Глава 4. «Идеальный боец спецподразделений склонен к риску (но не к авантюризму), в своих неудачах винит обычно себя

«Идеальный боец спецподразделений склонен к риску (но не к авантюризму), в своих неудачах винит обычно себя, а не «обстоятельства» или других людей».

(«Подготовка личного состава войсковых РДГ согласно требованиям БУ‑49», изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д., Тарас Ф. С.)

Тягач подтянул последнюю из восьми гаубиц второй, задействованной на этом участке прифронтовой полосы, батареи. Тяжелая машина старательно ворчала двигателем, лязгала гусеницами, разбрасывая густой снег, мешая его с прошлогодней хвоей и перепрелыми грязно‑коричневыми листьями. Гусеницы залязгали, выворачивая наверх еще большую кучу из‑под себя. С утра потеплело, и под многотонной махиной образовалась каша, мешающая нормальному движению.

Водитель тягача высунулся из окна, старательно контролируя угол разворота. Открыл рот, что‑то крича, но за ревом двигателя ничего слышно не было. Хотя, что мог сейчас орать совсем еще молодой ефрейтор, кроме как не материться? Один из номеров расчета орудия, невысокий, в возрасте рядовой хмыкнул, вполне его понимая. В такой каше какому водиле приятно ковыряться? Тянуть орудия пришлось издалека, пробиваясь через нехоженый лес. Что было делать, если такой приказ? Вот именно, ничего. Солдатское дело простое – выполняй и не обсуждай. Начнешь раздумывать, так это уже либерализм и свободомыслие. А в армии эти, несомненно, исключительно гражданские ценности, ведут лишь к анархии и беспорядку. Такое в войсках и в мирное время непозволительно, что же говорить про военное? Рядовой усмехнулся собственным мыслям, кажущимся такими неуместными. Все плоды неоконченного образования, никуда не деться от них.

Война, длившаяся уже так давно, не смогла разбить народ страны на несколько лагерей, как это случилось после революции. Наоборот, объединила. И приказы, отдаваемые правительством, беспрекословно выполняли все, кто жил далеко за линией фронта. Тем более что здесь, на передовой, никто из тысяч людей в форме и думать не хотел о чем‑то другом. Цель всех и каждого была одна: победа над врагом. Тем самым врагом, что в июне сорок первого решил, что сможет победить страну. Ту самую, что уже не раз давала пинка под зад всем, кто считал себя сильнее. А то, что пришлось отступать? Не страшно, сейчас уже не так страшно. Дальше Урала не отошли, встали стальной стеной, сплотившись все вместе, уперлись и не пустили полчища с косым крестом дальше. И не рассуждали, как это было за океаном, где сытых и наглых горлопанов из САСШ[9]сейчас душили те, кого они еще так недавно не считали даже за людей. Меньше нужно было языком трепать и всякую там дерьмократию строить, когда к тебе в дом лезет оголтелая свора совсем недавних добряков. Которые вот именно сейчас решили, что хватит просить, а надо взять. Вот тебе и голосование в военное время. Глядишь, переизбрали бы Рузвельта, так и не было бы ничего такого.

Глухой рокот из‑за рощицы осин, берез и низкорослых сосен прервал его размышления. Солдат оглянулся в сторону звука, понимая, что скоро даже боль в спине и в ладонях от долбежки киркой, ломом и лопатой звенящей, смерзшейся до железной крепости земли, отойдет на второй план. Стая галок, с криком поднявшаяся в чистое морозное небо, понеслась в сторону.

По продавленным в белом покрове колеям от тягачей катились грузовики. Выкрашенные защитной краской трехосные махины шли под завязку загруженные снарядными ящиками. Над небольшой колонной стоял запах дизеля и несгоревшего полностью масла. Черная резина покрышек крошила остатки совсем недавно такого пушистого снежного ковра, ничуть его не жалея. Машины были свои, меньше месяца как сошедшие с конвейера. Ленд‑лиз, выручавший в самом начале войны и высасывающий золотой запас страны, прервался в одночасье. Как раз тогда южные соседи янки решили, что хватит терпеть рядом чужое богатство. Но страна была к этому готова.

Заводы в Красноярске и Комсомольске‑на‑Амуре, развернутые с нуля, построенные в самую стужу 1946‑го, справились. Первые «КрАЗы» и «Комсомольцы», мощные, тяжелые военные машины, пришли в отступающие части РККА в нужный момент. На них, работягах, сменяющих в то время старые добрые «полуторки», войска выходили из огня, шедшего за ними по пятам. Сейчас вспомнить то время, когда по военным дорогам двигались бензиновые дребезжащие жестянки с деревянной или фанерной кабиной, могли уже немногие.

Артиллеристы, устанавливающие последнюю из гаубичных установок, лишь тоскливо посмотрели на подкатывающие грузовики. Работа у «богов войны» всегда была тяжелой. Да, в рукопашную атаку никто из ребят с черными погонами не ходил. Но им хватало и здесь, вдалеке от перекрестного пулеметного огня в упор. Их тяжести не позавидовал бы никто. У номеров орудийных расчетов, которые сейчас заканчивали разводку всех подвижных частей орудий, впереди было чрезвычайно «веселое» и очень необходимое дело. Наводчики и командиры оставались для подгонки прицелов и наводки, а вот им… им предстояло выгрузить все то, что лежало под тентами из плотного темно‑зеленого брезента. Никто в двух батареях не знал ни количества залпов, ни продолжительности артподготовки. Хотя, если по правде, вопрос этот волновал в последнюю очередь. Крепкие ребята в пехотных бушлатах, стеганых фуфайках и редких уже шинелях перекуривали, оценивающе поглядывая на несколько «КрАЗов», ожидающих их на опушке.

– Перекурили? – командир батареи, перепрыгивая через вывороченные траками кучи, подошел к бойцам. – Давайте, давайте, мужики. Знаю – тяжело, но надо успеть.

– Да понимаем, командир, понимаем. – Голоса солдат звучали устало, но без тени недовольства. Каждый понимал, что от него сейчас зависит многое. – Идем уже.

И двинулись плотно, все вместе, к грузовикам. Не делясь на несколько кучек, подошли к первому. Лязгнули запоры борта, грузовик просел чуть больше, когда сразу четверо оказались в кузове.

– Эх, тяжела наша доля… – проворчал давешний рядовой, поправляя плотные рукавицы. – Мама, роди меня обратно…

Взялся за стальную скобу с одного бока первого ящика. Глянул на напарника, крепко сжав ее в руке. Оп! Тяжелый деревянный прямоугольник, поблескивающий на солнце краской, полетел вниз к ожидающим товарищам. Пошла потеха!

Мало что может сравниться с усталостью после разгрузки нескольких полных боекомплектов всего одной батареи. Не говоря уже про две. Ящики тяжелы сами по себе, доски на них идут прочные, чтобы не поломались от ударов. Стальные полосы, закрепляющие их, легкости тоже не прибавляют. Ручки, свободно поворачивающиеся вверх‑вниз в петлях, совсем тонкие по сравнению с самой махиной «сундука». После первых десяти‑пятнадцати следы от них плотно врезаются в ладони, начиная чуть побаливать. И нет разницы в том, что делаешь: хоть сгружай с машины, постоянно нагибаясь‑распрямляясь, хоть таскай их один за другим в погреб. Хорошо хоть, что погреб не как дома, для картошки, варенья или соленых огурцов. Только вырывать его надо сразу по приезде и только в него складировать всю эту тяжелую тряхомудию.

Но надо успеть сделать все до того момента, как из коробки радиостанции еле слышимый голос потребует от Клена огня. И поэтому сейчас они практически бежали, стараясь лишь не запнуться, не уронить на ноги груз. Наводчики и командиры орудий, водители и запасной связист присоединились к ним очень скоро. Надо было торопиться. До времени, которое стояло в планшетах совсем еще молодых, недавно из училища, лейтенантов, которое неумолимо приближалось. Позволить себе находиться в стороне позволили лишь оба командира батарей, связист и часовые, спрятавшиеся в кустах над лощиной, за которой укрыли артиллерию.

Лишь они стояли спокойно, сверяя еще раз данные в планшетах с теми, что сейчас диктовали только подошедшие дальномерщики из артиллерийской разведки. Координаты топографической привязки на местности были верными, результат залпов обещал быть тем, что требовалось пехоте. А время шло.

* * *

– Командирам отделений – проверить экипировку личного состава, боезапас и доложить по выполнении! – гаркнул лейтенант, командующий взводом. Посмотрел на быстрое, доведенное до автоматизма движение сержантов и поднес к глазам бинокль.

Пусть и немного, но время на осмотр своего участка атаки у него было. Стрелки командирского «Полета» показывали время с точностью хронометра, и в запасе было около двадцати минут. Взвод, входивший в его подчинение, выдвинулся на позиции в указанный промежуток, не нарушив графика. Осталось немного, всего лишь дождаться ракеты, сигнала к атаке. А потом, одним решительным движением выбросив себя за бруствер траншеи, идти вперед.

Совсем еще юный, чуть больше полугода назад выпустившийся из училища лейтенант покрутил верньер своей оптики. В небольшом прямоугольнике, находившемся над окулярами, еле слышно щелкнуло. Приборы с дальномерами появились в войсках недавно, но уже успели полюбиться. Сейчас маленькие светящиеся цифры в самом углу панорамы показывали девятьсот с небольшим метров до начала линии обороны гансов. Всего‑то почти километр, всего… сколько из них сможет его пройти и остаться в живых? Этого лейтенант не мог даже предположить.

Рядом возникла плотная и невысокая фигура замкомвзвода. Сержант уперся локтями в бруствер, внимательно посматривая вперед. Смерзшаяся земля со стуком покатилась вниз небольшими комками.

– Все в порядке, товарищ старший лейтенант. – Как всегда голос спокойный и уверенный. Лейтенанту очень повезло, что в его самом первом взводе оказался такой бывалый и тертый калач. С такими, как говорится, хоть к черту на рога, хоть к его же, бесовской милости, куме на блины. – Взвод к атаке готов.

– Хорошо. Спасибо. – Лейтенант оторвался от бинокля, снял его и убрал в кожаный футляр, закрепленный на поясе. Оглянулся на кажущиеся из‑за брони угловатыми фигуры бойцов.

Стоят, богатыри, как на подбор, один к одному. Тяжелая штурмовая пехота, главная косточка всей армии, появившаяся в боях за Волгу. Когда стало ясно, что откатываться назад армия, вгрызшаяся в предгорья Урала, ни за что не будет, пришло время появиться тем, кто скоро пойдет назад. Ломая, круша и снося все на своем пути, в том числе и кажущиеся незыблемыми линии обороны врага. Понятно, что дело это сложное, требующее специального и внимательного подхода. Потому‑то сейчас в высоких, чуть ли не в полтора человеческих роста, накрытых накатом из толстых бревен, переходах было тесновато. Штурмовая пехота подбиралась из ребят не ниже метра восьмидесяти, редко таких как «замок» – в метр семьдесят. Комплекция должна была соответствовать росту, что не прибавляло фигурам пехотинцев изящества и гибкости. Да носимая броня, закрывающая корпус, плечевой пояс, бедра с пахом, свое дело делала. Одетые в серо‑белый камуфляж, в больших круглых шлемах, накрытых чехлами, и в теплых шерстяных масках бойцы здорово напоминали медведей. Тех самых русских, фольклорно‑сказочных, населяющих улицы русских городов, умеющих пить водку, танцевать под балалайку и безумно злобных к незваным гостям. «А что, – неожиданно подумалось их командиру, – так оно и есть. Очень похожи, прямо один в один напоминают зверье западного анекдотичного фольклора. И злые, и страшные, и водку пить приученные».

Лейтенант хмыкнул про себя и решил на всякий случай проверить собственное оружие. Хоть и чистил, холил и лелеял постоянно, как велит БУ[10], но все ж таки. Никогда и никому лишним не будет это сделать. Особенно перед боем, когда каждый нюанс играет роль. Бой, бой…

Он не боялся того, что будет совсем скоро, этот еще очень юный командир. За шесть месяцев, что прошли с момента выпуска, с ним произошло многое. Война и есть война. Было за что идти в бой, рваться к врагу, выжимать из себя все. У каждого свое, личное и глубокое. Небольшой дворик в наскоро построенных невысоких панельных домах, с железными качелями и столиками для стариков. Аллейка из берез, через которую так интересно было бегать в школу в самом начале, после эвакуации. Мама, постоянно хлопотавшая по хозяйству, только придя с работы. Отец, работающий на оборонном заводе, постоянно пропадавший и приходящий домой без сил. Катюша, учившаяся в параллельном классе. Он воевал за то, чтобы они просто были живы.

Чуть оттянул ремень автомата, взявши его поудобнее. «АДК‑Ш/Г»[11]штука надежная, проверенная и… тяжелая, что и говорить. Пальцы знакомо и быстро пробежали по широкому прямоугольнику цевья с ребристыми накладками. Отстегнули толстый дисковый магазин на шестьдесят патронов. Лейтенант придирчиво осмотрел устье с механизмом подачи, чуть подвигал верхний «патрик». Нормально, смазанная двойная пружина мягко подталкивала латунную длинную «сигару» с конусовидным концом вверх. Приклад был штатный, нескладной, деревянный с металлическими вставками. Взводный уже успел убедиться в том, что эта с виду неказистая конструкция иногда очень выручает. Череп того фрица, что кинулся с месяц назад с ножом – лишь хрустнул от точного прямого удара.

Проверил самый конец ствола, куда тоже уже пришлось пару раз вставлять цилиндр гранаты. Чисто, никаких незаметных комочков грязи, которые на удивление ловко и быстро прилипают от самой небольшой прогулки по траншеям. Поправил собственноручно сшитый белый чехол, который закрывал большую часть оружия. Они не разведка, но если вдруг снег пойдет, это лишний шанс уберечься от прицельного огня. В довесок к тому, что давала расцветка камуфлированной ткани защитных щитков и самого жилета.

Напоследок пару раз достал и вложил обратно «ТТ» и нож. Кобуру недавно привез в подарок однокурсник, ездивший куда‑то за Урал за боеприпасами и оружием. Хоть и сразу после выпуска, оказавшись в части, постарался примазаться к интендантам, но дружбы с сокурсниками не разваливал. Сам лейтенант, поначалу косившийся в его сторону (а то, тыловой грызун‑то!!!) вскоре смог справиться с собой. Вот и результат, надежно закрепленный на бедре, подтверждает нелюбовь к стереотипам. Стандартная кобура, крепящаяся на ремень, в боевых условиях оказалась неудобной. Мешала она, в нужный момент оказываясь помехой, чуть ли не смертельной. Ну а нож, взятый в первом бою, оказался хорош. Длинный, широкий, с односторонней заточкой, резиновой рукояткой. Полученный от старшины штык от автомата тоже был с ним, спрятанный в подсумке на пояснице. А трофейный вон он, сбоку на груди.

Поводил плечами, прислушиваясь к ощущениям. Нет, все было в порядке, щитки сидели плотно, но не мешая. Ставшая привычной нагрузка на спину от жилета только придавала уверенности, так же как и надежное давление шлема. Спасибо тем, кто не спал ночами, создавая все это для таких, как он, ребят здесь, на фронте. Сколько жизней сохранено только благодаря такой вот защите, сколько осталось неискалеченными солдат. Лейтенант оценил и понял это давно, когда в первый раз, испуганный и чуть не наложивший в штаны, поднятый рукой вот этого самого сержанта, шел в бой. Стук от осколков разорвавшейся рядом фрицевской гранаты, дробью прокатившийся по шлему, врезался в память навсегда. Сам выбрал куда пойти, штурмовая пехота это не то место, где можно «загаситься», совсем не то.

Он посмотрел на циферблат, понимая, что совсем скоро наступит время, обозначенное на «летучке» командиром батальона. Обвел глазами ближайших бойцов, встречаясь со спокойными ответными взглядами. Они не подведут, никогда и ни за что, в этом взводный был уверен на сто процентов. Осталось лишь дождаться ракеты.

* * *

– Туточки они, тута… – сапер обернулся к напарнику. Скуластое лицо чуваша довольно улыбалось. – Видишь?

– Не мельтеши. – Тот вытер лицо рукавицей. Осторожно поправил капюшон маскхалата, низко опустившийся на глаза. – Вижу, они.

Оба лежали в небольшой канавке, когда‑то прорытой то ли ручьем, то ли рукавом недалекой реки. Перед ними расстилалось, на сколько глаза глядят, сплошное белое покрывало поля. Не простого, когда‑то перепаханного плугами и боронами, а самого отвратительного из всех возможных полей, включая ледовые на полюсах. Поле перед двумя саперами было минным. Оборудованным хитрой начинкой по всем правилам сложной военной науки и предназначенным лишь для одной цели: не дать пройти врагу. Те, кто не должен был пройти, сейчас теснились в узких траншеях далеко за спинами двух людей в маскировочных халатах. Там, за бруствером, ждали своего часа несколько батальонов. И для того, чтобы они смогли атаковать, этим двум было нужно сорвать как можно больше мин, спрятанных их «коллегами» с той стороны.

«Открывашки» лежали рядом, заботливо и аккуратно уложенные на специальные салазки. Два заряда, способные сорвать большую часть минного поля и дать возможность пехотинцам добраться до хорошо заметных траншей перед саперами. Если напрячь слух, можно расслышать лающие гортанные команды. Там, на «той» стороне, сейчас шла такая же жизнь, как и на этой, «своей». За маленьким исключением: на «нашей» стороне все точно знали, что через пару десятков минут начнут убивать «соседей», а вот те про такое ведать не ведали и слышать не слыхивали.

То, что разглядел глазастый сапер, родившийся в деревеньке под Чебоксарами, была верхушка одной из мин. Плохо заметная черная болванка, которую очистил от недавно выпавшего снега сильный ветер. Но именно от нее, такой, казалось бы, незаметной, можно было плясать дальше. Напарник первого ИСРовца[12]старательно прикрыл глаза белой шерстяной перчаткой (со снайперами приходилось считаться), внимательно пошарил глазами вокруг.

– Все, засек. – Под плотной тканью маски его губы слегка улыбнулись. Первый этап задачи выполнен, мины обнаружены. Осталось еще два: подготовить «открывашки» и вовремя их запустить. А это тоже далеко не просто, если не сказать наоборот. Укрепления немцев здесь находились очень близко, выдвигаясь вперед тупым углом, создавая опасность и для противника и для самих себя. Вот фрицы и дождались… сапер улыбнулся еще раз. Что‑что, а подарок для своих ребят и для немцев он постарается сделать так, как надо. Проход через поля у пехоты будет хороший, широкий, разве что неровный. Ну, да и ладно, небось, вовсе не на променад собрались.

Сапер подхватил свои салазки и пополз от напарника, стараясь вжаться в землю и ничем себя не выдать. Говорить не было необходимости. Пара давно понятных жестов на пальцах, и все ясно. Невеликая премудрость для тех, кто знает что делать. Поле рванут с двух сторон, чтобы затралить как можно больше плоских тяжелых дисков, спящих под снежным покровом.

Стрелки на часах уже подошли к нужной отметке, когда он закончил последние приготовления. Осталось всего ничего, только дождаться сигнала и повернуть ручку динамо‑машины. А потом… можно, конечно, отползти назад, а можно и пойти с пехотой. Это уж как карта ляжет. Деревню сапера сожгли пять лет назад, когда подразделения СС прочесывали районы у Сызрани, это он знал точно. А долг, как известно, платежом красен.

* * *

Дверь блиндажа гулко стукнула. Гауптман Роецки, командир второй роты гренадир‑батальонен полного состава «Кронпринц Вильгельм второй», поднял голову от не очень свежего номера «Фелькишер беобахтер». Злиться на денщика желания у него не было. Чертов Восточный фронт, чертовы русские пространства! Роецки мог без запинки перечислить своих предков вплоть до легендарного раубриттера Гуго Роецки, положившего начало роду, и воспитывался не так, чтобы читать то, что лежало перед ним. Но кого в интендантском ведомстве обер‑комманде дес Хереес интересовали потребности пусть и заслуженного, но самого обычного гауптмана в хотя бы «Шпигеле»? Никого, абсолютно никого. И летчиков, среди которых был давний дружок Руди, – перевели куда‑то дальше, на участок фронта напротив города с очередным диким, для уха нормального вестфальца, названием. Эти ребята, постоянно мотавшиеся далеко на запад за новыми самолетами, подкидывали бывало что‑то поинтереснее. А сейчас и их отправили в новую русскую задницу с непроизносимым названием. Как же его?..

– Ганс? – Роецки обратился к денщику, плотному и спокойному баварцу Лемке.

– Да, герр гауптман? – тот был занят тем, что расчищал стол командира. Выбросил окурки из пепельницы майсенского фарфора, привезенной с вещами офицера из дома. Поставил на столешницу, укрытую уже не чистой (а положил он ее с вечера) скатертью, кофейник.

– Не помнишь, куда откомандировали летунов, что стояли рядом?

– Эм… – брови солдата сошлись над переносицей. – Кажется… Чельябинск?

– Да, точно. Спасибо, Ганс, твоя память как всегда безупречна. – Роецки встал, чтобы не мешать разбирать тот бардак, что он создал за время очередной наполовину бессонной ночи. – Что тут у нас?

– Завтрак, герр гауптман. Омлет с колбасой, яблочный мармелад и хлеб. Кофе я заварил вам сам, из собственных запасов.

– Черт, Ганс, не могу представить, как я буду без тебя после войны. – Гауптман дружески потрепал солдата по плечу. – Так обо мне не заботилась даже гувернантка у моей бабушки.

– Думаю, герр гауптман, что после войны о вас будет кому побеспокоиться. – Солдат перекинул через плечо полотенце, которым смел со стола. – Найдете себе красивую фрейлейн, которая будет заваривать вам кофе по утрам и сервировать домашний завтрак. Вы любите наши, баварские, сосиски с тмином и кориандром, герр гауптман?

– Да, Ганс, люблю, только не с утра. Никогда не отказывал себе вечером в паре кружек холодного мюншенера, вот тогда сосиски с твоей родины оказывались как раз к месту. Скучаешь по дому, Ганс? Да не бойся, я спрашиваю не для того, чтобы потом пообщаться с господами секуристами.

– Скучаю, герр гауптман. Помните, год назад вы лежали в госпитале? А мне герр оберст дал две недели отпуска, как раз пока вы выздоравливали после операции. Попал как раз в мае, когда цвели ябло…

Роецки, который искренне привязался к своему постоянному денщику, прошедшему вместе с ним последние несколько лет, так и не успел узнать историю про апфельблумен в Баварии.

Блиндаж строился крепко, с накатом из двух слоев бревен, и толстым слоем земли и дерна. Но он не был рассчитан на прямое попадание снаряда советской гаубицы ДС‑44, бьющей на несколько километров с закрытых дистанций и отправляющей снаряд по такой траектории, чтобы в цель они попадали под практически прямым углом. Также гауптман, уже успевший присоединиться к компании своих доблестных предков, никак не мог знать, что выстрел был пристрелочным. А вот остальные, выпущенные в несколько залпов после, ушли точно в цель, аккуратно укладываясь по позициям его собственного взвода и всего баталионен в целом. Что мог успеть подумать денщик Ганс Лемке, также осталось для него загадкой.

* * *

«Тралы», запущенные саперами, прошлись по минному полю густо, сорвав много из круглых болванок, таящих в себе смерть всему живому. Густые клубы черного и серого дыма, от сработавших мин, начали рассеиваться ветром, когда в ход пошли дымовые шашки. Первые тяжелые фигуры горохом посыпались с бруствера вперед, ведомые приказом и долгом перед собственной страной, людьми, оставшимися за линией фронта, всем тем, что было для каждого из них родным.

Там, позади, укрывшись в рощицах и перелесках, спрятанные за несколькими холмами, что тянулись по‑над рекой, грохотали десятки орудий. Наступление трех полков, просчитанное в штабе 2‑й ударной дивизии Приволжского фронта, началось в точно назначенные сроки. Сотни людей, весь сложный механизм, который руководил ими, сейчас работал на успех. И всего несколько человек, посвященных в тайну, знали настоящее значение неожиданного удара на этом участке.

Остальные… остальные не знали ничего. Они просто шли вперед, стреляя в уже хорошо видимые фигурки врагов, подносили снаряды, заряжали, вели огонь батарей. Стояли на КНП, кричали в эбонит микрофонов станций и полевых телефонов необходимые приказы. Рвали на себя ручки фрикционов, кидая стальные тела боевых машин вперед. Оттаскивали на себе раненых, захлебывающихся кровью и матом из орущих и перекошенных ртов. Для каждого из них наступил тот момент, которого ждали долго, упорно, стискивая зубы от ненависти и стыда. Они просто воевали, идя в бой против тех, кого не звали на эту землю.

* * *

Лейтенант уже был вскользь ранен. Шальная пуля, скорее всего, из штурмового карабина, чуть зацепила на излете. Прожгла рукав маскировочного халата, бушлата, нательного чистого белья, вспорола кожу с мякотью. Кость, слава богу, не зацепила. Ближайший к командиру боец, торопливо выхватив перевязочный пакет из подсумка, наскоро перебинтовал. Кровь на легком морозце, к счастью, остановилась быстро. Взвод, так же как и три соседних, упорно шел вперед. Прикрываясь плотным серым дымом из шашек, играючи преодолели первые метров триста. Идти было несложно, воронки и черный снег от подорванных мин проложили хорошую дорогу. Пока ветер не разнес дымовое прикрытие – шли на грохот от разрывов.

«Боги войны» не подвели, не дали испугаться даже чуть. Рискованно, конечно, было идти под свистящими над головой тяжелыми болванками. Но риск стоил того, первые несколько минут фрицы даже и не думали огрызаться. Сидели, вжавшись в землю, осыпаемые ее мерзлыми комьями, черным снегом и густыми красными каплями, летящими от тех товарищей по оружию, кому не повезло спрятаться от снарядов русских. Рев и взрывы продолжались около двух‑трех минут, того самого рассчитанного в штабах времени, что должно было хватить штурмовой пехоте, чтобы подобраться к врагу вплотную. И его ребята, и соседи, друзья‑товарищи, угловатые в броне, широкими грязно‑белыми пятнами сейчас были повсюду. Спешили, бежали что было сил, торопясь успеть, пока не очухались в окопах на «той» стороне. Но все‑таки не успели. Один, второй, третий… басовито зарокотали в приближающейся темной полосе станковые МГ. Желтые вспышки в узких, не видных практически с поля щелях, венчики пляшущего пламени на кончиках толстых стволов. Визг плотных стаек трассеров, раздирающих воздух, хлещущих стальными бичами крест‑накрест.

Вот ткнулся головой вниз один из тех солдат, что бежал первым. Плеснуло ярко‑алым, таким заметным на фоне грязного и черного от сгоревшей взрывчатки снега вокруг. Свернулся в клубок чей‑то любимый сын, брат, муж, отец, дядя, сват, или просто близкий человек, которого ждали за Уралом. Очередной безымянный для многих герой, который делал все что мог, чтобы пусть и не скоро, но на этой земле можно было жить. Дышать вольным и чистым воздухом, строить жизнь, растить детей. Каждый из тех, кто сейчас бежал вперед по заснеженному полю, мечтал делать это сам, но знал, что даже если не выйдет у него, должно быть у кого‑то другого. И никак иначе, только так. Потому что это война каждого. А этот солдат, который, может, и из другого взвода, роты, батальона, будет отомщен. И память о нем будет жить дальше, передаваясь из поколения в поколение, потому что по‑другому было нельзя. Ведь это общая, одна на всех война. А пулеметы продолжали стрелять трещотками, жадно, захлебываясь очередями. Падали, падали солдаты в штурмовых комплектах защиты. Воздух продолжал рваться на куски роями голодных стальных ос, прошивающих насквозь людей с маленькими красными звездочками на шлемах.

Лейтенант прижался к земле, прикрывшись разбросанной взрывом противопехотной мины грудой вывороченной земли. Вскинул автомат, к стволу которого автоматически, не помня, когда он это и сделал, прикрепил гранату. Быстро поменял магазин, прищелкнув холостые патроны. Вскинул тяжелый механизм, поймал в прицел одну из щелей, плюющуюся огнем в их сторону. Прикинул расстояние и необходимый результат попадания, взял чуть вверх и левее. Выдохнул, выбрал момент и плавно, как на стрельбище, выбрал спуск. Отдача от мощного девятимиллиметрового патрона сильно толкнула плечо. Граната фыркнула, отправившись в полет по кривой, становящейся к концу все более пологой, дуге. Оставила за собой быстро исчезающий дымный след. Она воткнулась ровно туда, куда было необходимо попасть. Юркнула в едва заметную щель‑бойницу. Взрыв был не особо громким, больше похожим на хлопок, с густым белесым дымком. Крик внутри укрепления был намного громче. Ствол МГ заметно дернулся, застыв черной корягой, торчащей прямиком в низкое, серое и снежное небо.

– У‑р‑р‑р‑р‑а‑а‑а‑а!!! – басовито рявкнул сбоку невесть как оказавшийся рядом с командиром «замок». Вскинулся одним прыжком, перебросил удобнее свой автомат и ринулся вперед ртутным живым шариком.

Лейтенант привстал, шаря глазами вокруг. Дым развеялся, давая возможность оценить то, сколько полегло однополчан, только что двигавшихся вперед вместе с ним. На какой‑то момент ему показалось, что из батальона осталось чуть больше одного полноценного взвода. Но всего на какой‑то момент. Зарокотало справа, слева, сзади. Высокие мощные фигуры, укутанные в зимний камуфляж, виднеющийся из‑под носимой защиты, кажущиеся неповоротливыми и большими, вставали во весь рост. И шли вперед, собственной огневой мощью пробиваясь к совсем уже близкой линии траншей.

– У‑р‑р‑р‑р‑а‑а‑а‑а‑а!!! – лейтенант вскочил, чувствуя, как совсем ушел в никуда противный липкий страх, не так давно попытавшийся скрутить его изнутри. Шаг, второй, следом за теми, кто уже несся вперед, даже не прижимаясь к такой спасительной земле. Они шли в самоубийственную атаку, обычные парни, родившиеся на этой великой земле, шли, не пригибаясь и уже не прячась, подавляя врага одним только видом и древним, пришедшим из глубины времени боевым кличем. И те дрогнули, понимая, что здесь и сейчас они уже ничего не смогут сделать этим вот мужчинам и женщинам, не боящимся смерти. И для них не надо было никакого специального вещества, про которые они и не слышали. Не было никакого боевого безумия, не было алого тумана перед глазами и жажды убийства. Была лишь ледяная ненависть к тем, кто пришел в их дом, сжигающая изнутри не хуже пламени…