Глава 10. С тех пор как Мерлину поставили диагноз, я часто ощущала, будто весь мир ополчился на меня, хотя в минуты просветления понимала

С тех пор как Мерлину поставили диагноз, я часто ощущала, будто весь мир ополчился на меня, хотя в минуты просветления понимала, что это не так. Ну, то есть, у Швейцарии же нейтралитет, верно? Я думала, Арчи окажется неким спасителем, но на деле вышло все наоборот. Приговор отсрочился ровно на четыре дня.

— Пусть убирается! — по новой заныла я в разговорах с сестрой.

Мы торчали во дворе — отмывали из шланга Мерлинов рюкзак, в котором я откопала пять протухших сэндвичей, у которых срок годности, судя по шкале зловония, истек во времена динозавров. — Знаешь, что он вчера сказал Мерлину? У женщин-де за эволюцию развились маленькие ступни, чтоб удобнее вставать к кухонной мойке, — выговорила я, кипя от возмущения. — Он спросил моего сына, сколько нужно мужчин, чтобы открыть бутылку пива, и сам себе ответил, что нисколько — женщина должна подавать его открытым. Еще сказал, что татуировки у женщин на пояснице называются «подставками под пиво»… Мерлин воспринимает все это буквально. Он это ляпнет какой-нибудь тетке и загремит за сексуальные домогательства.

Я перевернула рюкзак сушиться под теплым июньским солнышком.

— Как ты думаешь, этот Тарзан спустится хоть ненадолго с лиан, чтоб я на него посмотрела? — спросила заинтригованная Фиби.

— Будет у Мерлина на шестнадцатилетии. Но должна тебя предупредить: приедет Хавроника. Ее светлость взяли на себя труд навещать внука раз в год, в день рождения. Хочет подарок вручить. Надеюсь, голову его отца на блюде.

— Так и нет вестей от Джереми?

— Нет.

Отец Мерлина ни разу не звонил и не писал сыну. Я попыталась отменить боль беззаботным замечанием:

— Когда женщина выходит замуж, ей стоит остановиться и подумать: это ли имя хочу я видеть на алиментных чеках?

Но мою нежную сестру не проведешь. Она вдруг обняла меня — теплые руки сжали крепко, будто меня ей подарили.

— Не представляю, как ты справляешься, Лулу.

— Алкоголь и наркотики, — ответила я уныло.

* * *

К вечеру шестнадцатого дня рождения Мерлина я сумрачно накрывала стол. Мало кого можно было пригласить. Мы с Мерлином для тусовок — как миксоматоз для кроликов.

Помимо меня, моей сестры и ее мужа Дэнни, их двоих детей, которых пригнали насильно, будет моя заносчивая экс-свекровь, Мерлинова крашеная-обгашеная учительница Пенни со своим бойфрендом и оккупант Арчи. От мысли, что у Мерлина нет ни единого друга его возраста, у меня сжималось сердце. Ему бы носиться по улицам с ватагой пацанов, выделываться перед прохожими и творить бесчинства.

Я меланхолически вздохнула: всегда будем только мы с Мерлином.

— И где же наш кроманьонец? — спросила сестра, сворачивая лебедей из салфеток с виртуозностью опытной авиапрелестницы.

Я была в запарке имени Дорис Дэй — готовила и убирала с раннего утра, а Фиби только что прилетела подсобить. Прибыла прямиком с пикета в Хитроу, где «Британские авиалинии» требовали повышения зарплаты.

— Арчи обещал помочь, но надежды на него никакой. Если говорит, что прибудет к двум 21 июня, это значит, что примерно к четырем, где-то в сентябре.

На часах было пять, когда Арчи наконец ввалился в гостиную, одетый практически только в ухмылку.

— Спасибо тебе — уж так помог, так помог, — буркнула я.

— Прости, обнаружил себя бухим, — ответил он, подсмыкивая шорты с черепами и костями. — Кажется, я полил твой лимон водкой. Значит, можно будет выжимать прямо в стакан.

— Чистый гений! — хохотнула Фиби.

Арчи повернулся и смерил взглядом мою сестру.

— Фу-ты ну-ты! — воскликнул он галантно и даже присвистнул. — А вы кто будете?

— Младшая сестра Люси, — соврала Фиби и замахала ресницами с рекордной частотой, куда там Доналду Брэдмену[71].

Я покосилась на сестру. Это ж надо! Вдруг обратившись в главкомы флирта, она заигрывала с этим престарелым пердуном.

— Если б я знал, что у нас гости, я балду бы не пинал. — Арчи пустил слюну. — В смысле, не ходил бы без трусов.

— Арчибальд, ты не мог бы все-таки не быть жопой минут пять и помочь накрыть на стол — или почистить картошку, или выставить закуски?

— Ну-у, жопа — часть моего мужского естества… Вот вам мой метод ведения хозяйства: открываешь гостям дверь и с порога сообщаешь: «Блин! Нас только что ограбили. Дом вверх дном. Только гляньте, что они тут натворили!» Гости ж не звери — помогут все прибрать из сострадания.

Фиби — по-прежнему в форме «Британских авиалиний» — кокетливо захихикала и присела на кухонный табурет, чтобы лучше видели ее роскошные ноги.

Я застонала:

— Предупреждаю, Арчи нравятся затейливые женщины лишь потому, что противоположное притягивает.

— Ну, Фиби, расскажи о себе, подруга. Все, что ты слышала обо мне, — правда, включая клевету и враки. — Тут он разразился сухим кашлем, который слегка подмочил его монолог Казановы. — Блядский ужас. Должен быть способ начинать день, не выхаркивая легкие.

Арчи развалился в кухонном кресле, могучие руки сложил на затылке. Шерсть на груди перла из выреза белой безрукавки.

— Вообще-то уже вечер, — отрезала я, суя ему в руку картофелечистку. — Неплохо бы одеться до приезда Мерлиновой бабушки. И, кстати, — не слишком распускай язык, когда будешь лобзать мою бывшую свекровь, это сильно уронит твой авторитет.

— А где ж наш именинник? Он мне тут показывал записи крикетных счетов. У пацана память охренеть какая.

Да, где же Мерлин? Стоило моему сыну затихнуть у себя в комнате, я начинала опасаться, что он в данную минуту взламывает компьютерную систему Пентагона и дистанционно запускает трансконтинентальную ракету, с которой начнется следующая мировая война. Я рванула наверх. Как обычно, он исписывал одну страницу за другой крикетными цифрами и фактами — каждый матч, по памяти, каждую подачу, средние показатели каждого игрока до последнего десятичного знака. Я ничего не знала о крикете — кроме того, что мой брак, похоже, оказался короче турнирного матча[72]. Но голова моего сына была под завязку набита цифрами. Парадокс: ему не удавалось принести правильную сдачу из соседнего магазина. Когда я выслала его самостоятельно подстричься, он оставил чаевых столько, что и парикмахеру, и его немаленькому семейству хватило бы на вояж в родную страну.

— Мерлин, милый, давай ты постараешься быть сегодня обходительным. Делай то, о чем тебя просят, даже если тебе не хочется, — потому что это вежливо. Так поступают все хорошие хозяева. Не сутулься, не отводи глаза, а когда люди спрашивают, как у тебя дела, отвечай: «Спасибо, хорошо, а у вас?» Можешь так, солнышко? — Я любовно взъерошила ему волосы, после чего включила мамскую мантру: — Спасибо, милый. Ты очень славный мальчик. И прекрасный человек. И я тебя очень-очень люблю.

— Не подкрадывайся так, мам! Я очень чувствителен к шуму — мне кажется, люди за мной следят… Ты правда моя мама? — переспросил он в тысячный раз. — Ты мне до сих пор не ответила, платит ли тебе телевидение?

Должно быть, у меня на лице отразилось усталое обожание. Дежа-вю — подарок, который все дарят и дарят, подумала я, скривившись. Последнее время паранойя одолевала Мерлина до того сильно, что, если я шла впереди, ему казалось, что я его преследую — о-очень в обход. «Слушай, если ты так параноишь, Мерлин, тебе надо переезжать в Иран или в Китай — хоть не впустую будешь беспокоиться», — шутила я, целуя макушку его обескураженной головы.

— Ну конечно, я твоя мама, родной.

«Я и, видимо, еще какая-то внеземная жизнь, которая сбросила тебя на планету Земля», — думала я, спускаясь по лестнице.

Вернувшись на кухню, я обнаружила, что Арчи уже вовсю заходит к Фиби на посадку. Картошка осталась нечищеной, но приказ обмундироваться был исполнен: Арчи облачился в тренировочный костюм, приобретенный в местном благотворительном магазине. Флуоресцентность костюма вызывала у меня опасения, что гости сочтут его за знак аварийного выхода и уйдут с праздника слишком рано. Арчи опирался о стойку рядом с моей сестрой и похотливо лыбился.

— Я ему сказала вот это не надевать, — игриво прочирикала Фиби. — Люди решат, что ты каруселька, и захотят на тебе покататься.

Арчи подмигнул, сигарета на губе подпрыгнула.

— Всегда пожалуйста, девушки.

Он поднял стакан и провозгласил вместо тоста:

— Опохмелин!.. Уфф, — поморщился он, глотнув. — А микстурка-то женатая!

— Уже пьешь? — одернула я его отборным учительским тоном и забычковала ему сигарету.

— Ну что ты. Мое тело — мой храм. — Арчи шутовски поклонился.

— Ага… Храм Судьбы[73].

Неумолимая поступь судьбы — аккурат ее чуяла я в надвигающейся вечеринке.

Сейчас я уже не могу сказать, какая часть праздничного ужина была более душераздирающе неловкой, а какая — менее. Может, представления Арчи о моде, выраженные в повязанном поверх флуоресцентных треников камербанде? А может, его заявление насчет Обамы в разговоре с моим зятем-леваком? «И чего столько шуму из-за того, что в Америке черный президент? Вон в Зимбабве уже лет сто черный президент, и это же блядский ужас».

Или, может, его монолог о глобальном потеплении? «Хорошего тоже будет немало. Льды полярные растают — вот серфинг-то будет знатный. А очереди в Диснейленд напрочь прибьет солнечным ударом. «Завяз в расплавленном битуме по дороге на работу» — вполне годная отмазка».

Или то, что Арчи сказал Мерлиновой учительнице Пенни, убежденной феминистке? «Женщины должны платить за ужин в ресторане всегда. Что, девчонки, дорвались до равенства? Нет, не годится мне теперь за вас платить. Это ж сексизм! Эй, Мерлин. Знаешь, что получится, если скрестить феминистский кружок с бульонным кубиком? Суп из неощипанных кур». Или, может, когда до него дошло, что бойфренд Пенни — кореец. «Ё-мое. Надеюсь, ты не голодный. А то мы не предупредили соседей, чтоб собак попрятали».

Какое там! Почетное звание Худшей Реплики из Всех Мыслимых досталось его приветственному гамбиту с Хавроникой. Моя экс-свекровь подставила ему бледную хладную щеку для формального чмока, а Арчи подмигнул ей и выдал:

— Может, предпочтете австралийский поцелуй?

— Как это — австралийский? — осведомилась она своим коронным тоном — иззубренным, испытующим, с металлическим призвуком.

— Так же, как и французский, только с нижнего конца. — Арчи склонился и похлопал ее по грандиозному заду. — Мои подружки зовут меня «шептун пилоточный».

Следующим номером Арчи сообщил Мерлиновой величественной прародительнице, чья мина «матрона-объелась-лимона» стала еще кислее, с какой теплотой он относится к небритым мохнаткам.

— Любо-дорого, когда эдак завитки кучерявятся из купальника. Чисто премиальные к зарплате. Моя бывшая жена — ну, она пока еще жена, хоть и трахается с моим лучшим другом, ну да ладно, — так вот, я ее настолько удовлетворял в постели, что у нее прям двойные оргазмы случались постоянно.

У Хавроники на гладкой щеке наметился тик. Наперекор тишине, осевшей снежными сугробами вокруг нашего стола, я выпила достаточно, чтобы хмыкнуть над его сексуальной немощью:

— Двойные. Тю!

— Думаю, ты хотел сказать — множественные, — полушепотом подсказала Фиби.

— Ну да — берите множественные и множьте на два, — парировал Арчи. После чего со смачной вульгарностью всосал устрицу, которых немало притащил накануне из рыбного магазина.

— Что такое оргазм? — спросил Мерлин, не сутулясь, не отводя глаз — все как научили. Правда, глаз он не сводил с впавшей в полное замешательство бабушки. Хавроника со всем тщанием принялась ковырять ложкой в гаспаччо, будто перед ней находилась улика серьезного преступления.

Арчи с ухмылкой предложил тарелку с устрицами Хавронике:

— Попробуйте. Сразу поймете, как оно у розовых бывает.

— Розовые — это кто? — спросил Мерлин, демонстрируя интерес и увлеченность беседой, как я ему и велела.

Глазные мышцы всех сидевших за столом теперь испытывали тяжкие перегрузки — мы все играли в лихорадочный окулярный теннис. Моя бывшая свекровь, облаченная в цветочки от Лоры Эшли[74], выпрямилась и продолжила тянуть суп, как пожилая герцогиня в изгнании.

— Очень вкусно, — сказала она без выражения, а лицо ее зловеще скривилось. — Холодный суп. Какая… смелая идея.

Но Арчи намека, что надо бы сменить тему, не воспринял.

— Знаешь, зачем Бог изобрел лесбиянок, Мерлин? — продолжил беседу мой постоялец. — Чтоб феминистки не плодились. — Тут он от души хохотнул, после чего еще закинулся пивом.

Учительница Мерлина Пенни отпросилась уйти еще до десерта и прихватила своего, похоже недокормленного собачатиной, бойфренда. Хавроника поправила волны прически и освежила вишневую помаду на губах, втихаря поглядев на часы. Я ускорила процедуру, громко запев «С днем рожденья тебя». Мерлин, не сутулясь, не отводя глаз и с намерением до конца быть галантным хозяином, встал.

— Я бы хотел произнести речь.

У меня внутри все скрутило в узел — от ужаса, что́ сейчас может сказать мой непредсказуемый сын.

— Восхитительно, что приехала моя бабушка, хотя они с мамой далеко не в идеальных отношениях. По правде говоря, я несколько удивлен, что они вообще могут находиться в одной комнате. Мама говорит, что ты, бабушка, двуличная, а если так, то почему ты сейчас надела вот это лицо? — спросил он без всякого следа иронии.

Окулярный теннис перешел в истерическую стадию, Арчи заржал в голос.

— Для меня всегда большая радость видеть моих кузенов, с которыми у меня невероятное общее генетическое наследие, — продолжил Мерлин, не моргнув глазом. — Хоть они и думают, что я псих и чокнутый, потому что меня беспокоит, например, как играть в йо-йо на Луне. Спасибо за айпод, тетя Фиби, и, должен сказать, ты почти такая же обалденная, как моя мама. У тебя прелестные ключицы. Ты, вне всяких сомнений, внесена в мой список Шикарных Девчонок Мира в своей возрастной категории. Спасибо за краски, бабушка, но я оставил искусство. Художники — эгоисты. Назови мне хоть одного художника, кто не был бы эгоистом. Они думают, что они — боги. Я осознаю силу оказываемого на меня давления: все ждут, что я буду гений, раз у меня Аспергер. Но я не гений. И не философ. Кажется, вы все хотели бы сделать из меня философа. Я и не первооткрыватель. Но зато я уверен, что нахожусь в упоительнейшей точке своей карьеры как легенды общества. Как изумительно я бы чувствовал себя изнутри, если б меня полюбила женщина. Вот было бы грандиозно… Отчего же ни одна богиня не спросит, сколько мне лет, не поболтает со мной? От женщин мне делается сахарно-сладко и электрически. Женщины — вот мой главный приоритет сегодняшнего дня, и я надеюсь, что скоро у меня появится девушка. Арчи научит меня, как что делать, поскольку он сообщил мне, что в постели он — зверь.

— Ага, хомячок, — прошептала я поддато на ухо сестре. Но развить тему не удалось: слова умерли у меня на устах, когда я увидела, как гости вылупились на пачку мужских журналов, которую Мерлин извлек из полиэтиленового пакета.

— Для этого Арчи дал мне эти образовательные журналы…

— Дилан, — торопливо окликнула своего семнадцатилетнего сына Фиби, — сходите-ка с Мерлином в парк, пофотографируйте его новой камерой, а?

Мерлин сунул в карман новенький айпод, повесил на плечо камеру, которую ему прислала моя мама из Сувы, и натянул чудовищную малиновую кофту, подаренную Хавроникой, поскольку та думала, что я плохо одеваю ребенка.

— Телефон не забудь, — крикнула я ему вслед.

Как только Мерлин ушел, я повернулась к Арчи с целью прочесть ему лекцию года семидесятого о том, как порнография врет о женщинах и говорит правду о мужчинах, — или хотя бы просто сказать, что он — единственный живой донор мозга в истории медицины. Но прежде чем я открыла рот, толстая, увешанная перстнями клешня Хавроники вцепилась мне в руку.

— Я в ужасе от того, что Мерлин якшается с подобным существом. Кто это чудовище? — проговорила она так, будто Арчи не было в комнате. — Как ты можешь допускать, что у тебя под крышей обитают такие недостойные типы?

Арчи поучаствовал в беседе громкой мелодичной отрыжкой.

— Он муж моей двоюродной сестры, — ответила я беспомощно, сгребая в кучу возмутительную прессу.

Лицо у Хавроники было чистый уксус, а голос подскочил на пол-октавы, растеряв в прыжке все свои породистые обертоны.

— Теперь мне ясно как никогда прежде, что Мерлину нужно подыскать более подходящее место. — Слово «подходящее» источало ледяное осуждение, какое бывает у судей при вынесении приговора. — Мое предложение в силе.

Хавроника встала на дыбы и взяла с места в карьер, царственным жестом повелев убрать со стола — и при этом мгновенно позабыв, что мы ей не слуги. Но мы с Фиби немедленно воспользовались поводом удрать на кухню с ошалелым Арчи на хвосте, а Дэнни оставили нести бремя ее нытья. Арчи включил посудомоечную машину, чтобы заглушить причитания моей экс-свекрови.

— Видишь? Нельзя меня вышвыривать, Люси, — осклабился Арчи, перекрикивая грохот. — Я ж на кухне прям молодец.

— Ага, можешь пастись тут часами. Но ты же не рассчитываешь, что я тебя оставлю — после твоего сегодняшнего отвратительного поведения? Я уж молчу про эти мерзотные журналы, что ты дал Мерлину без моего ведома. За одно это я тебя выставлю завтра же, с утра пораньше.

Когда мы с Фиби вернулись к столу минут через сорок, Хавроника прекратила напирать на отчаявшегося Дэнни и устремила свое внимание на меня.

— Ты в курсе, что если поместить морковь в формочку в виде, допустим, Великобритании, то она вырастет в форме Великобритании? Так вот, с детьми то же самое. Специалисты в заведении придадут ему форму.

— Вы хотите превратить моего сына в изуродованный овощ? — переспросила я.

Фиби хихикнула без всякого уважения к сединам. Я бы уделила больше времени изучению забавных аграрных намерений моей бывшей свекрови, но тут в дом влетел Мерлин. Он захлопнул за собой дверь, будто за ним по пятам гналась стая диких собак. Ребенок был сплошь вытаращенные глаза, испуган и… в одних трусах.

— Милый, что случилось?! — Я подскочила, будто меня шибануло током.

Все лицо у него страдальчески заметалось.

— Фотоаппарат. Я уронил. И айпод. И еще телефон, мама…

Страх ударил меня под дых.

— Мерлин. Где твоя одежда? — Я надеялась, что в голосе не слышно паники, от которой меня разрывало изнутри.

— Мужчина. В парке. — Голос Мерлина горестно дрожал.

У меня пересохло в горле.

— Рассказывай. — Я подскочила к нему и погладила по взвихрившимся волосам. — Все хорошо, — утешала я его, изо всех сил стараясь остаться спокойной.

— Мужчина. В парке. Спросил, как у меня дела, и я все сделал, как ты учила. Не сутулился, не отводил взгляд и тоже спросил, как дела. Он сказал, что он турист и хотел бы сфотографировать лондонца. Я вспомнил, что ты говорила… ну, что надо быть учтивым с людьми, а не думать все время о себе… Я согласился. Он сказал, что нам надо пойти в кусты, чтоб я хорошенько поснимал листву. Я ответил, что с удовольствием.

Глаза у Мерлина бегали и щурились буквально от всего. Слова сталкивались друг с другом, как капли дождя на стекле.

— Он стал меня фотографировать. А потом сказал: «Такая жара. Может, снимешь рубашку?» Он сказал, что у меня такое красивое тело, что, может, я и джинсы сниму — ну, для фотографии. А потом сказал вообще все снять…

Я представила себе, как этот хищник лениво смаргивает, расставляя свои пакостные сети, и позвоночник мне свело невольной судорогой.

— Я не хотел ему грубить, мама, потому что ты сказала, что я должен стараться быть воспитанным и делать то, о чем меня просят, даже если я не хочу. Потому что это вежливо. Но снимать трусы мне показалось неправильным. И тогда он попытался их с меня стащить… — Мерлин прилип ко мне, как подплавившийся зефир. — Все так запутано.

Я едва переводила дух, как выброшенная на берег рыба, и с ужасом ждала, что будет дальше.

— И тогда мне пришло в голову, что он может быть этим… как его… — Он искал подходящее слово. — Подиатром. Или даже убийцей. Он сказал, что у меня хорошие мышцы и можно он их пощупает. — Мерлин махал руками перед лицом, как дворниками, будто отметал картинки, всплывавшие в сознании. — Я помню, ты говорила мне обращаться с людьми хорошо, но, по-моему, смотрение в глаза несколько переоценено…

Обычно вялый Арчи вскочил на ноги, как ниндзя.

— Как он выглядел, этот чувак? Скинхед? Буржуй? Молодой, старый, средних лет?

— Он разговаривал, как принц Чарльз. Кажется, возраст у него был где-то посередине, — произнес Мерлин в удушающей тишине. — Брюки — горчично-желтушные. Рубашка, — тут он задумался на миг, — цвета раздавленной клубники.

Арчи вылетел на улицу раньше, чем Мерлин договорил. Дверь шваркнула о косяк и, отскочив, распахнулась.

Мерлин прижался ко мне, как затравленный зверек. Я гладила его по волосам. В следующие полчаса, успокаивая его чаем и уговорами, что он все сделал правильно, я выяснила, что человек пытался заманить Мерлина к себе домой.

— Но у меня было все время такое нехорошее чувство, что это добром не кончится, — повторял Мерлин, надевая на себя то, что Фиби ему принесла. — И я убежал домой. Я ему нагрубил? — спросил он, содрогаясь от мысли, что совершил очередной промах.

Не понимать шуток, не знать, что сказать, и все говорить не то и не так, получать нагоняи и не понимать, за что, всегда пугаться, смущаться, вечно вне игры, не в ногу, каждый день, неизменно — таков мир ребенка с Аспергером. Я судорожно обнимала его. Облегчение от того, что его не украли, не поколотили, не изнасиловали или не убили, было таким острым, что ранило.

Мерлин объяснил, что кузен оставил его в парке одного, как только они туда пришли, и отправился гулять со своими друзьями. Фиби, дымясь от ярости, уже звонила сыну — а от этого Дилан станет презирать Мерлина еще больше, отметила я печально.

— Мерлин не тупой! — шипела Фиби в телефон.

Все это время моя экс-свекровь орлиным взором наблюдала за происходящим. Глаза ее горели ледяным торжеством.

— Вот видишь! — провозгласила она с самодовольной уверенностью. — Поэтому и надо, чтоб Мерлин жил в защищенной среде, с такими же, как он сам. — Хавроника выбросила вперед руку-щупальце и присосалась к моей. — Там такого происходить не будет. — Она выплевывала фразы, будто искромсанные ножницами.

Я уже собралась звонить в полицию, но тут появился Арчи — с дорогим фотоаппаратом. Рубашка вся в прорехах, костяшки пальцев ободраны, на руке царапина, под носом юшка.

— Я сфотографировал этого мерзкого мудака его же камерой — легавым показать. Сказал ему, что он получит бесплатно каждый снимок в двух экземплярах, аккурат под размер бумажника, а потом загасил гаденыша.

— Ты отнял мой айпод! — восторженно воскликнул Мерлин и просиял неоновой улыбкой.

— Ага, и телефон твой, и камеру. — Арчи убавил громкость на пару децибелов. — Кофту я ему оставил. — Он подмигнул мне. — С днем рождения, малыш!

Арчи открыл банку пива и сделал долгий глоток. Потом взял гитару, уложил ее изгибом на колено и принялся наигрывать попурри из «Битлз», еще раз успешно заткнув мою экс-свекровь.

Скоро Мерлин стал счастливее микроба в джакузи. Сердце у меня перестало скакать по грудной клетке, я отдышалась и как-то пришла в себя.

— Как здорово, что ты здесь, Арчи! — воскликнула Фиби. — Я так рада, что ты остался. Мерлину с Люси и впрямь нужен мужчина в доме.

Я боролась с сотней чувств. Меня тоже, понятное дело, обуревала признательность к Арчи — он все-таки защитил моего сына-безотцовщину, — однако его влияние по-прежнему было совершенно из рук вон.

— Что? Фиби, прекрати! Нигде Арчи не остался. Кто это решил, а?

Но Фиби и Дэнни уже вовсю хлопали Арчи по спине, воспевали его, а в паузах подтягивали его наигрышам, и никто не заметил, что это совсем не то, чего хотела я.

— Нет-нет, ему тут нельзя. Меня тут вообще кто-нибудь слушает? — Казалось, будто у меня инфаркт посреди шумной игры в шарады. — Я серьезно! — Но только воздух впустую сотрясала.