Речи Высокого и Речи Гримнира

Судьба сводит людей с богами. Чаще всего их посещает постоянно странствующий Один. «Старшая Эдда» сохранила целый «моральный кодекс» эпохи викингов, приписанный Высокому – так именовался сам Один. «Речи Высокого» содержат всю мудрость раннего Средневековья – от советов осмотреть все входы в жилище, не скрывается ли там враг, до речении, которые напоминают библейские слова Экклезиаста, так же, как Один, «поучающего в собрании»:

Следует мужу

в меру быть умным,

не мудрствуя много;

ибо редка

радость в сердцах,

если разум велик.

В этих речениях поначалу нет ничего собственно «божественного» и даже мифологического. Кажется странным, что сам Один, обещающий воинский рай своим эйнхериям, изрекает:

Лучше живым быть,

нежели мертвым;

живой – наживает;

для богатого пламя,

я видел, сияло,

но ждала его смерть.

В «Речах Высокого» Один раскрывает себя постепенно, когда переходит от проповеди житейской мудрости и воздержания к советам о том, как вести себя с хитроумными девами. Одна из них обманула его, когда назначила свидание на ложе: пришедший на любовную встречу бог увидел лишь суку, привязанную к лежбищу. Зато бог взял свое, соблазнив деву Гуннлёд, что стерегла мед поэзии, похищенный богом; в строфах, передающих этот миф, Один именуется уже Бёльверком – Злодеем. Его клятва, данная на священном кольце, коварна, ей нельзя верить…

Только тут выясняется, что Один говорит с престола тула – жреца‑прорицателя, высящегося у самого источника Урд, то есть у корней мирового дерева. Его советы обращены к некоему Лоддфафниру, и бог опять обращается к житейской мудрости, пока не доходит до повествования о том, как он сам приносит себя в жертву на мировом дереве, чтобы узнать тайную мудрость. И здесь рассудочность не оставляет бога, даже когда он говорит о жертвоприношениях:

Хоть совсем не молись,

но не жертвуй без меры,

на дар ждут ответа.

Таков закон язычества: отношения между миром людей и миром богов (как и отношения между мирами богов и великанов) строятся на основаниях обмена. Правда, сам Один делает все, чтобы этот обмен не был равноценным…

«Речи Высокого» завершаются перечислением заклинаний, известными лишь Одину. Первое – от печали, второе – для врачеванья, третье – притупляющее клинки врагов и делающее их оружие безвредным, четвертое – освобождающее от оков, пятое – отражающее стрелу, пущенную из лука, шестое – приносящее болезнь тому, кто сам собирался навести порчу при помощи кореньев, седьмое – усмиряющее пламя, восьмое (к которому редко прибегал Один) – примиряющее воинов, девятое – успокаивающее бурю на море.

Читатель, может быть, устал от этого перечисления, но в нем и даже в этой нумерации заклятий – особый смысл. Их остается еще девять, и десятое не позволяет ведьмам‑оборотням вернуть их человеческое обличье. Одиннадцатое заклинание оберегает друзей в битве – Один «поет в щит», и те становятся неуязвимыми. Двенадцатое сопровождается вырезанием рун под деревом, где висит повешенный: мертвец оживет и будет рассказывать о тайнах иного мира – недаром Один зовется Богом повешенных. Тринадцатое заклятье сопровождает обряд освящения водой младенца: в очистительную силу воды скандинавы верили и до крещения, но заклинание Одина делало ребенка невредимым в битвах. Четырнадцатое раскрывало число асов и альвов и имена богов: знание имен давало особую власть над их носителями.

Пятнадцатое заклинание напел некий карлик Тьодрёрир перед дверью аса Деллинга – отца Дня; он напел силу асам, почести – альвам, а Одину – дух. Мы не знаем содержания мифа, связанного с этим заклятьем, но карлик – ночное хтоническое существо – должен был, рискуя жизнью, исполнять песнь перед родителем Дня: ведь днем он превращался в камень. Лишь эта угроза могла заставить враждебное богам существо поделиться с ними тайными знаниями. Шестнадцатым и семнадцатым заклинанием Один мог приворожить полюбившуюся деву. Восемнадцатое же Высокий не может сказать ни женам, ни девам – оно остается сокровенным.

Перечисленных заклинаний – дважды девять; это священное число, и сам поэтический перечень должен был способствовать запоминанию этой мифопоэтической системы заклятий. Недаром Высокий именовал себя тулом – жрецом‑прорицателем.

В другой песни Один, оказавшийся в мире людей, представляется поначалу беспомощным стариком, он не может не только освободить себя заклинаниями от пут, но и оградить от пыток. Но в этом – смысл поведения бога, ждущего от своих почитателей той мудрости, которой учил их Высокий.

В прозаическом введении к «Речам Гримнира» из «Старшей Эдды» рассказывается, как двух детей некоего конунга – старшего Гейррёда и младшего Агнара – уносит в лодке в открытое море. Их лодка разбилась о неведомый берег, и детей приютили старик со старухой. Пока дети зимовали у них, старик ходил за Гейррёдом, старуха – за Агнаром. По весне старик дал им лодку и, провожая детей, сказал что‑то с глазу на глаз своему воспитаннику. Когда лодка причалила к родной земле, Гейррёд, выскочив на берег, оттолкнул ее в море с проклятием, обращенным к брату: «Плыви туда, где возьмут тебя тролли!» Гейррёд вернулся ко двору отца, которого уже не было в живых, и был избран конунгом.

Далее рассказывается о том, что Один и Фригг сидели на престоле Хлидскъяльв в Асгарде и осматривали все миры. Один спросил супругу, видит ли она своего питомца Агнара? Он народил детей с великаншей в пещере. Питомец же Одина – конунг и правит страной.

Мы уже знаем, что соперничество свойственно этой божественной паре. Связь с дикой великаншей для отпрыска конунга и воспитанника Фригг – самое позорное деяние, хоть виновен в нем злой совет Одина (ведь он сам скрывался в облике заморского старика). Ответ Фригг не менее оскорбителен для Одина и Гейррёда – конунг, по ее словам, так скуп на еду, что морит голодом гостей, когда ему кажется, что их слишком много. Один не может смириться с этим и бьется об заклад с женой, что это – клевета. Он сам взялся проверить гостеприимство своего питомца, прикинувшись незнакомым гостем.

Тем временем Фригг отправила свою служанку Фуллу предупредить Гейррёда, что к нему явится злой колдун, и распознать его можно потому, что собаки не станут нападать на него. Конунг был радушен и гостеприимен, но колдуна, явившегося к нему в синем плаще, Гейррёд велел схватить. Когда же тот назвался колдовским именем Гримнир – «Скрывающийся под маской» – и больше не пожелал о себе рассказывать, конунг приказал пытать его, посадив между двух костров – подвергнув очистительной силе огня – и не давая пищи и питья. Так Гримнир провел восемь ночей, а Гейррёд поневоле подтвердил обвинение Фригг.

У конунга был юный сын, которого Гейррёд назвал Агнаром в честь брата: давать имена принято было в честь умерших родичей, а Агнар, отправленный к троллям, считался мертвым. Мальчик дал Гримниру напиться из полного рога и сказал, что отец поступает плохо, ибо пытает невинного – уже плащ гостя стал тлеть от огня.

Тогда Гримнир заговорил, предрекая счастье Агнару за глоток влаги – он будет властителем воинов. Далее скрывающийся под колдовским плащом бог начинает повествовать об открывающемся ему видении – он видит священную землю асов и альвов и чертоги богов, собственную Вальхаллу и мировое дерево Иггдрасиль со всеми их обитателями, колесницу солнца, которую тащат усталые кони, Имира, из тела которого создан мир, все лучшее, что есть в мире богов:

Дерево лучшее –

ясень Иггдрасиль,

лучший струг – Скидбладнир

(ладья Фрейра),

лучший ас – Один,

лучший конь – Слейпнир,

лучший мост – Бильрёст,

скальд лучший – Браги

и ястреб – Хаброк,

а Гарм – лучший пес.

Гарм (страж преисподней) – тот пес, лай которого в «Прорицании вёльвы» будет предвестием надвигающегося конца света. Видение Одина охватывает весь мир, поминает его начало (Имир) и конец. Один вещает на девятый день своих пыток – однажды он уже висел меж ветвей мирового древа девять дней и ночей, чтобы познать тайны мира. Теперь он передает их Агнару и всем, кто слышит его в зале Гейрёда.

Это вещее сказительство, даже его отрывочность и бессвязность напоминает камлание шамана, пребывающего в мучительном трансе и описывающего свое путешествие по мировому дереву и вселенной. Загадочная строфа этого камлания действительно обнаруживает черты шаманского ритуала: Один говорит, что Улль и все асы благословят того, кто размечет костры и поднимет котлы – тогда откроются все миры. Котлы над очагами закрывают дымовое отверстие в кровле – в шаманских ритуалах считается, что именно через него шаман отправляется в свое странствие по вселенной. Освобождение Одина – это открытие божественного мира.

Но Один сам открывает себя. Он собирается со всеми асами на более гостеприимный и священный пир к великану Эгиру. Собравшимся же у Гейррёда он открывает свои имена. Этот список имен – тула – самый длинный в древнеисландской литературе: он содержит 54 имени. Таков обычай Одина – он не называл себя божественным именем в мире великанов и людей. Перечисление же имен само по себе имело магический смысл: слово «тула» родственно наименованию жреца‑прорицателя, который именовался «тул» и знал все имена, объединенные единым стихотворным ритмом. С «престола тула» у источника Урд сам Один произносит свои «Речи Высокого» – моральный кодекс, сохранившийся в «Старшей Эдде»; среди сокровенных знаний, которыми владеет только Отец всех богов, Один называет число асов и альвов, а также прозванья богов. Стало быть, Один – тул; слово «тулья» означало также глагол, передающий бормотание, монотонное говорение. Это бормотание и производил старик‑нищий на пиру у Гейррёда, и слышать его мог только пожалевший измученного старика юноша Агнар. Удачлив тот, кто может разобрать эти вещие слова, и обречен тот, кто не смог распознать Одина.

Смысл многих имен Одина остается для нас неясным – как они могли быть неясны и верившим в Одина древним людям, но среди них есть уже знакомые читателю – в том числе Ганглери, Странник, сбившийся с пути, – так прозвался конунг Гюльви, явившийся на состязание к самому Одину, Высокий (Хар) и Равновысокий, как называли себя двое из троицы таинственных персонажей, представших перед этим Гюльви. Прочие относятся к божественным признакам и атрибутам Одина – он Вождь Ратей и Шлемоносец, Отец мертвых и Губитель в битве, Отец победы, Щит и Посох богов, Гаут – вождь германцев (готов), Фёльвинн – Многомудрый, но и Глапсвинн – «Мудрый обманщик», Игг – Ужасный, Бёльверк – Злодей и т. д. Одно из них – Сидхётт, «Владелец шляпы с широкими полами» – характерно, что Один часто появлялся среди людей в этой шляпе; дело было не только в том, что можно было сразу узнать одноглазого бога – не должно было видеть его взгляда. Специальные имена – Бильейг и Бальейг – означали этот мерцающий и вспыхивающий мрачным огнем взгляд единственного глаза. Бальейг – это взгляд, вспыхивающий огнем погребального костра: Один сам ввел обряд сожжения умерших – с дымом погребального костра можно было попасть к нему в Вальхаллу. Гейррёду, не узнавшему бога и поместившему его самого между костров, эти имена предвещали смерть.

Главное имя бога звучит как приговор Гейррёду: он, – говорит Гримнир, – был не в меру пьян и не понял, что былой друг – Один – его уже предал, и конунг лишен помощи Одина и эйнхериев. Бог уже видит обагренный кровью меч – Игг, Ужасный, получит пораженного мечом. Дисы разгневаны, – молвит Один, – и если конунг посмеет приблизиться, то увидит самого бога.

Гейррёд сидел с полуобнаженным мечом и, когда услышал имя Одина, вскочил. Меч выскользнул из ножен, а конунг, споткнувшись, упал на него и был пронзен собственным оружием. Конунгом стал его сын Агнар, как предсказывал Один.

Несмотря на свой гнев, верховный бог проявил великодушие по отношению к Гейррёду. Его смерть – смерть от оружия, хоть и напоминала проклятие (поражаемы собственным оружием были те, кто совершили клятвопреступление), но была одновременно жертвенной смертью, посвящением Одину.