Глава 3. В три ночи меня разбудил телефонный звонок

В три ночи меня разбудил телефонный звонок.

– Помнишь меня? – спросил женский голос.

– Чего? – ответил я, еще толком не проснувшись. Взглянул на определитель – звонили с частного номера.

– Один раз ты ее нашел. Поищи опять.

– Слушайте, вы вообще кто?

– За тобой должок, – просочилось из трубки.

– Проспись, а? – сказал я. – До свидания.

– За тобой должок, – повторила женщина. И бросила трубку.

Утром я уже не был уверен, не приснился ли мне этот звонок. Но даже если не приснился, мне уже трудно было сообразить, этой ночью он раздался или предыдущей. Я подумал и решил, что к завтрашнему дню наверняка забуду о нем вообще.

По дороге к метро я выпил кофе. Грязное небо с драными облаками нависало над головой, в канализационных стоках шуршали серые хрупкие листья, которые сгниют с первым же снегом. Деревья по обе стороны Кресент‑авеню стояли с голыми ветвями, и холодный ветер с океана проникал под одежду. Станция метро располагалась между концом Кресент‑авеню и бухтой. Ведущая на платформу лестница уже была забита людьми, однако я все равно заметил в толпе лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Усталое, изрезанное морщинами лицо женщины, которую удача всю жизнь обходила стороной. Когда я подошел поближе, она попыталась улыбнуться и приветственно махнула рукой.

Беатрис Маккриди.

– Эй, Патрик! – На верхних ступеньках ветер дул сильнее, и она защищалась от него, кутаясь в тонкую джинсовую куртку с поднятым до ушей воротником.

– Привет, Беатрис.

– Ты уж извини, что я тебе ночью звонила. Я… – Она беспомощно пожала плечами и обвела взглядом толкущихся на платформе пассажиров.

– Ничего страшного.

Спешащие к турникетам люди задевали нас плечами, и мы отошли в сторонку, поближе к белой металлической стене с нанесенной на нее картой метро.

– Хорошо выглядишь, – сказала она.

– Ты тоже.

– Спасибо, что соврал, – сказала она.

– Да нет, все так и есть, – снова соврал я.

Я прикинул – ей должно быть лет пятьдесят. В наши дни пятьдесят – это новые сорок, хотя в ее случае – скорее новые шестьдесят. Некогда рыжевато‑золотистые волосы поседели. В морщинах на лице впору было хранить гравий. Она производила впечатление человека, изо всех сил цепляющегося за скользкую стену из мыла.

Много лет назад – считай, целую жизнь тому назад – похитили ее племянницу.

Я нашел ее и вернул домой, матери, сестре Беа – Хелен, даже несмотря на то что мать из Хелен была так себе.

– Как дети?

– Дети? – удивилась она. – У меня только один ребенок.

Господи.

Я порылся в памяти. Мальчик, это я помню. Ему тогда было лет пять, может, шесть. Черт, или семь? Марк. Нет. Мэтт. Нет. Мартин. Да, точно – Мартин.

Я подумал было, что можно рискнуть и озвучить его имя, но пауза в разговоре и так уже тянулась слишком долго.

– Мэтт, – сказала она, внимательно глядя на меня. – Ему восемнадцать исполнилось. Старшеклассник, в «Монументе» учится.

Средняя школа «Монумент» относилась к числу тех, где детишки учат математику, подсчитывая отстрелянные гильзы.

– Ясно, – сказал я. – И как ему там, нравится?

– Он… Ну, с учетом обстоятельств, он… Иногда его надо наставлять на путь истинный, но вообще все могло быть гораздо хуже.

– Вот и хорошо.

Стоило мне произнести эти слова, как я об этом пожалел – настолько жалко и лживо они прозвучали. Ее зеленые глаза на секунду сверкнули, как будто она хотела в деталях мне рассказать, насколько, мать твою, хорошо у нее сложилась жизнь после того, как я помог отправить ее мужа за решетку. Его звали Лайонел, и он был нормальным, достойным человеком, который однажды из лучших побуждений решился на преступление, а потом беспомощно наблюдал, как оно превращается в кровавую лавину. Он мне действительно нравился. Жестокая ирония расследования заключалась в том, что злодеи мне нравились гораздо больше, чем пострадавшие. За исключением Беатрис. Она и Аманда были единственными невинными участниками во всей той гнилой истории.

А теперь она смотрела на меня, как будто пыталась разглядеть сквозь фальшивую ауру, которой я себя окружил. Разглядеть меня настоящего, меня более достойного.

Через турникеты прошла группка подростков в одинаковых куртках – судя по нашивкам, сборная школы Бостонского колледжа, что в десяти минутах ходьбы от бульвара Моррисей.

– Аманде было сколько, четыре, когда ты ее нашел? – спросила Беа.

– Ага.

– Теперь уже шестнадцать. Почти семнадцать. – Она ткнула подбородком в сторону спортсменов, спускавшихся по лестнице. – Их возраста.

Меня ее слова ужалили в самое сердце. Каким‑то образом я жил, отрицая саму идею того, что Аманда Маккриди выросла. Что она может быть кем‑то еще, кроме четырехлетней девочки, которую в последний раз я видел в квартире ее матери – на экране мелькала реклама собачьего корма, отбрасывая на ее лицо разноцветные блики.

– Шестнадцать, – повторил я.

– Даже не верится, – улыбнулась Беатрис. – Куда время ушло?

– В чью‑то еще жизнь.

– Это точно.

Мимо прошла еще одна группа спортсменов и несколько школьников, на вид – ботаников.

– По телефону ты сказала, что она опять пропала.

– Ага.

– Сбежала из дома?

– Ну, с такой матерью это не исключено.

– А есть повод думать, что все… я не знаю… серьезнее?

– Ну, как минимум Хелен отказывается признать, что она пропала.

– А в полицию звонили?

– Конечно, – кивнула она. – Они спросили Хелен, Хелен сказала, что с Амандой все в порядке. Больше они и спрашивать ничего не стали.

– Почему?

– Почему? Да потому что в девяносто восьмом как раз копы ее и похитили. Хелен наняла юриста, он засудил и копов, и их профсоюз, и муниципальные власти. Выбил из них три миллиона. Один прикарманил, а два достались Аманде – то есть ее доверительному фонду. Копы и к Хелен, и к Аманде, и вообще ко всему этому делу близко даже подходить боятся. Когда Хелен говорит им, что «с Амандой все в порядке, отвяжитесь», как ты думаешь, как они поступают?

– А с кем‑нибудь из прессы ты не разговаривала?

– Разговаривала, – сказала она. – Они тоже не хотят связываться.

– С чего бы?

Она пожала плечами:

– Видимо, есть темы поинтереснее.

Бред какой‑то. Она явно чего‑то недоговаривала, хотя чего именно, я понять не мог.

– И чем я могу помочь?

– Не знаю, – сказала она. – Чем?

Ветерок трепал ее седые волосы. Не было никакого сомнения, что она винит меня в том, что ее мужа подстрелили, а потом арестовали – пока он валялся на больничной койке. Однажды он вышел из дома, чтобы встретиться со мной в баре в Южном Бостоне. Оттуда попал в больницу. Из больницы – в КПЗ. А оттуда – в тюрьму. Вот как вышел в четверг вечером из дома, так до сих пор и не вернулся.

Беатрис смотрела на меня так, как смотрели монашки в начальной школе. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не понравилось.

– Беатрис, – сказал я. – Мне очень жаль, что твой муж похитил твою племянницу, потому что считал, что его сестра – не мать, а дерьмо.

– Считал?

– Ну, он все‑таки ее похитил.

– Для ее же блага.

– Ага, ага. Может, тогда вообще позволим всем решать, что лучше для чужих детей, а? Почему бы и нет? Эй, детишки! Если у вас хреновые родители, милости просим к ближайшей станции метро. Мы всех вас отправим в Вонкавилл, где вы будете жить долго и счастливо.

– Все сказал?

– Хрена лысого. – Я чувствовал, как закипает долгие годы копившаяся внутри ярость, которую с каждым годом держать в себе все труднее. – Сколько лет меня с говном мешают за то, что я хорошо выполняю свою работу! Меня наняли, Беа, и я сделал что от меня требовалось.

– Бедняжка, – сказала она. – Никто тебя не понимает.

– И это ты меня наняла. Ты сказала: «Найди мою племянницу», и я ее нашел. Так что если хочешь винить меня и презрительно вскидывать брови – ради бога. Я все сделал правильно.

– И многие пострадали.

– Я им никакого вреда не причинил. Я нашел Аманду и вернул ее домой.

– Это так ты себя оправдываешь?

Я прижался спиной к стене и выдохнул – долгим, усталым выдохом. Засунул руку в карман и вытащил Магнитку.

– Беа, мне надо на работу. Рад был с тобой повидаться, извини, что ничем не могу помочь.

– Дело в деньгах, да? – спросила она.

– Что?

– Мы же так и не заплатили тебе за то, что ты ее нашел, но…

– Что? – удивился я. – Нет. К деньгам это никакого отношения не имеет.

– А что тогда?

– Слушай, – сказал я как можно мягче. – У меня, как и у всех после кризиса, дела идут хреново. Деньги для меня не главное, но работать забесплатно я себе сейчас позволить не могу. К тому же сейчас я еду на собеседование к человеку, который, может быть, даст мне постоянную работу, так что и халтуру я взять тоже не смогу. Понимаешь?

– Хелен себе нового мужика нашла, – сказала она. – Сидел конечно же. Знаешь за что?

Я мотнул головой и попытался отмахнуться от нее.

– Изнасилование.

Двенадцать лет назад Аманду Маккриди похитили – ее дядя Лайонел с парой копов. Не с целью выкупа и не чтобы нанести ей вред, нет. Они всего лишь хотели найти ей семью и мать, которая не пила бы так, будто ей принадлежат акции ликероводочного завода, и не выбирала бы себе приятелей из каталога извращенцев. Когда я нашел Аманду, она жила с семейной парой, которая искренне ее любила. Они были готовы костьми лечь, чтобы обеспечить ей здоровую, стабильную и счастливую жизнь. Вместо этого они оказались в тюрьме, а Аманда – у Хелен. И это я ее вернул.

– С тебя должок, Патрик.

– Чего?

– Я говорю, с тебя должок.

Я снова почувствовал прилив ярости – тихое тик‑тик, которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость – мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы – чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.

– Я ничего тебе не должен. Я не должен ничего ни тебе, ни Хелен, ни Лайонелу.

– А что насчет Аманды? Ей ты тоже ничего не должен? – Она вытянула руку, почти прижав друг к другу большой и указательный пальцы. – Ничуточки?

– Нет, – сказал я. – До свидания, Беа.

И направился к турникетам.

– А про него ты так и не спросил.

Я остановился. Засунул руки еще глубже в карманы. Сделал глубокий вдох. Обернулся к ней.

Она переступила с левой ноги на правую.

– Про Лайонела. Он уже должен был выйти, знаешь? Он же нормальный человек, не бандит. Юрист сказал, если он признает себя виновным, ему дадут двенадцать лет и он выйдет через шесть. В этом он не соврал – двенадцать ему и дали.

Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.

– Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. – Он ввязался в драку – один парень хотел у него что‑то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что‑то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую‑то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.

Она скривила губы – нечто среднее между вялой улыбкой и гримасой отчаяния.

– Знаешь, я иногда уже ничего не понимаю.

Прятаться мне было негде. Я попытался выдержать ее взгляд, но сдался и уставился в пол. Мимо нас прошла еще группка школьников. Они над чем‑то смеялись – беззаботно, жизнерадостно. Беатрис проводила их взглядом и от их счастья как будто съежилась. Она выглядела такой невесомой, что казалось, первый же порыв ветра подхватит ее и бросит вниз, к основанию лестницы.

Я поднял руки:

– Я больше не беру частные заказы.

Она взглянула на мою левую руку:

– Женился, а?

– Ага. – Я шагнул к ней: – Слушай, Беа…

Она вскинула ладонь:

– Дети?

Я замер. Ничего не сказал. Не мог найти слов.

– Можешь не отвечать. Извини. Правда, извини. Не стоило мне приходить. Я просто подумала, не знаю, я просто…

На пару секунд она уставилась куда‑то справа от меня.

– Уверена, у тебя это хорошо получается.

– А?

– Уверена, что отец из тебя отличный. – Она слабо улыбнулась. – Я всегда думала, что ты таким и будешь.

Она развернулась и растворилась в толпе, выходившей со станции. Я прошел через турникет, спустился по лестнице на платформу. Оттуда я видел парковку, выходившую на бульвар Моррисей. Толпа выливалась с лестницы на асфальт, и на секунду я снова увидел Беатрис. Только на секунду. В толпе было полно старшеклассников, и большинство из них были выше ее.