не присаживалась, и не уходила. Затем взяла с подноса кофейник (Лариса ни за что не допустила бы, чтобы в ее доме кофе подавали так, как делала, например, Аврора – в чем варила, в том и подавала, иногда даже просто в маленькой кастрюльке) и наклонила носиком вниз. Она стояла, не двигаясь, а черная кофейная струйка медленно лилась на ковер, не белоснежный, как в гостиной, но тоже очень симпатичный, с высоким ворсом, – жалко, ведь кофе не отстирывается. И наконец без улыбки, переводя взгляд с Риты на Аврору, очень спокойно проговорила:

– Не смейте думать, что моя мама... все преувеличивает. Кирилл бывал у нас... у мамы. Часто. Он собирался спонсировать антрепризный спектакль. Его условием было, что маме дадут главную роль. Роль Нины Заречной. Моя мама будет играть эту роль. Все.

Кирочка еще постояла, словно давала им время понять и запомнить: над ее мамой нельзя смеяться, и вышла.

Очнувшись, Рита схватила салфетку и бросилась вытирать пятно, а Аврора как завороженная все глядела и глядела вслед Кирочке.

Она не могла сейчас вспомнить лицо Кирилла, зато теперь она увидела, что фигурка девушки действительно в точности повторяла фигуру Кирилла Ракитина. Избитое, конечно, выражение, но они и правда были похожи словно две капли воды.

– Бедная Таня, – вздохнула Рита, когда Кирочка, – прямая, как палочка, с высоко поднятой головой, ушла. – Со стороны Кирилла было так благородно помочь Тане. А теперь... Если и был проект поставить на спонсорские деньги «Чайку» с Таней в главной роли, то теперь все.

«Бедная чайка», – грустно подумала Аврора и тут же мысленно встрепенулась: похоже, что в отчаянном положении находится и Таня! Смерть Кирилла поставила под угрозу все ее надежды. Но теперь – теперь деньги на антрепризу может дать Кирочка, если получит наследство. Оказывается, у Тани тоже есть мотив. И очень сильный мотив – не будет наследства, не будет «Чайки». Не будет «Чайки» – все, ее жизнь кончена. Получается, что мотив Тани – один из самых сильных, не хуже, чем у Ларисы.

Были у Авроры и кое‑какие соображения по поводу улик: Таня немного неловкая и словно покачивается в пространстве. Не левша ли она?

Аврора решила пока не делиться с Ритой своими соображениями по поводу Тани, хотя ей было что предъявить: и мотив, и улику. Но на это у нее имелись две серьезные причины. Во‑первых, никто не делится с помощником всем, и это правильно: помощник, наивный и глуповатый, может не сдержаться и случайно выдать закрытую информацию. К тому же – немаловажное соображение – всегда неплохо иметь кое‑что в запасе, чтобы было чем ошарашить и поддержать его восхищение.

И во‑вторых, она вовремя вспомнила про чудовищ Ницше. Авроре и самой неприятно было всех подозревать, но ей в ее возрасте уже не грозило стать чудовищем, а вот Риту следовало пока по возможности поберечь. Несмотря на стародевье, пристрастие к кошкам, Рита еще находится в брачном возрасте, и если бы у нее вдруг вырос хвост или рога, это не увеличило бы ее шансы.

Беседа четырнадцатая

– Почему Кирилл со всеми был разным? Разным любовником, я имею в виду. С Таней нежным, с Ирой сдержанным, а с Ларисой так разошелся?

– А ты думаешь, что человек со всеми одинаковый в постели? Вот представь себе, что на месте Пуси...

– Ой, – неожиданным басом сказала Ольга и быстро перевела разговор: –...А с Ларисой ты загнула, так не бывает, чтобы человек сам заставлял свою жену... и получал от этого кайф...

– Да? Ты давно звонила своей маме, моей тете Веточке?

– Давно, очень давно... часа три назад. Ну, то есть я еще звонила с утра и один раз днем. Почему ты спрашиваешь? Я сегодня уже рассказала ей, как у тебя дела.

– А я лично знакома с тремя людьми, которые не разговаривают со своими родителями по десять лет каждый. В сумме тридцать лет.

– Пока, – неожиданно попрощалась Ольга. – Мне нужно позвонить маме.