События нашего городка 16 page. — Что-то в этом роде, но не совсем Вы не беспокойтесь, мы что-нибудь придумаем

— Что-то в этом роде, но не совсем… Вы не беспокойтесь, мы что-нибудь придумаем. Только нам надо поговорить. Вы не возражаете, если я приду завтра утром, часов в одиннадцать?

— Пожалуйста. Вы знаете, куда…

— Да, конечно, я знаю Слиппер-хаус, его все знают.

— А… да, спасибо вам.

— Спокойной ночи, дитя мое.

Боже, какой я идиот, подумал отец Бернард. Даже умудрился многозначительно хихикнуть, когда речь зашла о Слиппер-хаусе. Девочка по разговору кажется спокойной и вежливой, но с этими американцами никогда не знаешь. Он налил себе еще стакан портвейна.

— Он сказал, что он репетитор, священник, — сказала Хэтти, — Он завтра придет.

— Ладно, завтра будет завтра, а сейчас давай спать.

— Ох, Перл, что это за звук?

— Это лиса лает. Она тут живет, в саду.

Перл открыла парадную дверь. Тихая волна влажного, теплого, благоуханного весеннего воздуха медленно, величаво вкатилась в дом. Перл выключила свет в прихожей, и они стали смотреть в темноту.

— Лисичка, — тихо сказала Хэтти, — милая лисичка, живет прямо тут, у нас в саду.

— Хочешь выйти, дорогая? Я принесу тебе пальто и туфли. Мы можем пройтись по травке.

— Ой, нет, нет, нет. Лисичка, ой, лисичка…

Слезы покатились по лицу Хэтти. Она тихо всхлипнула.

— Перестань. Тебе же не десять лет! Иди спать, глупая девчонка.

— Сейчас пойду. Не приходи. Я сама выключу свет. Побудь здесь. Мне будет приятно знать, что ты снаружи… только не уходи далеко. И не забудь запереть дверь.

Хэтти умчалась по лестнице.

Перл вышла на газон. Ставни второго этажа были закрыты, и лишь немного света просачивалось через витраж на лестничной площадке. Сквозь деревья светилось окно верхнего этажа Белмонта.

Перл вдыхала мягкий, влажный, словно тающий, удивительный весенний воздух, несущий весть о новой жизни, боли, переменах. Она провела рукой сверху вниз по прямому лбу и тонкому носу. Она подумала: «Я все делала не так, неправильно пошла всеми картами, какие у меня были, мне так повезло, невероятно повезло, но я этого не поняла, я недостаточно хорошо думала о себе — у меня были такие мелкие, жалкие планы, я хотела слишком мало, а теперь уже слишком поздно».

Она взглянула на огни Белмонта. Ветер выдувал занавеску из раздвижного окна, и это пугало, словно из окна выглядывало привидение. Руби ложилась спать, а может, смотрела телевизор. Конечно, она не будет как Руби. Хэтти — девушка из прошлого. Руби тоже принадлежала прошлому. Теперь уже не получится жить такой жизнью, какую прожила Руби. Руби была анахронизмом, старым бурым динозавром. Но ведь Перл сделала такую же ошибку, пропустила поворот, выбрала дорогу, ведущую не вверх, а вниз, в мелкую, жалкую жизнь. Это всё деньги, подумала Перл, я потратила эти драгоценные годы, радуясь, что у меня есть деньги! И еще совсем недавно с удовольствием поехала к бедной старухе, приемной матери, посмотреть, какой она развалиной стала, да повыпендриваться! Можно подумать, мне есть чем выпендриться! Мне просто повезло, а я пользовалась этим везением по-глупому, вообще им не воспользовалась. Как дурочка из сказки, ей фея велела загадать желание, а она попросила платье или пирожок. Я не воспользовалась этим везением, когда можно было подняться повыше, убраться подальше. Я могла бы научиться всему, что учила Хэтти, или хоть части. Хотя бы французский выучить, да хоть что-нибудь. А я предоставила ей разговаривать и смотреть по сторонам, а сама в это время паковала ее чемоданы да белье ей чинила. Ну я, конечно, тоже смотрела, но мало что знала, а теперь и вовсе ничего вспомнить не могу. И не то что я ленивая, а просто у меня мозги служанки и мне даже в голову не пришло. Я была так счастлива, что могу путешествовать, тратить деньги, как будто я девушка из рекламы. Не заметила открытой двери. Почему я не злилась как следует? Может, это помогло бы. Если б только я ненавидела Хэтти, как когда-то собиралась. Но любить Хэтти — это ужасно, а теперь…

Перл подумала о том, как Хэтти начнет меняться, причем очень скоро. Хэтти подошла к драгоценному, хрупкому концу детства, невинности. Это понимание было и в растерянном страдании самой Хэтти, в ее слезах, в словах «Лисичка… лисичка…» И в ее мечте — навсегда остаться вместе с Перл в волшебной стране задержавшейся юности, которая уже несется на всех парах к обрыву полного преображения. Хэтти с краской стыда будет вспоминать сказанные сегодня ночью милые глупые слова. Она покажет Перл, как сильно изменилась, — у нее не будет другого выхода.

Она мне ничего не покажет, подумала Перл, потому что меня здесь не будет. Я буду далеко. Мы расстанемся. Это он велел мне сюда приехать, стать тем, чем я стала, и я много лет повиновалась. А теперь, уже скоро, он велит мне уйти и больше не показываться.

Любить Хэтти. Это уже плохо. Но Перл была в еще худшем положении. Она любила Джона Роберта.

— Дай посмотреть, — сказал Джордж. Он забрал у Алекс бинокль.

Они расположились в гостиной Белмонта. За березой (висячие ветки которой вечно напоминали Алекс о Габриель) ясно виднелось окно Слиппер-хауса. Ветви в апрельской дымке почек чуть виднелись в самом нижнем правом углу картинки. Это было одно из окон спальни Хэтти. Джорджу повезло. Он увидел то, что не удалось увидеть Алекс. Хэтти в белой нижней юбке внезапно промчалась через комнату. Утро близилось к полудню, а Хэтти всегда рано вставала, но на этот раз она вдруг решила переодеться. Через полчаса должен был зайти священник, и тихий внутренний голос, который говорит женщине, даже беспечной девушке, как одеться для мужчины, подсказал, что нужно другое платье. Хэтти опять появилась в объективе, с платьем, перекинутым через руку, и замерла. Волосы были не убраны в прическу и струились как попало, пока она медленно не откинула их свободной рукой за голые плечи. Затем она опять исчезла из виду.

Джордж сжал губы и опустил бинокль.

— Что-нибудь видел?

— Нет. — Он отвернулся от окна.

Алекс последовала его примеру.

— Девичья обитель, — сказал Джордж.

— Вряд ли они до сих пор девушки.

— Малютка-то уж наверняка.

— У нее не хватило воспитания прийти ко мне с визитом.

— Две девы-затворницы. Город с ума сойдет.

— Кошечка найдет дорогу на волю.

Джордж явился внезапно. Алекс спустилась вниз и увидела, что он стоит в прихожей. Джордж умел стоять, слегка склонив голову, всей манерой занимать пространство, создавая впечатление, что он крадется мимо и уже почти невидим. Так он и стоял, глядя исподлобья на мать. «Боже, — подумала она, — какой же он самодовольный». Но при этом ее сердце разрывалось от боли за него, металось и горело.

Теперь он бродил по гостиной, трогал вещи, передвигал бронзовые фигурки из маленького отряда, стоявшего на том же месте каминной полки еще со времен его детства.

Появление Джорджа вызвало у Алекс нехорошие чувства, которые смешались со зловещим сном прошлой ночи. Алекс приснилось, что она в Белмонте, но он стал огромным, как дворец, темноватым, сумеречным, словно его окутал желтый туман. Алекс ходила по дому, иногда в сопровождении женщины, которая, казалось, знает его лучше. Потом Алекс в одиночку забрела на галерею, откуда открывался вид на большую, плохо освещенную комнату, почти что зал, забитый всяким хламом. Комната была явно заброшенная, и Алекс поняла, что туда очень давно никто не заходил. Столы, стулья, ящики, кучи разных вещей вроде торшеров и старых часов были разбросаны как попало, а примерно посередине стоял старый граммофон с большим раструбом. Алекс глядела вниз на молчаливую, заброшенную, сумрачную комнату, и ее охватывал дикий страх. «Но ведь в Белмонте нет такой комнаты, — подумала она. — Разве в моем доме поместится такой огромный тайный допотопный зал?» Она поспешила прочь и поделилась своим открытием с женщиной, которая, кажется, так хорошо знала дом. Женщина ответила: «Да это же старая гостиная нижнего этажа, неужели ты не помнишь?» — и распахнула дверь в ужасно запущенную, захламленную комнату, в которой Алекс узнала бывшую комнату экономки. «Конечно, — с облегчением подумала Алекс, — это она и есть!» Но, взглянув, поняла, что это обычная комната, а вовсе не та, которую она видела.

Джордж снял черный макинтош. Сегодня Джордж надел под плащ светло-серый клетчатый костюм-тройку, которых у него было несколько, а еще повязал галстук и причесался. Волосы выглядели как обычно — гладкие, словно намасленные. Джордж снял пиджак и в жилете с атласной спиной встал перед Алекс, воззрился на нее, показывая маленькие квадратные, редко стоящие зубы. Это была не совсем улыбка.

«Он другой, — подумала Алекс, — Он не изменился, но он другой. Пахнет по-другому, как-то кисло». А потом вспомнила про комнату из своего сна. И подумала, что Джордж не изменился, но сошел с ума.

Алекс глядела на Джорджа по-кошачьи, одновременно ловкими пальцами поправляя воротник своей блузки. Алекс была в старой юбке и жакете. Если бы она знала, что Джордж придет, то переоделась бы. Она отметила этот мелкий тщеславный порыв души.

— Как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Хорошо. Кофе будешь?

— Нет, спасибо.

— Выпьешь чего-нибудь?

— Нет.

— Что слышно про Стеллу?

Алекс это произнесла как совершенно обычный вопрос про жену, какой можно задать любому собеседнику, — да именно это она и чувствовала в тот момент.

— Ничего, — ответил Джордж не сразу, вроде бы задумчиво, как-то мечтательно, словно его взору открылось истинное видение, — С ней-то все в порядке.

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет. Да будь уверена… с ней-то все в порядке…

— Хорошо, — сказала Алекс.

Иногда они с Джорджем ссорились очень странно, болезненно, бесчувственно, по той причине, что их разговор в какой-то момент сбивался с дороги, забредал не туда. Словно Джордж с высоты, с какого-то наблюдательного пункта, решал, как должна проходить беседа, чтобы не нарушить какой-то закон. Когда этот тайный закон нарушался, Алекс, караемая болью и смятением, всегда чувствовала, что это ее вина. Превратится ли и этот, только что начатый, разговор во что-то ужасное? Ей надо стараться изо всех сил, поддерживать контакт с Джорджем. Она хотела положить ладонь ему на руку, чуть выше манжеты рубашки, но это, конечно, было невозможно.

— Это мы все умрем, а может, уже умерли…

— Ты с нами едешь на море? — спросила Алекс.

В этой попытке уцепиться за семейную традицию было что-то необдуманное, почти бессмысленное — слова служили заменой касанию.

— О господи, а мы едем? — спросил Джордж и улыбнулся.

Он перестал бродить по комнате и сел у камина, глядя на мать снизу вверх широко расставленными глазами и морща маленький нос.

— Да, мне не очень хочется, но Брайан и Габриель настаивают.

— В любом случае это еще не скоро. Что ты вдруг вспомнила? По-моему, хватит нам уже туда ездить. Ты знаешь, мы никогда тебе не простим, что ты продала Мэривилль. — Он все улыбался.

— Ну…

— Как там твой приятель, профессор Розанов?

Так вот оно что, подумала Алекс. Он пришел узнать… А я, конечно, тоже хочу узнать… На нее словно повеяло тленом, унынием и печалью.

— Не знаю. Он просил меня тогда зайти поговорить, хотел снять Слиппер-хаус, вот и все.

— И с тех пор ты его не видела?

— Нет.

Кажется, Джорджу полегчало. Он откинулся назад в кресле, и внимание его опять рассеялось.

Теперь Алекс начала бродить по комнате.

— А у тебя как с Розановым?

— У меня? — отозвался Джордж, — Он меня ненавидит, любит, притягивает и отталкивает. Как всегда. Чем это кончится? В любом случае он скоро умрет. Жизнь убирает стариков.

Он злобно глянул на Алекс.

— A y нас, живых, будут свои проблемы. Гей-го, припев беспечный…

Алекс, которая за это время подошла к окну, повернулась к Джорджу спиной.

— Боже милостивый!

— Что такое? — Джордж встал и подошел к ней.

В саду были люди.

Сколько Алекс себя помнила, из окна она видела одно и то же. Поникшие ветви березы, лесной бук, ель, высоко вознесшая благородный красноватый ствол, на котором играли солнечные лучи. Гибкий, мохнатый, неуклюжий гинкго, идеальный газон, выстриженный, нет, выбритый до гладкости садовником. Правда, садовник уже стареет, и это чаще приходится делать самой Алекс. Когда она была ребенком, родители смотрели, как она играет в этом саду, а потом уже она смотрела, как играют ее дети. Но позже, в течение многих лет, в саду не было никого, как в Слиппер-хаусе. Точнее, никого, если не считать, что во время визитов Брайана и Габриель по саду бегали Адам и Зед, чье присутствие было чрезвычайно неприятно Алекс.

И теперь первым, кого она увидела, был Зед, прямо посреди газона, совсем близко к дому. Сначала она подумала: «Что это там белое, неужели кто-то бросил пакет?» Как только она узнала собаку, тут же и Адам прошел по траве к гаражу, коснувшись по дороге березы и ели. Раньше он входил в сад только по разрешению из Белмонта. Заднюю калитку всегда запирали. Теперь вдали, под деревьями, возле Слиппер-хауса виднелись какие-то люди и даже доносились звуки голосов. Алекс узнала Брайана, Габриель, Перл Скотни, и тут же в поле зрения появился зловещий поп в рясе.

— Какая наглость, — сказала Алекс.

— Ты же сдала дом, — ответил Джордж. — Зачем было сдавать, если тебе это так неприятно?

— Я думала, там будет жить профессор Розанов, — Алекс тут же пожалела об этом совершенно излишнем признании.

— А-а, — сказал Джордж и беззлобно добавил: — Не связывайся с Розановым, он хуже динамита.

— Конечно, они все зашли через заднюю калитку, — сказала Алекс, — Теперь заходи кто хочет. Протопчут тропинку. О черт, черт, черт.

Джордж расхохотался.

— Брешь в крепостной стене. Все глубоко, но ничто не спрятано. Всему есть причины.

Позади них отворилась дверь, и вошла Руби.

Она молча остановилась. На ней был длинный белый фартук (не без пятен) поверх длинного коричневого платья. Она уставилась, но не на Алекс, а на Джорджа.

— Руби, привет, старушка! — сказал Джордж. Подошел и коснулся ее плеча.

— Руби, принеси нам кофе, пожалуйста, — сказала Алекс.

Руби исчезла.

— Зачем она пришла?

— Посмотреть на меня, — ответил Джордж.

— Кто ее звал? Она теперь просто так заходит в комнаты, берет и заходит.

— Может, она полагает, что живет в этом доме.

— Она берет вещи. Я думаю, она берет и прячет, а потом находит. Она стала очень странная. Я специально попросила кофе, чтоб от нее избавиться.

— Ты бы ее иногда поглаживала. Она любит, когда ее трогают.

— Что?!

— Платон говорил, что к рабам можно обращаться только с приказами. Ты очень старательно выполняешь этот завет. Если вдуматься, я никогда не слышал, чтобы ты хоть с чем-то обращалась к Руби, кроме приказов, даже «дождь пошел» никогда ей не скажешь.

Внезапно Алекс поняла, что сейчас расплачется, горько зарыдает, как ребенок, в присутствии старшего сына. Всё против нее, все ее критикуют и атакуют.

— Что бы тебе не пойти к ним, в Слиппер-хаус? — спросила она.

— И испортить им все веселье?

— Ты хотел посмотреть на девушку. Ну так иди посмотри.

— И соблазнить ее? А как же мой кофе?

Алекс молчала, призывая старых союзников — ярость и ненависть, чтобы притупить свою скорбь и осушить слезы.

— Так и быть, — сказал Джордж, прекрасно зная о ее нарастающих чувствах, — Пойду. А когда придет Руби с кофе, предложи ей присесть. Мне будет приятно думать о том, как вы тут сидите вдвоем.

Он взял плащ, пиджак и растаял.

Джордж спустился вниз по лестнице и вышел в сад через заднюю дверь, но не присоединился к нарушителям спокойствия, стоявшим у Слиппер-хауса. «Малютки» пока видно не было. Джордж встал у гаража, глядя в сад. Адам, сидя за рулем «роллс-ройса», услышал, как открылась и закрылась дверь. Если встать на сиденье машины, через пыльное окно моторного сарая можно было смотреть на Джорджа. Адам никогда не наблюдал за ним с такого близкого расстояния, оставаясь при этом незамеченным. Ощущение захватывало. Лицо Джорджа в этот момент заслуживало внимания — лицо актера-трагика, оно отражало нерешительность и какое-то другое, сильное чувство, а потом разглаживалось, становясь круглым и добродушным. Джордж нес плащ и пиджак, перекинув их через руку. Он уронил макинтош на траву, надел пиджак, потом медленно надел плащ, продолжая смотреть в тот конец сада. Он снова обрел самодовольный, по определению Алекс, вид. Повернулся и пошел прочь по тропинке, ведущей к улице, которая проходила перед домом (Таскер-роуд). Адам опять сел и взялся за руль машины. Где-то гавкнул Зед.

Джорджу действительно любопытно было посмотреть на «малютку», но он решил не присоединяться к компании, стоящей У Слиппер-хауса. Джорджу мешало что-то почти напоминающее застенчивость, внезапное ощущение, что становится все труднее и труднее общаться с кем бы то ни было. Он пришел к матери частично затем, чтобы спросить о цели ее визита к Розанову (и поверил ее словам), частично — чтобы убедиться, что еще способен разговаривать с ней, сойдясь лицом к лицу. Алекс изумилась бы, узнав, что их разговор в каком-то смысле укрепил его. Еще Джорджа не подпустил к Слиппер-хаусу особый страх, внезапно охватившее его чувство, что это табу. Ему опять живо и ясно представилась Хэтти в нижней юбке. Он подумал: это его внучка, она опасна, это величайшая в мире опасность. Лицо его прояснилось именно при этой мысли; Джорджу было очень неприятно, что он как будто боится непринужденно подойти к этим чужакам. Приближаясь к калитке, он уловил краем глаза какое-то движение и увидел, что его сопровождает Зед. Когда Джордж повернул голову, Зед гавкнул на него, затем отступил и принял характерную позу — передние лапы к земле, спина поднята, круп и пушистый хвост задраны кверху. Потом он вспрыгнул, топнул лапкой, красноречиво заскулил и опять гавкнул. Джордж угрожающе поднял кулак, Зед зарычал, показывая острые белые зубы. «Даже собаки меня облаивают», — с удовлетворением подумал Джордж. Он вышел на дорогу, с силой хлопнув передней калиткой. Пойти в кино, что ли, подумал он. Нет, лучше к Диане. А если ее нет дома, пусть пеняет на себя.

Зед забежал за калиновый куст и столкнулся носом к носу с лисой.

Он ничего особенного не имел в виду, когда лаял на Джорджа. Он шел за Джорджем от гаража, обнюхивая его след. От Джорджа всегда пахло не так, как от других людей, но сегодня от него пахло по-новому: сильнее, интереснее, но при этом весьма неприятно. Запах был звериный, но все равно раздражал Зеда по чистоплотности его души, увенчанной белым плюмажем и горящей экстазом любви. Джордж ужасно интересовал Зеда. Иногда, если удавалось подобраться поближе, песик обнюхивал Джорджа, сморщив нос, особенно внимательно. Если бы Зед наткнулся на могилу Джорджа, он бы его обязательно выкопал. Увидев парадную калитку, Зед побежал к ней, но был напуган внезапным появлением Джорджа и его угрожающим жестом. Этот жест пробудил давнишнее подозрение песика, что Джордж опасен для Адама. Поэтому Зед зарычал (что с ним редко бывало), а затем с чувством выполненного долга помчался обратно к хозяину. Но Адам все еще был в гараже и закрыл дверь, так что Зед помчался дальше, в сад, и именно в этот момент столкнулся с лисой. Это был большой лисовин.

Зед никогда раньше не видел лис, но учуял резкий пугающий запах и понял, с кем столкнулся. Впервые в жизни он узнал абсолютного врага. Ему раньше встречались опасности — сердитые люди и злые собаки. Но это было совсем другое. Зед резко остановился, ощутил внезапно свое полное одиночество и вместе с ним — полноту своей собачьей сущности, в которой только и было сейчас его спасение. Ему не пришло в голову залаять, позвать на помощь. По правде сказать, пока его черные глазки смотрели в голубые глаза лисы, он и не смог бы залаять.

Большой лис глядел на Зеда холодными светлыми глазами, серьезными, безжалостными, печальными, ужасными, не ведающими человечьего мира. Морда с большими черными пятнами выглядела дико и пугающе — голова, созданная для пожирания чужих голов. Зед знал, что надо стоять. Если он повернется и побежит, лис бросится за ним, и через несколько шагов эти самые челюсти перекусят ему хребет. Зед видел зубы лиса, чуть сморщенную верхнюю губу над пастью. Они стояли все также, лис — подняв переднюю лапу, как застал его Зед. Так близко, что Зед чувствовал теплый поток вражеского дыхания. Он не отводил глаз от лиса: шевелиться, чтобы утвердить свою сущность, было нельзя. Любое движение — и лис решит, что он собирается бежать, и прыгнет. Зед измерял противостоящую ему ужасную силу и еще более ужасную волю. И он смотрел, и не отводил глаз, и призывал на помощь собственную силу воли и те странные знания, что его собратья получили за века, что жили бок о бок с человеком.

И тут случилось странное. Лис чуть повернул голову, опустив ее так, что морда едва не коснулась земли, и при этом не отводя глаз от Зеда. Затем поставил на землю черную лапу и чуть сдвинулся вбок, как в медленном танце, обходя Зеда. Зед едва заметно шевельнулся, обращаясь к лису мордой и решительно вперив в него взгляд иссиня-черных глаз, в выражении которых было так много человеческого. Лис продолжал огибать Зеда, опустив голову, пристально глядя на него, двигаясь ритмично, словно в очень медленном танце, и Зед продолжал поворачиваться на месте. Внезапно поблизости раздался шум, людские голоса. Лис повернулся и вмиг исчез. Зед сел, где стоял. Он чувствовал себя странно: как будто жалел лиса или почти завидовал ему и не хотел возвращаться в мир счастья. Миг-другой, и Зед, увернувшись от Брайана и Габриель (это были они), помчался назад к гаражу, дверь которого была по-прежнему закрыта. Он принялся играть рядом с гаражом, пиная лапой камушки с посыпанной гравием дорожки, словно мячики, и забыл про лису.

— Он такой милый, — сказала Хэтти, держа Зеда на руках.

Адам и Зед вошли в сад через заднюю калитку и сразу побежали к гаражу, минуя Слиппер-хаус, куда направлялись медлительные взрослые. Адам посидел в «роллс-ройсе», поворачивая руль так и эдак, встал на сиденье, чтобы понаблюдать за Джорджем, и опять сел, потом вышел, обнаружил ждущего Зеда и осмотрел колонию ласточек, занятых восстановлением прошлогодних гнезд под стрехой. Позже, летом, можно будет понаблюдать вблизи за птенцами, торчащими из гнезд, словно куколки с белыми лицами. Потом за Адамом пришли родители, он побежал вместе с Зедом обратно и наткнулся на Хэтти, которая стояла у дома на газоне вместе с отцом Бернардом. Зед помчался прямо к Хэтти, она взяла его на руки и уткнулась носом в мохнатое плечо, а он принялся лизать ее в лоб. Сухая прохладная шерсть щекотала руки, маленькое округлое теплое тело дрожало от счастья, гладкий мокрый язык лизал лоб Хэтти, это проявление любви было выше ее сил. Она чувствовала, как быстро бьется сердце Зеда и как быстро бьется ее собственное сердце. Ей хотелось обнимать собачку и плакать.

Она торопливо опустила песика на землю.

— Как его зовут?

— Зед, — ответил Адам.

Он коснулся подола Хэтти. Она с утра надела цветастое летнее платье, но потом решила принять более деловой вид и переоделась в прямое темно-синее платье-рубашку со множеством пуговичек и блузку в бело-голубую полоску.

— Они — альфа и омега, — сказал отец Бернард.

Холодное апрельское солнце сияло с холодного синего неба, и зеленая черепица Слиппер-хауса сверкала как мокрая. Роса на траве, только что попавшая под движущийся солнечный луч, сияла алмазами; след росистых отпечатков, тянущийся по газону из рощицы в дальнем конце сада, предвещал столь неприятную для Алекс тропинку.

Перл, уговорив Хэтти показаться на людях, стояла теперь в дверях вместе с ней. На Перл было коричневое платье с фартуком, который она специально не стала снимать, завидев из окна приближающихся гостей. Она сложила руки на груди и встала во фрунт, изобразив на лице мрачное спокойное выражение, подобающее служанке, как и коричневое форменное платье. Она видела, что священник посматривает на нее с любопытством и тщетно пытается поймать ее взгляд, улыбаясь нервозной девичьей улыбкой.

Брайан Маккефри с женой возвращались из субботнего похода по магазинам и встретили отца Бернарда, который гордо объявил, куда направляется. Габриель тут же до смерти захотелось «зайти на огонек» и хоть одним глазком увидеть пресловутую девушку. О том, что Джон Роберт Розанов поселил внучку в Слиппер-хаусе, говорили все Купальни. Ее появления в Институте ждали с нетерпением. Габриель внезапно охватило собственническое чувство, которое она скрывала, ощущая себя несколько виноватой. Она решила, что должна повидаться с бедной малюткой и установить с ней особые отношения, прежде чем та сделается всеобщим достоянием. Габриель пыталась скрыть от Брайана и Адама природу своего интереса. Еще она хотела выяснить, поручил ли Джон Роберт заботу о внучке Алекс. Она предложила пойти потом к Алекс, но у Брайана не было настроения видеться с матерью. Он ворчал, но и сам был не прочь утвердить свою независимость от матери, нанеся визит в Слиппер-хаус, и ему тоже хотелось посмотреть на девушку.

Габриель, поддавшись внезапному импульсу, вручила Хэтти кекс (купленный для чаепитий в Лифи Ридж), а Хэтти отдала его Перл, которая положила его на пол за входной дверью. Серьезные влажные глаза Габриель были наполнены робким сочувствием к Хэтти. Габриель сегодня пришла в голову неудачная мысль связать свои мягкие волосы лентой на затылке. Лицо от этого казалось напряженным и блестело, нос покраснел на апрельском ветру. Придя, она застеснялась, ей все время хотелось просить прощения, и она неловко отклонила предложение Хэтти зайти в дом. Она тут же пожалела о своем отказе, но уже никак нельзя было исправить эту оплошность, и Хэтти пришлось стоять на газоне, чуть дрожа на холодном ветру. Еще Габриель расстроилась, потому что на подходе к Слиппер-хаусу мельком увидела Джорджа, который стоял у задней двери Белмонта и глядел в сад.

Хэтти в простом платье рубашечного покроя была похожа на школьницу, хоть и собрала без помощи Перл светлые волосы в огромный плетеный узел, закрывавший весь затылок. Она выглядела худой, почти больной (хотя была здорова), не тронутой солнцем, и белая незапятнанная кожа казалась сырой, как стебель зимнего растения. Лицо, опять ставшее робким после того, как она отпустила Зеда, было совершенно лишено всякого выражения и цвета. Она казалась этюдом в белых тонах, словно художнику пришла охота нарисовать девичье лицо, не отличающееся по цвету от молочно-белого холста. Только губы, изящные, чуть надутые, словно их владелицу мучит какой-то неутоленный вопрос, выделялись слабым натуральным бледно-розовым цветом. И глаза, мраморно-белые, были очень светлого, но очень чистого бледно-голубого оттенка.

Брайан, стоя рядом с Габриель и показывая в улыбке волчьи зубы, подумал: «Какая странная, тщедушная, как утонувшая крыса. И ведь года через два-три может стать красавицей».

Габриель говорила:

— Если вам что-нибудь нужно, пожалуйста, только скажите. Наш телефон, сейчас я его запишу, простите, у меня нету… Брайан, ты можешь записать наш телефон для…

— Он есть в телефонной книге, — сказал Брайан.

— О, конечно, да и в любом случае, ведь миссис Маккефри за вами присматривает?

Габриель уже много лет была замужем, но ей никогда не приходило в голову, что кроме Алекс может быть еще какая-то другая миссис Маккефри. Она взглянула в сторону Белмонта. Фигура Джорджа исчезла.

— О нет, — ответила Хэтти, — мы сами по себе. Я даже еще не видела миссис Маккефри, а наверное, надо к ней сходить?

Она на секунду повернулась к Перл, которая стояла все так же недвижно, сложив руки на груди.

— Наверное, ваш дедушка заходит, приглядеть, чтобы у вас было все, что нужно…

— Нет, я и его не видела… мы не знаем, правда, Перл… где он на самом деле… если он…

— О боже! — воскликнула Габриель. — Я хотела сказать…

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил Брайан.

— Не знаю, — ответила Хэтти, и вышло не смешно, а неловко, отчего резкий вопрос Брайана показался еще грубее. Она поняла это и добавила: — Я, наверное, буду учиться.

— Мы будем учиться, — сказал отец Бернард, улыбаясь.

— Что же вы будете изучать? — спросила Габриель.

— Не знаю… я вообще как-то очень мало знаю…

— Вы умеете плавать? — спросил Брайан.

— Да…

— Тогда, надо полагать, мы вас увидим в Купальнях. Кто живет в Эннистоне, все ходят в Купальни. А?

Возникла пауза. Адам немного раньше отошел с Зедом и теперь стоял за спиной у Брайана, ближе к задней калитке, поглядывая на нее так, словно хотел уйти. Он стоял, широко расставив ноги, одетый в вельветовые шорты до колен и коричневый пиджак — это была школьная форма. Круглые карие глаза осматривали Хэтти с изумлением юного дикаря.

Хэтти взглянула на него и сказала:

— Мне нравится твой прикид.

Слово «прикид», упавшее с губ Хэтти, каким-то непонятным образом обозначило для всех присутствующих ее странную непринадлежность, отсутствие статуса, родного языка и родины.

Адам поклонился.

— Это его школьная форма, — сказала Габриель.

— Как мило…

— Да, нам надо идти, — сказал Брайан, — Чтобы не мешать вашим занятиям! Габриель, идем.

— Вы ведь… правда же…

— Да, конечно…

— Тогда до свидания…

— Вы очень добры…

Брайан и Габриель вышли через заднюю калитку на свободу Форумного проезда. Адам и Зед выбежали туда еще раньше.

— Ну, что скажешь? — спросила Габриель.

— Она дитя. Ее нужно одевать в белые оборочки.