Потенциальный отец Мерлина № 5

Режиссер

Деннис оказался потрясающе хорош собой — в историческом смысле слова: как высеченная из камня статуя, — но ничто в его облике не указывало на необходимость реставрации членов. Да, он был постарше, но в нем виделись надежная громоздкость и вес. Деннис подобрался ко мне тишком и с добродушным любопытством уставился на картину, которую я обозревала.

— По моему опыту, если для того, чтобы понять нарисованное, приходится вставать на голову, — это современное искусство. Как вам Тулуз-Лотрек?

— Оба очень нравятся, — ответила я. Он улыбнулся, и я его узнала — по хичкоковским эпизодическим ролям в фильмах, которые он сам же и ставил. — И как, приходилось вам себя домогаться, чтобы получать эти роли? — уточнила я.

Он рассмеялся. Я дала ему «зеленый свет».

За ужином мы обменялись основными сведениями — любимый писатель, нелюбимое слово, какую бы профессию выбрали, если не ту, которой владеем, отношение к детям. (Ответы: Эмили Бронте, «плодовитый», оперный певец, обожает детей.) Через пару дней я уже оказалась в его залитой светом квартире с видом на Темзу. Поднесла к губам хрустальный бокал с шампанским и почувствовала себя возбужденной, совсем как шепотливые пузырьки в игристом. Ну, он не идеал, конечно; предпочитает странные, никому не известные фильмы с субтитрами — об одноногих альбиносах-трансвеститах в поисках смысла жизни. Я подтрунивала над его страстью все сразу снимать. Но оказалось, что у него есть иные страсти. Деннис особенно тяготел к трудноописуемому французскому приспособлению с перьями, которое явно спроектировали не пыль сметать. Но как ни крути, доложила я сестре, в бондаже есть свои плюсы: можно связать мужчину и получить всю власть над пультом от телевизора.

— У нас крепкая привязанность — с подвешиванием, — каламбурила я.

Мы посмеивались над путаницей в его графике приема виагры — то он принимал ее слишком рано и страдал от приапизма в разгар оперного действа, то слишком поздно, после чего носился с пенисом наперевес до самого завтрака. Но обе соглашались, что, мол, пока в удовольствие — пусть будет.

Широта Деннисовых сексуальных пристрастий и возбуждала, и отвращала меня. Но меня тянуло исследовать их доскональнее. Однако мои эксперименты с костюмами медсестры, резиновыми кошачьими облачениями и привязыванием к гостиничной кровати поясами от банных халатов и одновременными съемками всего этого на видео («Не беспокойся. Тут как с остальными моими фильмами: никто не увидит») быстро закончились. И не надо быть Эйнштейном, чтобы понять, благодаря кому.

— Я слышал, как мама говорила своей сестре, что вам за шестьдесят и, похоже, всегда столько было, — выпалил Мерлин, когда они случайно столкнулись в дверях прежде, чем я успела предупредить обоих. — Что это значит? Сколько вам на самом деле лет? Вы были живы во времена правления Генриха VIII?[58]

Не обращая внимания на мои отчаянные попытки перебить его, закатывания глаз и знаки руками, Мерлин, довольный собственной находчивостью, продолжил попугайски повторять наш с Фиби разговор:

— Тетю Фиби беспокоит ваша с мамой разница в возрасте. Она говорит, что импотенцией мать-природа говорит нам: «Прощай, кукиш в кармане». Я не понимаю, о чем речь, а они ржали, как гиены… А гиены правда ржут? Или только прикидываются, что поняли шутку?

Самоуважение? Без него из дома ни шагу. Если бы только оно продавалось в баллончиках, я бы сразу выдала Деннису сколько нужно — взамен утраченного. В удалом Деннисе харизмы вдруг осталось, как в просроченном пакетике супа.

Финальных титров я дожидаться не стала.

* * *

Когда мы с Деннисом расстались, Мерлин в полной растерянности заламывал руки. Казнил себя снова и снова: «Я не должен говорить то, что я думаю, не подумав!» Но у меня не осталось иллюзий. Шансы найти замену отцу для моего сына представлялись довольно ничтожными. Мысль знакомить Мерлина с кем бы то ни было наполняла меня ужасом. Как проверять, полон ли бензобак, светя себе спичкой.

Когда сыну исполнилось пятнадцать, я смирилась с фактом, что отсюда и далее будем лишь Мерлин и я.

— Что ж, — говорила я всем интересующимся, — я пробовала интернет-знакомства, случайные знакомства, знакомства вслепую и палеонтологические ознакомления, но обнаружила, что нет никого надежнее вибратора. Мое новое кредо: «Протяни руку и коснись себя».

Вы спросите, вероятно, отчего я не удалилась в какую-нибудь пещеру и не занялась резьбой по дереву? Или не подалась в монастырь — переписывать святцы при свечке? Потому что Мерлин начал задавать все больше вопросов о своем отце.

— Ему нравится марципан? Он мужчина с мужскими замашками? Он офисный ковбой или космический?

Примерно тогда же его сильно избили по дороге из школы. Когда полиция почти не проявила интереса — люди с особыми нуждами регулярно оказываются под ударом, сообщил мне констебль, таковы издержки инвалидности, — я поняла, что придется пережить еще один наплыв чудовищных интернет-встреч. Обычно для фиаско хватало пары глотков первого совместного капучино: примерно тогда мой потенциальный партнер сообщал, что имеет привычку носить трусы с надписью «Родина Биг-Бена», принес на встречу банку кокосового лубриканта, мается газами или склонен висеть вниз головой нагишом в инверсионной обуви[59].

— У тебя слишком завышена планка, — вздыхала сестра из-за моего плеча, наблюдая, как я на сайте знакомств отфутболиваю одного мужчину за другим.

— Да, — вторила ей мама. — Хочешь остаться старой девой — ищи идеал.

— Я не ищу идеала. В данный момент я ищу любое двуногое, у которого еще сохранились свои зубы и немного волос, а также нет психопатических наклонностей.

Если честно, я, конечно, старалась не только ради блага Мерлина. Моя сексуальная неудовлетворенность стала такой запущенной, что я сама себе производила полный досмотр с раздеванием. С моей правой руки уже нельзя было, кажется, снять отпечатки. Но всякий раз мой сын, сам того не желая, разрушал любой роман.

У моего гинеколога, когда тот выглянул из кабинета и позвал меня, чтобы взять цервикальный мазок, Мерлин спросил: «Мама говорит, что вы пихабельны. Это как?» Священнику, лишенному духовного сана за непочтительность, Мерлин сообщил: «Мама говорила бабушке, что страшится дня, когда вы предложите ей миссионерскую позицию, то есть она ляжет на спину, а вы отвалите в Китай… Что такое тогда «миссионерская позиция»?»

Потом на ужине мой сын с мультяшной неотвратимостью спросил моего нового застенчивого бойфренда-акупунктурщика, какой цвет волос он указывает в водительских документах, коль скоро он лысый? Далее последовал вопрос, не замечал ли наш гость ранее, что его подбородок похож на перевернутую мошонку?

Что ответил акупунктурщик? «Вот тебе два аппликатора, а утром не звони мне».

— Ты никогда не задумывался, что можно вообще ничего не говорить, а, Мерлин? — спрашивала я снова и снова, в отчаянии хватаясь за голову. — Мне кажется, стоит рассмотреть такой вариант.

* * *

Но через полтора месяца, после того как я провела шесть субботних вечеров подряд дома, я почувствовала, как мной завладевает паралич уныния. За заплаканным окном умирал дождливый день. Вечер утекал сквозь пальцы, а с ним — и мое терпение. Мерлин стал завзятым прогульщиком. Он устал от бесконечных попыток расшифровать язык мира, расточая недругам фальшивые улыбки. Я тоже устала — от попыток обстругать его под мир, для которого он не был заточен.

И, как обычно, моей маме было что сказать.

— Ради чего я бросила свои приключения, если тебе неймется стать трапписткой? — спросила она. — Чего ты вообще хочешь, Люси?

— Я все хочу, мама, — и чтоб это все спрыснули трюфельным маслом и посыпали икрой. Но так же не будет, верно? Не так-то просто найти того, кто захочет разделить с тобой жизнь, когда ты циничная, озлобленная, замордованная разведенка с особым ребенком, которая лелеет желание изувечить всех мужчин на планете.

Ну, не всех. Я тогда еще не встретила Адама.