Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Из Эфеса через Кесарию в Рим 6 page





С давних пор два острова – Мальта и Мелита на Далматинском побережье – соперничали между собой за право быть тем самым легендарным местом, где потерпело крушение судно Павла. В последнее время, насколько мне известно, споры поутихли. Хотя я знаю, по крайней мере, одного старого морского волка, который свято верует, что катастрофа приключилась в Адриатическом море. Самым существенным возражением против Мальты служит тот факт, что на острове не водится ядовитых змей, хотя, на мой взгляд, это не серьезное соображение. Прежде всего, Мальта не всегда была таким голым, лишенным растительности местом. И вполне возможно, что в древности там водились змеи. Более того, я убежден, что на острове и сегодня существуют безвредные, неядовитые змеи. Просто их осталось так мало, что они почти не попадаются на глаза. На Мальте бытует легенда, согласно которой святой Павел извлек яд из змеиных клыков и вложил его в уста местных жителей!

Обширные римские развалины в сочетании с мелководьем бухты (которое в точности соответствует описанию Деяний), а также тот факт, что в дальнейшем компания продолжила свое путешествие на другом александрийском «зерновом» судне, оставшемся зимовать на острове, – все свидетельствует в пользу Мальты как места кораблекрушения. Известно, что Мелита никогда не лежала на пути «зерновых» перевозок из Египта – и это соображение перевешивает доводы относительно ядовитых змей.

Глядя на маленький островок, я пытался восстановить картину кораблекрушения: представлял, как судно понесло к мысу Коура, южной оконечности Мальты, далеко выдающейся в бухту; как рев бурунов встревожил бывалых матросов и они поспешили бросить якоря. Где‑то на этих вулканических скалах, возможно, в одной из местных пещер Павел и его товарищи пытались согреться у небольшого костерка.

Начальником острова в то время был некто Публий. Он проявил большое участие в жертвах кораблекрушения, и на протяжении трех дней гостеприимно их угощал. Дар апостола исцелять больных пришелся как нельзя кстати на Мальте. Ибо отец Публия страдал горячкой и болью в животе. Павел вошел к нему, помолился и исцелил наложением рук. Весть об этом немедленно разнеслась по острову. В благодарность жители Мальты буквально завалили дарами и самого апостола, и его друзей. Думается, что среди этих подарков нашлась и одежда – взамен той, что пришла в негодность во время морского путешествия.

Миновало три месяца, и снова открылся сезон навигации. Корабли были готовы выходить в море. Среди них было и александрийское судно под названием «Кастор и Поллукс». Эти мифические братья считались святыми покровителями судоходства, и их фигуры наверняка были установлены на носу корабля. В древности с именами Кастора и Поллукса связывали такое природное явление, как огни святого Эльма, возникающие при определенных атмосферных условиях. Эти огни, хорошо заметные в ночное время, представляют собой электрический разряд и имеют вид светящихся пучков или кисточек, возникающих на острых концах высоких предметов, в том числе корабельных мачт. Древние мореходы связывали огни святого Эльма со звездами, которые светили над головами Кастора и Поллукса во время плавания на «Арго». Их появление обычно рассматривалось как доброе предзнаменование.

Так или иначе, но, думается, римские солдаты и их пленники, вынужденные снова довериться морским ветрам, чувствовали себя гораздо увереннее оттого, что им предстояло путешествовать под защитой «великих братьев‑близнецов».

 

На обратном пути в Валетту я решил посетить древнюю столицу острова, город Читта‑Веккья, иначе Рабат. С высоты ее башен равнина Мальты напоминала расстеленный отрез желтовато‑коричневого харрисовского твида.

Здешний собор, посвященный святому Павлу, содержит ряд замечательных сокровищ. Прежде всего, это икона Божьей Матери, авторство которой приписывается Луке. Рассмотреть ее сложно, поскольку икона, как обычно, почти полностью скрыта за серебряным окладом. Кроме того, здесь хранится великолепный крест, по слухам доставленный сюда самим Годфруа Бульонским. Говорят, что этот крест он брал с собой в Иерусалим во время Первого крестового похода. Пожалуй, самым странным из экспонатов являются две створки дверей, изготовленные из мореного дуба. Якобы в 1090 году их привез на Мальту Роджер Нормандский, один из сыновей Танкреда. Теперь эти тяжелые резные двери хранятся в соборе Святого Павла.

Под собором располагается пещера, в которой стоит статуя апостола. Она находится за декоративной металлической решеткой и постоянно освещается горящими свечами. Священник, который сопровождал меня в эту пещеру, рассказал, что якобы Павел прожил в этом помещении те три месяца, которые провел на острове.

Рядом с собором находятся удивительные катакомбы. Могу сказать, что они идеально подходят к тому образу лабиринта, который сложился у меня в голове. Длинные темные галереи, множество открытых могил – все создает настолько зловещую атмосферу, что я был рад поскорее покинуть это место.

Я уже писал, что на Кипре истинным героем апостольской эпохи является не святой Павел, а местный уроженец – Варнава. Аналогичная картина наблюдается и на Мальте: хотя Павел пользуется здесь глубоким уважением, но главным героем острова считается святой Публий. Такова сила местного патриотизма, который определяет предпочтения людей, когда меньшее избирается в ущерб большему.

 

 

Стоило нашему кораблю войти в Неаполитанский залив, как внимание пассажиров немедленно сосредоточилось на курящейся громаде Везувия. В промежутках между катастрофическими извержениями этот вулкан напоминает безобидный локомотив, который стоит под парами на железнодорожной станции. И все равно люди не доверяют его притворному добродушию. В любой момент вы ждете, что произойдет грандиозный взрыв, сопровождаемый выбросами пламени и пепла. Я уверен, что подсознательно каждый из нас ожидает чего‑то подобного, когда смотрит на клубы дыма, тянущиеся из жерла Везувия.

Полагаю, что Павел, когда «Кастор и Поллукс» пересекал залив в направлении Путеол, не видел дыма Везувия. Вулкан в тот время пребывал в затишье и имел вполне безобидный вид горы, склоны которой заросли виноградником. А Помпеи и Геркуланум в его тени наслаждались последними отведенными им годами счастливой жизни. Менее двадцати лет отделяли миг, когда Павел проплывал мимо Везувия, от того страшного дня, когда горящая лава хлынула по склонам. Бедной Друзилле, молодой жене Феликса, с которой апостол совсем недавно беседовал, суждено было сгинуть в кошмаре той августовской ночи, когда вулкан проснулся.

Я высадился в Неаполе и, после неизбежной суеты с таможней и паспортным контролем, нанес кратковременный визит в великолепный местный музей, где выставлены статуя Артемиды Эфесской, а также вгоняющие в дрожь предметы (в первую очередь, бронзовые кухонные принадлежности), обнаруженные в Помпеях. Этот музей является единственным заведением, где достойно представлена римская живопись. А поскольку я неравнодушен к данной теме, то лучше мне умолкнуть, прежде чем я сяду на любимого конька.

Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы на автомобиле добраться до городка Пуццуоли, расположенного всего в нескольких милях от Неаполя. В древности это место носило название Путеолы и служило портом. Сюда прибыл корабль Павла, и здесь апостол впервые ступил на итальянскую землю. Именно сюда приходили александрийские суда, груженные зерном. Все прочие корабли обязаны были спускать паруса по прибытии в Путеолы. Лишь египетские суда являлись в порт при полных парусах, и все римляне – мужчины, женщины и дети – спешили в порт, чтобы приветствовать прибывший из Александрии хлеб.

Мне рассказывали, что некоторые фрагменты современного порта существуют еще с древнеримских времен. На глубине шести футов под водой сохранились массивные кольца, к которым привязывали древние галеры. И другие римские развалины лежат под водой, куда они опустились в результате закономерного понижения почвы.

Но даже если бы от древних Путеол ничего бы не осталось, все равно удивительно наблюдать, что корабли по‑прежнему входят в узкое горло бухты и разгружаются на набережных, где апостол, написавший «я должен увидеть Рим», сошел на берег после долгого и опасного плавания.

 

Много лет я мечтал увидеть все те удивительные вещи, которые откопали в Геркулануме. И вот наконец мне представилась такая возможность. Взяв машину напрокат, я проехал по широкой дороге, которая вела к декоративным воротам с надписью «Геркуланум». Далее дорожка постепенно понижалась, переходя с современного уровня на уровень древнего города. И вровень с землей улетали столетия, пока мы не оказались в первом веке – в городе, застывшем навеки в 79 году н. э.

Помпеи действительно представляют собой мертвый город. Наверное, поэтому у меня не вызывали удивления окаменевшие трупы в музее, лежавшие в тех самых позах, в которых их застала катастрофа. Но Геркуланум выглядит не более мертвым, чем современный город, над которым промчался торнадо: несколько крыш снесло, кое‑где помяты стены, но в основном город цел и дожидается возвращения своих обитателей. Похоже, что люди, работавшие на раскопках Геркуланума, были в большей степени строителями – стремились все привести в надлежащий порядок, – нежели археологами, которые видят свою задачу в том, чтобы пробудить от вечного сна древнее поселение.

Хотя Геркуланум и Помпеи погибли в результате одного и того же извержения, процесс в обоих случаях протекал по‑разному. Помпеи оказались похороненными под восьмифутовым слоем пемзы, золы и воды. Но произошло это не мгновенно. У помпеян было время бежать из гибнущего города, и большая часть населения так и поступила. Подсчитано, что лишь две тысячи человек из двадцати, проживавших в Помпеях, не сумели выбраться из города. Здесь не было раскаленной докрасна лавы и удушливых клубов дыма. По сути, город подвергся длительной бомбардировке кусками пемзы и пеплом. Это было похоже на выпадение горячего града, где каждая градина достигала размеров средней фасолины. Конец Геркуланума выглядел совсем иначе. На него обрушилась стремительная лавина горячей грязи, которая изверглась из жерла Везувия, в короткое время преодолела пятимильную дистанцию и накрыла город вместе с ближайшими окрестностями. Геркуланум оказался погребенным под 65‑футовым слоем застывшей лавы. Оба города настолько надежно скрылись под землей, что в Средние века даже не подозревали об их существовании. Помпеи и Геркуланум обнаружили лишь в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях. Их открытие установило хрупкую связь между прошлым и настоящим, и наши современники с удивлением обнаружили, что не так уж и отличаются от людей, живших в первом веке нашей эры.

Проходя по мощеным улицам Геркуланума, я смотрел на маленькие домики по обеим сторонам улицы, на переулки, убегавшие в глубь поселения, на фонтаны, украшавшие дворы и улицы, и чувствовал, что действительно оказался в мире святого Павла.

Если принять, что мученическая кончина апостола произошла в 67 году, выходит, что от разрушения Геркуланума ее отделяло каких‑то двенадцать лет. То, что сейчас нам представляется древними руинами, было еще полно жизни во времена Павла. Мужчины и женщины сидели в тенистых садах, огороженных мраморными портиками, и просматривали последние книжные новинки. Они восхищались бронзовыми и мраморными статуями, прекрасно сохранившимися до наших дней. Они прогуливались по узким улочкам Геркуланума и отправлялись на морские купания в восточную часть города, где тогда располагался самый модный променад. Должно быть, Геркуланум очень напоминал Хуан‑ле‑Пен и другие курортные городки на юге Франции.

Я подошел к группе археологов и рабочих, которые трудились над маленькой гостиницей, лишь недавно освобожденной от окаменевшей грязи. Деревянная лестница, почерневшая и обуглившаяся, сохранилась в прекрасном состоянии. Каждая ступенька была любовно облицована толстым стеклом и, поднимаясь по лестнице, я осознавал, что иду по ступеням, сделанным в первом веке нашей эры. Наверху в комнатах я увидел кровати, на которых спали постояльцы в ту трагическую августовскую ночь 79 года. В каждой спальне стояли стеклянные сундуки, в которых хранились вещи, брошенные владельцами при паническом бегстве. И я подумал: это правильно, что вещи из Геркуланума не переносят в музей, они должны храниться там, где их нашли археологи.

На складе я обнаружил древний кабестан с веревкой, еще крепкой и сохранившей гибкость. В другом хранилище я увидел деревянный пресс, из тех, что и поныне используют современные переплетчики. Обследуя надворные постройки, лишь частично раскопанные, я наткнулся на кучу почерневшего зерна. Каждое зернышко было твердым, но легким.

Солнечные лучи освещали маленькие садики Геркуланума, которые столько столетий пребывали в полной темноте. Сейчас они снова ожили, и на цветущие кусты слетались пчелы. Когда вы стоите в таком месте, отделенном восемнадцатью столетиями от реальности, возникает странное чувство: будто зашел в пустой дом приятеля, который должен с минуты на минуту появиться. Глядя на глыбы коричневого туфа, невольно думаешь: что они под собой скрывают?

Только вообразите, что может храниться в руинах Геркуланума. Представьте себе, что некий христианин в том далеком 79 году оставил в металлическом футлярчике копию Евангелия. Да ведь это книга старше всех, известных нынешним христианам! Возможно, какой‑нибудь книголюб из Геркуланума хранил у себя дома не только утерянные книги Ливия, но и – страшно подумать! – некогда существовавший второй том Деяний апостолов.

 

Тем же вечером я сел на поезд, отправлявшийся в Рим.

 

 

Мое купе оказалось забитым дельцами из Неаполя. У каждого на лацкане пиджака красовался значок «Континентальный бизнесмен», каждый вез с собой портфель из тонкой телячьей кожи. Они расстегнули пряжки на ремнях и достали ворохи деловых бумаг, в которые и углубились с головой. Вскоре весь вагон заполнился табачным дымом. Я попытался открыть окно, но трое моих попутчиков тут же начали чихать. Пришлось вновь закрыть окно. Тогда я вышел в коридор и стоял у окна, наблюдая за проносившимися мимо огнями и гадая, что за реку мы сейчас пересекаем.

На память пришли воспоминания кардинала Уайзмана: он описывал, как въезжал в Рим по этой дороге в прошлом столетии. Всегда наступал миг, когда карета поднималась на холм, с которого открывался вид на Рим. И возница непременно тыкал кнутом в сторону далекого города и говорил: «Ессо Roma!»[47]Наверное, это был великий миг. Я пообещал себе, что когда‑нибудь поеду в Рим не поездом, а старинным способом и услышу эти два слова, которые заставляли учащенно биться сердца многих поколений паломников – «Ессо Roma!»

Последний раз я был в Риме шесть лет назад. Тогда был февраль, и в Риме неожиданно выпал снег. Я приехал уже вечером и сразу же очутился на белой улице. Помнится, я поднялся на Капитолий, где толпа разгоряченной молодежи развлекалась тем, что катала снежки с холма. Решив поужинать, я направился в ресторан «Ульпия», рядом с Форумом Траяна. Пока я ждал свой заказ, в ресторан заявились какие‑то юноши: они несли в руках снег и с гордостью демонстрировали своим друзьям. В зале царило шумное веселье. Из всего этого можно было сделать вывод, что снег в Риме – явление редкое и удивительное.

Колизей тоже стоял заснеженный. Пустые ряды сидений поднимались к студеным небесам: они выглядели темнее обычного и, казалось, таили в себе некую угрозу. Я поймал себя на мысли: как странно стоять в месте, которое я всегда себе представлял окрашенным кровью святых, и наблюдать невинную белизну рождественского утра.

В ту неделю были подписаны Латеранские соглашения между Святым престолом и Муссолини. На улицах плескались желтые и белые папские флаги. Кармелиты, францисканцы, капуцины и семинаристы со всех концов света собирались кучками на улицах и пьяццах Рима и обсуждали историческое событие. Мне кажется, это была самая необычная толпа, которую я видел в своей жизни. Я стоял вместе со всеми перед Латеранским дворцом и слушал звон колоколов, оповещающих об успешном завершении переговоров. Вокруг меня были японцы и африканцы, молодые шотландцы, американцы, ирландцы, англичане, немцы и французы – все в традиционных одеяниях своих семинарий. Затем, когда колокола смолкли, кто‑то из монахов начал декламировать «Те Deum», и весь Рим радостно подхватил молитву.

Тогда мне посчастливилось достать билет на папскую торжественную мессу, проходившую в храме Святого Петра. Папа Пий XI, наконец‑то освободившийся от звания «ватиканского узника», должен был впервые показаться на публике. Снег тем временем превратился в дождь. Ранним утром, наряженный в смокинг, я отправился в собор Святого Петра, и клянусь, никогда еще часы ожидания не протекали так легко. Я сидел и наблюдал, как толпа заполняет огромное здание. Представители ватиканской гвардии ходили по рядам и следили за порядком. На них были традиционные медвежьи шкуры, бриджи из белой оленьей кожи и высокие черные сапоги, шпоры звонко цокали по мраморному полу собора. Я подумал, что они похожи на эскадрон, отставший от наполеоновской армии и затерявшийся в веках.

Возле балдахина, сооруженного над гробницей святого Петра, стоял караул швейцарской гвардии. На них была парадная форма (которая, по слухам, разработана самим Микеланджело): стальные шлемы, дублеты, рукава которых украшены красными, желтыми и синими лентами. Каждый гвардеец сжимал в руке пику. Медленно тянулось время. Официальные лица Ватикана – каждый из которых вполне мог быть персонажем Эль Греко – тихо передвигались по нефу, указывая именитым гостям их места. Остроконечные седые бородки лежали поверх плоеных воротников, на черном бархате штанов выделялись средневековые шпаги.

Внезапно откуда‑то из‑за дальней арки раздались громкие слова команды. Все гвардейцы застыли по стойке «смирно». Затем, к моему удивлению, тысячи мужчин и женщин поднялись на ноги и, перекрывая звук серебряных труб, разразились аплодисментами.

Я бросил взгляд через пространство нефа на величественные западные ворота и увидел картину, олицетворяющую блеск и благородство средних веков. Там медленно двигалась процессия: я разглядел начищенные каски швейцарских гвардейцев, за ними следовали с обнаженными мечами личные гвардейцы папы. Они были одеты в малиновые туники и шлемы, с гребня которых спускались роскошные черные плюмажи. Члены ватиканского капитула чинно следовали попарно, за ними шли представители всех католических орденов и монахи в коричневых одеяниях. Когда аплодисменты стихли и на пару секунд воцарилась тишина, явственно прозвучал чеканный шаг гвардейцев и звон шпор.

Пока процессия медленным шагом пересекала неф, изменилось освещение. Зал, прежде залитый бледным дневным светом, вдруг взорвался сиянием бесчисленных огней. Резкое звучание труб сменилось торжественным маршем, и в дальнем восточном конце храма я увидел папу Пия XI: облаченный во все белое, он восседал на переносном троне, sedia gestatoria. На голове у папы блистала драгоценными камнями тиара. Он сидел совершенно неподвижно, лишь старческая рука поднялась вверх, дабы начертать в воздухе крест.

Два флабелла – огромных веера из страусиных перьев – медленно двигались над головой папы, и это неторопливое движение напомнило Константинополь византийских императоров и те далекие времена, когда представитель святого Петра правил всеми восточными христианами. В той церемонии, которая разворачивалась на наших глазах, не было ни единой несущественной детали. Все, что здесь происходило – каждый жест, каждое слово, каждый узор на вышивке, – соответствовало букве и духу церкви. Минувшие столетия объединились, чтобы прописать все мелочи сегодняшней процессии. Мне казалось, что храм буквально задыхается от воспоминаний. Я смотрел по сторонам и завидовал тем людям, которые в приливе чувств громогласно кричали «Вива!» Меня тоже захлестывали чувства, но совсем другого рода. Я ощущал, что минувшие столетия сконцентрировались в этой церкви и заполнили ее до самой крыши. В потоке исторических воспоминаний мой разум беспомощно бился, как утопающий на глубине.

Люди вокруг радовались и веселились, а у меня в горле стоял комок. Прокричать что‑либо я сейчас не смог бы даже ради спасения собственной жизни. Странно, в эмоциональном плане я не воспринимал смысла вершащейся церемонии. Если в ней и было зашифровано какое‑то послание, то оно взывало к моему разуму и воображению. Я видел старого человека в белом одеянии, которого несли в роскошном паланкине; я отмечал, как кресло покачивается в такт движению. Но я видел не одного старика и не одного папу: глядя на Пия XI, я прозревал всю предыдущую историю и всех пап, которые были прежде. Окружающий мир казался мне юным, а человек в паланкине был самым древним существом на этой планете. Моему внутреннему зрению открылось зримое воплощение памяти, уходившей корнями в самое начало христианской эпохи.

Наконец носильщики опустили паланкин. Старик в белом сошел со своего помоста и, сделав несколько шагов, пересел на величественный белый трон под алым балдахином. Кардиналы по очереди приближались к папе и целовали кольцо у него на руке. Из Сикстинской капеллы доносилось пение: высокие голоса выводили печальную нежную мелодию. Папа опустился на колени перед алтарем.

…То, что произошло дальше, не поддается описанию. Наверное, в моем мозгу что‑то сдвинулось, потому что я увидел длинную, уходящую в прошлое череду коленопреклоненных людей, и первым в этом ряду был не кто иной, как сам святой Петр.

«Tu es Petrus, et super hanc petram aedificabo ecclesiam meam»[48].

 

 

После однообразного путешествия по широкой равнине Кампании наш поезд начал долгий подъем на холмы. Внезапно слева по ходу мелькнула запруда, мы подъезжали к станции под названием Формия. Железнодорожная ветка, тянущаяся от Неаполя к Риму и проходящая через Формию, на одном участке совпадает с той дорогой, которой следовал Павел. Современная Формия существовала и в древности, только тогда она называлась немного иначе – Формие. Тогда это был милый прибрежный городок, знакомый нам по письмам Цицерона: именно сюда отправился на отдых знаменитый оратор, удалившись от дел. Я почти уверен, что центурион Юлий избрал Формию в качестве места отдыха для солдат и вверенных ему пленников.

После Формии путешественники прибыли в Террачину, где им предстояло сделать выбор: продолжать ли и дальше следовать по знакомому и популярному торговому пути или же пересесть на баржу, которая двигалась по каналу, проложенному через Понтинские болота. Мы не знаем, какое решение приняли путешественники, но в Деяниях говорится, что прибыли они на Аппиеву площадь, расположенную у северного конца канала. Надо сказать, что баржа двигалась на мускульной силе мулов, и как раз в этом месте мулов выпрягали, чтобы налегке отправить обратно. На площади было множество таверн сомнительного качества, а также постоялых дворов, где путешественники могли передохнуть, прежде чем отправиться в дальнейший путь.

Здесь, на берегу канала всегда собиралась разношерстная толпа. На сей раз среди них выделялась группа христиан, которая с жадностью всматривалась в лица путников, прибывавших с юга. Эти люди специально проделали дальний путь из Рима, чтобы встретить Павла и проводить его в столицу. Могу представить, какой радостью осветилось лицо апостола, когда он увидел единоверцев, прошедших сорок миль лишь для того, чтобы обнять его и запечатлеть братский поцелуй на его челе!

Возникает закономерный вопрос: чем объяснить такую четкую организацию в ранней христианской церкви? Как христиане из Путеол могли знать, в какой день Павел выйдет в путь и когда он доберется до Рима? А ведь надо было еще передать эту весть членам римской общины, чтобы они в назначенный день встречали апостола на «королеве дорог», Аппиевой дороге. Единственным разумным объяснением служит присутствие святого Петра в Риме. Согласно церковной традиции, он прибыл в Рим не позднее 42 года и занимался всеми организационными вопросами молодой христианской церкви.

Встреча Павла с христианами Рима – это, пожалуй, один из самых светлых эпизодов в тексте Деяний. Во время миссионерских путешествий апостолу не раз приходилось сражаться за свою жизнь. Не единожды он терпел поражение, подвергался давлению, возможно, неоднократно плакал, потрясенный злобой и подлостью своих неприятелей. Но никогда, ни на единый миг он не признавал себя побежденным, поскольку всегда ощущал присутствие Иисуса Христа в своей душе. Эта встреча с единоверцами из Рима стала заслуженной наградой за годы борьбы и лишений, которые пришлось вынести апостолу. Если в жизни Павла и был миг, когда его глаза увлажнились слезами радости, а «лицо сияло, как лицо ангела», то, думаю, это была неожиданная встреча с римскими христианами.

Они шли рядом с апостолом – словно тот был не узник, а победитель – и поднимали дух, пересказывая новости из жизни своей маленькой общины. Когда они проделали десять миль по Аппиевой дороге и приблизились к заведению под названием «Три таверны», то встретились с еще одной группой христиан. Очевидно, это были пожилые люди, которые не смогли пройти сорок миль до побережья канала. Однако им тоже хотелось встретить апостола и засвидетельствовать свое почтение. «Увидев их, Павел возблагодарил Бога и ободрился»67.

Теперь они следовали по одной из самых многолюдных и знаменитых дорог в мире. Они почти достигли ворот в Рим. Каждый шаг приближал Павла к исполнению заветной мечты – увидеть собственными глазами Вечный Город! И пусть он прибывает в Рим в качестве узника, но это было триумфальное прибытие – в окружении людей, которые его любили и почитали. Любовь и почитание – вот два чувства, которые в веках останутся связанными с именем святого Павла.

Интересно, что думали о них другие путники, встречавшие эту необычную группу на Аппиевой дороге? Измотанные странствиями пленники, шествующие под конвоем, и среди них один – в окружении счастливых друзей. Наверняка люди спрашивали: «Кто этот человек?» А Юлий отвечал любопытным прохожим: «Это Павел Тарсянин, который идет искать справедливости у кесаря».

Таким образом они подошли к Риму, приблизились к Капенским воротам, по зеленым камням которых все время сочилась влага – из‑за протекавшего акведука, который проходил прямо над воротами. Кое‑как пробились сквозь толпу, всегда толкавшуюся возле ворот, миновали рыночные подводы и носильщиков портшезов, которые здесь как раз высаживали своих пассажиров, и вошли в Рим.

Раньше считалось, что Юлий доставил Павла в расположение преторианской гвардии на Палатинском холме. Должность Юлия описывается в Деяниях греческим словом «стратопедарх», что переводят как «начальник лагеря». Однако этот титул видится слишком скромным для префекта преторианской гвардии. Знаменитый историк Теодор Моммзен для обозначения должности Юлия использует старинное латинское выражение Princeps Peregrinorum – то есть главный над Перегринами, имперскими курьерами. Подобное толкование проливает совсем иной свет на условия содержания Павла в Риме.

Как я уже упоминал ранее, peregrini – особый корпус имперских гонцов, своеобразная военная почта. Хотя их набирали в основном из легионов, стоявших в провинциях, основная база курьеров находилась в Риме. Перегрины освобождались от рутинных воинских обязанностей и использовались для особых выездных заданий. По их завершении они снова возвращались в столицу и ждали новых приказов. Таким образом, Юлий «из отряда Августа» был не простым центурионом, который получил приказ от кесарийских властей доставить Павла в числе прочих узников в Рим. Он являлся членом корпуса перегринов, который прибыл в Кесарию с какой‑то срочной депешей и дожидался подходящего задания, чтобы вернуться обратно. Лагерь перегринов находился не на Палатинском, а на Целийском холме. Таким образом, ошибочно считать, что Павел сразу оказался в самом сердце Рима. Более вероятно, что маленькая группа вошла в город через Капенские ворота и, свернув направо, направилась к казармам перегринов.

Если внимательно читать текст Деяний, становится ясно, что Юлий относился к своему пленнику с глубочайшим уважением. Уверен, что, если только послание прокуратора Иудеи уцелело во время кораблекрушения, оно было дополнено личным свидетельством командира перегринов об отважном поведении апостола во время катастрофы и той услуге, которую он оказал солдатам, своевременно раскрыв заговор моряков.

Павла приняли с подчеркнутой вежливостью. Он был, так сказать, пленником на поручительстве. Это означало, что он мог выбирать себе жилье в соответствии со своими пожеланиями и средствами. Его не особенно стесняли в повседневной жизни, если не считать того факта, что он все же находился под военным надзором и должен был по первому требованию явиться в назначенное место. Вот заключительные строки, которыми Лука завершает повествование в Деяниях святых апостолов:

«И жил Павел целых два года на своем иждивении и принимал всех приходивших к нему, проповедуя Царствие Божие и уча о Господе Иисусе Христе со всяким дерзновением невозбранно»68.

 

Наш поезд продолжал путь к Риму. Слева мелькали разрозненные огоньки ферм, разбросанных среди Понтинских болот, справа вырисовывались контуры Альбанских холмов. Вскоре огней стало больше, они оформились в двойные цепочки уличных фонарей: мы въезжали в Рим. После неизбежной вокзальной суеты я вышел на улицы Вечного Города, где фонтаны выбрасывали водяные струи, сверкавшие в свете уличных ламп.

 

 

Я позвонил своему итальянскому другу, который трудился в организации по охране античных памятников. Он оказался свободен и согласился со мной пообедать в одном из ресторанов. Во время встречи он напустил на себя жутко таинственный вид: все намекал на какой‑то секрет, который отказывался открывать до конца обеда.

Date: 2015-09-18; view: 364; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию