Глава 8. Она открыла дверь и увидела на пороге своего соседа, Валентина

Г.

Она открыла дверь и увидела на пороге своего соседа, Валентина. Он был в домашних брюках и свитере. Осунувшийся и ужасно несчастный. Оля знала, что недавно он похоронил жену.

Прошел месяц, как она жила в этом доме одна, без мамы, пытаясь внушить себе, что она уже достаточно взрослая, чтобы быть в состоянии приготовить себе еду, постирать белье, вымыть полы, не говоря уже об учебе. В сущности, и при маме она выполняла все эти обязанности и не считала сейчас себя особенно‑то перегруженной. Она и раньше видела мать редко, особенно в последнее время, когда той приходилось целыми днями заниматься поисками работы. Теперь же у нее появилась надежда на то, что мать устроится работать на ферме, будет зарабатывать. А может, если повезет, и выйдет замуж за человека достойного, богатого.

– А мамы нет, – сказала Оля, ежась от холода. В доме топили плохо, и ей приходилось из экономии включать электрический обогреватель не больше чем на полчаса – час.

– Работу нашла? – глядя куда‑то мимо Оли, спросил Валентин. Волосы его, серые и непромытые, были взъерошены, глаза потухли. Казалось, еще немного, и он окончательно запутается в этой жизни, забудет, что такое чистота, порядок, сытость, сон… Оля слышала, что Валентин, с тех пор как умерла его жена, почти ничего не ест, а только пьет воду. Она уважала его за то, что не водку. А еще он практически не спит. Все это она слышала от второй своей соседки, изредка заглядывающей к Оле с пирожками да котлетами. Вообще, ей повезло с соседями. Такие добрые, ненавязчивые, все понимают…

– Да вроде, – неопределенно ответила Оля, не желая вдаваться в подробности жизни матери. Валентин все равно спросил из вежливости или от смертельной скуки. Просто так. Поэтому какая разница, что она ему ответит.

– А я это… решил щи сварить… Да только капусты у меня нет.

– Да вы проходите, Валентин, не стойте на пороге… Значит, решили щи сварить, а капусты нет? А что же у вас есть?

– Кастрюля, картошка, лук, постное масло и кусок грудинки.

– Ну что ж, это уже много. Помните, как у О’Генри? Вместе готовили рагу… У кого‑то мясо, у кого‑то лук… Точно не помню. Ну, это неважно… У меня есть немного капусты, и томатная паста найдется. Осталась с хороших времен…

И зачем она это сказала? Как будто у нее сейчас плохое время. Время вообще не может быть плохим. Во всяком случае, нельзя впадать в уныние, кажется, это один из самых страшных грехов. Надо улыбаться и радоваться тому, что у тебя ничего не болит, что в комнате батареи все‑таки чуть теплые, а не холодные, а в холодильнике есть кусок колбасы и кастрюлька с гороховым супом из пакетика. Словом, жить можно.

Вечером Валентин снова пришел и неуверенно, слабым голосом пригласил Олю на ужин – на щи! Если бы это был кто другой, не вдовец Валентин, вряд ли бы она приняла приглашение. А так… Ей показалось, что она может помочь ему одним своим присутствием. Посидит рядом с ним, поест его щей, похвалит, они поговорят, глядишь, он и отвлечется от своих тяжелых мыслей…

– С удовольствием… Знаете, даже на лестнице пахнет вашими щами, – сказала она чистую правду. – А у вас есть черный хлеб?

– Хлеб? Вот елки‑палки!.. Про хлеб‑то я и забыл…

– Зато у меня есть – целая буханка! Мягкого черного хлеба. Знаете, со щами это просто классика…

– У меня сметана есть.

– Вот это будет настоящий пир!

И Оля сглотнула слюну.

– Приду к вам через десять минут.

Она переоделась в джинсы и свитер, причесалась, взяла хлеб и отправилась на ужин.

Щи на самом деле оказались очень вкусными. Оля сначала ела, сдерживаясь, чтобы не показать Валентину, как она голодна и как ей хочется по‑быстрому расправиться не с одной, а с двумя тарелками щей, а потом, когда они начали разговаривать, пусть даже и ни о чем, она забылась и ела уже более спокойно, естественно, насыщаясь и получая от этого огромное удовольствие.

В квартире Валентина давно не убирались. Повсюду была пыль, вещи раскиданы как попало. Хотя чувствовалось, что семья жила хорошо, покупалось много дорогих вещей и что не так давно здесь было красиво и уютно. Теперь же зеркала потускнели, ковры запылились, посуда тоже стала какой‑то серой, а занавески на окнах покрылись грязноватым налетом… Мебель приобрела какой‑то восковой бледный вид…

– Знаете, я, конечно, намного младше вас, но все равно хотела бы дать вам совет… Как‑то объяснить вам, что для вас жизнь не кончилась. Да, конечно, вы потеряли самого близкого человека, но все равно жизнь продолжается, и вам надо жить, вставать утром, принимать душ, завтракать, пить кофе. Идти на работу… Вы ходите на работу?

– Я взял отпуск за свой счет.

– Вас там ждут?

– Да, ждут.

– Вы очень плохо выглядите, знаете? А ведь вы еще молодой мужчина… Нельзя так опускаться. Вот скажите мне, когда вы последний раз брились?

– Не помню… Кажется, два дня тому назад.

– Мне кажется, что вам нужна помощь.

– А мне думается, что это тебе, Оля, нужна помощь. Я поэтому‑то и пришел к тебе. Говорят, что твоя мать бросила тебя и уехала куда‑то на Север…

– На Север? Нет, она поехала на заработки, но не так далеко, как всем кажется. И она не бросала меня. Мы договорились с ней, что она, как устроится, станет присылать мне деньги, иногда будет приезжать…

– А почему она не взяла тебя с собой?

– Да потому, что тогда и сама не знала, где будет, как… К тому же тот человек, который взял ее на работу, сразу сказал, что ему не нужна работница с детьми. Маме пришлось обмануть его и сказать, что меня нет. Но я не обижаюсь на нее. В той ситуации, в какой мы оказались, я рада и такому…

– Сколько прошло времени?

– Десять дней.

– Она хотя бы звонит?

– Нет, не звонит. Боится, думаю, что хозяин ее уличит во лжи…

– Оля, да это же самый настоящий бред! Пусть так, пусть она не говорит ему правду о том, что у нее есть дети, но позвонить‑то тебе, чтобы справиться о твоем здоровье, узнать, как ты здесь вообще… Нет, не понимаю, как так можно?! Она может позвонить тебе, как сестре. И этот ее хозяин, он же должен понимать, что до того, как она устроилась к нему на работу, у нее была своя жизнь, какие‑то родственники, друзья… Не в лесу же она жила отшельницей!

– Да, мы тоже говорили с ней… Не знаю, я жду, что она позвонит, приедет…

– А ей не приходило в голову, что тебе просто нечего есть?!

– Она оставила мне немного денег, вот я и тяну.

– Послушай, Оля, люди должны друг другу помогать. Прошу тебя, возьми у меня денег. Я же понимаю, как тебе сейчас трудно…

– Но я не могу… Это нехорошо. Мы же – чужие.

– А ты представь себе, что я твой дядя. Родной. Объявился нечаянно.

– Но вы же не дядя.

– Говорю же – представь себе. Твоя мама же обманывает сама себя, когда живет где‑то там без тебя и старается не думать о том, что она тебя бросила… Ей так легче осваиваться на новом месте… Кстати, а что это за работа‑то?

– Грязная, черная работа… на свиноферме.

Валентин даже присвистнул.

– И далеко это?

– Кажется, нет… Я не знаю, как называется это место.

– Важно, чтобы ее не обманули… Чтобы заплатили. И не обижали…

В дверь позвонили.

Валентин с какой‑то тоской посмотрел на дверь.

– Все ходят… Успокаивают, предлагают помощь… Представляешь, женщины с моей работы повадились приходить ко мне, опекать… И все незамужние… Не понимают, что мне сейчас никто не нужен.

Он тяжело поднялся и направился к двери. И Оля услышала знакомый голос.

– Скажите, Валентин, вы Олю не видели?

Оля вскочила и бросилась на голос мамы, увидела ее на пороге, и горло ее сжала чья‑то невидимая рука, так сильно, что она не могла даже дышать. Как же долго она ждала эту минуту…

– Мама! Господи, наконец‑то…

– Оля, доченька, а что ты делаешь у соседей?

От мамы хорошо пахло духами, дождем, снегом, чем‑то свежим, новым… И вся она была какая‑то новая, красивая, счастливая. На пороге их квартиры стояли две большие, тяжелые на вид сумки.

– Валентин раскис… – принялась зачем‑то оправдываться Оля. – Ничего не ел, вот мы и решили с ним поскучать вдвоем, поесть его свежих щей!

– А… Это хорошо… Спасибо вам, Валентин… Как вы вообще? – Она участливо посмотрела на соседа. – В порядке?

– Да, в полном, – прошептал он, и Оля поняла, что он с трудом сдерживает слезы.

– Пойдемте к нам… У меня так много вкусных вещей… Я привезла… ну?

– Нет, извините, я не могу… К тому же я сыт. Спасибо.

– Это вам спасибо, – сказала, улыбнувшись, счастливая Оля, и они с матерью вернулись к себе домой.

Там снова обнялись, Оля расплакалась, крепко обняла маму, уткнулась в ее грудь.

– Я уж не знала, что думать… Нет, ты не думай, я тебя ни в чем не упрекаю, просто я волновалась… Сильно…

– Не переживай. Все идет по плану. Он не знает, конечно, о твоем существовании, но все равно когда‑нибудь узнает. Ну! Улыбнись! Мамка же приехала!!!

Дина вошла в квартиру, осмотрелась.

– Оля, как здесь у тебя хорошо. Чистенько. Ты просто умница. Как твое здоровье? Все в порядке?

– Да. И в школе тоже все хорошо. По алгебре контрольную на «пять» написала. Одна из всего класса. По биологии училка похвалила, сказала, что мне надо ходить на факультатив, что я очень способная… И вообще она ко мне хорошо относится… – Ей казалось, что у нее накопилось столько новостей, которые она хотела бы рассказать матери, но что‑то почему‑то вылетело из головы, а что‑то показалось и вовсе несущественным, не достойным внимания. Главным для нее сейчас была мама, ее появление и то, как она выглядит, не утомлена ли она, не болеет ли…

– Давай, выгружай из сумок… Ты такой вкуснотищи еще никогда столько не видела и не ела… Многое, конечно, приготовила я сама. Вот, пельмени… Я заморозила их. Смотри, какой большой пакет… Конечно, ты можешь покупать в магазине, но эти‑то домашние… Здесь – котлеты… А это Ефим закоптил в своей коптильне – домашняя свиная колбаса, окорок…

– Ма, ты там растолстеешь… И много приходится работать?

– Знаешь, в основном по дому. Я у него как жена. Конечно, до таких… доверительных, близких отношений еще далеко, я же к нему должна еще привыкнуть, но относится он ко мне хорошо, чувствуется, что он благодарен мне за то, что я веду хозяйство, готовлю ему, кормлю, ухаживаю… Однажды даже делала массаж шеи… Его где‑то просквозило, что ли… Мазью натирала. Знаешь, мне его даже жалко было. Он так много работает.

– Может, и мне поехать туда с тобой… вроде я твоя сестра… – осторожно предложила Оля.

Дина посмотрела на дочь и не нашлась, что сказать. Она не могла объяснить, что сейчас, когда близок уже тот момент, когда их отношения с Ефимом могут принципиально измениться, появление дочери станет только помехой. Да и как она объяснит Ефиму, зачем она привезла свою «сестру». Чтобы они вдвоем мыли посуду? К тому же Оле надо учиться… Нет, пусть пока все остается как есть…

Дине и самой так многое хотелось рассказать дочери как подруге, что она держит фермера, что называется, на коротком поводке, что дразнит и заводит его, что провоцирует его на какие‑то определенные действия и ей нравится эта игра… Но то, чего он от нее ждет, еще не случилось. Она тянет время, хочет, чтобы он влюбился в нее, чтобы поухаживал, чтобы подарил кольцо, цветы, все как положено… Чтобы он понял, что она никакая не дешевка и что если она бедная, то это еще не означает – доступная…

– Ма, я так рада, что ты приехала…

– Давай сначала поужинаем, поговорим, а потом уже будем думать, как нам жить дальше, как общаться. Но сразу тебе скажу – он не любит того, кто ему лжет. И если он только узнает, что я соврала ему, он бросит меня, как бросал остальных своих женщин…

– Поступай, как считаешь нужным… – вздохнула Оля и еще крепче прижалась к матери. – Просто без тебя так плохо… Страшновато и одиноко. А еще холодно… не знаю, может, просто батареи плохо топят…

– Ты не расстраивайся раньше времени… понимаешь, Оля, я не могу рассказать тебе всего, ты еще многих вещей не понимаешь… Но мне сейчас важно как бы приручить его к себе, чтобы он понял, что без меня ему будет очень плохо. И вот тогда, когда я этого добьюсь, я и исчезну… На время. Пусть подумает, поскучает. А когда я вернусь и пойму, что он любит меня, что он все это время места себе не находил от тоски, вот тогда‑то я и расскажу ему о тебе…

– И ты думаешь, что он тебя простит?

– Из‑за любви мужчины еще и не такое прощают… – Дина достала острый нож и принялась нарезать окорок.